Тут они переглянулись, солдат и дракон, и генерал ощутил, как его охватывает зловещий трепет. Он снова взглянул на горящие камни, потом на исполинское дерево на другом конце поляны. Смычок тоже обернулся и уставился на дерево.
– Это она, верно? – спросил дракон.
– Надо полагать, – ответил генерал.
Они вдвоем медленно пересекли поляну и приблизились к исполинскому дереву. Бросив последний взгляд на дракона, генерал опустился на колени на землю перед ним.
– Королева леса, – сказал он негромко, с глубоким и искренним почтением. – Пожалуйста, услышь наши молящие голоса. Мальчик попал в беду, угодил в плен к шакалу Фонарю. Но он не простой мальчик. И если он погибнет, весь Обманный лес может погибнуть вместе с ним.
Как будто рассчитывая на отклик, генерал поднял глаза на недвижимое, бесстрастное дерево. Смычок сбоку от него, похоже, тоже смотрел на него в ожидании ответа. Когда прошло несколько минут и генералу надоело выставлять себя на посмешище, он поднялся с колен.
– Ты всегда молишься деревьям? – поинтересовался чей-то голос.
Очень женственный голос, совершенно не такой, каким, по мнению генерала, должно было обладать дерево. Он поднял глаза туда, откуда, как ему казалось, исходил голос, и пожалуйста – она была там.
На самом толстом из нижних сучьев сидела молодая женщина и болтала ногами. Она была обнажена, хотя такое состояние, подумалось Генералу, казалось вполне разумным, если принять во внимание, что она целиком состоит из дерева. В тот миг, когда он встретился взглядом с ее поразительными белыми глазами, сияющими, словно звезды, если бы только звезды были белыми, генерал понял, что она еще не покончила с ними.
Слегка оттолкнувшись, Королева леса спрыгнула с дерева на утоптанную поляну. Теперь в мерцающих отсветах огня он видел ее более ясно. По спине ее сбегали длинные ивовые лозы, и у него сложилось отчетливое впечатление, что это волосы. Кожу ее покрывала нежная кора, молодая и безупречная, с завитками и сучками, которые сами по себе выглядели соблазнительно. Ее лицо слегка отливало зеленью, как будто была весна.
Она показалась ему настоящей красавицей.
– А знаете, вы совершили святотатство, придя сюда, – сказала она довольно любезно. – Одного того, что вы ступили на эту поляну, хватило бы, чтобы подписать вам смертный приговор. Но еще больше вы оскорбили меня своим рассказом о том, что маленький мальчик попал в беду. Мальчик, чья жизнь поставила под угрозу сам лес.
Изящные пальцы-прутики повторили соблазнительные очертания ее тела, а потом начали расти и шевелиться. Теперь они заострились. Ивовый лозняк, который он посчитал просто волосами, начал раскачиваться. Все ее тело пошло толстыми шипами, как будто нарывами.
– В этом лесу ничто не происходит без моего ведома. Мне все равно, ждет ли Фонаря успех или провал. Но непочтительности я не потерплю, – заявила Королева леса.
– Ты спятила, – сказал ей Смычок, чьи крылышки уже играли тревожную негармоничную мелодию. – Если шакала не остановить, мы можем потерять все. Мы можем просто исчезнуть!
– Я Королева леса! – провозгласила она – Я никогда не исчезну. Но вы… вы оба умрете за нанесенное мне оскорбление.
Продолжая покрываться толстыми шипами она двинулась на генерала. Он крепче сжал свой меч, за пределами круга возбужденно защебетали древесные нимфы.
– За Натана! – себе под нос прошептал генерал. Но даже сквозь музыку Смычок услышал его.
– За Натана, – повторил дракон. – За Обманный лес.
В четверг утром Эмили проснулась еще затемно и, как ни старалась, не смогла заснуть снова. Она никогда еще не ночевала у Джо, и новизна ощущений, странная свобода оттого, что не нужно ни перед кем отчитываться, лишь заставила ее с большим отчаянием думать о Натане и Томасе.
С другой стороны, она смотрела, как Джо спит. Как легко вздымается и опадает его грудь, как двигаются глаза под закрытыми веками. Ему что-то снилось.
– Пусть тебе приснюсь я, – прошептала она и поцеловала его веки, прежде чем накинуть толстый махровый халат Джо и спуститься в кухню.
Она сварила кофе, очень крепкий, и добавила в него самую капельку молока. За окнами было еще темно, но на горизонте трепетало что-то вроде предчувствия света, и небо стало каким-то сюрреалистически двухмерным, и это завораживало ее. Побродив по его гостиной, проглядев названия на коробках его коллекции лазерных дисков и просмотрев корешки книг на высоком стеллаже, она решила подняться наверх и забраться в постель, к Джо.
Под халатом на ней ничего не было. Если он проснется, тем лучше. Если нет, она с не меньшим удовольствием пристроится рядышком с ним, насладится его теплом. Может быть, даже после кофе у нее получится заснуть снова.
Она вернулась в спальню, скинула халат и заколебалась. Все еще во власти очарования той поры дня, когда свет медленно одерживает верх над тьмой, Эмили подошла к окну и выглянула на улицу. Вряд ли ее кто-нибудь мог увидеть, но она все равно чувствовала себя чуточку дерзкой. Обнаженная женщина в окне. В этом было что-то волнующее.
Она посмотрела на небо, на бледнеющие белые звезды и луну, которая стала походить на призрак, когда голубизна начала понемногу разбавлять ночную тьму. Ее внимание привлекли деревья рядом с домом, потом она подняла глаза на крыши и окна соседних домов, на окна, за которыми тоже могли находиться люди, дерзко позволившие утру застать их врасплох перед окном.
Тяжкое бремя лежало на плечах Эмили. И не одно – множество. Самая главная ее забота – благополучие сына, и именно этим она займется сегодня.
Ей многое нужно сделать, и она позаботится об этом во что бы то ни стало.
Но пока что – предрассветный покой.
Пока она варила кофе, начали петь птицы. Теперь их хор приветствовал наступление утра. Несколько воробьев с гомоном спорхнули с ветвей дуба за домом, и Эмили следила глазами за их полетом со смесью боли и радости. Взгляд ее остановился на дереве, на его ветвях – листья, казалось, шевелятся, несмотря на безветрие.
На темный силуэт среди ветвей.
На глаза, наблюдающие за ней из листвы. Хищные глаза Лицо, заросшее бородой. Или шерстью.
Вскрикнув от неожиданности и страха, Эмили попятилась, пока под коленки ей не ткнулась кровать, и она с размаху шлепнулась на матрас, и в ту же секунду Джо отбросил одеяло и пододвинулся к ней.
– Эм, господи, что…
– Вон там! – выдохнула она, и ее ум лихорадочно заработал. – Он там, на дереве. Следит за мной. Следит за этой комнатой, Джо!
Она увидела, как в его глазах забрезжила тень сомнения, и разозлилась.
– Черт побери, Джо, вон там! – рявкнула она и подтащила его к окну, чтобы показать на дерево, на котором увидела лицо. Глаза.
Наблюдатель исчез.
– Он был там, – сказала Эмили.
– Послушай, Эм, – начал Джо. – Может быть, ты просто… – Он не договорил. Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы сказать ему: лучше не продолжать.
– Послушай, можно позвонить в полицию, если хочешь, – наконец добавил Джо. – Только не увлекайся.
Слишком поздно, подумала она. Ее уже увлекло, унесло на волне безумных подозрений и обрывков опасений человека, который только что попытался покончить с собой. Натан видел кого-то на дворе у Томаса. Томас считал, что его кто-то преследует. А теперь Натан и Томас оба в больнице, и, хотя доктора отваживались строить предположения относительно первопричины их состояния, отсутствие у них каких-либо признаков выздоровления ставило в тупик даже самых знающих и самоуверенных врачей.
– Он был там, – повторила Эмили, и Джо снял трубку и начал набирать номер полиции.
И несмотря на свой непомерный, всепоглощающий страх за Натана и Томаса, Эмили против воли кольнула мимолетная тревога за другого человека. За себя.
Если где-то там бродит охотник, значит, она стала мишенью.
ГЛАВА 13
Натан беспокойно спал под тяжелым, пахнущим плесенью одеялом. Перед тем как наконец забыться сном, он долго плакал. Теперь он лежал на жестком матрасе, круглое детское пузико торчало между задравшейся футболкой и единственными трусиками, которые у него были. Он чуть было не решил совсем снять их и спать голышом, но одеяло было грязное и вонючее, и он побрезговал. Эх, если бы только можно было обойтись без него, но было слишком холодно, чтобы спать не укрывшись.
Его правая пятка торчала из-под одеяла, голая, круглая и все еще младенчески мягкая и розовая. Розовая, но уже начавшая бледнеть и даже, пожалуй, сереть, потому что Натан чувствовал себя неважно. Совсем неважно. Даже во сне он чихал и покашливал, в горле застрял толстый комок слизи, который все увеличивался и увеличивался.
Натану снился дом. Его последние мысли перед тем, как впасть в дрему, были о его спаленке дома. Не в папином доме, хотя там у него тоже была своя комната, которую он очень любил. Но она не была по-настоящему его комнатой. Ему снилась его комната дома и родители, когда они еще улыбались друг другу. Это было в недалеком прошлом, и Натан еще не успел забыть об этом. Он помнил эти улыбки, помнил, как вызывал их.
Натану снилось, что он тоже лежит в кровати, но не спит. Наоборот, он не желал спать и утверждал, что ничуть не боится серого волчка, которого мама расписывала в таких нудных подробностях. Она лежала рядом с ним на краю кровати, гладила его по голове и пыталась не улыбаться, чтобы Натан считал, что она серьезна. Именно этой улыбки Натан и желал и не успокоился, пока не добился своего.
В его сне папа лежал в его кровати с другой стороны, что было невозможно, ведь у него была такая маленькая кроватка. Но это же был сон. И в этом сне папа пел ему, мягко и негромко, как делал всегда, когда Натану было никак не заснуть. У папы было множество песен, но во сне Натан слышал только одну из них. «Там, за радугой», песенку, которую Дороти поет в «Волшебнике страны Оз» в скучной-прескучной черно-белой первой части.
Натан любил этот фильм. Особенно про летучих обезьян. Он так огорчился, когда узнал, что на самом деле летучих обезьян не существует.
Папа всегда пел ему, когда он не мог заснуть.
И когда он болел.
Натан хрипло кашлянул во сне, подавился ошметком темно-коричневой слизи, которая клокотала в горле, и сон кончился.
Натан слегка вздрогнул и проснулся. Его глаза распахнулись за миг до того, как он понял, где находится. Вонь от грязного одеяла, холодный ветер, воющий в бойницах крепости. Темные, сырые, недобрые стены вокруг. Он почувствовал, услышал и увидел все это разом и снова с трудом поверил, что все это реально. Он не должен был здесь оказаться.
Он снова закашлялся, и комок слизи из горла очутился у него во рту. Он слабо поднял голову и сплюнул его на каменный пол в углу комнаты.
Натан протяжно вздохнул и ощутил, что его лицо начинает сморщиваться. Нижняя губа задрожала, выпятилась. Глаза сузились, брови сошлись на переносице, как будто он злился. Слезы хлынули без предупреждения, выпяченная губа растянулась в стороны, и он наконец заревел от страха, ненависти и ощущения одиночества, которые копились в нем с того мига, когда он в первый раз проснулся в Обманном лесу.
Он содрогался от рыданий. На миг в памяти его всплыло молчаливое обещание, которое он дал себе самому, – обещание не плакать. Но Натану было всего пять с половиной, и он не слишком забивал себе голову подобными вещами. Он подвывал, кашлял и всхлипывал, утирал глаза и текущий нос вонючим одеялом, потому что ничего другого у него не было.
Его пробрал внезапный озноб, он задрожал под одеялом и снова закашлялся. Горло у него болело. Когда озноб прошел, он, к удивлению своему, обнаружил, что ему тепло.
Когда слезы иссякли, Натан закрыл глаза и попытался снова заснуть. Он подтянул ноги к груди так, что свернулся в комочек под одеялом. Вскоре он снова задремал. Ему было страшно, но он хотел спать.
Это был единственный способ избавиться от страха, от кашля и от Обманного леса.
Потом, в тот самый миг, когда он уже мог бы снова заснуть, до него донесся топот толстых лап и цоканье острых когтей по каменному полу его клетушки. Глаза Натана снова распахнулись, но он не смел шелохнуться. На стене он увидел мерцающий отблеск зловещего пламени в выдолбленной из тыквы голове шакала Фонаря. На месте глаз, носа и рта старины Шака на стене колыхались тени, только совершенно искаженных пропорций. Они казались еще более жуткими, чем настоящее лицо Фонаря, если такое вообще было возможно.
– Я знаю, что ты не спишь, мальчик, – сказал Фонарь трескучим, словно сухие дрова в камине, голосом.
Натан ничего не ответил. Он не хотел смотреть на чудовище. Не мог смотреть. Когда кожистые подушечки лап коснулись обнаженной кожи внизу его спины, Натан дернулся. Три острых когтя кольнули кожу, и мальчик замер. Один из них вонзился в его плоть, проколол ее, выступила кровь.
– Отстань от меня! – заорал Натан истерически, забыв свой страх. – Отстань от меня, а то мой папа тебя убьет!
И закусил губу под бешеный стук сердца, ожидая, что шакал Фонарь раздерет его когтями, убьет его. Какой-то части его было душе все равно, она была напугана так, что не пережила бы даже еще одной секунды страха.
Шелудивый тыквоголовый зверь приблизился к нему. Натан чувствовал рваное дыхание Фонаря и ощущал жар потустороннего огня на своем затылке. Он крепко-крепко зажмурился, тишина была невыносимой. Он просто хочет домой. Домой, в свою кроватку, к космическим кораблям, видеокассетам и желтому трактору, на котором он часами разъезжал по дорожке перед домом.
– Не смей не обращать на меня внимания, – прошептал шакал Фонарь, и на затылок Натану капнула густая струйка горячей слюны.
Натан подумал, что его сейчас вырвет. Вместо этого он снова закашлялся, отхаркивая темную слизь. Глаза открыть он до сих пор отказывался.
– Я пришел сюда только затем, чтобы сказать тебе, что твой отец уже в пути.
Глаза Натана резко распахнулись. Он не повернулся к Фонарю лицом, но изумленно уставился в стену. В его душе воспрянула надежда.
– На это может уйти некоторое время, – продолжал Фонарь. – Но он наконец-то здесь, в Обманном лесу. Снова с нами. Пока он делает что велено, можешь не бояться смерти, молодой мастер Натан. Это хорошо. Лесу нужен продолжатель.
Потом шакал убрался. Вместе со своим жарким дыханием и жгучей слюной. Шаги и царапанье когтей по камню удалились, и Натан услышал, как дверь за ним закрылась. Он молча ждал несколько минут, прежде чем осмелился открыть рот. Когда он сделал это, то снова закашлялся. Но когда кашель закончился, Натан позволил себе еле заметную слабую улыбку.
– Папа, пожалуйста, приходи поскорее, – прошептал он.
После этого он больше не спал.
Эмили вышла из квартиры Джо в самом начале восьмого. Она неторопливо доехала до дома, где приняла душ и без излишней спешки переоделась. Натан в больнице. Томас тоже в больнице – и ей до сих пор точно не известно, каково его состояние. Но спешить ей некуда. Сегодня у нее еще будет время заняться неприятными делами.
Она изо всех сил старалась не думать о лице, которое, как она считала, она видела из окна квартиры Джо на рассвете. После этого она больше так и не заснула, но воспоминание все равно стало казаться каким-то нереальным, будто сон. Это мог быть кто угодно или что угодно. Какой-нибудь бездомный или мальчишка, забравшийся на дерево. Но много ли мальчишек на рассвете уже на ногах? Ни одна из этих возможностей ничуть не более вероятна, чем ее первая мысль о преследователе.
Однако в версии с преследователем тоже имелись свои неувязки. В случае с Натаном врачи уже исключили возможность отравления каким бы то ни было ядом, а то, что сделал с собой Томас, он определенно сделал сам. И все-таки она дала себе слово позвонить тому детективу, Уолту, как его там, который брал у Томаса показания относительно его подозрений и возможности неестественных причин кататонии у Натана.
Но все это подождет. Сегодня Эмили и так слишком о многом надо позаботиться. Слишком много надо сделать.
Такого, чего ей делать не хотелось.
Освеженная после душа, чувствуя себя гораздо лучше в чистых джинсах и ярко-красном хлопчатобумажном топе, Эмили уселась за руль, повернула ключ зажигания и взглянула на свой сотовый. Обычно она по дороге занималась делами, пытаясь по максимуму использовать время, которое иначе было бы потеряно впустую.
Потом она старательно отвела взгляд от телефона, дала задний ход и выехала на улицу. Всю дорогу по Бродвею, до самой больницы, Эмили ни на миг не забывала о звонках, которые нужно было сделать. Но до того, как она начнет делать эти звонки, ей нужно увидеть сына. И Томаса.
В палате Томаса, который лежал двумя этажами выше, чем Натан, Эмили вгляделась в безжизненные черты бывшего мужа. Желание обругать его ослабло, но его состояние не могло ее не тревожить. Ей хотелось снова задать ему вопрос, прошептать его, хотя она и знала, что он не может ответить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34