Минутку.Он остановился и тут же получил толчок в спину от «соседа».— Чего встал?— Инга...— Что?— С чего ты решила, что это я убил Генерала? Ведь ты валялась тогда без сознания, со сломанными ребрами. Ты не могла этого видеть.— Но ты ведь его убил? Убил. Неважно, откуда я это знаю. И вообще этот разговор ни к месту.— Шагай, — толкнул Мезенцева «сосед».Мезенцев медленно двинулся по дорожке.— Инга, а почему Лену нужно было оставить именно в Волчанске?— Ты задолбал уже, — возмущенно заявил «сосед». — Почему, почему...— Потом может не найтись времени для вопросов, — пояснил Мезенцев свое любопытство. Он не видел выражения лица Инги, когда это сказал, но услышал ее слова:— Почему именно в Волчанске? Потому что там есть кому о ней позаботиться.— А зачем она вам теперь? Папка уже практически у вас, и нет смысла держать Лену в заложницах...— Хватит заботиться о других, — раздраженно бросила Инга. — Позаботься лучше о себе.— Смешно, — сказал Мезенцев.— Что тебе смешно?— Что ты сказала это именно сейчас.— Я всегда это говорю. Позаботься сначала о себе...Инга осеклась на полуслове. Кто-то из двоих «соседей» яростно выругался. А другой потом вскрикнул.Мезенцев, как ему и советовали, позаботился о себе. 5 Когда-то давным-давно, когда у Евгения Мезенцева еще было нечто похожее на семью, то женщина, официально именовавшаяся женой Мезенцева, регулярно высказывала ему свое неудовольствие тем обстоятельством, что все друзья Мезенцева — идиоты и козлы. Или козлы и идиоты. Короче говоря, люди с придурью. Мезенцев не то чтобы соглашался с этим, просто спорить было глупо. Те несколько человек, которых Мезенцев считал своими друзьями, стали таковыми в Приднестровье в начале девяностых. А война, как ни крути, людей портит. Выворачивает им мозги, населяет кошмарами сны... Много чего плохого делает с людьми война. И все мезенцевские друзья были немножко с прибабахом, тут уж ничего не поделаешь.После того как дружба с Темой Боксером закончилась в кабинете Мезенцева выстрелом в голову, таких старых прибабахнутых друзей у Евгения осталось совсем немного. И одним из них был Рома Акопян, недоучившийся инженер, пиком послевоенной карьеры которого стала должность сторожа в дачном кооперативе. У Ромы были свои странности и недостатки, из-за которых он и докатился до нынешнего положения, однако кое-что в Роме осталось не поколеблено ни временем, ни алкоголем.Этим кое-чем были его рефлексы. Военные рефлексы. А на войне Рома был разведчиком. И «позаботиться о спине», то есть о прикрытии его группы, — это были для Ромы слова столь же родные, как «мама» и «папа». Забыть подлинный смысл этих слов Рома мог лишь в особых обстоятельствах — когда он упивался на полную катушку.Но сегодня этого не случилось. То есть для Инги и для любого постороннего человека Рома Акопян выглядел совершенно пьяным, однако настоящий друг, каким был Мезенцев, зная настоящие Ромины возможности, видел совсем иное — Рома был практически трезв. И он все ловил на лету.И он «на четвертом десятке загасил болезнь», как и просил его Мезенцев. То есть вырубил электричество в тот момент, когда Мезенцев подошел по центральной дорожке к четвертому столбу.Дачное товарищество утонуло в темноте, и несколько секунд спустя Рома услышал выстрелы. Он удовлетворенно кивнул, взял дробовик наперевес и зашагал к «Саабу». 6 Мезенцев вырвал пистолет из пальцев задушенного «соседа» и прислушался.Ждать пришлось недолго.— Да где же он?! — с отчаянием в голосе проговорил второй «сосед», и Мезенцев трижды выстрелил на голос, а сам сразу же перекатился в сторону. Одинокая пуля пропела над ним в ночном небе.Инга молчала. Мезенцев тоже молчал. Разделенные несколькими метрами темноты, они ждали, пока противник выдаст себя неосторожным движением. Но никто не делал таких движений. Ивремя словно остановилось.Мезенцев чувствовал странное спокойствие — то ли потому, что он уже однажды убивал Ингу, то ли потому, что те секунды, когда они с Ингой стояли на крыльце ресторана, с лихвой дали ему близость с Ингой, о которой он когда-то мечтал. Он стоял с ней рядом и вдруг понял, что быть ближе они не смогут никогда. И эти секунды на крыльце — их естественный предел.И теперь ему нужно, как искренне посоветовала Инга, позаботиться о себе.Он позаботился. Сменился ветер и донес до Мезенцева ее запах. Он знал этот запах, и он выстрелил в ту сторону.Вытянув руку с пистолетом, Мезенцев двинулся туда, куда только что улетела его пуля. Через три шага ствол уперся в мягкое. Инга уцепилась за Мезенцева и еще несколько секунд держалась на ногах.— Сегодня, — прошептала она, — я без бронежилета... Я не думала, что это будет так серьезно... Я думала, с тобой будет просто.Мезенцев нажал на курок. Было темно, и он смог это сделать.Зажегся фонарь над вагончиком сторожа, и Мезенцев пошел на свет.Рома молча поднял дробовик в знак приветствия. Мезенцев молча взял со стола бутылку водки и отпил из горлышка.Потом поставил бутылку и устало посмотрел на Рому:— Узнал ее?— Кого? Бабу эту? Нет. А кто это?Мезенцев махнул рукой:— Так... Было дело...Он посмотрел на часы и удивился — несколько часов пропали, как будто их и не было. Он хотел сегодня же ехать обратно к Лене, в Волчанск, но теперь-то уже не получится. Придется ждать утра, а потом ехать к бывшей жене. Точнее, к сыну, потому что ключи от гаража были у него. В гараже стояли неисправная «Нива» и новый мопед сына. А в дальнем углу гаража в железном ящике под всяким барахлом лежала генеральская папка.Если бы Инга с ее привычкой не оставлять свидетелей знала, что, требуя папку, она на самом деле требует, чтобы Мезенцев отвел ее к сыну, она бы не посчитала это дело простым. Она бы надела бронежилет.— Ну что, Женя? — вернул его в реальность Рома. — Что будем делать с этими гавриками, которых ты настрелял?— Делать?..— Женя?Мезенцев вдруг понял, что Рома смотрит на него сверху вниз.— Ёпрст! — Рома склонился над ним, расстегнул куртку и отдернул окровавленные руки. — У тебя же тут дыра!— А я... Я и не заметил... — сказал Мезенцев и закрыл глаза. Глава 42Все вниз 1 — Ты знаешь, кто я? — спросил человек.— Я вас не вижу, — ответила Настя.— Разве обязательно меня видеть?С этим вопросом все рушится, как будто Настя находилась в кабине лифта, у которого оборвался трос, и теперь кабина с Настей внутри со страшным гулом летит вниз...Внезапно она останавливается, застревает, как будто встречает некое препятствие в шахте лифта.И у Насти перед глазами с невообразимой четкостью и яркостью пролетают события выпускного вечера, который закончился гибелью Димки... Она видит, как лихорадочно набивает сумку вещами, выскакивает из квартиры и бежит, бежит... Она будет бегать еще два года, пока...Но тут кабина снова проваливается вниз, с грохотом несется в пропасть... И опять останавливается, отчего Настя вздрогнула всем телом...И увидела уже совсем другой день и другую себя. Она нажимает на кнопку звонка. Настя до мелочей подробно видит собственный палец, жмущий на кнопку. На ногте — облезлый лак с блестками. А в другой руке — пласт массовое ведро для мусора.Дверь открылась, и у Насти перехватило дыхание. Это ее мама. Она жива и здорова, но... Настя сразу же увидела и человека с редкими светлыми волосами, который сидел на кухне и аккуратно держал за ручку кофейную чашку. Настя видела его напряженные до красноты глаза и понимала, что этот человек имеет какое-то отношение к ней. Что-то их связывает.— Настя, — сказала мама. — Это школьный психолог, он пришел, чтобы...— Нет. — Слова сами собой вылетают у нее изо рта, а ноги сами собой пятятся к незакрытой двери. — Он пришел не за этим, он пришел...Странный гость словно взлетает из-за стола, и слова «чтобы убить меня» остаются непроизнесенными. Настя выпрыгнула из квартиры на лестничную площадку, побежала по ступеням вниз, чувствуя спиной, что сзади...Когда она спустилась до третьего этажа, резкая боль внезапно пронзила ее тело, заставляя кричать и бить кулаками о грязные исписанные стены. Боль медленно уходит, как вода в песок, но Настя уже знала причину этой боли. Она знала, что в этот момент ее мама умерла.Настя больше не хотела видеть это, и, словно по ее желанию, кабина проваливается снова, еще ниже, еще глубже...Пока перед ее глазами не возникает до тошноты знакомая картина: незнакомец задумчиво вертит в руках кухонный нож, а потом резким движением швыряет его в раковину.— Ничего? И ничего не хочешь сделать? Нет? Так и будешь сидеть?Он приблизился к девочке вплотную — большой темный человек с чужим запахом и сильными руками. Потом зашел ей за спину и положил ладони на плечи. Его ладони — широкие и тяжелые. Сцепленные вместе, они составляют надежный ошейник, сомкнувшийся вокруг детской шеи...Настя начала задыхаться — то ли сейчас, то ли в прошлом, она не может отделить одного от другого, и это пугает ее, и воздуха в легких остается все меньше и меньше...Когда воздуха почти совсем уже не осталось, Настя теряет над собой контроль. Ей кажется, что она начинает суматошно размахивать руками во все стороны, стараясь оттолкнуть от себя ужасного незнакомца с его ужасными руками...И вдруг ошейник упал с ее шеи. Настя отскочила в сторону и увидела — незнакомец растерянно трогает грудь и живот, смотрит на свои ладони, испачканные чем-то темным. Его лицо искажено болью, но еще больше — страхом и непониманием того, что с ним происходит. Он посмотрел на Настю, и тут Настя снова испугалась — уже не незнакомца, а себя. Она поняла, что сделала что-то нехорошее, что-то, что дети обычно не делают. А раз детям не позволяют этого делать, то за это обязательно накажут. Настя не хотела, чтобы ее наказывали, поэтому она сделала вот что.Она посмотрела незнакомцу в глаза и сказала, изо всех сил стараясь, чтобы ей поверили:— А это не я. Это не я сделала. Честное слово. Это...Ей стыдно, но страх перед наказанием сильнее, и она произнесла:— Это Маринка Великанова сделала. Честное слово. Это она. Я вам ничего такого не делала. Это Маринка. Это она.Настя не могла знать, что происходит в голове незнакомца, слышит он ее или нет, понимает он ее слова или нет, запоминает или нет... Может быть, Настя недостаточно убедительно произносила эти слова, и они осядут лишь на задворках памяти этого незнакомца, а всплывут годы спустя... Но пока она умеет только это.— Уходите, — попросила затем Настя. — Я не хочу, чтобы вы тут были. Вы плохой. Вы черный.Черный — это не цвет кожи, это нечто другое, это разлито в воздухе вокруг плохого незнакомца. Это его истинный цвет.— Уходите и больше не приходите сюда.В этот момент слышен звук открывшейся двери. Секунду спустя в кухню вошел высокий мужчина в милицейской форме. Он видит мертвую бабушку, он видит черного человека, Настю... Его лицо бледнеет... Его лицо искажается гневом и отчаянием...Все это так ужасно, что Настя больше не хотела об этом вспоминать.Настя закрыла глаза, и кабина лифта снова проваливается. Еще глубже. 2 — Призрак. — Маятник говорил об этом, как о само собой разумеющемся. — Стреляешь ему в башку, он падает, потом снова встает и идет тебя резать.Морозова всегда скептически относилась к историям про летающие тарелки и снежных людей, предпочитая более простые и рациональные объяснения.— Ну что ж, — сказала она. — Лучше надо было стрелять. Только это могу тебе сказать. И давай отпустим женщин.— Кроме генеральской дочки, — напомнил Маятник.— Кроме, — согласилась Морозова. — Если ты хочешь говорить о ней отдельно, будем говорить.— Это не я хочу... — сморщился Маятник.— Призрак?— Ты пока просто не понимаешь...— Я постараюсь понять.Морозова вывела администраторшу и уборщицу к лифту, сказала в пуговицу, чтобы Лапшин встретил заложниц, а сама вернулась к Стригалевой.Морозова ждала всякого. Генеральская дочь могла воодушевиться тем, что других заложниц отпустили, а могла, наоборот, впасть в депрессию от того, что отпустили не ее.Однако с Леной Стригалевой не случилось ни того, ни другого. Она вообще никак не отреагировала на случившееся. Морозова снова подумала о психологическом шоке, но тут кое-что отвлекло ее от психологии.— Жора, ты совсем озверел! — Морозова если и не вышла из себя, то подошла к этому редкому для себя состоянию. — Ты что, решил в Чикатило поиграть?!— Чего ты орешь? — Замученное лицо Маятника мало походило на физиономию садиста и маньяка.Морозова молча показала пальцем на ногу Стригалевой. На щиколотке висел металлический браслет с обрывком цепи.— Ты стал сажать женщин на цепь?! И ты после этого надеешься, что я буду тебя спасать?!— Я снял с нее эту цепь, — возразил Маятник. — Так что можете сказать мне спасибо за гуманизм.— Лена, это правда?— Правда, — безразлично произнесла Стригалева.— Лена, а кто вам прицепил эту штуку?— Я не знаю.— Как это?— Я не знаю этого человека. Он все время следил за мной здесь, в гостинице. Сначала просто следил, а потом...— А то, что у вас под глазом — это?..— Этот человек, он запретил мне разговаривать с другими людьми. А я вчера разговаривала с одной девушкой, мы случайно познакомились... Он узнал и в наказание посадил меня на цепь, чтобы я не могла выйти из номера. Это сегодня утром было. Ну и врезал вдобавок. Кстати, вот он. — Лена кивнула на Маятника. — Он тоже мне врезал.Морозова вспомнила сведения из досье Генерала — там говорилось, что его дочь учится в немецком бизнес-колледже и подает большие надежды. Не было ничего более далекого от этого образа, чем апатичное создание в пижамных штанах на кровати провинциальной гостиницы. С синяком под глазом и кандалами на ноге. Рассказы Маятника о том, что эта девушка пыталась организовать его убийство, теперь тоже звучали как-то сомнительно. Для таких дел нужны решимость, храбрость и еще бог знает что. Если они когда-то и были у Лены Стригалевой, то потом все эти качества куда-то исчезли, словно были унесены осенним ветром. Словно были съедены, как металл ржавчиной, — съедены усталостью, долгим ожиданием, обманутыми надеждами...— А что это за звук такой странный? — вдруг спросила Лена.Морозова посмотрела наверх. 3 Настя закрыла глаза, и кабина лифта снова проваливается. Еще глубже. Невероятно глубоко — кажется, что дальше и некуда проваливаться, уже должно произойти столкновение с дном. Но этого не происходит.Кабина дергается, застревает, соскальзывает ниже, еще, еще...И дальше она идет медленно и плавно...Настя открыла глаза и увидела перед собой двух совершенно незнакомых ей людей. Это мужчина и женщина. Они разговаривали друг с другом и, казалось бы, не обращали внимания на Настю. Это, должно быть, очень важный разговор — женщина держала мужчину за руку, и ее пальцы были неспокойны, они все время постукивали по запястью мужчины. Настя почему-то не понимает смысла слов, которые произносят эти двое, она лишь видела, что женщина кивает словам мужчины, и выражение ее взгляда можно назвать как доверие и надежда.Настя огляделась по сторонам, увидела большую стеклянную стену, других людей, которые едят и пьют. За стеклянной стеной ходили люди, там стояли старые красивые дома. Это совсем не похоже на Волчанск.Пытаясь осмотреться, Настя сделала не очень осторожное движение и задела чашку, которая, оказывается, стояла перед ней на столе. Чашка на удивление большая. А руки, которыми Настя старалась ее удержать, на удивление маленькие.— О, Настена проснулась, — сказала женщина, улыбаясь. — Тебе не кажется, что она какая-то бледненькая?— Еще бы она не бледненькая была, — произнес мужчина, подмигивая Насте. — Ничего, довезем ее до бабушки, там она быстро щеки нагуляет.Женщина посмотрела на чары и покачала головой:— Еще шесть часов до поезда... Так долго...— Да, — согласился мужчина. — Надо где-то переждать.— Кинотеатр, — показала женщина куда-то за стеклянную стену. — Там можно и поспать.— Не знаю, не знаю. — Мужчина сосредоточенно погладил короткую рыжую бороду. — Мы уже слишком долго крутимся в этом районе. Может, поедем в My...?Он произнес какое-то замысловатое название, которое растворяется в воздухе, не достигая ушей Насти.— Из-за нескольких часов? — скептически ответила женщина. — Давай не будем дергаться, не будем дергать ребенка. Они нас потеряли в Ленинграде, я это знаю.— Но они не перестали искать.Они замолчали, мужчина пьет что-то из стакана. Женщина, которую Настя начинает понемногу вспоминать, смотрит на нее и задумчиво говорит:— Даже если мы довезем ее... Будет ли она там в безопасности?— Первое время, — сказал мужчина. — На первое время это сгодится. Потом найдем другое место. Но пару лет она там проживет спокойно.— А потом?— Потом найдем что-нибудь другое. К тому же... За пару лет что-нибудь может измениться.— Что-нибудь? Даже не надейся. Эти люди никогда не оставят нас в покое, эта система...— Ты забываешь, с кем ты разговариваешь, — усмехнулся мужчина. — Если я говорю «что-то может измениться», то это не просто слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49