А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Надо сказать, что в 80-е годы русский военно-морской флот вообще находился в сложном положении. Боевых кораблей было мало, строительство новых шло в незначительных масштабах. Техническое перевооружение на флоте развивалось такими темпами, что нередки бывали случаи, когда корабли, создатели коих намеревались потрясти мир, устаревали еще на стапелях. Бурное строительство военного флота развернулось в России позже, в 90-х годах и особенно в начале нынешнего века. Так что поле деятельности Макарова было в ту пору сужено не по чьей-то злой воле, а в силу вполне обусловленных исторических причин. Но одно дело – рассуждать обо всем этом постфактум и совсем другое оказаться, так сказать, объектом «исторически обусловленной ограниченности».
Для судеб всякого отдельного человека подобные периоды «штилей» в жизни особенно опасны. Справедливо говорят: на миру и смерть красна. Действительно, когда вокруг царит общий подъем, энергичное поступательное движение, когда делаются большие дела, в этих благоприятных условиях даже иной слабый человек, увлекаемый общим течением событий, вдруг оказывается способным на нечто необычное и яркое. Другое дело – действовать в умеренном ритме каждодневных будней, однообразных, как работа на конвейере. Вот здесь-то слабые характеры начинают сдавать: э-эх, негде нам развернуться... пропала жизнь... Но сильные духом люди в любых условиях смогут проявить способности и дарования, которыми наградила их природа. Макаров был из их числа.
С чем бы ни сталкивала судьба этого пытливого человека, везде находил он поле для интересной деятельности. Вот пример, один из множества подобных. В навигацию 1883 года Макарову пришлось перевозить стрелковую дивизию из Финляндии в порты Эстляндской губернии. Скучное, казалось бы, занятие – плавать поперек Финского залива. Да и хлопотное. Корабль становится похож на речной паром: всюду посторонние предметы, ящики, беспорядочные толпы людей, палуба – предмет ревнивой заботы моряков всего мира – захламлена, загажена конским навозом (зрелище, невыносимое для морского офицера!). А тут еще под самым мостиком приткнулись кадки с фикусами да клетка с попугаем – перевозится имущество семьи гарнизонного офицера... Невольно подмывает махнуть на все рукой, запереться в каюте и...
Однако за хлопотливой суматохой и толчеей, за ординарной повседневностью Макаров смог разглядеть контуры чрезвычайно важной проблемы: возможность изучения на практике десантных операций. И тут же принялся за дело, хотя никто его к этому не побуждал. Макаров не ограничился одним лишь наблюдением: он экспериментировал, производил подсчеты, вел хронометраж. Он стремился выяснить, как лучше и удобнее размещать на корабле людей и снаряжение. И вот итогом нескольких рейсов по давно знакомой акватории Финского залива было то, что Макаров разработал наиболее рациональные способы погрузки и выгрузки личного состава, лошадей, артиллерии. Придумал технические усовершенствования для этой цели. Разработал необходимые конструктивные изменения для судов, предназначенных к перевозке войск. И обобщил все это в детально разработанном докладе.
Названный эпизод, повторяем, есть лишь отдельный пример. За два года службы на Практической эскадре Макаров разработал множество различных предложений и усовершенствований. Все они носили частный, ограниченный характер и касались в основном повседневной флотской практики. Сейчас все эти частности представляют лишь академический интерес, вот почему нет нужды скрупулезно их перечислять. Важно другое: даже в самых невыгодных условиях Макаров не желал служить «просто так», равнодушно исполняя заведенные инструкции.
Энергичный и деятельный капитан не мог не обратить на себя внимания высшего начальства, хоть морское ведомство и было чуждо живой творческой мысли. В ноябре 1884 года тогдашний военный министр Ванновский создал комиссию для обсуждения вопроса «об участии флота в обороне государства». Со стороны флота в комиссию были назначены три человека: адмиралы Чихачев и Копытов и... капитан первого ранга Макаров. Несомненно, что подобное высокое назначение было косвенным признанием возросшего авторитета сравнительно молодого (ему не исполнилось еще 36 лет) офицера. Человек, столь склонный к смелым обобщениям и оригинальным идеям, как Макаров, был создан для разработки проблем такого рода. Да и практического опыта у него доставало. Увы, деятельность комиссии проявилась лишь... в бездеятельности. Ванновский был типичным бюрократом – сановником, царедворцем, человеком крайне ограниченным и косным. Макаров и здесь не смог проявить своих способностей. Назначение оказалось почетным – и только.
Наконец 18 марта 1885 года Макаров получает должность, о которой мечтает смолоду каждый морской офицер: он становится командиром крупного боевого корабля. Этим первым «макаровским» кораблем стал броненосный фрегат «Князь Пожарский». Макаров был прирожденный моряк. И, как все настоящие моряки, он любил корабли самой сильной, самой пылкой любовью.
Как-то перед долгим и опасным плаванием он приехал отдохнуть к семье, которая жила у родственников в уютном имении на Орловщине. Макаров несколько дней беззаботно нежился в благодатных тургеневских местах. В дневнике его появляются такие умилительные строки: «Какая прелесть в этой тихой обстановке, я был бы в восторге, оставаясь здесь, многим можно было бы заняться! «
Недолго, однако, смог отдаваться Макаров блаженной неге. Ведь протекающую по Орловщине Оку телята вброд переходят, а он родился у Черного моря и вырос на великой реке у великого океана... С каждым днем умилительный тон Макарова-отпускника становится глуше, все чаще звучит деловой, энергичный язык Макарова-моряка. И наконец, как вздох перед походом: «Я не умею разделяться на две части». Он спешит на Балтику, где его ждет дом. Корабль.
Да, всякий природный моряк любит свой корабль, тем сильнее любит его командир корабля.
Итак, он получил назначение достойное, солидное, только... Ведь Макаров уже более трех лет носит погоны капитана первого ранга, так что с назначением не очень-то спешили... Главное, однако, в существе дела, а суть – вот она: «Князь Пожарский» был кораблем морально устаревшим. Сравнительно недавно построенный корпус его был крепок, машины и механизмы исправны, но... уже готовы были проекты других, принципиально новых кораблей, по сравнению с которым «Князь Пожарский» сразу же сделается такой же принадлежностью военного музея, как сабля того героя, имя которого он носит. И вряд ли кто понимал лучше самого Макарова техническую обреченность вверенного ему корабля. Он рад был новому назначению, сулившему ему самостоятельность и ясную определенность действий, в глубине же души по-прежнему оставался неудовлетворенным.
И вот третье лето подряд Макаров утюжит на своем корабле знакомые, как двор собственного дома, воды Финского залива. Да, плавать ему пришлось и на этот раз не далее Балтики. Никаких особых заданий он не получил. Однако недаром не просто для красного словца любил говорить Макаров: «Пассивное повиновение – это почти то же, что пассивное сопротивление». Во время навигации Макаров на примере «Князя Пожарского» разработал планы мобилизации кораблей, то есть перехода их в боевую готовность. Только стороннему человеку может казаться, что для подготовки военного корабля к бою требуется отдать лишь соответствующую команду. На практике все обстоит гораздо сложнее. Боевой корабль во многих отношениях похож на большой завод, насыщенный множеством сложных механизмов, нуждающихся в четком управлении и слаженной работе всего экипажа. Вот почему переход от мирного положения в боевое – процесс непростой, требующий определенного времени. И Макаров, проводя неоднократные тренировки на «Князе Пожарском», разработал обстоятельный план мобилизации кораблей. Свои рекомендации на этот счет он, как обыкновенно, обобщил в специальной служебной записке.
Проблема, затронутая Макаровым, что называется, стучалась в дверь. И в самом деле. Техническая революция на флоте резко увеличила скорости кораблей, маневр, дальность стрельбы, разрушительную мощь оружия. А многие представления о войне у большей части моряков по-прежнему основывались на опыте парусного флота. Это можно понять: инерция предшествующей практики нередко очень сильна, да и проще опереться на прочный опыт прошлого, нежели прокладывать путь в неизвестное. При парусном флоте войны развивались неспешно. Оно и понятно: скорость хода эскадры редко превышала 10 узлов (то есть менее 20 километров в час). Да еще капризы ветра, погоды. Пока-то противник подойдет в опасную близость, сколько пройдет времени! Его меряли тогда в днях или даже неделях. К тому же и войны тогда не принято было начинать из-за угла. Посол враждебной державы при шпаге и орденах вручит ноту, затем понесутся фельдъегери, везя приказ о начале войны, а потом генералы и адмиралы обсудят план действий...
Тем временем корабли постепенно подготавливаются к бою: запасаются боеприпасами и снаряжением, свозят на берег лишнее имущество. Спешить некуда, противник неблизко...
Но времена менялись. Когда Макаров размышлял о проблеме срочной мобилизации корабля, счет уже можно (и нужно!) было вести на часы. Да и мощь возможного удара стала куда как больше: появились бронебойные снаряды, самодвижущиеся мины с чудовищной силы зарядом. Теперь нельзя готовиться к бою по старинке. Был еще один, глубинный, аспект этой проблемы: социальный. Макаров, бесспорно, вряд ли мог его вполне понять, ибо всю жизнь оставался далек от социальных да и от политических идей вообще. Но, как человек одаренный, он мог почувствовать то, чего не дано было ему постичь образованием или чужой подсказкой. А дело обстояло так: мир вступал в период империализма. В мире капитала обострялись противоречия. В тиши кабинетов уже составлялись планы войн, которые позже ужаснули мир. Разбойничье нападение, удар из-за угла, в спину очень скоро станут нормой этого страшного мира. И случилось так, что первой жертвой «новой» злодейской тактики стал именно русский флот: в январе 1904 года, в день Марии, когда офицеры порт-артурской эскадры беспечно веселились на балу у адмирала, японские самураи предательски, под покровом темноты напали на наши корабли.
Повторяем, Макарову не дано было осознать социальную природу будущей войны. Во всяком случае, ни малейшего намека на это нет в многочисленных документах и записках, оставленных им. Но как патриот он был озабочен недостаточной боеготовностью нашего флота. Многочисленные тренировки показали: фрегат может быть подготовлен к началу военных действий в три дня.
Три дня! Теперь этот срок кажется оставшимся от наивной детской сказки! Однако в ту пору сослуживцы и коллеги Макарова думали совершенно иначе. Записка о мобилизации корабля обсуждалась на собрании флагманов и капитанов Балтийского флота. Его предложения были подвергнуты резкой критике и оставлены без внимания. Подробности этого обсуждения неизвестны, поэтому трудно судить, каковы были претензии оппонентов. Можно легко предположить, что многие из этих претензий оказались вполне справедливыми; и не удивительно, ибо Макаров лишь начал разрабатывать проблему. Но теперь, во всеоружии последующего военного опыта, следует вынести безусловный вердикт: Макаров был прав, указывая на необходимость повышенной боеготовности в условиях нового морского оружия. А первое изучение проблемы мобилизации корабля позже привело его к глубоким и серьезно разработанным идеям о современной ему морской тактике.
Инициатива и предприимчивость Макарова, бившие ключом, порождали в праздных и завистливых людях ревнивое чувство недоброжелательства и вражды. Его дразнили (за глаза, конечно) «выскочкой», его энергию объясняли примитивными «материалистическими» мотивами: корыстолюбием и карьеризмом. О нем распускали сплетни, будто все его успехи объясняются покровительством влиятельных лиц. Все это немало крови испортило Макарову, но ни разу не заставило его отступить с намеченного пути или подлаживаться под обывательский ранжир. Да, Макаров, был честолюбив, он любил славу и популярность и, однако, никогда в жизни не поступился ради этого своей честью, не отказался от того, что почитал истиной, не льстил и не угодничал. А главное – был широко талантлив и трудился не покладая рук.
Осенью 1885 года Макаров был назначен командиром только что построенного корвета «Витязь». Корветом назывался в парусном флоте быстроходный военный корабль, предназначенный в основном для действий на морских коммуникациях. «Витязь» был типичным детищем переходного периода в морском судостроении: мощная паровая машина дополнялась парусами. Историки впоследствии подсчитали, что из общего числа в 59269 морских миль, пройденных «Витязем», 25856 миль корвет шел под парусами. Это значит, что на 43 процента «Витязь» еще оставался парусником. Корабль этот, следовательно, также был ориентирован на вчерашний день. Имелось у него, однако, существенное положительное свойство: «Витязь» обладал хорошей мореходностью и предназначался для дальних океанских рейдов. Командование флотом предполагало направить корабль в кругосветное плавание. Макаров с воодушевлением начал готовиться к выходу в далекий рейс: трудные предприятия и самостоятельность действий всегда импонировали ему. При всем этом командир «Витязя» отлично видел недостатки вверенного ему корабля. Видел лучше других тс именно поэтому не позволял себе хныкать по поводу очевидных недостатков корвета. Он командир, он должен воодушевлять людей, а не поражать их души кислотой скепсиса. В дневнике Макарова той поры есть запись, искренняя и трогательная, которая тем более впечатляет, что писалось это для себя, а не «для публики». Отметив некоторые существенные слабости своего корабля, Макаров как бы обрывает сам себя: «...Не мое дело об этом разглашать. Дело командира составить имя своему судну и заставить всех офицеров полюбить его и считать несравненно выше других судов, даже и по качествам». В течение всей зимы на «Витязе» проводились разного рода доделки и переделки. Корабль неподвижно стоял в устье замерзшей Невы, готовясь к выходу в море. (Макаров и здесь дополнил свою службу интересным делом. С помощью специальных приборов он стал измерять скорость течения Невы подо льдом на различных глубинах. Потом на заседании Географического общества сделал на эту тему сообщение, которое очень заинтересовало ученых.)
31 августа 1886 года корвет «Витязь» под командованием капитана первого ранга Макарова поднял якорь в Кронштадте и вышел в кругосветное плавание. Корабль был подготовлен к дальнему плаванию весьма тщательно: все было в порядке, все пригнано к месту до последнего винта.
Уходя в долгий и опасный путь, он основательно позаботился о близких. И не только мужнино и родительское благословение оставил он, нет. Макаров был практик, он твердо стоял на земле. Да, зрелый Пушкин тоже но гнушался торговаться с издателями: а почему бы нет, ведь у него была семья, за судьбу которой он нес всеобъемлющую ответственность... Практичный Макаров тоже предусмотрел все. Он оставил длинное наставление брату Якову, где подробно перечислил, прося его содействия, незаконченные дела, свои и семейные, и заключил так: «Если со мной что случится, то окажи содействие жене в страховой премии и в назначении ей пенсии, на которую я имею право рассчитывать, как по моим боевым заслугам, так и потому, что флот пользуется безвозмездно многими моими изобретениями». Что ж, все правильно: и о боевых заслугах, и об изобретениях. Близкие должны страдать как можно меньше, если он, Макаров, не вернется домой.
Итак, еще одна «кругосветка» (как выражались в ту пору на флоте) началась. Смелые путешествия такого рода не раз предпринимались российскими военными моряками XIX века. Достаточно назвать О. Е. Коцебу, Ф. К. Крузенштерна, В. М. Головнина, Ю. Ф. Лисянского, М. П. Лазарева, Ф. Ф. Беллинсгаузена, Ф. П. Литке и других выдающихся капитанов. Россия позднее, нежели некоторые другие страны, вышла на океанские просторы. Тем более впечатляющими оказались стремительно растущие достижения русских моряков. Впрочем, успехи эти произросли не на пустом месте, они опирались на прочные традиции, заложенные еще новгородскими ушкуйниками и северными землепроходцами. Особенно много сделали наши моряки в освоении суровых морей Арктики и Антарктики: недаром столь много земель, островов и проливов в дальних тех краях носят русские наименования (вот она опять – топонимика!).
Полярные исследователи XIX века продолжали великие дела Дежнева и Беринга, и продолжали достойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35