Грязь? Или что-то вроде глины, подумал Томас, принимая во внимание странный цвет и консистенцию этого…
– Натан! – крикнул он опять, на этот раз уже не беспокоясь о том, что выглядит по-дурацки. Грязные следы тянулись от рощицы за домом и исчезали за углом – лишь затем, чтобы вновь появиться и вернуться обратно в рощицу. – О господи, Натан!
Желчь прихлынула к горлу, его чуть не вырвало. Глаза у него щипало, они слезились – ужас и отчаяние пытались вырваться наружу. Томас сдерживал их. Он ведь разумный человек, он не поддастся приступу помешательства только из-за того, что какой-нибудь местный подросток или случайный прохожий сначала потоптался в грязной луже, а потом прошлепал по его лужайке.
Но перед его мысленным взором… эти картины.
Он завернул за угол, одолевая страх, и чуть не упал, когда увидел Натана. Его охватило облегчение, он едва не зарыдал от радости при виде того, как мальчик вытягивает ноги, чтобы точь-в-точь попасть в грязные следы, вымазывая кроссовки странной вязкой глиной. Вид у него был такой, будто он идет по канату.
Затем облегчение уступило место гневу, и Томас сердито устремился вперед.
– Натан! – прикрикнул он, и на этот раз мальчик отреагировал – возможно, на строгие нотки в отцовском голосе. Он обернулся на зов, потерял равновесие и растянулся на траве.
– Да что с тобой такое? – рявкнул Томас. – Ты не слышал, что я тебя зову? Ты что, оглох? Господи, как же ты меня напугал!
Томас пожалел о своих словах, едва они сорвались с языка. Этот повышенный голос, этот обвинительный тон обидели Натана. Он почувствовал это по тому, как мальчик сначала заморгал, потом начал крутить головой в поисках, куда бы спрятать глаза. Этого Томас хотел меньше всего. Еще одна рана, еще одно пятно на невинности его сына, которое Томас будет искупать до конца своих дней.
– Я… – Он запнулся и, опустившись на колени, сжал худенькие плечики Натана. – Прости, дружище, но папа же велел тебе не уходить со двора, когда меня нет поблизости. Я тебя звал-звал, а ты не откликался, и я испугался. Я так испугался за тебя.
Натан все еще прятал от него глаза; он всегда терпеть не мог смотреть на родителей, когда те сердились.
– Прости, папа, – сказал он негромко. – Я не нарочно.
– Все хорошо, Натан, – сказал Томас дрожащим от избытка чувств голосом. – Просто я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Пожалуйста, не ходи туда, где мне тебя не видно, ладно?
– Ладно.
Натан кивнул, потом перевернулся на четвереньки, поднялся и снова двинулся по следу.
– Ты видел кого-нибудь там, во дворе? – спросил Томас, снова встревоженный очевидным доказательством вторжения чужака.
– Я не видел его, папа, но он смотрел в окно, – ответил Натан, не оборачиваясь. – Если бы я увидел его, я бы побежал и нашел тебя. Только ты можешь прогнать его.
Томас похолодел, несмотря на солнце на небе. Сколько раз по ночам ему чудился какой-то шум, и он выскакивал из постели, которую делил с Эмили, чтобы обыскать дом. Он постоянно был начеку, оберегая свою семью. Разумеется, в доме никогда никого не оказывалось. Просто звуки дома, какие каждый слышал. Но страх, что что-то случится по-настоящему… эти картины в его голове…
– То есть как это – смотрел в окно? – спросил Томас. – Если ты не видел его, откуда ты знаешь?
Натан рассмеялся смехом маленького мальчика.
– Глупый ты, папа, – сказал он. – В окно вон той комнаты, где телевизор, – добавил он и махнул рукой в ту сторону, куда вели следы.
Томас быстро подошел к окну, перед которым заканчивались грязные следы. На подоконнике было несколько пчел, и это показалось ему странным Они просто кружили, то взлетая, то вновь приземляясь. Странно, что они роились вот так, в одном месте.
На стекле тоже была грязь, там, где незваный гость прижимался липким ртом. Нос Глаза Пчелы, копошащиеся на отпечатке лица, липкие черты, глядящие на Томаса Рэнделла.
Он узнал это лицо. И потом, были еще слова, которые сказал ему Натан: «Только ты можешь прогнать его».
Это, конечно, не грязь. Теперь он чувствовал это, должен был почуять сразу, как только вышел на улицу. Пчелы любят его. Арахисовое масло.
Это было лицо генерала Арахисовое Масло.
Что, разумеется, было решительно невозможно. Но это не значило, что его страх, сама опасность, не был настоящим. Томас подхватил Натана на руки и потащил в дом. Они приведут себя в порядок и отправятся в парк или в торговый центр до того времени, когда пора будет везти его к матери.
Затем можно будет кое-кому позвонить: полицейским, Франческе, а утром – издателю и редактору. Кто-то играет с ним очень нехорошую шутку. Но ему не смешно. Если у него есть какой-то ненормальный… преследователь или еще кто-нибудь, нужно попытаться выяснить, кто это может быть. По меньшей мере не помешает намекнуть полицейским, чтобы маячили возле его дома, пока он будет в Лос-Анджелесе.
– Джо, тебе пора идти, – уже в третий раз сказала Эмили.
На этот раз это была не мимолетная фраза, а распоряжение.
– Еще даже четырех нет, – заметил Джо, нахмурившись. – Натан будет дома не раньше пяти тридцати, верно? С чего такая спешка?
– Просто я… – начала она, потом закусила губу. – Зачем ты все усложняешь? Ты же сказал, что не собираешься этого делать.
– Я не хочу вторгаться в остальную твою жизнь, – сказал он, – просто мне сдается, что ты слишком зацикливаешься на этом. Небо не рухнет на землю, если мы вдруг случайно встретимся. Я не горю желанием немедленно познакомиться с твоим бывшим мужем, но не понимаю, почему ты выгоняешь меня за полтора часа до того, как он должен появиться. Ты сама говорила, что он вечно опаздывает.
Эмили сердито посмотрела на него.
– Это моя жизнь, – сказала она наконец. – Моя. Мой выбор. Я хочу, чтобы ты ушел сейчас. Если тебя это смущает, возможно, тебе вообще не стоит здесь находиться.
Джо замер, казалось, на миг даже задержал дыхание, ошеломленный горячностью в ее голосе. Зря это он, подумала она. После того, как он проявил такую широту взглядов и благородство, по крайней мере в теории, относительно того, чтобы отделить их отношения от ее «семейной» жизни, она не ожидала, что он поведет себя так эгоистично.
– Послушай, – сказала она, – мне не хочется, чтобы ты подумал, будто ты мне не нужен, или что ты для меня на последнем месте, но я должна думать сначала о Натане. Всегда.
Джо кивнул.
– Я знаю, – сказал он – и знаю, что ты, скорее всего, нервничаешь и тебе было бы куда удобнее, если бы я сейчас просто ушел. Так я и сделаю. То есть уйду. Терпеть не могу, когда меня скрывают, как будто я что-то такое, чего надо стыдиться.
– Это не так, и ты это знаешь! – обиделась Эмили.
– Да знаю я, Эм, – сказал он. – Знаю. Но наше хрупкое мужское эго время от времени тоже нужно гладить по шерстке, понимаешь?
Он подошел к ней, коснулся ее плеча, и она, подавшись к нему, крепко его обняла.
– Понимаю, – сказала она, прижимаясь к нему, приникая головой к его широкой груди. – Понимаю.
Она отстранила его с улыбкой на лице и протянула.
– А теперь давай-ка отсюда, пока я не спустила тебя с лестницы. Мне еще нужно приготовить обед, и не хватало только, чтобы ты все это время ошивался вокруг.
– Думаю, как раз этого тебе и не хватало, – в тон ей ответил Джо, – но я не стану с тобой спорить.
Он поцеловал ее, и миг спустя дверь за ним уже закрылась. Джо оставил Эмили с улыбкой на лице, но на душе у нее скребли кошки. Она знала, что очень важно, для них всех, сказать Томасу, что она с кем-то встречается. Эмили подозревала: в глубине души Томас до сих пор не верит, что все кончено, тешит себя надеждой на их воссоединение.
Но этому не бывать. Новый мужчина в ее жизни, возможно, как раз то, что нужно Томасу – в конечном счете. Нужно им обоим, чтобы продолжить жить.
Как это отразится на Натане – это уже совсем другой вопрос. Эмили не собиралась сообщать Натану о Джо прямо сейчас, пока она не уверена, что он останется в их жизни надолго. Но Томасу сказать нужно. Последние несколько лет были для них нелегкими, но она все еще была глубоко неравнодушна к бывшему мужу. Он заслуживает того, чтобы услышать эту новость от нее самой, пока кто-нибудь еще не сообщил ему, что ее видели с другим мужчиной.
Да, нужно ему сказать.
Но от одной мысли об этом разговоре у нее начинала раскалываться голова.
ГЛАВА 4
– Почему ты сразу же не рассказал мне об этом? – осведомилась Эмили обвинительным тоном, который был слишком хорошо знаком им обоим.
– Господи, Эмили, откуда я знаю, – ответил он с сарказмом, который не мог обуздать, – еще один симптом разлада в отношениях, который привел их к разводу. – Может, потому, что сначала надо было исполнить все необходимые ритуальные пляски?
Томас взглянул на Натана – тот возводил какое-то архитектурное сооружение из фасоли и пюре, – затем снова на бывшую жену. Она была права.
– Натан, давай-ка готовься спать, ладно? А мы с папой через несколько минут придем поцеловать тебя на ночь, – пообещала она.
Мальчик просиял при ее словах – таких знакомых. Томас поморщился. «Мы с папой». Почти нечестно произносить это так, как будто о настоящей семье, подумал он. По отношению ко всем ним. Но такова уж теперь их жизнь. Интересно, привыкнет он когда-нибудь к этому, да и надо ли?
– Хорошо, мамочка, – с улыбкой сказал Натан. Он отодвинул стул, улыбнулся обоим во весь рот и попросил:
– Папа, польешь мой садик, ладно?
Томас согласился и только тогда понял, что Натан говорит о своей картофельно-фасолевой башне. Оказалось, это вовсе не архитектурное сооружение, а грядка с фасолью или что-то типа того.
– Конечно, дружище, – пообещал он и легонько ткнул Натана в живот. – А теперь давай, пижаму и чистить зубы.
Он снова взглянул на тарелку Натана и улыбнулся про себя. Воображение – необыкновенная штука. Невозможно догадаться, о чем дети думают, а когда они рассказывают тебе, это каждый раз становится почти полной неожиданностью.
– Это меня беспокоит, Томас, – сказала Эмили, когда Натан ушел. – Я не собираюсь поднимать переполох или еще что-нибудь, но, пожалуйста, держи меня в курсе. Может быть, на следующие выходные тебе стоит куда-нибудь увезти Натана, или что-то в этом роде?
Томас задумался. Ему не нравилась идея бегать от того, кто донимал его, но за неделю его преследователь, или кто он там, может остыть настолько, что это отобьет у него всю охоту продолжать.
– Я подумаю об этом, – пообещал он. – Как дела пойдут.
Оба снова замолчали. И у Томаса оказалось время вспомнить пору, когда совместное молчание не разделяло их. А даже совсем наоборот. Но теперь молчание отягощал груз недоверия и боли.
Теперь с ними всегда так было. Когда бы они ни виделись, в особенности когда он привозил Натана домой по воскресеньям, этому сопутствовала неловкость при встрече, осторожность, с которой они спрашивали друг друга, все ли благополучно. Со временем становилось легче, но Томас подозревал, что совсем это не пройдет никогда. И все же сегодня напряжение ощущалось сильнее обычного. Эмили явно что-то тяготило. Уж лучше бы она прямо сказала ему, что случилось, чтобы снять эту терзавшую обоих нервозность.
Разумеется, его тоже кое-что мучило, даже сильнее, чем возможный преследователь.
– Похоже, вы неплохо провели выходные, несмотря ни на что, – сказала она наконец.
– Ну, если не считать того, что за нами шпионил генерал Арахисовое Масло, – сказал он со смешком, – да, выходные получились очень ничего. Было весело. Только… послушай, Эмили, ты явно собираешься что-то мне сказать, и я хочу это выслушать, – добавил он, устав от молчания. – Но я тоже хочу кое о чем с тобой поговорить.
Он рассказал ей о том, что сказала сестра Маргарет, о странном поведении Натана и о том, что это, возможно, как-то связано с их разводом. Он рассказал ей о Дичке, и о кошмаре Натана, и, наконец, о том, что, по его мнению, им следует снова отвести их мальчика, их единственное дитя к психологу.
Эмили смотрела на Томаса, и он видел, что будет дальше, как видел всегда. Она расплакалась. Это были не бурные громкие рыдания, а тихие, горестные слезы.
Томас обнял бывшую жену, которую до сих пор горячо любил и полагал, что будет любить всегда. Секунду-другую спустя она всхлипнула, отстранилась и вгляделась в него, как будто желала убедиться, что он и в самом деле Томас Рэнделл, мужчина, которого она когда-то любила и которому родила сына. Она искала что-то. Возможно, прошлое, подумалось Томасу.
– Мне невыносимо, что мы так с ним поступили, – сказала она наконец.
– Время не повернешь вспять, Эмили, – сказал Томас. – Единственное, что мы можем, – это любить его изо всех сил и вместе стараться сделать так, чтобы он всегда это знал.
– Значит, к психологу? – спросила она.
– Опять к доктору Моррисси, я думаю, – отозвался Томас. – Она уже в курсе ситуации, так что…
Эмили кивнула.
– Впрочем, мы еще не закончили наш разговор, так ведь? – спросил Томас. – Ты что-то хотела мне сказать.
– Ох, Томас, не знаю, надо ли… – начала она, но он перебил ее.
– Нет необходимости играть друг с другом в эти игры, Эмили, – сказал Томас – Слишком много стоит на кону. В чем дело? Ты с кем-то встречаешься?
Эмили побледнела, глаза у нее стали огромные, и она посмотрела на него, прежде чем отвести взгляд.
Вот оно что. Его жена… его бывшая жена завела себе нового дружка. «Это замечательно, Эмили, – хотелось сказать Тому. – Живи. Начни все заново. Будь счастлива». Ему действительно хотелось это сказать.
Но он не мог.
– Что ж, думаю, тогда мы отправляем Натана к психологу в самый подходящий момент, верно? – брякнул Томас, не успев сдержаться. – Уверен, ему сейчас не хватало только, чтобы его мамаша начала путаться неизвестно с каким мужиком.
Она метнула на него сердитый взгляд.
– Бог ты мой, Эмили, тело не успело еще остыть. А ребенку всего пять, дай ты ему прийти в себя, бога ради, – продолжал Томас, страстно желая заткнуться, но одолеваемый ломотой в висках, одышкой и ледяным комом под ложечкой.
Он любил ее. И видел по ее глазам, что причинил ей боль. Опять. Они причинили друг другу немало боли, и развод затевался как раз для того, чтобы избавить от этого Натана.
– Все сказал? – процедила она.
Томас отвел взгляд и вздохнул, стыдясь самого себя, но не желая отпускать боль.
– Натан не знает, что я с кем-то встречаюсь, и не узнает, пока я не решу, что настало время. Я отдам жизнь за этого ребенка, точно так же, как и ты, я знаю это. Но я должна позаботиться и о своем будущем. И тебе следует делать то же самое, – жестко сказала Эмили. – А теперь, если ты все сказал, почему бы тебе не отвалить в сторону дома и не попытаться отыскать придурка, который измазал арахисовым маслом твое окно, – добавила она.
Эмили поднялась со стула и, подойдя к раковине, принялась сердито греметь посудой. Томас ждал, когда же раздастся звон бьющегося стекла, но его не было. Всегда, когда она так делала, его изумляло, что тарелки не бьются.
– Не хочешь поцеловать своего сына на ночь? – отрывисто осведомилась она не оборачиваясь. – Скажи ему, что я сейчас приду.
Томас отодвинул стул и медленно поднялся. Он подошел к Эмили – она все еще стояла к нему спиной. Поцеловал ее в макушку и шепотом извинился; она будто и не слышала. Томас знал, что она чувствует себя виноватой, и использовал ее чувство вины и ее любовь к Натану против нее. Извинение было искренним.
Оставив ее мыть посуду, он прошел по коридору в спальню сына.
– Эй, дружище, папа пришел поцеловать тебя! – возвестил он, переступая порог.
Натана не было. Томас вскинул бровь. В глубине сознания слабо всколыхнулось смятение, испытанное сегодня утром на заднем дворе. Но эта мысль исчезла, едва мелькнув. Здесь они дома. Натану нечего здесь бояться, особенно когда оба его родителя совсем рядом, через коридор.
«В ванной, наверное», – подумал Томас. Едва он вступил в коридор, как до него донесся звук льющейся воды. Томас улыбнулся. Натан хороший мальчик. Зубы сам чистит, утром и вечером Конечно, он, случается, озорничает, капризничает и скандалит, но с кем из ребятишек такого не бывает? Во многих других отношениях, важных отношениях, Натан – мечта любого родителя.
– Ладно, дружище, мне пора идти, – он толкнул дверь ванной.
Натан был в сборной пижаме – с Микки-Маусом сверху и с самолетиками снизу. Он стоял на небольшой табуреточке, которую Томас купил, когда сыну было три года, и держал перед собой щетку с намазанной на нее пастой; губы его были растянуты в странном оскале. Паста стекала по подбородку. Из крана текла вода.
Но Натан не чистил зубы.
Немигающий взгляд мальчика был прикован к зеркалу, а рука со щеткой застыла в воздухе.
– Натан? – слабым голосом позвал Томас. Его сын не обернулся, не отреагировал – не моргнул даже глазом. Шок сменился ужасом Любопытство обратилось в отчаянный страх, паровым молотом грохнувший Томаса в грудь.
Он подскочил к сыну и схватил Натана за плечи, тряхнул его, сперва легонько.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Натан! – крикнул он опять, на этот раз уже не беспокоясь о том, что выглядит по-дурацки. Грязные следы тянулись от рощицы за домом и исчезали за углом – лишь затем, чтобы вновь появиться и вернуться обратно в рощицу. – О господи, Натан!
Желчь прихлынула к горлу, его чуть не вырвало. Глаза у него щипало, они слезились – ужас и отчаяние пытались вырваться наружу. Томас сдерживал их. Он ведь разумный человек, он не поддастся приступу помешательства только из-за того, что какой-нибудь местный подросток или случайный прохожий сначала потоптался в грязной луже, а потом прошлепал по его лужайке.
Но перед его мысленным взором… эти картины.
Он завернул за угол, одолевая страх, и чуть не упал, когда увидел Натана. Его охватило облегчение, он едва не зарыдал от радости при виде того, как мальчик вытягивает ноги, чтобы точь-в-точь попасть в грязные следы, вымазывая кроссовки странной вязкой глиной. Вид у него был такой, будто он идет по канату.
Затем облегчение уступило место гневу, и Томас сердито устремился вперед.
– Натан! – прикрикнул он, и на этот раз мальчик отреагировал – возможно, на строгие нотки в отцовском голосе. Он обернулся на зов, потерял равновесие и растянулся на траве.
– Да что с тобой такое? – рявкнул Томас. – Ты не слышал, что я тебя зову? Ты что, оглох? Господи, как же ты меня напугал!
Томас пожалел о своих словах, едва они сорвались с языка. Этот повышенный голос, этот обвинительный тон обидели Натана. Он почувствовал это по тому, как мальчик сначала заморгал, потом начал крутить головой в поисках, куда бы спрятать глаза. Этого Томас хотел меньше всего. Еще одна рана, еще одно пятно на невинности его сына, которое Томас будет искупать до конца своих дней.
– Я… – Он запнулся и, опустившись на колени, сжал худенькие плечики Натана. – Прости, дружище, но папа же велел тебе не уходить со двора, когда меня нет поблизости. Я тебя звал-звал, а ты не откликался, и я испугался. Я так испугался за тебя.
Натан все еще прятал от него глаза; он всегда терпеть не мог смотреть на родителей, когда те сердились.
– Прости, папа, – сказал он негромко. – Я не нарочно.
– Все хорошо, Натан, – сказал Томас дрожащим от избытка чувств голосом. – Просто я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Пожалуйста, не ходи туда, где мне тебя не видно, ладно?
– Ладно.
Натан кивнул, потом перевернулся на четвереньки, поднялся и снова двинулся по следу.
– Ты видел кого-нибудь там, во дворе? – спросил Томас, снова встревоженный очевидным доказательством вторжения чужака.
– Я не видел его, папа, но он смотрел в окно, – ответил Натан, не оборачиваясь. – Если бы я увидел его, я бы побежал и нашел тебя. Только ты можешь прогнать его.
Томас похолодел, несмотря на солнце на небе. Сколько раз по ночам ему чудился какой-то шум, и он выскакивал из постели, которую делил с Эмили, чтобы обыскать дом. Он постоянно был начеку, оберегая свою семью. Разумеется, в доме никогда никого не оказывалось. Просто звуки дома, какие каждый слышал. Но страх, что что-то случится по-настоящему… эти картины в его голове…
– То есть как это – смотрел в окно? – спросил Томас. – Если ты не видел его, откуда ты знаешь?
Натан рассмеялся смехом маленького мальчика.
– Глупый ты, папа, – сказал он. – В окно вон той комнаты, где телевизор, – добавил он и махнул рукой в ту сторону, куда вели следы.
Томас быстро подошел к окну, перед которым заканчивались грязные следы. На подоконнике было несколько пчел, и это показалось ему странным Они просто кружили, то взлетая, то вновь приземляясь. Странно, что они роились вот так, в одном месте.
На стекле тоже была грязь, там, где незваный гость прижимался липким ртом. Нос Глаза Пчелы, копошащиеся на отпечатке лица, липкие черты, глядящие на Томаса Рэнделла.
Он узнал это лицо. И потом, были еще слова, которые сказал ему Натан: «Только ты можешь прогнать его».
Это, конечно, не грязь. Теперь он чувствовал это, должен был почуять сразу, как только вышел на улицу. Пчелы любят его. Арахисовое масло.
Это было лицо генерала Арахисовое Масло.
Что, разумеется, было решительно невозможно. Но это не значило, что его страх, сама опасность, не был настоящим. Томас подхватил Натана на руки и потащил в дом. Они приведут себя в порядок и отправятся в парк или в торговый центр до того времени, когда пора будет везти его к матери.
Затем можно будет кое-кому позвонить: полицейским, Франческе, а утром – издателю и редактору. Кто-то играет с ним очень нехорошую шутку. Но ему не смешно. Если у него есть какой-то ненормальный… преследователь или еще кто-нибудь, нужно попытаться выяснить, кто это может быть. По меньшей мере не помешает намекнуть полицейским, чтобы маячили возле его дома, пока он будет в Лос-Анджелесе.
– Джо, тебе пора идти, – уже в третий раз сказала Эмили.
На этот раз это была не мимолетная фраза, а распоряжение.
– Еще даже четырех нет, – заметил Джо, нахмурившись. – Натан будет дома не раньше пяти тридцати, верно? С чего такая спешка?
– Просто я… – начала она, потом закусила губу. – Зачем ты все усложняешь? Ты же сказал, что не собираешься этого делать.
– Я не хочу вторгаться в остальную твою жизнь, – сказал он, – просто мне сдается, что ты слишком зацикливаешься на этом. Небо не рухнет на землю, если мы вдруг случайно встретимся. Я не горю желанием немедленно познакомиться с твоим бывшим мужем, но не понимаю, почему ты выгоняешь меня за полтора часа до того, как он должен появиться. Ты сама говорила, что он вечно опаздывает.
Эмили сердито посмотрела на него.
– Это моя жизнь, – сказала она наконец. – Моя. Мой выбор. Я хочу, чтобы ты ушел сейчас. Если тебя это смущает, возможно, тебе вообще не стоит здесь находиться.
Джо замер, казалось, на миг даже задержал дыхание, ошеломленный горячностью в ее голосе. Зря это он, подумала она. После того, как он проявил такую широту взглядов и благородство, по крайней мере в теории, относительно того, чтобы отделить их отношения от ее «семейной» жизни, она не ожидала, что он поведет себя так эгоистично.
– Послушай, – сказала она, – мне не хочется, чтобы ты подумал, будто ты мне не нужен, или что ты для меня на последнем месте, но я должна думать сначала о Натане. Всегда.
Джо кивнул.
– Я знаю, – сказал он – и знаю, что ты, скорее всего, нервничаешь и тебе было бы куда удобнее, если бы я сейчас просто ушел. Так я и сделаю. То есть уйду. Терпеть не могу, когда меня скрывают, как будто я что-то такое, чего надо стыдиться.
– Это не так, и ты это знаешь! – обиделась Эмили.
– Да знаю я, Эм, – сказал он. – Знаю. Но наше хрупкое мужское эго время от времени тоже нужно гладить по шерстке, понимаешь?
Он подошел к ней, коснулся ее плеча, и она, подавшись к нему, крепко его обняла.
– Понимаю, – сказала она, прижимаясь к нему, приникая головой к его широкой груди. – Понимаю.
Она отстранила его с улыбкой на лице и протянула.
– А теперь давай-ка отсюда, пока я не спустила тебя с лестницы. Мне еще нужно приготовить обед, и не хватало только, чтобы ты все это время ошивался вокруг.
– Думаю, как раз этого тебе и не хватало, – в тон ей ответил Джо, – но я не стану с тобой спорить.
Он поцеловал ее, и миг спустя дверь за ним уже закрылась. Джо оставил Эмили с улыбкой на лице, но на душе у нее скребли кошки. Она знала, что очень важно, для них всех, сказать Томасу, что она с кем-то встречается. Эмили подозревала: в глубине души Томас до сих пор не верит, что все кончено, тешит себя надеждой на их воссоединение.
Но этому не бывать. Новый мужчина в ее жизни, возможно, как раз то, что нужно Томасу – в конечном счете. Нужно им обоим, чтобы продолжить жить.
Как это отразится на Натане – это уже совсем другой вопрос. Эмили не собиралась сообщать Натану о Джо прямо сейчас, пока она не уверена, что он останется в их жизни надолго. Но Томасу сказать нужно. Последние несколько лет были для них нелегкими, но она все еще была глубоко неравнодушна к бывшему мужу. Он заслуживает того, чтобы услышать эту новость от нее самой, пока кто-нибудь еще не сообщил ему, что ее видели с другим мужчиной.
Да, нужно ему сказать.
Но от одной мысли об этом разговоре у нее начинала раскалываться голова.
ГЛАВА 4
– Почему ты сразу же не рассказал мне об этом? – осведомилась Эмили обвинительным тоном, который был слишком хорошо знаком им обоим.
– Господи, Эмили, откуда я знаю, – ответил он с сарказмом, который не мог обуздать, – еще один симптом разлада в отношениях, который привел их к разводу. – Может, потому, что сначала надо было исполнить все необходимые ритуальные пляски?
Томас взглянул на Натана – тот возводил какое-то архитектурное сооружение из фасоли и пюре, – затем снова на бывшую жену. Она была права.
– Натан, давай-ка готовься спать, ладно? А мы с папой через несколько минут придем поцеловать тебя на ночь, – пообещала она.
Мальчик просиял при ее словах – таких знакомых. Томас поморщился. «Мы с папой». Почти нечестно произносить это так, как будто о настоящей семье, подумал он. По отношению ко всем ним. Но такова уж теперь их жизнь. Интересно, привыкнет он когда-нибудь к этому, да и надо ли?
– Хорошо, мамочка, – с улыбкой сказал Натан. Он отодвинул стул, улыбнулся обоим во весь рот и попросил:
– Папа, польешь мой садик, ладно?
Томас согласился и только тогда понял, что Натан говорит о своей картофельно-фасолевой башне. Оказалось, это вовсе не архитектурное сооружение, а грядка с фасолью или что-то типа того.
– Конечно, дружище, – пообещал он и легонько ткнул Натана в живот. – А теперь давай, пижаму и чистить зубы.
Он снова взглянул на тарелку Натана и улыбнулся про себя. Воображение – необыкновенная штука. Невозможно догадаться, о чем дети думают, а когда они рассказывают тебе, это каждый раз становится почти полной неожиданностью.
– Это меня беспокоит, Томас, – сказала Эмили, когда Натан ушел. – Я не собираюсь поднимать переполох или еще что-нибудь, но, пожалуйста, держи меня в курсе. Может быть, на следующие выходные тебе стоит куда-нибудь увезти Натана, или что-то в этом роде?
Томас задумался. Ему не нравилась идея бегать от того, кто донимал его, но за неделю его преследователь, или кто он там, может остыть настолько, что это отобьет у него всю охоту продолжать.
– Я подумаю об этом, – пообещал он. – Как дела пойдут.
Оба снова замолчали. И у Томаса оказалось время вспомнить пору, когда совместное молчание не разделяло их. А даже совсем наоборот. Но теперь молчание отягощал груз недоверия и боли.
Теперь с ними всегда так было. Когда бы они ни виделись, в особенности когда он привозил Натана домой по воскресеньям, этому сопутствовала неловкость при встрече, осторожность, с которой они спрашивали друг друга, все ли благополучно. Со временем становилось легче, но Томас подозревал, что совсем это не пройдет никогда. И все же сегодня напряжение ощущалось сильнее обычного. Эмили явно что-то тяготило. Уж лучше бы она прямо сказала ему, что случилось, чтобы снять эту терзавшую обоих нервозность.
Разумеется, его тоже кое-что мучило, даже сильнее, чем возможный преследователь.
– Похоже, вы неплохо провели выходные, несмотря ни на что, – сказала она наконец.
– Ну, если не считать того, что за нами шпионил генерал Арахисовое Масло, – сказал он со смешком, – да, выходные получились очень ничего. Было весело. Только… послушай, Эмили, ты явно собираешься что-то мне сказать, и я хочу это выслушать, – добавил он, устав от молчания. – Но я тоже хочу кое о чем с тобой поговорить.
Он рассказал ей о том, что сказала сестра Маргарет, о странном поведении Натана и о том, что это, возможно, как-то связано с их разводом. Он рассказал ей о Дичке, и о кошмаре Натана, и, наконец, о том, что, по его мнению, им следует снова отвести их мальчика, их единственное дитя к психологу.
Эмили смотрела на Томаса, и он видел, что будет дальше, как видел всегда. Она расплакалась. Это были не бурные громкие рыдания, а тихие, горестные слезы.
Томас обнял бывшую жену, которую до сих пор горячо любил и полагал, что будет любить всегда. Секунду-другую спустя она всхлипнула, отстранилась и вгляделась в него, как будто желала убедиться, что он и в самом деле Томас Рэнделл, мужчина, которого она когда-то любила и которому родила сына. Она искала что-то. Возможно, прошлое, подумалось Томасу.
– Мне невыносимо, что мы так с ним поступили, – сказала она наконец.
– Время не повернешь вспять, Эмили, – сказал Томас. – Единственное, что мы можем, – это любить его изо всех сил и вместе стараться сделать так, чтобы он всегда это знал.
– Значит, к психологу? – спросила она.
– Опять к доктору Моррисси, я думаю, – отозвался Томас. – Она уже в курсе ситуации, так что…
Эмили кивнула.
– Впрочем, мы еще не закончили наш разговор, так ведь? – спросил Томас. – Ты что-то хотела мне сказать.
– Ох, Томас, не знаю, надо ли… – начала она, но он перебил ее.
– Нет необходимости играть друг с другом в эти игры, Эмили, – сказал Томас – Слишком много стоит на кону. В чем дело? Ты с кем-то встречаешься?
Эмили побледнела, глаза у нее стали огромные, и она посмотрела на него, прежде чем отвести взгляд.
Вот оно что. Его жена… его бывшая жена завела себе нового дружка. «Это замечательно, Эмили, – хотелось сказать Тому. – Живи. Начни все заново. Будь счастлива». Ему действительно хотелось это сказать.
Но он не мог.
– Что ж, думаю, тогда мы отправляем Натана к психологу в самый подходящий момент, верно? – брякнул Томас, не успев сдержаться. – Уверен, ему сейчас не хватало только, чтобы его мамаша начала путаться неизвестно с каким мужиком.
Она метнула на него сердитый взгляд.
– Бог ты мой, Эмили, тело не успело еще остыть. А ребенку всего пять, дай ты ему прийти в себя, бога ради, – продолжал Томас, страстно желая заткнуться, но одолеваемый ломотой в висках, одышкой и ледяным комом под ложечкой.
Он любил ее. И видел по ее глазам, что причинил ей боль. Опять. Они причинили друг другу немало боли, и развод затевался как раз для того, чтобы избавить от этого Натана.
– Все сказал? – процедила она.
Томас отвел взгляд и вздохнул, стыдясь самого себя, но не желая отпускать боль.
– Натан не знает, что я с кем-то встречаюсь, и не узнает, пока я не решу, что настало время. Я отдам жизнь за этого ребенка, точно так же, как и ты, я знаю это. Но я должна позаботиться и о своем будущем. И тебе следует делать то же самое, – жестко сказала Эмили. – А теперь, если ты все сказал, почему бы тебе не отвалить в сторону дома и не попытаться отыскать придурка, который измазал арахисовым маслом твое окно, – добавила она.
Эмили поднялась со стула и, подойдя к раковине, принялась сердито греметь посудой. Томас ждал, когда же раздастся звон бьющегося стекла, но его не было. Всегда, когда она так делала, его изумляло, что тарелки не бьются.
– Не хочешь поцеловать своего сына на ночь? – отрывисто осведомилась она не оборачиваясь. – Скажи ему, что я сейчас приду.
Томас отодвинул стул и медленно поднялся. Он подошел к Эмили – она все еще стояла к нему спиной. Поцеловал ее в макушку и шепотом извинился; она будто и не слышала. Томас знал, что она чувствует себя виноватой, и использовал ее чувство вины и ее любовь к Натану против нее. Извинение было искренним.
Оставив ее мыть посуду, он прошел по коридору в спальню сына.
– Эй, дружище, папа пришел поцеловать тебя! – возвестил он, переступая порог.
Натана не было. Томас вскинул бровь. В глубине сознания слабо всколыхнулось смятение, испытанное сегодня утром на заднем дворе. Но эта мысль исчезла, едва мелькнув. Здесь они дома. Натану нечего здесь бояться, особенно когда оба его родителя совсем рядом, через коридор.
«В ванной, наверное», – подумал Томас. Едва он вступил в коридор, как до него донесся звук льющейся воды. Томас улыбнулся. Натан хороший мальчик. Зубы сам чистит, утром и вечером Конечно, он, случается, озорничает, капризничает и скандалит, но с кем из ребятишек такого не бывает? Во многих других отношениях, важных отношениях, Натан – мечта любого родителя.
– Ладно, дружище, мне пора идти, – он толкнул дверь ванной.
Натан был в сборной пижаме – с Микки-Маусом сверху и с самолетиками снизу. Он стоял на небольшой табуреточке, которую Томас купил, когда сыну было три года, и держал перед собой щетку с намазанной на нее пастой; губы его были растянуты в странном оскале. Паста стекала по подбородку. Из крана текла вода.
Но Натан не чистил зубы.
Немигающий взгляд мальчика был прикован к зеркалу, а рука со щеткой застыла в воздухе.
– Натан? – слабым голосом позвал Томас. Его сын не обернулся, не отреагировал – не моргнул даже глазом. Шок сменился ужасом Любопытство обратилось в отчаянный страх, паровым молотом грохнувший Томаса в грудь.
Он подскочил к сыну и схватил Натана за плечи, тряхнул его, сперва легонько.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34