Степан Осипович хорошо знал, что только таким путем можно победить инерцию бюрократической машины. «Рассуждения о морской тактике» были наконец напечатаны. Но к этому времени Макаров погиб, а Порт-Артур был блокирован с моря и с суши.
После гибели адмирала шесть раз выходила в России его книга. Ее шестое издание пришлось на 1943 год. Шла война, далек еще был путь до Берлина. Страна берегла каждую копейку. Многие журналы не издавались, уменьшился формат газет. Все – для фронта... Мало выходило книг, только самые необходимые. Все – для победы... И в это время вновь появляется макаровская «Тактика». Она была нужна Родине как оружие победы. И это лучший памятник книге старого русского адмирала.
«К Северному полюсу – напролом!»
На набережной Невы тускло мерцали газовые фонари. Над городом висел тяжелый туман, с крыш капало. Весна в этом году рано пришла в северную столицу: еще только 12 марта, а невский лед потемнел, вокруг опор мостов образовались огромные полыньи. У спусков к реке на набережной дежурили полицейские и дворники: пешеходное движение через Неву уже сделалось опасным и было запрещено – лед тонок.
Около здания Российской императорской Академии наук необычное оживление. Подъезжают извозчичьи пролетки, кареты. Солидные господа в шубах, в шинелях поднимаются по высокой наружной лестнице к тяжелым дверям. Сверкают генеральские эполеты, промелькнуло и несколько элегантных дамских нарядов (впрочем, генерадов было больше, нежели дам...). Сняв в швейцарской шубы и шинели, солидные господа, переговариваясь, поднимаются по широкой внутренней лестнице на второй этаж. Взгляд каждого невольно упирается в огромную мозаичную картину: усатый всадник в треуголке, с обнаженной саблей в руке величаво скачет на коне впереди войска. «Петр Великой под Полтавой» – мозаика Ломоносова. Основатель Петербурга и Российской Академии – и холмогорский крестьянин, ставший самым знаменитым нашим академиком, оба этих великих имени гармонично слиты на стене.
Движение по лестнице стихает. Пришедшие собираются в конференц-зале. Вот последний раз закрылась нарядная, белая дверь, обильно покрытая резьбой и позолотой. Комнаты перед залом пустеют. Экзекутор академии, сухой, сутулый старик с длинными седыми бакенбардами, озабоченно проходит по пустым комнатам. Смотрит, все ли в порядке, нет ли где каких упущений. Шутка ли – конференция академии. Да еще столько гостей... Видно, важное заседание. Тут экзекутор прервал свое движение и стал шепотом яростно выговаривать служителю, который забыл снять чехлы с кресел в Малой гостиной. Сделав надлежащий выговор, – строгость нужна, строгость! – экзекутор подошел к дверям, ведущим в зал заседаний. Остановился. Прислушался. Впрочем, напрягать слух ему не пришлось, ибо низкий бас докладчика гудел, как тяжелый колокол.
– Россия природой поставлена в исключительные условия, – услышал старый экзекутор, – почти все ее моря замерзают зимой, а Ледовитый океан покрыт льдом и в летнее время. Между тем туда впадают главнейшие реки Сибири, и туда мог бы идти весь сбыт этой богатой страны. Если бы Ледовитый океан был бы открыт для плавания, то это дало бы весьма важные выгоды. Теперь Ледовитый океан заперт, но нельзя ли его открыть искусственным путем?.. При посредстве ледоколов мы можем поддерживать сообщение с Енисеем в течение всего лета. Теперь это производится случайными рейсами один раз в год, и для поощрения этих рейсов предпринимателям дают некоторые таможенные льготы. При посредстве ледоколов рейсы на Енисей можно поставить на правильный фундамент и вести их регулярно... Сибирь так богата, а прирост населения как естественным путем, так и переселением идет так быстро, что грузов в скором времени найдется достаточно. Мы, русские, богаты дешевым товаром, который не может быть перевозим на дальние расстояния по железным дорогам. Для такого товара нужно пароходное сообщение.
Экзекутор отошел от двери и направился далее. Ну и ну, как дела-то идут! А давно ли, давно ли открывали Николаевскую железную дорогу между Москвой и Петербургом. Экзекутор помнит, как вместе с женой стояли они на Знаменской площади, что около Николаевского вокзала, и глядели на пышные торжества. Дымящийся паровоз казался им чудом. Господи, кажется, только вчера это было! А теперь вот – уже железных дорог нам мало, корабли по льду будут ходить. Чудеса, да и только! Растет Россиюшка, на глазах растет...
Экзекутор обошел все помещения и вздохнул удовлетворенно: везде порядок. Он вернулся к нарядной двери конференц-зала. Тот же раскатистый бас продолжал:
– Ни одна нация не заинтересована в ледоколах столько, сколько Россия. Природа заковала наши моря льдами, но техника дает теперь огромные средства, и надо признать, что в настоящее время ледяной покров не представляет более непреодолимого препятствия и судоходству.
Голос за дверью умолк, в зале зашелестели аплодисменты.
...Теперь все спускались вниз по лестнице. Экзекутор видит, как в центре оживленно переговаривающейся группы идет академик Рыкачев, председательствовавший на собрании, высокий, с пышными усами, в генеральском мундире. Экзекутор хорошо знает Михаила Александровича, как же, известнейший ученый, недавно назначен директором Главной физической обсерватории. Собеседник Рыкачева в черной форме, на золотых погонах по два орла: вице-адмирал, значит. Это и есть сегодняшний докладчик, Макаров его фамилия. А слева от Макарова – это (ну кто же его не знает!) Дмитрий Иванович Менделеев. Ишь, как горячо говорит, даже рукой себе помогает. Вот всегда он такой.
Спустились вниз, продолжая начатый разговор. Макаров говорил быстро и темпераментно, но без всякой жестикуляции (как все профессиональные военные, он был очень сдержан в движениях):
– Господа, уверяю вас, открытие Северного пути для русского флота – это только начало дела. Мы построим мощные ледоколы, которые смогут плавать везде и всюду. Мы еще доживем до того дня, когда русский флаг будет доставлен на Северный полюс.
– Уверен, совершенно в этом уверен! – энергично вставил Менделеев.
– Значит, пойдем не по льду на санях, а через лед напролом, – улыбнулся Рыкачев, поглаживая усы.
– Да, ваше превосходительство, именно так, напролом. К Северному полюсу – напролом!
* * *
...Летом 1895 года Макаров закончил лечение и вновь вступил в командование эскадрой. Хотя эскадра по-прежнему называлась Средиземноморской, она была оставлена в дальневосточных водах. Макаров задержался на Дальнем Востоке еще на полгода. За это время он совершил несколько плаваний, обследуя русские берега Японского моря: выяснилось, что английские и наши карты тех мест имеют расхождения, причем английские порой оказываются более точными. Морская съемка заняла несколько месяцев. Дело было опасное, ибо фарватеры плохо знакомы, а осенью здесь часты туманы и шквальные ветры, того и гляди посадишь тяжелый броненосец на камни. Помощи тут ждать неоткуда... В то же время Макаров продолжил исследования Лаперузова пролива, начатые им еще на «Витязе». Загадочный пролив этот с капризным и переменчивым течением давно уже интересовал его.
К счастью, трудные осенние плавания обошлись благополучно, и морские съемки провели успешно. Год спустя Главное гидрографическое управление выпустило «Карту Западного берега Японского моря от залива Св. Владимира до залива Америка». Новая карта была много точнее старой.
На праздновании нового, 1896 года Макаров в очередной раз прощался со своей второй родиной. Он получил назначение на должность старшего флагмана 1-й флотской дивизии на Балтике. Известие это застало его в Гонконге: здесь стоял на ремонте в доке броненосец «Николай I». И вот снова предстоит путь через половину земного шара – опять в Петербург, в Кронштадт. Домой.
11 января Макаров покинул экзотический Гонконг. На этот раз он направился на родину через Американский континент. На обычном рейсовом пароходе, то есть в качестве пассажира – весьма странное для него состояние! – Макаров прибыл в Сан-Франциско, город, который он более тридцати лет назад посетил еще безусым кадетом. Для него, человека любознательного, поездка по такой своеобразной и бурно развивавшейся стране, как Соединенные Штаты, не могла не принести большой пользы, не обогатить новыми впечатлениями и идеями. К тому же, пересекая огромную страну, Макаров менее всего чувствовал себя просто туристом. И в Вашингтоне, в в Чикаго, и в Нью-Йорке, и в других больших и малых городах Америки он думал прежде всего о деле своей жизни – о русском флоте. Особое впечатление произвела на Макарова работа американских ледоколов на Великих озерах, где он побывал в феврале, в разгар зимы. Несколько сравнительно небольших ледоколов обеспечивали круглогодичное судоходство, а оно было там, в центре Северо-Американского континента, очень оживленным. Макаров подметил и немало технических новшеств, которые применяли в ледокольном деле предприимчивые и изобретательные американцы.
Идея покорения полярных морей занимала Макарова уже давно. Позднее он сказал Ф. Ф. Врангелю с обычной для себя любовью к точности: «Мысль о возможности исследования Ледовитого океана при посредстве ледоколов зародилась во мне еще в 1892 году перед отправлением Нансена в Ледовитый океан». Однажды, продолжает свой рассказ Врангель, зимой 1892 года мы со Степаном Осиповичем выходили с заседания Географического общества. Макаров вдруг остановился и сказал:
– Я знаю, как можно достигнуть Северного полюса, но прошу вас об этом никому не говорить: надо построить ледокол такой силы, чтобы он мог ломать полярные льды...
В 90-х годах прошлого столетия во всем мире мысль о достижении Северного полюса вызывала огромный энтузиазм. Всеобщее внимание привлекла экспедиция норвежского ученого Фритьофа Нансена в Ледовитый океан. Экспедиция эта ныне принадлежит к числу самых знаменитых в истории покорения полюсов. Нансен сконструировал специальный пароход (его назвали «Фрам»), способный выдержать давление льдов. Это был не ледокол, о котором мечтал Макаров. Корпус «Фрама» был устроен так, что льдины, сжимая корабль с разных сторон, не ломали борта, а как бы выталкивали его из воды на ледяную поверхность. Нансен рассчитывал, что океанские течения сами пронесут льдину со вмерзшим в нее кораблем до Северного полюса. В 1893 году смелая экспедиция началась. Достичь полюса не удалось: «Фрам» дрейфовал значительно южнее. Тогда Нансен с одним лишь спутником предпринял отчаянную попытку пройти к полюсу на собачьих упряжках. И это не удалось: кончились запасы, пришлось повернуть обратно...
Неудача? Нет, это был грандиозный успех. В 1896 году чудом уцелевшего Нансена с восторгом встречал весь мир. Первый шаг к Северному полюсу был сделан. Дорога проложена. С тех пор «полярная» тема сделалась самой модной, Арктика же вытеснила со страниц газет и журналов прерии Дальнего Запада и джунгли, населенные тарзанами. Готовились новые экспедиции на Север.
Макаров-ученый, человек, столь много сделавший в изучении природы, отлично понимал, какое значение имеет для человечества покорение Северного полюса. Позднее он так сформулирует свои мысли по этому поводу: «Уже несколько веков человек стремится проникнуть в неведомую страну, окружающую Северный полюс. Попытки велись разными способами и с разных сторон. Было время, когда достижение полюса казалось совершенно возможным, а потом настал период реакций, когда достижение полюса считалось неосуществимым. Проходили годы, и вновь назревала потребность идти к северу а раскрыть те тайны, которые природа от нас прячет за ледяными полями и торосами. Ужасные лишения, которым подвергались путешественники в Ледовитом океане, не только не останавливали новых исследователей, а, напротив, разжигали их предприимчивость, и на смену погибавшим являлись другие беспредельно доблестные люди, рисковавшие своей жизнью и своим достоянием, чтобы пробраться в эту неведомую область».
И далее: «Для всякого образованного человека очевидно, что в неведомой стране, куда так упорно человек стремится, не находится никаких чудес, что Северный Ледовитый океан в полюсе никаких особенностей не имеет. Очень может быть, что там нет не только большого континента, но и малых островов, что путешественник, проникший до самого полюса, не встретит ничего необыкновенного, и все-таки людей почему-то тянет в эту область, и они по-прежнему готовы жертвовать своей жизнью для пользы науки».
Да, действительно, «выгоды» вроде бы никакой. Но жажда познания не имеет ничего общего с прагматическим расчетом. Макаров, как видно, хорошо понимал, что «ничего необыкновенного» он на полюсе не увидит. И все же мечтал достигнуть его.
Это, так сказать, романтическая сторона дела. Но адмирал Макаров был прежде всего практиком. Практиком, озабоченным пользой своей страны. Все обдумав, он подаст 9 января 1897 года обстоятельную записку на имя своего бывшего начальника на Дальнем Востоке, ныне управляющего Морским министерством вице-адмирала Тыртова. Здесь Макаров впервые развернет программу освоения Северного морского пути с помощью ледоколов. Нужно сразу же подчеркнуть, что он несколько упрощал сложность преодоления полярных льдов. Например, он полагал, будто торосы (то есть большие нагромождения льда) рассыплются «от хорошего удара ледокола». Однако таких ледоколов не создано до сих пор, а главное – их, видимо, и нет смысла создавать. Это, однако, частность, и частность вполне простительная, ибо в ту пору Ледовитый океан был еще слишком плохо изучен.
Главная же, стрежневая мысль Макарова была абсолютно верна. Он утверждал, что «большой ледокол мог бы сослужить огромную службу в Ледовитом океане для поддержания сообщения с реками Обь и Енисей и для поддержания всяческих работ в этих местах как по задачам коммерческим, так и научным».
Однако Макаров был прежде всего военным, и военные задачи интересовали его более, чем коммерческие и научные. И он продолжает: «Полагаю, что содержание большого ледокола на Ледовитом океане может иметь и стратегическое значение, дав возможность нам при нужде передвинуть флот в Тихий океан кратчайшим и безопаснейшим в военном отношении путем».
Текст записки завершался подписью, краткой, но весомой: «Вице-адмирал С. Макаров» – это высокое звание было ему присвоено несколько месяцев назад. Новому вице-адмиралу лишь недавно исполнилось 48 лет. В подобных ситуациях иные говорят: что ж, всего достиг, можно и успокоиться... Но высокий чин ничуть не изменил натуры Макарова. Ничего не изменилось, как мы увидим, и в отношении к нему «сверху».
Итак, записка была составлена и подана «по начальству». Тыртов отозвался на это предложение незамедлительно. Уже на следующий день записка Макарова украсилась следующей его резолюцией: «Может быть, идея адмирала и осуществима, но так как она, по моему мнению, никоим образом не может служить на пользу флоту, то и Морское министерство никоим образом не может оказать содействие адмиралу денежными средствами, ни тем более готовыми судами, которыми русский флот вовсе не так богат, чтобы жертвовать их для ученых, к тому же проблематических задач». Ответ, как видно, был не только категорически отрицательный, но и довольно-таки язвительный.
Видимо, многие отказались бы от начатого дела, встретив подобное отношение своего непосредственного начальства. Макаров, разумеется, не отступил.
Прежде всего он обратился за советом к специалистам: что скажут они? Действовал он по обыкновению энергично и напористо. Уже 24 января в Географическом обществе состоялось обсуждение его доклада «Об использовании Ледовитого океана». Собрался узкий круг лиц, но то был цвет отечественной науки: Ю. М. Шокальский, И. В. Мушкетов, К. И. Михайлов, А. И. Вилькицкий – выдающиеся русские географы, гидрографы, знатоки Арктики. Присутствовал и вице-адмирал П. Н. Назимов, начальник Главного гидрографического управления, и М. П. Боткин – известный художник и искусствовед, которому любовь к искусству не мешала заниматься весьма широкой практической деятельностью, он был ни много ни мало, как председателем совета Русского общества пароходства и торговли.
Ученые специалисты – осторожные люди. Да, интересно, но надо продумать, попробовать, посмотреть... В таком духе высказались некоторые присутствующие, хотя в целом все одобрили макаровскую идею. Сам же Макаров комментировал это в дневнике в обычном своем энергично-отрывистом стиле: «Пока дело идет плохо. Много возражений...» – И далее, как оправдание: «Мало времени было».
Однако все шло совсем неплохо. И даже не шло, а стремительно двигалось. В течение февраля состоялось еще несколько встреч со специалистами, и постепенно их осторожные возражения слабели, а «за» становилось все тверже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35