– Да? – осведомилась она удивленно. Айше это ни разу не приходило в голову.
– А знаешь ли ты, – продолжал он, – что точно так же будет она течь и после нас?
– Наверное, – произнесла Айше, которой и эта мысль о смерти и бессмертии тоже не приходила в голову.
Он это понял и согласился с нею: в самом деле, стоит ли изнурять себя думами о прошлом или близком и неизбежном конце?
Омар Хайям продолжал:
– Но я сейчас не о смерти. Кому она нужна? Я о том, чтобы люди вечно любили друг друга. И они будут любить вечно!
Он отошел от нее на шаг, оглядел ее с ног до головы и решил про себя: она – лучшее создание аллаха. И, наверное, никогда не видал такую красавицу с такими удивительными глазами. И за какие богоугодные дела послала ему судьба это неземное творение?..
– Айше, говорили тебе, что ты прекрасна? – спрашивает он восхищенно.
– Да, – ответила она.
– Кто же?
– Сваха.
– Тебя сватали?
– Пытались…
– И ты не вышла замуж?
– Нет.
– Почему?
– Я не знаю. Может быть, потому что бедная.
Он призадумался. Бедная? Айше – бедная?
– Ты настоящая хатун, – сказал он. – В тебе течет кровь госпожи. Именитой госпожи!
Она усмехнулась. Горькой усмешкой. Впрочем, только с виду горькой. Разве печалятся в ее годы при таком стане и таких губах, при таких ножках и шее? Прочь печаль!
– Господин, – сказала обворожительно низким голосом, словно ей за двадцать и словно вполне опытная в любви, – не понимаю, почему согласилась сбежать с тобою на эту лужайку почти на целый день? Меня хватятся и начнут искать. Я знаю это.
– Кто хватится? – спросил он.
– Может быть, мать.
– А еще?
– Брат. Старший.
– А еще?
– Больше некому.
– А хотелось бы?
– Что?
– Давать отчет? Кой-кому. Скажем, мужу.
– Может быть. Женщинам нравится хозяйский глаз.
– Женщинам?! – воскликнул Омар Хайям.
– Да. А что?
– Я не ослышался?
– О нет!
Омар Хайям готов рассмеяться, пытается быть серьезным.
– Вы, женщины, слишком могущественны. Мы и мизинца вашего не стоим. Вы хитры. Вы умны. Вы терпеливы. Вы благородны. Вы преданны. Особенно в любви. Так зачем, спрашивается, вам хозяйский глаз? Нет, он вам не нужен. Он просто оскорбителен для вас. Это сами вы придумали его, чтобы вернее дурачить мужчин. Да, да!
Сказать по правде, Айше и не подозревала, что способна дурачить мужчин. Она была в том возрасте, когда женщина больше действует согласно инстинкту, нежели прислушивается к голосу опыта или разума. Айше нравился этот пожилой мужчина, статный и умный. Она не знала, что будет с нею через час или завтра, не говоря уже о более отдаленных временах. Она доверяла своей любви, может быть, больше, чем это полагалось. Но доверяла. А это для нее было все: сердце побеждало ум!
Омару Хайяму показалось, что его юная подруга немножко растеряна. Он подумал, что слишком стар для нее. К тому же что может он предложить ей? Замужество? Но это слишком далеко от его планов. Хаким может отдать только себя, и то на время. Может отдать свое богатство, которого нет. Эльпи он просто купил. Эльпи знала, на что идет: сегодня ее любят, а завтра? Кто поручится, что он сохранит любовь свою к ней до завтрашнего дня? Никто! Да и можно ли ручаться в таком деле? И нужно ли?..
Он повел Айше на прежнее место. И они снова уселись на зеленую траву. Она молчала, подчиняясь ему во всем. Айше не принадлежала себе – ею полностью, сам того не подозревая, овладел этот умный бородатый мужчина.
– Айше, – сказал Омар Хайям, – мне кажется, что я люблю тебя. Мне нравятся твои алые губы. Я люблю твои юные годы.
Она слушала его, склонив голову набок. Щекою касаясь его плеча.
– Ты спросишь меня – и это вполне естественно, – люблю ли я еще кого-нибудь? И я отвечу тебе откровенно: да, люблю. Но я люблю и тебя. Скажи, что бы мне сделать для тебя?
Подумав, она ответила:
– Ничего.
Хаким протянул руку к чаше. Однако Айше опередила его. Она подала ему чашу, сама налила до краев. И они выпили, не произнеся ни слова. Он изучающе осмотрел чашу, перевернул ее кверху дном и вдребезги разбил о камень.
– Я хочу есть, – признался он. – Вдруг проголодался, как шакал. Выбери мне кусок мяса. По своему вкусу. Слышишь, Айше?
И она выбрала. И подала ему. И он вдруг помрачнел. Нахмурился. И не стал есть. Она с испугом взглянула на него:
– Что с тобой, мой господин?
– Ничего.
– Ты болен?
– Да. Только не спрашивай чем.
– Не буду, – покорно произнесла Айше.
– И не надо, – сказал Омар Хайям. – Я подумал сейчас о смерти.
Айше встрепенулась. И, чуть не рыдая, произнесла:
– Только не смерть!
Он обнял ее.
– Я думаю о смерти вообще, – пояснил он, – и не могу смеяться, когда думаю о ней. Я завидую тем, кто будет сидеть на этой лужайке после нас. После того, как из меня неумолимый гончар вылепит кувшин для вина.
Айше стало немножко страшно: можно ли говорить о таких вещах, когда над головою шатер любви?
Омар Хайям вдруг резко поворотился назад. Словно его кто-то окликнул…
– Что с тобой? – спросила Айше.
– Она, это она смотрела на меня. Только что… – сказал он, не глядя на Айше.
– Кто она?
– Смерть! – произнес Омар Хайям.
19. Здесь приводится беседа, которая состоялась между его превосходительством главным визирем и Омаром эбнэ Ибрахимом Хайямом
В пятницу утром, когда исфаханцам виделись еще последние предутренние сны, его превосходительство Низам ал-Мулк послал человека к хакиму Омару Хайяму. И наказал передать, что его превосходительство просит-де уважаемого хакима пожаловать к главному визирю для важного разговора.
В ту раннюю пору хаким пребывал в объятиях прекрасной румийки. И когда слуга доложил ему о приглашении его превосходительства, Хайям не сразу сообразил в чем дело. Но не прошло и часа, как хаким Омар эбнэ Ибрахим сидел напротив главного визиря и сердце его билось ровно.
Главный визирь погладил бороду свою обеими руками. Это означало, что настроение визиря хорошее, что на сердце его мир, что в душе его плещутся волны покоя и доброжелательства. Это был человек, пополневший с годами и с годами приобретший остроту мысли и зоркость глаз. Он видел далеко. И мыслил широко. Это ему была обязана своим рождением, ростом и знаменитостью багдадская академия – прибежище многих ученых и талантливых мастеров по части различных приборов. А разве исфаханская обсерватория не была в полном смысле этого слова детищем его превосходительства? Разве пошел бы на великие денежные расходы его величество, если бы не старания и советы его главного визиря?.. Не худо почаще освежать в памяти эти деяния Низама ал-Мулка…
– Что ты знаешь о странах Индии? – вдруг задал вопрос главный визирь.
Признаться, хаким немного смутился: почему именно о странах Индии? Разве что-нибудь угрожает оттуда? Или задуман поход в те страны?
– Это далекие страны, – сказал визирь.
– Да, это так.
– Купцы, побывавшие в странах Индии, рассказывают чудеса.
Еще бы! Там умеют оживлять мертвых и мнимо умерщвлять живых. Там змеи в особенном почете. И обезьяны вроде домашних животных. Там по дорогам бродят коровы и никто не смеет обидеть их.
– Разумеется, разумеется, – говорит визирь, – множество людей спит и видит во сне страны Индии. Разве не слышали рассказов о роскоши и богатстве стран Индии?
Хаким вполне согласен с визирем: каждое слово его соответствует действительности, еще и еще раз свидетельствуя о глубоких познаниях его превосходительства…
– Я угощу тебя неким напитком, – многозначительно сказал визирь, – если ты еще не пробовал его.
– И этот напиток индийский? – спросил хаким.
– Да.
– Он крепок, словно вино?
– Напротив, он как вода, но душистый. Одни называют его «та», другие – «ча», а иные – даже «са». «Ча» есть корень китайский, в то время как слово «са», кажется, цейлонское или еще какое-либо иное.
Его превосходительство хлопнул в ладоши: дверь отворилась, и вошли двое чернокожих, которые несли низенький столик, инкрустированный слоновой костью, сосуды серебряные и чашки с блюдцами белоснежного цвета из индийской и китайской глины.
Низенький столик поставили меж беседующими. Из пузатого сосуда налили желтоватую жидкость в чашки, и те чашки подвинули к визирю и хакиму. Вскоре хаким почувствовал душистый запах, смешанный с паром, и не мог разобрать, что это за запах…
Визирь посоветовал хакиму не притрагиваться к чашке, пока не принесут меду и засахаренного винограда. И тогда, пригубляя из чашки, следует пить эту жидкость, именуемую «ча». Она не должна быть очень горячей или чрезмерно охлажденной, но такой, как стерпят губы и язык. Говорят, что напиток этот придает силу и гонит живительную влагу по всем внутренним органам – дыхания, пищеварения и кроветворения.
Хаким слышал краем уха о подобном напитке из далеких стран, но пить ему не приходилось. Надо полагать, что глоток такого «ча» стоит целого жбана прекраснейшего ширазского вина. А заменит ли «ча» целый жбан?
Пока напиток остывал, визирь сказал:
– Да будет тебе известно, уважаемый господин Хайям, что я близок к завершению некоего труда, который назвал бы книгой об управлении…
– Управлении? – удивился хаким.
– Да, именно об управлении. Я имею в виду государство, а не маленькое хозяйство. Объясню в чем дело… – Визирь притронулся пальцами к чашке и быстро отнял руку: «ча» был все еще слишком горяч. – Государство управляется мудростью правителя. Мудрость правителя проистекает от воли аллаха, который есть всему начало и конец. В священной Книге приведены основы нашего существования. Живое и мертвое подчиняются законам. И когда жизнь усложняется, когда государство, подобное нашему, набирает силу и простирает неограниченно свою мощь, требуется большое умение, чтобы как следует приложить божественные установления к будничной жизни правителя и его подданных.
Хаким кивнул. И тоже притронулся пальцами к чашке. Ему показалось, что она достаточно остыла.
– Пей, – сказал визирь и пригубил напиток.
Хаким отпил глоток. Еще глоток. Подражая его превосходительству, вдохнул аромат непонятного питья…
– Ну и как? – спросил его визирь.
– Вино лучше, – простодушно ответил Омар Хайям.
– Не делай преждевременного вывода, – посоветовал ему визирь. – К этому напитку надо привыкнуть. – И, посмеявшись чуточку, добавил: – Если его добудешь, разумеется. Да и цена на него велика.
Хаким продолжал пить маленькими глотками напиток по названию «ча».
А визирь продолжал:
– Я хочу задать один вопрос. Он касается наиболее деликатного места в моей книге. Я не сомневаюсь в том, что она вызовет споры. А враги мои, в первую очередь этот разбойник Хасан Саббах, станут поносить меня пуще прежнего. Но дело сделано: книга почти готова, и никто не помешает мне обнародовать ее. Согласись, что править нашим государством не так просто. Оно раскинулось чуть ли не на полмира. И разный проживает в нем народ. В том числе и разбойник Хасан Саббах со своей шайкой. От благочестивых мусульман до безбожников в разбойников – вот тебе подданные на любой вкус! Исходя из собственного опыта, я даю советы правителям. Излагаю свои мысли…
Хаким кивнул: дескать, все понятно и справедливо.
– Но в такой стране, как наша, где человек живет земледелием и меньше торговлей, очень важно, чтобы крестьянин чувствовал себя в каком-то роде равноправным человеком. А?
Омар Хайям молчал.
– Я так думаю, – продолжал визирь. – А что значит быть человеком? Надеяться на силу своих рук и на землю свою. Мне кажется, что грабить землепашца не полагается. Это противно священной Книге и всем установлениям шариата. Тут должна быть граница. А иначе придется согласиться с этим Хасаном Саббахом и разрушить все устои нашего государства. Что ты скажешь, хаким?
Омар Хайям поставил чашку.
– Твое превосходительство, – начал он, – ты всегда поражал меня неожиданностью течения своих мыслей и дел. Я вечный должник твоей щедрости. И то, что услышали мои уши, есть великое благо для меня, бальзам для сердца моего. Как подданный и слуга его величества я ощущаю великую мудрость в твоих речах. А твое решение обнародовать книгу правителя есть благо для всего государства.
Его превосходительство слушал речи хакима благосклонно, ибо знал, что язык ученого повторяет то, что на сердце у того, и что хаким не покривит душою.
– Ты правишь мудро – твои седины тому свидетели, – говорил Омар Хайям горячо. – И то, что ты обратил свои взоры на тех, кто копошится в земле от зари до зари, есть плод твоей величайшей прозорливости. Твое превосходительство! – воскликнул Омар Хайям. – Ну сколько лет живет на земле человек? Иногда этот век можно определить по пальцам рук и ног. Иногда – вдвое, втрое больше. Пусть даже вчетверо. И все? Да, все! Увы, так положил аллах, и никто не в силах отменить его приговор. Три четверти населения нашего государства копошится в песке и навозе. В поте лица своего добывает хлеб как высшее благо. Но ведь кусок этот очень часто вырывают у него изо рта. Беззастенчиво, грубо, жестоко, безжалостно. Ему говорят при этом: «Это для твоего господина». Ему говорят при этом: «А это для твоего верховного владыки». Ему говорят: «А это для защитников твоих, совершающих ратные подвиги». А это же крестьянин! В одном лице. С одной жизнью. Одним сердцем.
– Вот я о нем-то и спрашиваю тебя, хаким.
Омар Хайям развел руками.
– Если ты ждешь от меня ответа чистосердечного, я скажу.
– Именно, – сказал визирь твердо.
Подумав, Омар Хайям сказал:
– Я слишком долго смотрю на небо. Слишком долго изучаю движение светил. Я мысленно достиг крайнего предела: хрустального свода, над которым бездна. Мне порою кажется, что жизнь светил мне яснее, нежели наша, человеческая. То, что под боком, полно еще большей тайны, чем то, что над хрустальным сводом. Да, да!
Главный визирь слушал внимательно. Ученый, который был намного моложе его, пользовался уважением визиря. И словам хакима визирь придавал соответствующее значение.
Омар Хайям развивал свою мысль следующим образом:
– Нет мудрости в мире выше, чем мудрость аллаха, великого и милосердного. Это должно быть признано в начало всякого рассуждения. Потом следует, исходя из мудрости его, посмотреть на себя и себе подобных. После такого анализа я решил: здесь, на земле, должна быть обеспечена человеку сносная жизнь. Обещаниям нельзя верить! Да, нельзя верить!
Последние слова хаким произнес столь решительно, что заставил насторожиться главного визиря. Тот отхлебывал «ча», не спуская глаз с хакима.
– Мне обещают рай? Прекрасно! Мне сулят сытую жизнь на том свете? Прекрасно! Мне обещают любовь очаровательных гурий? Хорошо! Однако, твое превосходительство, поскольку ты пишешь книгу, знай: ничто против этой жизни – та, ничто против этих женщин – те гурии! И вина глоток сильнее посулов. Вот к какому выводу я пришел, изучая вселенную такою, какая она есть.
Визирь не перебивал, не пытался помешать случайным жестом. Он держал чашку обеими руками, как бы грея их. Не часто приходилось ему видеть хакима столь возбужденным. И он подумал, что разговор этот пришелся хакиму по душе, что хаким говорит то, что думает. А это надо ценить…
– Поэтому, – продолжал Омар Хайям, – мне понятно твое просвещенное желание обратить внимание на судьбу тех, кто кормит и поит нас. Государство только выиграет, если обретет доверие крестьянина… Что было прежде? О чем пишут старинные книги? Страна не имела единого правления. Иноземцы приходили и грабили. Господин грабил слугу, купцы обманывали честных людей. И не было во всем этом никакой мудрости. Его величество счастливо обрел в твоем лице правителя всемудрого и всевидящего. И государство обрело покой, порядок. Караванные пути свободны, купцов больше не убивают и не грабят.
– А Хасан Саббах? – мрачно спросил визирь.
– Чтобы победить его в кратчайший срок, чтобы одержать верх над всеми, ему подобными, нужно милосердие к тому, кто копошится в земле и стучит по меди молотком с самого раннего утра. Надо выбить оружие у врагов, проявив внимание к смертному. И ты, твое превосходительство, верно поступаешь, раздумывая над несчастной судьбой крестьянина, раздираемого нуждой, голодом и насилием. Надо исключить эти три понятия из его жизни, да из нашей тоже, и тогда многое наладится само собою…
– Ты так полагаешь, хаким?
Омар Хайям снова вспыхнул, словно на миг приутихшее пламя. Он сказал:
– Особенно насилие, твое превосходительство! Вот где зло, вот где беда всех бед! В семье и в государстве, в государстве и во всей вселенной!.. Я как-то был в Тусе. И однажды увидел ворону на крепостной стене. Она клевала кость, на которой чудом удержался кусок вонючего мяса. И я подумал: чья эта кость? Может быть, прежнего правителя Туса?
Визирь вздрогнул.
– Что ты говоришь, хаким? – сказал он брезгливо.
– Я говорю правду, – ответил Хайям, – только правду. И хочу обратить твое внимание вот на что: умрет бедный, умрет и его правитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22