Было не по сезону жарко. Руки у тебя дрожали, когда ты вставлял ключ. Она сидела в пурпурном кресле в одном халате, пришивала пуговицы и пила лимонад; оба окна были раскрыты настежь.
- Привет, - сказала она, - мог бы послать телеграмму, а то я могла уйти.
Поставив чемоданы в спальню, ты уселся и вытер пот со лба, а она принесла стакан лимонада и сказала, что тебе нужно принять душ. Еще она сказала, что совсем не выходила и что было очень тихо; Грейс уехала в Атлантик-Сити, но скоро вернется; появилась новая комедия, очень милая, она смотрела ее три раза. Ты сидел, слушал ее, смотрел на нее и думал, что просто невозможно, чтобы такое создание существовало... После того как ты вышел из ванной, она присоединилась к тебе в спальне... Потом ты поехал обедать.
Это было два месяца назад, день в день. К следующему утру ничего не изменилось; вместо того чтобы отсутствовать две недели, ты мог уйти всего на ночь. В первые два-три дня все казалось внове, но вскоре ощущение новизны исчезло. Шварц за своим столом - что ж, в этом не было ничего нового и волнующего. Нигде ничего нового. До середины октября ты оставался в клубе, но почти все ночи проводил у нее; затем возвратилась Эрма, и снова все пошло по кругу, в который уже раз. Обеды, бридж, собрания правления, Лаусон бегает по офису с этим всезнающим блеском в глазах - возможно, он этого вовсе не сознает...
И тем не менее перемена была. Ты не мог бы определить ее словами и не понимал ее смысла, только испытывал смутное ощущение завершения судьбы. Ушла надежда, а с ней и ирония. "Вот я пришел со своей сиятельной принцессой", - бывало, говорил ты себе, открыв дверь и пропуская вперед Миллисент в маленький ресторанчик на Бродвее, где вы обычно обедали. Это прошло - мрачная, но внезапная искра юмора была заменена чем-то, может, и не таким мрачным, но бесконечно более глубоким. Эта шутка была слишком старой. Однажды ты попытался сам себя уговорить на ироническое восприятие каприза судьбы; теперь смирение само тупо овладело тобой, но спасительная ирония исчезла. Только четыре вечера назад, в том же ресторане ты сидел и наблюдал, как она методично ломает хлеб на крошечные кусочки и бросает их в суп. И когда она сказала: "Я думаю, хлеб очень вкусен в супе", в тебе ничто не улыбнулось, не дернулось, вообще никакой реакции; это часто повторяющееся заявление, как и все остальное, казалось, потеряло даже банальность.
Еще одна зима; через месяц снова наступит Рождество. Тебе стоит купить ей еще одну шубку и подарить утром в Рождество. Эрма говорит, что ты чертовски плохо выглядишь и что у тебя нрав как у верблюда, на котором она в тот раз каталась в Хардайе. Она говорит, что тебе нужно на год уехать за границу. Почему бы и нет?
Дик тоже два-три раза заговаривал об этом, хотя, кажется, его это смущает, то есть ты впервые видел его таким.
Уж не пытается ли он убрать тебя? Вряд ли, это не в его стиле. Тебе стоит прямо спросить его об этом, тогда ты будешь знать. Ты мог бы спросить его сегодня утром, когда он зашел к тебе в кабинет, казалось сам не зная зачем. Он сказал что-то насчет здравомыслия Джейн, но это тебе ни о чем не говорит.
Даже если они не знают, даже если она сказала тебе тогда всю правду, какое им до этого дело? Джейн с ее вечно важным видом человека, который видит вещи, которые ты не можешь увидеть! О, она знает, что для тебя хорошо! Конечно, она знает все, так же как и тридцать лет назад - даже больше, - когда ты упал и пытался не плакать и у нее было такое выражение на лице.
О, оно было достаточно добрым. Как она была добра, как добра и понятлива, тогда как твоя мать стояла рядом с идиотской, бессмысленной улыбкой...
Если не у Дика, почему бы тебе не спросить у Джейн?
Неужели это так важно? Но тебе нужно знать, знают ли они. Ты не собираешься и дальше, как жалкий идиот, терпеть, чтобы они обсуждали все это за твоей спиной, пытаясь решить, что им с тобой делать...
Что она в точности сказала? Она сказала, что виделась с Джейн? Да. Позапрошлым вечером, а кажется, год назад. Ты пришел после обеда, очень рано, а она еще не вернулась домой. Ты вспомнил, что не сказал Шварцу о машине, достал из шкафа телефонный справочник, чтобы найти его номер, затем сидел за столом, ожидая, когда он ответит по телефону, а справочник лежал перед тобой, и ты безразлично скользил взглядом по его обложке, беспорядочно исчирканной карандашом - это была привычка Миллисент, которая когда-то забавляла тебя; и вдруг ты увидел среди множества номеров один номер, который приковал твой взгляд: Челси 4-3-4-3. Ты бросил трубку, схватил справочник и внимательнее пригляделся к ее каракулям; безусловно, это не ты написал здесь этот номер, но никакой ошибки: Челси 4-3-4-3.
Это было за полчаса до того, как она стала отпирать дверь. Ты подождал, пока она снимет пальто и шляпу, затем протянул к ней справочник, указал на записанный телефон и спросил:
- Это ты записала его здесь?
Она взглянула и ничего не ответила.
- Послушай, - сказал ты, - если ты способна хоть однажды сказать правду, сделай это сейчас. Это ты записала?
Она кивнула:
- Да, сейчас я вспомнила, я записала его однажды, когда...
- Зачем?
- Ну, иногда я нахожу номер, а потом забываю его, поэтому я записала его...
- Чей это номер?
Она не стала снова смотреть на номер, она упорно глядела на тебя и наконец сказала:
- Я не помню.
В течение получаса, пока ты ее ждал, ты клялся, что выколотишь из нее правду, выдавишь ее из нее, теперь ты даже не злился, был решителен и совершенно спокоен, только хотел знать правду.
- Тебе лучше сесть, нам придется разобраться с этим. - И подвинул свой стул ближе к ней. - Постарайся быть осторожнее с тем, что мне говоришь, потому что это тот момент, который я намерен выяснить. Я хочу знать, когда и зачем ты звонила моей сестре Джейн.
- Я действительно забыла, что это телефон твоей сестры, - сказала она.
- Хорошо, говори.
Целый час понадобилось, чтобы добиться от нее ответа, и каждый раз она давала разные ответы. Знала ли о нас Эрма? То знала, то не знала, во всяком случае, она с ней не виделась. Сначала она сказала, что встречалась с Джейн два раза, затем - что только один раз. В основном здесь был задействован Дик. Еще весной Дик послал за ней и предложил ей пятьдесят тысяч долларов, если она оставит тебя в покое, уедет куда-нибудь и не станет сообщать тебе, куда именно. Когда она не согласилась, он удвоил свое предложение. Этой осенью, совсем недавно, он снова пожелал с ней увидеться, на этот раз, когда она отказалась от денег, он стал ей угрожать. Затем пришла Джейн и умоляла ее. "Она упрашивала меня весь день", - сказала она. Она взяла день, чтобы все обдумать, и записала ее телефон всего неделю назад, когда звонила Джейн и сказала, что решила не уезжать.
Сначала ты этому поверил. После того как ты выбил из нее все, что смог, и попытался сложить все обрывки информации и решить, что было правдой, а что она придумала, ты оделся и направился на Десятую улицу. Она не спросила тебя, куда ты уходишь и вернешься ли, она просто сидела в кресле, спокойно наблюдая за тобой.
Может, уже через две минуты после твоего ухода она читала книжку. Ты так и не пошел к Джейн, прошел мимо, не решившись войти, потому что не мог придумать, как все сказать. А если это была ложь? Нет, в ее рассказе было слишком много достоверных подробностей, несмотря на некоторые противоречия, она не могла бы все это придумать. Когда наконец ты удалился от дома Джейн и взял такси до Пятой авеню, ты подумал, что будет лучше всего спросить об этом Дика, а потом дать им всем знать, что ты не желаешь, чтобы кто-то совал нос в твои дела.
И после этого, вчера, ты вообще не пошел в офис, как паршивый трус, упаковал чемоданы! Ты нашел пистолет и сидел на кровати целый час, рассматривая его, как будто это могло придать тебе мужества. Днем ты поехал к Джейн, дома ее не оказалось, она должна была вернуться только после обеда. Это уже не имело значения.
Не обманывай себя.
Вчера вечером, увидев тебя, Миллисент была удивлена. Конечно, ты не позвонил, но не это удивило ее; кстати, ты понял это по тому, как она смотрела на тебя, хотя ничего не говорила. Ты сказал ей, что не стал спрашивать ни Джейн, ни Дика, но собираешься это сделать и, если выяснится, что она лгала, ты заставишь ее заплатить за это. Она сказала, что ты не будешь их расспрашивать. Она сказала так, как будто это не имело никакого значения: "Ты не будешь их расспрашивать". Ты спокойно сказал, что на этот раз она ошибается, ты обязательно их спросишь, самым решительным образом; и затем внезапно глубоко у нее в глазах промелькнул этот крохотный огонек, и она сказала без малейшего изменения в тоне:
- Все равно, я все решила.
Господи, да какое имеет значение, что она сказала? Ты должен был знать к этому времени! Что она говорит! Ты тоже это понимал, ты ни черта не верил ей, но ты набросился на нее, ты все начал снова, разрываясь на части...
Она спокойно заявила, что Дик никогда о тебе не говорил, что она не видела его несколько месяцев. Она никогда не виделась с Джейн, никогда ей не звонила; этот телефон она записала как-то раз летом, когда захотела написать тебе о чем-то письмо и не смогла получить твой адрес в офисе. Она надумала позвонить Джейн, а когда нашла телефон, вспомнила, что Джейн на взморье. Дик никогда не предлагал ей денег за то, чтобы она оставила тебя, но все равно она думает, что может получить от него деньги, потому что он ей сочувствует...
И в конце, после всего этого, когда ты превратился в плачущего идиота, она действительно думала, что все это может как-то касаться тебя. Господи, она так подумала.
Это выдали ее глаза, они не закрылись, а только стали чуть поуже. Ты тысячу раз видел, как она прикрывает глаза. Ах ты, жалкий, грязный трус! Вчера вечером тебе казалось, что она говорит правду. Если она лгала, если Дик и Джейн... умоляли ее... не важно! Что они значат? Если бы они пришли прямо сюда и вы втроем вошли бы в квартиру - ха, стоило бы так сделать. И Эрма тоже - вся чертова шайка.
Ты сидел бы в уголке и слушал бы их, и они могли бы продолжать это всю ночь, завтра и всегда, они бы никогда уже не вышли отсюда. Умолять ее. Не имеет значения, что они хотели заставить ее сделать, - они могли бы отправить ее на самые высокие вершины мира или в самую чащу джунглей, и ты бы ее нашел. И она это знает. Вот почему, вот что она знает. Так проглоти это; проглоти это наконец, открой дверь, войди и скажи ей об этом. Она станет уважать тебя за это. Вот почему она презирает тебя, она видит, как ты корчишься и извиваешься, вот почему она сказала, что Джейн умоляла ее...
Она будет уважать тебя! Господи Иисусе! Шлюха, проклятая шлюха!
Забудь об этом, выбрось это из головы! Спокойно...
Спокойно...
Он повернул ключ в скважине и, войдя, тихонько закрыл за собой дверь. Миллисент, с раскрытым журналом в руках и с коробкой конфет на коленях, сидела у стола в голубом кресле при свете настольной лампы. Странно, подумал он, шторы уже опущены, она становится скромнее.
- Сегодня ты поздно, - сказала она ему. - Ты не позвонил, так что я чуть не ушла на шоу. Снимай пальто и побудь немного.
Пока его левая рука скользила в брючный карман, выпускала ключ и снова появлялась, правая вдруг вылезла из кармана пальто и повисла вдоль тела, она спросила по-прежнему ровным голосом:
- Что у тебя там?
Он поднял правую руку, и дрожь охватила его, когда он понял, что держит в ней пистолет. Наблюдая за ее лицом, до сих пор молча, он теперь заговорил:
- На что это похоже, а? На что это похоже, Мил?
И в то время, когда он говорил себе: "Будь осторожен, проклятый дурак, зачем ты его достал, ты же не соображаешь, что делаешь!" - он приближался к ней и вдруг, почти касаясь ее, остановился перед креслом.
- Ты пытаешься напугать меня? - сказала она, пристально глядя ему в глаза, и в ее взгляде было спокойствие.
Он сказал:
- Ты же не думаешь, что я тебя застрелю?
- Нет, думаю, ты бы мог. Думаю, ты должен выстрелить. - Не спуская с него глаз, она подняла руку и указала на мраморный бюст, белый и сверкающий, стоящий рядом с ней на столе. - Почему бы тебе не выстрелить в Храброго Билла? Ты ведь так ненавидишь его.
Он перевел взгляд на бюст, а потом, не отвечая ей, но испытывая громадное облегчение, пронизавшее все его существо, старательно навел дуло пистолета в лицо Храброго Билла и нажал на спуск. Раздался оглушительный выстрел; бюст слегка закачался, но удержался на столе уже с отколотым носом; пистолет выпал у него из руки и с грохотом упал на пол. Миллисент молниеносно вскочила на ноги и схватила оружие. Она посмотрела на него и усмехнулась. Услышав довольный смешок и увидев пистолет у нее в руке, он вдруг с силой ударил ее кулаком по лицу. С легким вскриком она отлетела назад, к креслу, он снова кулаком сбил ее с ног и, высоко подняв над собой тяжелый бюст, с ужасающей точностью обрушил его ей на голову. Раздался треск, как будто сломалась хрупкая доска; забрызганный кровью бюст откатился на мягкий ковер и там замер, уставившись отколотым носом в потолок.
"Нет, боже мой, - подумал он, - нет..."
Он шагнул вперед, подобрал с пола пистолет и мгновение стоял с ним в руке, затем внезапно бросился к двери. Открыв ее, он услышал шаркающие шаги поднимавшейся миссис Джордан и ее голос: "Мистер Льюис, это вы? Что там такое?" Он отшатнулся и замер в двух шагах от открытой двери, все еще с пистолетом в руке, не в состоянии ни двигаться, ни говорить; в сумраке лестницы он увидел лицо миссис Джордан, услышал ее вскрик, а в следующую секунду она судорожно запрыгала вниз по лестнице с криком: "Полиция! На помощь!
Полиция!"
Он медленно поднял руку и посмотрел на пистолет - вопросительно, как будто тот мог сказать ему нечто, что он хотел знать; затем с жестокой судорожной дрожью, потрясшей все его тело, он разжал пальцы, и пистолет упал. Он бросился в холл, хотел сбежать по лестнице, но голоса внизу заставили его вернуться в комнату; и, не глядя на то, что лежало на полу рядом с бюстом, он подошел к окну, поднял раму и высунулся наружу. Он услышал крики и при смутном свете уличных фонарей увидел быстро бегущих людей в форме. Он закрыл окно, старательно опустил штору, затем повернулся и быстро подошел к маленькому столику в углу, где стоял телефон, поднял аппарат, снял трубку и поднес ее к уху.
Через открытую дверь ворвались громкие голоса, звуки тяжелых торопливых шагов, когда он произнес в трубку:
- Челси 4-3-4-3.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29