Вероятно, заметив выражение моего лица, она почти сразу добавила: - Или хочешь просто поговорить?
Ты пробурчал: "Просто поговорить" - и сел на край дивана рядом с ней.
Она начала расспрашивать тебя, и, хотя постепенно язык у тебя достаточно развязался, чтобы выражаться целыми фразами, ты не мог взглянуть ей в лицо, очень хотел, но не смел. Ты видел ее маленькие мягкие белые руки, лежащие на коленях, и думал о ее лице, тоже нежном и белом, с энергичным и выразительным ртом, голубыми глазами, опушенными длинными темными ресницами. Сэм Бойли как-то сказал, что у нее двойной подбородок, за что его чуть не убили, правда не ты.
Миссис Дэвис спрашивала тебя, о чем ты думаешь вне школы, когда играешь с ребятами, и ты все пытался решиться и рассказать ей о стихах, которые написал о ней, когда внезапно она, приподняв за подбородок, повернула твое лицо к себе:
- Господи, почему мы не можем смотреть друг на друга? Мне очень нравится твое лицо. Оно такое выразительное и сильное. Вот видишь, мы смотрим друг на друга. - Она убрала свою руку. - Ну, продолжай.
Но ты снова потерял дар речи. Ты чуть не потерял сознание от блаженства, когда она коснулась тебя рукой.
Теперь ты уже не мог говорить о стихах. Она не стала дальше мучить тебя вопросами и достала альбом с фотографиями, сделанными во время медового месяца, который она с мужем провела в Европе, почти десять лет назад. Вы вместе переворачивали листы альбома, ваши пальцы соприкасались, и внутри у тебя все пылало и вздрагивало. Ты чувствовал себя совершенно измученным и жалким, когда она наконец поднялась с дивана и сказала, что ей пора готовить обед мужу.
По дороге домой ты с восторгом размышлял о выпавшем на твою долю поразительном приключении! Ты весь был исполнен ожиданий и не испытывал стыда, хотя в то же время чувствовал себя неопытным и слабым. Все время гадая, сколько ей может быть лет, наконец остановился на двадцати семи.
В следующий раз, приглашенный без какого-либо предлога, ты выслушивал ее рассказы о своем муже. Оказалось, что этот достойный человек все-таки обманом завлек ее в брак, скрыв от девического незнания некоторые наиболее трудные и глубокие аспекты брака. Сейчас он изо всех сил старается загладить это предательство, но ей сложно заставить себя жить в полном согласии и доверии с таким человеком. Она много говорила об этом, но ты едва ли понимал треть сказанного. Постепенно, однако, ты стал догадываться, что ее слова к чему-то ведут, но тут в дверь позвонили, и миссис Дэвис, с Библией в руке, пошла открывать. Что было очень кстати, потому что визитером оказался пастор.
Через несколько дней ты принес ей свои стихи. Она обсудила их с литературной точки зрения, и ты изменил несколько строчек. Затем она попросила прочитать их еще раз, и ты послушно исполнил ее просьбу, сидя за столом, тогда как она сидела на диване. Когда ты закончил читать, сложил лист бумаги и спрятал его в карман, она тихо позвала:
- Подойди сюда.
Ты повиновался.
- Так я тебе нравлюсь?
Ты кивнул, весь дрожа, не в силах вымолвить ни слова.
- Сядь рядом. Положи голову мне на колени, вот так.
Тебе нравится сидеть со мной рядом и держать голову у меня на коленях? Ты очень милый мальчик и почти взрослый мужчина. Верно? Почему бы тебе не притвориться совсем взрослым и поцеловать меня? Не возражаешь, если я тоже тебя поцелую? А теперь ты...
Тогда ты понял, что девчонки в школе совсем не умеют целоваться, а ты сам и вовсе не имеешь об этом понятия. Хотя надо сказать, что не особенно этим интересовался. Миссис Дэвис обвила тебя руками, и ты крепко прижался к ней; она целовала тебя в шею и в глаза; ты целовал ее в глаза, в нос, в подбородок, горло, хотя от волнения не всегда попадал в желанную точку, но цель не так важна, когда идет обстрел шрапнелью. Сейчас легко смеяться над тем неловким мальчишкой, грубоватым и неуклюжим, припавшим к неведомому источнику, но как горело и страдало тогда все твое существо.
Принимая на веру твои четкие представления о тщетности, странно, что тебя никогда не интересовала природа и глубина привязанности к тебе миссис Дэвис.
Были ли для нее отношения с тобой одним из сотен подобных эпизодов, или она говорила правду, признаваясь тебе во время вашей связи в своих чувствах? Ты даже не задумывался об этом. Ты прошел у нее полный курс сексуального обучения, который занял больше двух лет; было много моментов, когда телесное слияние доставляло тебе пронзительное наслаждение и вместе с тем ужас; и тем не менее, за исключением этих моментов, ты относился к ней так, как будто она была одной из школьных учительниц, а ваша близость частью курса физической культуры.
Как хитро она умела устраивать ваши свидания, с каким восхитительным хладнокровием отделывалась от нежелательного посетителя, а главное, с какой благородной отвагой она держала себя, когда грянул гром и все открылось!
В течение долгого времени ты был уверен, что Джейн ничего не подозревает, тем не менее ты вздрогнул, когда она как-то сказала тебе:
- Билл, ты будь поосторожнее с миссис Дэвис. В городе об этом знает любая женщина, а сейчас уже и мужчины стали поговаривать. Папа услышал, как вчера в магазине кто-то что-то сказал, но он не понял и спросил маму и собирается поговорить с тобой, как только наберется духу. Я слышала, как сегодня ночью они с мамой говорили об этом.
Ты решил прикинуться невинным простачком.
Джейн фыркнула:
- Не будь дурачком, эта история может оказаться в газетах.
И правда, могла. Или на дверях здания суда среди других объявлений. Наконец слухи достигли даже мистера Дэвиса в его нотариальной конторе, расположенной напротив вашей аптеки на другой стороне площади. Тебя пригласили зайти к мистеру Дэвису, но твой отец посоветовал не ходить. Конечно, отец допрашивал тебя с непривычной для него строгостью, но тем временем ты уже успел повидаться с миссис Дэвис и поступал именно так, как она тебе советовала, отчасти даже чуть перехлестывая. Поэтому ты отрицал все факты своего физического существования, кроме того, что родился на свет и был мужского пола. Драматическая развязка наступила во время совещания, которое происходило в доме Дэвисов. Ты пошел на него с отцом, который, как ты подозревал, в глубине души наслаждался этой историей, как красочным происшествием, способным внести разнообразие в его такую монотонную и скучную жизнь. Между отцом и мистером Дэвисом состоялся очень серьезный разговор. Несмотря на довольно сильное давление и допрос юриста, ты придерживался своих показаний и, все отрицая, отказывался входить в подробности. Миссис Дэвис присутствовала недолго, заявив:
- Уильям, мне очень жаль, что люди так решительно желают превратить жизнь в кошмар. Мистер Сидни, сожалею, что вы вовлечены во все эти проблемы, и знаю, что вы так же об этом сожалеете. Джим, когда ты закончишь с этим глупым делом, я хочу поговорить с тобой.
И она удалилась.
Миссис Дэвис или ее муж наконец сочли давление пересудов слишком сильным и уехали в Кливленд всего с одним чемоданом; их мебель отправили позже по железной дороге, с непристойными и оскорбительными надписями на контейнере. Весь город узнал об этих добрых пожеланиях, и все горячо обсуждали, кто является их автором. Особенно смеялись над одной, которая гласила: "Кровать. Кантовать осторожно, под ней может оказаться Билл!"
Отголоски этой истории докатились до следующей осени, когда состоялись выборы. Почтенный доктор Калп, который все время отважно защищал миссис Дэвис и был кандидатом в городское Управление образования, едва прошел, несмотря на свою популярность.
Внешне казалось, что все дело поставило тебя в затруднительное и смешное положение, но в кругу твоих знакомых эффект был далеко не самый плачевный.
Подростки смотрели на тебя как на опытного мужчину, и настороженное отношение матерей, чьих дочерей ты провожал на вечеринки, только подчеркивало твою славу и льстило мужскому тщеславию. Были некоторые моменты, которые остро возмущали тебя, но в целом этот опыт не причинил вреда и был вовсе не неприятным.
А самая сердцевина, твое эго, эта упрямая, бесконечно малая сущность, которая не поддается никаким дефинициям и измерениям, эго, которое одно и есть "ты"? Что, собственно, сделала миссис Дэвис? Ничего. Что сделал бы ее муж, будь он иначе создан? Застрелил бы тебя? Так советовали ему сделать самые отчаянные горлопаны нашего городка. А что сделал он?
Ничего. Что ты сделаешь наверху, если выполнишь все, что задумало твое отчаяние, а она будет лежать перед тобой, мертвая, костенеющая в своей крови? Ничего.
Ничего... ничего...
C
Что, если миссис Джордан слышала, как он вошел?
Или даже видела его? Она вполне могла стоять у решетки забора с бутылками из-под молока, когда он появился из-за угла дома и поднялся на крыльцо. Ему следовало сначала проверить, все ли чисто, но в этом входе на первом этаже было так темно, что ничего не разглядишь.
Не отпуская перил лестницы, он обернулся. Собираясь окликнуть миссис Джордан, он даже приоткрыл рот.
Но тогда все станет невозможным. Правда, тогда он узнает, слышала ли она его, но все станет невозможным.
Он продолжал стоять, не решаясь двинуться дальше.
Застенчивый, безнадежный, нерешительный, безответный...
3
В твоей жизни не было ни одного серьезного случая, когда бы ты выступил атакующим. Ты избегал таких случаев. Говорят, на дне моря существуют организмы, около которых пища должна проплыть, если ей предназначено быть съеденной и переваренной, - странный и упрямый мазохизм в слое мутной слизи на дне океана. И здесь, на поверхности земли, этот мазохизм, только бесконечно более сложный и тонкий, свойственный двуногому повелителю природы, обеспечивает твое существование; без него ты давно перестал бы существовать.
Тот же механизм привел тебя к любовной связи с миссис Дэвис. Каждый кризис в твоей экономической и деловой жизни, которая проходила в "Карр корпорейшн", в столь малой степени зависел от тебя, что ты вполне мог оставаться дома и спать. Тот факт, что ты не женился на Люси Крофтс, был определен кливлендским автобусом, который отстал от расписания и не остановился, когда ты сигналил ему. Во всем калейдоскопе твоей жизни с Эрмой нет ни одной картинки, которая составилась бы по твоей воле. Так же и с Джейн, так же и с Ларри; и с Диком - за исключением того поразительного эпизода с вашим поединком, который не только полностью противоречит твоей застенчивости и робости, но также является признаком проявления уникальной и необъяснимой агрессивности и жестокости твоей воли.
Этот случай обманул Дика и всех окружающих, но не тебя, тебя он только озадачил и до сих пор ставит в тупик. Просто невероятно, что это именно ты влепил Мулу пощечину, выстоял в схватке с ним и поставил ему синяк под глазом, в результате чего получил прозвище Храбрый Билл.
Любопытно, что Дик больше никогда не упоминал про Миллисент. Может быть, он тоже встречался с ней - но ни он, ни она не говорили тебе об этом, так что нет смысла ломать себе голову. А в то время ты ценил его молчание и тактичность.
Забавно также думать, что, несмотря на рыцарский пыл, с которым ты защищал честь маленькой Миллисент, она так ни разу не коснулась тебя самого и могла бесконечно долго продолжать складывать твои грязные рубашки, делая это с пугающей многозначительностью.
А если это произошло по чистой случайности, тогда ничто не имеет абсолютно никакого смысла, и жизнь есть не что иное, как непристойное надувательство. Хотя твоего избитого, в синяках, лица она все-таки неожиданно коснулась, близко подойдя к креслу, где ты неловко пристроился.
- Мне жаль, что тебя побили, - сказала Миллисент своим тонким ровным голосом.
- Спасибо, мне тоже. Извини, что у меня нет для тебя конфет. В тот день ребята слопали.
Она осторожно потрогала мою распухшую скулу, ее пальцы оказались твердыми, уверенными и живыми.
- Мне все равно. Из-за чего вы дрались?
- Да он назвал меня лжецом, а потом сказал, что побьет меня.
- И побил?
Ты хотел усмехнуться, но лицо только перекосилось от боли.
- Разве по мне это не видно?
- Да, ты довольно плохо выглядишь.
- Очень приятно чувствовать твою руку. Когда вырастешь, тебе обязательно нужно стать медсестрой.
- Нет, терпеть не могу больных. Моя рука кажется тебе приятной не поэтому.
Вдруг ты понял, что не хочешь, чтобы она объяснила тебе почему. Ты слегка пошевелил головой, Миллисент судорожно вздохнула и убрала руку:
- Ну, мне пора идти.
С тех пор ваши отношения продолжали развиваться, медленно, исподволь, коварно и неумолимо. Подробности этого процесса со временем стерлись из твоей памяти, они были не такими волнующими, как другие события того времени, например дружба с Диком. Где же, собственно, таилась греховность? Если судить не на основании твоего скудного опыта, а с точки зрения того общеизвестного явления, которое свободно обсуждается на языке профессиональном и жаргоне простолюдинов.
Жизнь может создавать множество странных и разнообразных ситуаций, приносящих человеку лишь тревогу и волнение. Но отнюдь не бесчестие или проклятие. Но бог видит, в вашей связи с ней была греховность, и если не в порочной неподвижности ее бледного личика и не в постоянном, напряженном ожидании ее темных глаз, то, скорее всего, в невыразимо волнующих движениях ее рук и пальцев. Где же тогда она скрывалась? Может, в конце концов, греховность была в тебе? Тогда как она появилась? Кто и зачем вложил ее в тебя?
Объяснения нет...
Некоторые из тех подробностей не совсем забылись; в последующие годы ты так часто представлял их себе в фантазиях, что можешь точнее описать последовательность ее жестов, чем процесс своего одевания. Меньше двух лет назад, словно пораженный громом, ты пробудился, и смутные фантазии стали реальностью...
Пробуждение резко положило конец вашей связи.
Оно произошло независимо от тебя, исключительно благодаря существованию других, более важных реальностей. Ты был совершенно к этому не подготовлен в то солнечное утро, когда по вызову декана брел через двор колледжа к внушительному новому кирпичному зданию за рядом сосен и лениво размышлял о причине вызова.
За блестящим полированным столом восседал непривычно озабоченный Засушенная Слива, лицом к нему сидела бедно одетая, плотная и энергичная, но изможденная женщина, чье лицо показалось тебе смутно знакомым.
- Доброе утро, Сидни. Полагаю, вы знакомы с миссис Моран. - Голос Засушенной Сливы был резким. - Она предъявила жалобу, которая основана на информации, полученной ею от своей дочери.
Ты был ошеломлен. Женщина избавила тебя от объяснения, внезапно вмешавшись в разговор:
- Это не совсем жалоба. Как я сказала, если все это обман, то для Милли это не впервой. Я только хочу узнать об этом у мистера Сидни.
- Спрашивать буду я, миссис Моран. - И, обратившись к тебе, декан сказал: - Вы признаете себя виновным в том, что не должным образом вели себя с этой девушкой?
Какое счастье, что принято считать естественной растерянность возмущенной невинности! Ты начал заикаться:
- Нет, сэр. Я... Я, конечно, угощал ее конфетами...
Нет, сэр.
- А, так, значит, это вы давали ей конфеты, - угрюмо сказала миссис Моран. - Тогда я снова ничего не понимаю, потому что она говорит, что джентльмен, который дарит ей конфеты, очень приятный и красивый, но никогда не сделал бы ничего такого, что не позволяет ему мама. Она назвала ваше имя, сэр, когда я дернула ее за ухо, и все время твердила его, хотя я только потом заметила, что оно было на свертке с бельем, который я приготовила для вас, и вот ей и пришло в голову назвать ваше имя. Но оно еще было написано на одной из книжек, которые вы ей давали.
- Не давал я ей никаких книг! - сказал я таким тоном, который подразумевал, что у меня вообще не водятся дома книги.
- Не давали?! - Миссис Моран обескураженно осела на стуле. - Ясно, чертовка опять все спутала. - Она снова выпрямилась. - Ваше прозвище Осел?
- Нет, у нас никого не зовут Ослом. Правда, есть парень, которого прозвали Мулом.
Потом я никак не мог понять, кто меня дернул за язык.
Из дальнейших вопросов и замечаний миссис Моран выяснилось, что маленькая Миллисент так запутала все факты и личности людей, что в это дело можно было вовлечь любого человека, не исключая нескольких членов деканата. Засушенная Слива был неприятно поражен и выразил посетительнице свое недоверие. Он бы с радостью отправил миссис Моран домой, посоветовав ей запереть девчонку в подвале и заниматься своим делом, но эта история оказалась слишком опасной, особенно после того, как стало ясно, что миссис Моран уже побывала в кабинете ректора и там поведала свою историю.
В конце концов Засушенная Слива решил сам допросить Миллисент, и тебя отпустили чуть ли не с извинениями и со строгим приказом ни с кем не обсуждать щекотливую ситуацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Ты пробурчал: "Просто поговорить" - и сел на край дивана рядом с ней.
Она начала расспрашивать тебя, и, хотя постепенно язык у тебя достаточно развязался, чтобы выражаться целыми фразами, ты не мог взглянуть ей в лицо, очень хотел, но не смел. Ты видел ее маленькие мягкие белые руки, лежащие на коленях, и думал о ее лице, тоже нежном и белом, с энергичным и выразительным ртом, голубыми глазами, опушенными длинными темными ресницами. Сэм Бойли как-то сказал, что у нее двойной подбородок, за что его чуть не убили, правда не ты.
Миссис Дэвис спрашивала тебя, о чем ты думаешь вне школы, когда играешь с ребятами, и ты все пытался решиться и рассказать ей о стихах, которые написал о ней, когда внезапно она, приподняв за подбородок, повернула твое лицо к себе:
- Господи, почему мы не можем смотреть друг на друга? Мне очень нравится твое лицо. Оно такое выразительное и сильное. Вот видишь, мы смотрим друг на друга. - Она убрала свою руку. - Ну, продолжай.
Но ты снова потерял дар речи. Ты чуть не потерял сознание от блаженства, когда она коснулась тебя рукой.
Теперь ты уже не мог говорить о стихах. Она не стала дальше мучить тебя вопросами и достала альбом с фотографиями, сделанными во время медового месяца, который она с мужем провела в Европе, почти десять лет назад. Вы вместе переворачивали листы альбома, ваши пальцы соприкасались, и внутри у тебя все пылало и вздрагивало. Ты чувствовал себя совершенно измученным и жалким, когда она наконец поднялась с дивана и сказала, что ей пора готовить обед мужу.
По дороге домой ты с восторгом размышлял о выпавшем на твою долю поразительном приключении! Ты весь был исполнен ожиданий и не испытывал стыда, хотя в то же время чувствовал себя неопытным и слабым. Все время гадая, сколько ей может быть лет, наконец остановился на двадцати семи.
В следующий раз, приглашенный без какого-либо предлога, ты выслушивал ее рассказы о своем муже. Оказалось, что этот достойный человек все-таки обманом завлек ее в брак, скрыв от девического незнания некоторые наиболее трудные и глубокие аспекты брака. Сейчас он изо всех сил старается загладить это предательство, но ей сложно заставить себя жить в полном согласии и доверии с таким человеком. Она много говорила об этом, но ты едва ли понимал треть сказанного. Постепенно, однако, ты стал догадываться, что ее слова к чему-то ведут, но тут в дверь позвонили, и миссис Дэвис, с Библией в руке, пошла открывать. Что было очень кстати, потому что визитером оказался пастор.
Через несколько дней ты принес ей свои стихи. Она обсудила их с литературной точки зрения, и ты изменил несколько строчек. Затем она попросила прочитать их еще раз, и ты послушно исполнил ее просьбу, сидя за столом, тогда как она сидела на диване. Когда ты закончил читать, сложил лист бумаги и спрятал его в карман, она тихо позвала:
- Подойди сюда.
Ты повиновался.
- Так я тебе нравлюсь?
Ты кивнул, весь дрожа, не в силах вымолвить ни слова.
- Сядь рядом. Положи голову мне на колени, вот так.
Тебе нравится сидеть со мной рядом и держать голову у меня на коленях? Ты очень милый мальчик и почти взрослый мужчина. Верно? Почему бы тебе не притвориться совсем взрослым и поцеловать меня? Не возражаешь, если я тоже тебя поцелую? А теперь ты...
Тогда ты понял, что девчонки в школе совсем не умеют целоваться, а ты сам и вовсе не имеешь об этом понятия. Хотя надо сказать, что не особенно этим интересовался. Миссис Дэвис обвила тебя руками, и ты крепко прижался к ней; она целовала тебя в шею и в глаза; ты целовал ее в глаза, в нос, в подбородок, горло, хотя от волнения не всегда попадал в желанную точку, но цель не так важна, когда идет обстрел шрапнелью. Сейчас легко смеяться над тем неловким мальчишкой, грубоватым и неуклюжим, припавшим к неведомому источнику, но как горело и страдало тогда все твое существо.
Принимая на веру твои четкие представления о тщетности, странно, что тебя никогда не интересовала природа и глубина привязанности к тебе миссис Дэвис.
Были ли для нее отношения с тобой одним из сотен подобных эпизодов, или она говорила правду, признаваясь тебе во время вашей связи в своих чувствах? Ты даже не задумывался об этом. Ты прошел у нее полный курс сексуального обучения, который занял больше двух лет; было много моментов, когда телесное слияние доставляло тебе пронзительное наслаждение и вместе с тем ужас; и тем не менее, за исключением этих моментов, ты относился к ней так, как будто она была одной из школьных учительниц, а ваша близость частью курса физической культуры.
Как хитро она умела устраивать ваши свидания, с каким восхитительным хладнокровием отделывалась от нежелательного посетителя, а главное, с какой благородной отвагой она держала себя, когда грянул гром и все открылось!
В течение долгого времени ты был уверен, что Джейн ничего не подозревает, тем не менее ты вздрогнул, когда она как-то сказала тебе:
- Билл, ты будь поосторожнее с миссис Дэвис. В городе об этом знает любая женщина, а сейчас уже и мужчины стали поговаривать. Папа услышал, как вчера в магазине кто-то что-то сказал, но он не понял и спросил маму и собирается поговорить с тобой, как только наберется духу. Я слышала, как сегодня ночью они с мамой говорили об этом.
Ты решил прикинуться невинным простачком.
Джейн фыркнула:
- Не будь дурачком, эта история может оказаться в газетах.
И правда, могла. Или на дверях здания суда среди других объявлений. Наконец слухи достигли даже мистера Дэвиса в его нотариальной конторе, расположенной напротив вашей аптеки на другой стороне площади. Тебя пригласили зайти к мистеру Дэвису, но твой отец посоветовал не ходить. Конечно, отец допрашивал тебя с непривычной для него строгостью, но тем временем ты уже успел повидаться с миссис Дэвис и поступал именно так, как она тебе советовала, отчасти даже чуть перехлестывая. Поэтому ты отрицал все факты своего физического существования, кроме того, что родился на свет и был мужского пола. Драматическая развязка наступила во время совещания, которое происходило в доме Дэвисов. Ты пошел на него с отцом, который, как ты подозревал, в глубине души наслаждался этой историей, как красочным происшествием, способным внести разнообразие в его такую монотонную и скучную жизнь. Между отцом и мистером Дэвисом состоялся очень серьезный разговор. Несмотря на довольно сильное давление и допрос юриста, ты придерживался своих показаний и, все отрицая, отказывался входить в подробности. Миссис Дэвис присутствовала недолго, заявив:
- Уильям, мне очень жаль, что люди так решительно желают превратить жизнь в кошмар. Мистер Сидни, сожалею, что вы вовлечены во все эти проблемы, и знаю, что вы так же об этом сожалеете. Джим, когда ты закончишь с этим глупым делом, я хочу поговорить с тобой.
И она удалилась.
Миссис Дэвис или ее муж наконец сочли давление пересудов слишком сильным и уехали в Кливленд всего с одним чемоданом; их мебель отправили позже по железной дороге, с непристойными и оскорбительными надписями на контейнере. Весь город узнал об этих добрых пожеланиях, и все горячо обсуждали, кто является их автором. Особенно смеялись над одной, которая гласила: "Кровать. Кантовать осторожно, под ней может оказаться Билл!"
Отголоски этой истории докатились до следующей осени, когда состоялись выборы. Почтенный доктор Калп, который все время отважно защищал миссис Дэвис и был кандидатом в городское Управление образования, едва прошел, несмотря на свою популярность.
Внешне казалось, что все дело поставило тебя в затруднительное и смешное положение, но в кругу твоих знакомых эффект был далеко не самый плачевный.
Подростки смотрели на тебя как на опытного мужчину, и настороженное отношение матерей, чьих дочерей ты провожал на вечеринки, только подчеркивало твою славу и льстило мужскому тщеславию. Были некоторые моменты, которые остро возмущали тебя, но в целом этот опыт не причинил вреда и был вовсе не неприятным.
А самая сердцевина, твое эго, эта упрямая, бесконечно малая сущность, которая не поддается никаким дефинициям и измерениям, эго, которое одно и есть "ты"? Что, собственно, сделала миссис Дэвис? Ничего. Что сделал бы ее муж, будь он иначе создан? Застрелил бы тебя? Так советовали ему сделать самые отчаянные горлопаны нашего городка. А что сделал он?
Ничего. Что ты сделаешь наверху, если выполнишь все, что задумало твое отчаяние, а она будет лежать перед тобой, мертвая, костенеющая в своей крови? Ничего.
Ничего... ничего...
C
Что, если миссис Джордан слышала, как он вошел?
Или даже видела его? Она вполне могла стоять у решетки забора с бутылками из-под молока, когда он появился из-за угла дома и поднялся на крыльцо. Ему следовало сначала проверить, все ли чисто, но в этом входе на первом этаже было так темно, что ничего не разглядишь.
Не отпуская перил лестницы, он обернулся. Собираясь окликнуть миссис Джордан, он даже приоткрыл рот.
Но тогда все станет невозможным. Правда, тогда он узнает, слышала ли она его, но все станет невозможным.
Он продолжал стоять, не решаясь двинуться дальше.
Застенчивый, безнадежный, нерешительный, безответный...
3
В твоей жизни не было ни одного серьезного случая, когда бы ты выступил атакующим. Ты избегал таких случаев. Говорят, на дне моря существуют организмы, около которых пища должна проплыть, если ей предназначено быть съеденной и переваренной, - странный и упрямый мазохизм в слое мутной слизи на дне океана. И здесь, на поверхности земли, этот мазохизм, только бесконечно более сложный и тонкий, свойственный двуногому повелителю природы, обеспечивает твое существование; без него ты давно перестал бы существовать.
Тот же механизм привел тебя к любовной связи с миссис Дэвис. Каждый кризис в твоей экономической и деловой жизни, которая проходила в "Карр корпорейшн", в столь малой степени зависел от тебя, что ты вполне мог оставаться дома и спать. Тот факт, что ты не женился на Люси Крофтс, был определен кливлендским автобусом, который отстал от расписания и не остановился, когда ты сигналил ему. Во всем калейдоскопе твоей жизни с Эрмой нет ни одной картинки, которая составилась бы по твоей воле. Так же и с Джейн, так же и с Ларри; и с Диком - за исключением того поразительного эпизода с вашим поединком, который не только полностью противоречит твоей застенчивости и робости, но также является признаком проявления уникальной и необъяснимой агрессивности и жестокости твоей воли.
Этот случай обманул Дика и всех окружающих, но не тебя, тебя он только озадачил и до сих пор ставит в тупик. Просто невероятно, что это именно ты влепил Мулу пощечину, выстоял в схватке с ним и поставил ему синяк под глазом, в результате чего получил прозвище Храбрый Билл.
Любопытно, что Дик больше никогда не упоминал про Миллисент. Может быть, он тоже встречался с ней - но ни он, ни она не говорили тебе об этом, так что нет смысла ломать себе голову. А в то время ты ценил его молчание и тактичность.
Забавно также думать, что, несмотря на рыцарский пыл, с которым ты защищал честь маленькой Миллисент, она так ни разу не коснулась тебя самого и могла бесконечно долго продолжать складывать твои грязные рубашки, делая это с пугающей многозначительностью.
А если это произошло по чистой случайности, тогда ничто не имеет абсолютно никакого смысла, и жизнь есть не что иное, как непристойное надувательство. Хотя твоего избитого, в синяках, лица она все-таки неожиданно коснулась, близко подойдя к креслу, где ты неловко пристроился.
- Мне жаль, что тебя побили, - сказала Миллисент своим тонким ровным голосом.
- Спасибо, мне тоже. Извини, что у меня нет для тебя конфет. В тот день ребята слопали.
Она осторожно потрогала мою распухшую скулу, ее пальцы оказались твердыми, уверенными и живыми.
- Мне все равно. Из-за чего вы дрались?
- Да он назвал меня лжецом, а потом сказал, что побьет меня.
- И побил?
Ты хотел усмехнуться, но лицо только перекосилось от боли.
- Разве по мне это не видно?
- Да, ты довольно плохо выглядишь.
- Очень приятно чувствовать твою руку. Когда вырастешь, тебе обязательно нужно стать медсестрой.
- Нет, терпеть не могу больных. Моя рука кажется тебе приятной не поэтому.
Вдруг ты понял, что не хочешь, чтобы она объяснила тебе почему. Ты слегка пошевелил головой, Миллисент судорожно вздохнула и убрала руку:
- Ну, мне пора идти.
С тех пор ваши отношения продолжали развиваться, медленно, исподволь, коварно и неумолимо. Подробности этого процесса со временем стерлись из твоей памяти, они были не такими волнующими, как другие события того времени, например дружба с Диком. Где же, собственно, таилась греховность? Если судить не на основании твоего скудного опыта, а с точки зрения того общеизвестного явления, которое свободно обсуждается на языке профессиональном и жаргоне простолюдинов.
Жизнь может создавать множество странных и разнообразных ситуаций, приносящих человеку лишь тревогу и волнение. Но отнюдь не бесчестие или проклятие. Но бог видит, в вашей связи с ней была греховность, и если не в порочной неподвижности ее бледного личика и не в постоянном, напряженном ожидании ее темных глаз, то, скорее всего, в невыразимо волнующих движениях ее рук и пальцев. Где же тогда она скрывалась? Может, в конце концов, греховность была в тебе? Тогда как она появилась? Кто и зачем вложил ее в тебя?
Объяснения нет...
Некоторые из тех подробностей не совсем забылись; в последующие годы ты так часто представлял их себе в фантазиях, что можешь точнее описать последовательность ее жестов, чем процесс своего одевания. Меньше двух лет назад, словно пораженный громом, ты пробудился, и смутные фантазии стали реальностью...
Пробуждение резко положило конец вашей связи.
Оно произошло независимо от тебя, исключительно благодаря существованию других, более важных реальностей. Ты был совершенно к этому не подготовлен в то солнечное утро, когда по вызову декана брел через двор колледжа к внушительному новому кирпичному зданию за рядом сосен и лениво размышлял о причине вызова.
За блестящим полированным столом восседал непривычно озабоченный Засушенная Слива, лицом к нему сидела бедно одетая, плотная и энергичная, но изможденная женщина, чье лицо показалось тебе смутно знакомым.
- Доброе утро, Сидни. Полагаю, вы знакомы с миссис Моран. - Голос Засушенной Сливы был резким. - Она предъявила жалобу, которая основана на информации, полученной ею от своей дочери.
Ты был ошеломлен. Женщина избавила тебя от объяснения, внезапно вмешавшись в разговор:
- Это не совсем жалоба. Как я сказала, если все это обман, то для Милли это не впервой. Я только хочу узнать об этом у мистера Сидни.
- Спрашивать буду я, миссис Моран. - И, обратившись к тебе, декан сказал: - Вы признаете себя виновным в том, что не должным образом вели себя с этой девушкой?
Какое счастье, что принято считать естественной растерянность возмущенной невинности! Ты начал заикаться:
- Нет, сэр. Я... Я, конечно, угощал ее конфетами...
Нет, сэр.
- А, так, значит, это вы давали ей конфеты, - угрюмо сказала миссис Моран. - Тогда я снова ничего не понимаю, потому что она говорит, что джентльмен, который дарит ей конфеты, очень приятный и красивый, но никогда не сделал бы ничего такого, что не позволяет ему мама. Она назвала ваше имя, сэр, когда я дернула ее за ухо, и все время твердила его, хотя я только потом заметила, что оно было на свертке с бельем, который я приготовила для вас, и вот ей и пришло в голову назвать ваше имя. Но оно еще было написано на одной из книжек, которые вы ей давали.
- Не давал я ей никаких книг! - сказал я таким тоном, который подразумевал, что у меня вообще не водятся дома книги.
- Не давали?! - Миссис Моран обескураженно осела на стуле. - Ясно, чертовка опять все спутала. - Она снова выпрямилась. - Ваше прозвище Осел?
- Нет, у нас никого не зовут Ослом. Правда, есть парень, которого прозвали Мулом.
Потом я никак не мог понять, кто меня дернул за язык.
Из дальнейших вопросов и замечаний миссис Моран выяснилось, что маленькая Миллисент так запутала все факты и личности людей, что в это дело можно было вовлечь любого человека, не исключая нескольких членов деканата. Засушенная Слива был неприятно поражен и выразил посетительнице свое недоверие. Он бы с радостью отправил миссис Моран домой, посоветовав ей запереть девчонку в подвале и заниматься своим делом, но эта история оказалась слишком опасной, особенно после того, как стало ясно, что миссис Моран уже побывала в кабинете ректора и там поведала свою историю.
В конце концов Засушенная Слива решил сам допросить Миллисент, и тебя отпустили чуть ли не с извинениями и со строгим приказом ни с кем не обсуждать щекотливую ситуацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29