Пи”.— Кхх-хм-хэ! — говорит генерал, и сразу всем становится понятно, кто здесь главный. В словах генерала мудрость лет и тяжесть погон. Начальство помладше сразу бы начало с главного, с ругани и прилагательных. Но генерал не таков. — Садись…В отличие от генерала, нам с прапорщиком ординарцев не положено. А раз нет ординарцев, нет и стульев. Поэтому остаемся в стоячем положении. Как и положено при общении с вышестоящим начальством. Баобабова, правда, закуривает. Но это от волнения.Генерал глотает слюну. Видно, старику тоже хочется сигаретку, но стрелять у сотрудников младшего прапорщицкого состава неудобно. Поэтому он сразу переходит к делу.— Эти?Знакомый полковник Куб, постоянно промокая лоб платком, подскакивает к стулу.— Так точно. Эти. Старший лейтенант Пономарев и прапорщик Баобабова. Восьмое отделение, отдел так называемых подозрительных сведений.— Это? — Легкий генеральский кивок в сторону разрушенного подземного перехода.— Так точно. Восемь малогабаритных ларьков на приличную сумму. Только что проведенный евроре-монт и невыплаченные гонорары массовке.Генерал мудро усмехается и обращается почему-то к Марии Баобабовой:— Длжте…Прапорщик Баобабова, не смущаясь присутствующих полковников, неторопливо тушит сигарету о подошву армейского ботинка, цыкает через выбитый зуб, пододвигает ногой ящик из-под пива, вопреки правилам присаживается перед генералом. Полковники глотают валидол, массовка восторгается смелостью российского прапорщика. А я понимаю, что напарница идет “ва-банк”.— А дело было так! — Мария тяжело вздыхает, отчего бронежилет волнующе вздыбливается и опадает. Полковники переходят на корвалол, массовка осознает, что у них на глазах рождается новый секс-символ страны.Прапорщик Мария Баобабова, слегка шепелявя на ударениях, кратко докладывает суть вопроса. О разработке опасного преступника. О тщательно разработанной засаде. О четких действиях спецназа. О главенствующей роли правительства и руководящего состава. О волевом лице товарища генерала. О его надежных руках, способных крепко сжимать не только шашку.Мария закругляется. Поднимается с ящика, отходит ко мне, шепотом сообщая, что она как прапорщик сделала для спасения нашего отдела все возможное. И я ей благодарен.Все ждут, что скажет генерал. Старый вояка, поглаживая костяную рукоять шашки, неожиданно встряхивает головой и сообщает, что:— Значит, самовольно работаете? Без согласования? Героями себя считаете?Мы смущенно молчим. В чем-то генерал прав. Вот хочется иногда почувствовать себя героем, и все тут.За спиной генерала полковники делают ставки, какое наказание нас ожидает. Деньги собирает полковник Чуб. Я хочу сделать ставку на себя, но вспоминаю, что закаченную десятку отдал цыганке.Генерал кряхтит, как бы сообщая, что ставки сделаны и пора приступать к вынесению кары за проявленную самовольность:— А вот помню в гражданскую аналогичное дело было. Басмача-оборотня ловил. Достал хуже подагры. Против власти решил… В ауле засаду устроили. Без клетки, но также грамотно.Генерал замолкает, уносясь генеральскими мыслями в далекую молодость. С шашками наголо, с красными звездами, за равенство и братство. Никто не отвлекает генерала от тревожной молодости. Генерал не прапорщик, так просто не потревожишь. Впрочем, и старики в погонах знают меру воспоминаниям.— Нет аула, — неожиданно сообщает генерал и ласково смотрит на нас с Машкой. — Закидали динамитом до основания. Там сейчас пустыня. Значит, не поймали? Эх, молодость, молодость!Можно ли вздохнуть облегченно? Позади ли самое страшное?Генерал поправляет каракулевую папаху, манит пальцем полковника Дуба: “Они с нами”, после чего встает и, по ходу дела помахивая по сторонам шашкой, удаляется.Сопровождающие генерала полковники аккуратно берут нас под локти. Накидывают на головы пыльные мешки, прижимают нас пониже и тащат к выходу. Мы не сопротивляемся. Мы арестованные, а арестованные гонораров массовке не выплачивают. Это плюс. Нас запихивают в машину, куда-то везут. Это минус, но несущественный. На справедливый вопрос напарника: “А куда собственно?..” — слышу череду глухих ударов. Вопрос повисает в воздухе. Полковники хоть зарядку по утрам и не делают, но физически развиты.Высаживают. Короткая прогулка по свежему воздуху свободы. Заводят в помещение. Ведут по коридорам. Руки за спиной закручивают так, словно пытаются выучить нас курсу йоги за шестьдесят минут по всем известному методу. Усаживают не на нары, а на мягкие кресла. Снимают мешки.Мы в небольшом кинозале. Баобабова рядом массирует шею. Справа от нее два полковника. Слева от меня два полковника. Сзади еще четыре. Плотность полковников на квадратный метр превышает все известные показатели. Ординарец генерала занял место перед нами. Сидит вполоборота. Вертит в руках мою видеокамеру. Пытаюсь встать, чтобы вернуть вещь, но полковники вежливо прижимают меня к кожаной обивке. Баобабова нервно грызет ногти. Амур в памперсе на ее плече настороженно озирается по сторонам: а куда это мы попали?Вспыхивают прожектора. На сцене, за шатким журнальным столиком, сидят генерал и капитан Угробов. Капитан в позе “сидя смирно”. Это когда ручки разложены ладонями вниз на сведенные по нужде колени. На собеседников направлены телевизионные камеры. Изображение транслируется на большом, составленном из двадцати телевизоров “Горизонт” экране.— Влипли, — слышу шепот Баобабовой.— Товарищи! — почти умоляет ординарец, прикладывая палец к губам.— Молчим, молчим, — успокаивает его прапорщик. Мы ж тоже не из деревни, понимаем, когда засада, а когда настоящее кино.— Кхх-хм-хэ! — Генерал ласково поглаживает обнаженную шашку. Смотрит в зал, практически на нас и, наглядевшись, поворачивается к Угробову: — Начнем, капитан?Угробов не возражает. Тупо пялится на столик и наверняка проклинает тот день, когда на базе его восьмого отделения образовался отдел “Подозрительной информации”.Генерал саблей отстукивает счет, и на третий удар загораются огоньки на телевизионных камерах. С последним ударом лицо генерала странным образом разглаживается, и он хорошо поставленным голосом говорит, обращаясь к огонькам:— Сегодня, такого-то числа, сами знаете какого года, весь город стал свидетелем страшного вандализма, учиненного сотрудниками милиции в подземном переходе одной из центральных улиц. Колоссальный! Колоссальный ущерб! Сломанные человеческие души. Поруганная честь. Запятнанные мундиры. Кто ответит за преступление? Кто понесет наказание? И как же такое могло случиться, товарищи?Баобабова пытается встать, но кто ей позволит во время прямого эфира. Полковники не дремлют и шепотом советуют прапорщику не рыпаться, иначе натянут браслеты.— В нашей импровизированной студии присутствует непосредственный начальник сотрудников милиции, которые и учинили этот погром. — Генерал грозно тычет пальцем в грудь Угробова. Капитан втягивает место, на которое указал грозный перст генерала, но широкая грудная клетка, способная принять до пятидесяти бандитских пуль одновременно, не втягивается.— Прошу любить и жаловать! Капитан Угробов, начальник восьмого отделения милиции.Из хаотично расположенных динамиков раздаются бурные аплодисменты, свистки, сирены и проигрыш милицейского марша “Прорвемся, опера!”.Я аккуратно, чтобы ненароком не свернули шею, осматриваюсь. Кроме “справа-слева” полковников и затылка ординарца, в просмотровом зале никого. Пустые кресла, пустые проходы. Мне даже хочется обозвать происходящий фарс знаменитыми словами Станиславского “Не по протоколу”, но решаю промолчать. Машка молчит, а мне, больше чем напарнице, выговор не нужен.— Расскажите, капитан, как докатились ваши сотрудники до такой отвратительной халатности, если не сказать, до несоответствия?Капитан Угробов, хищно шевелит покорябанным на носу прыщиком:— Старший лейтенант Пономарев и прапорщик Мария Баобабова… — Камеры резко дергаются в нашу сторону. На телевизионном экране вижу, как напарник торопливо приглаживает бритую голову. Мое лицо напряжено, но красиво.—… сотрудники отдела “Пи”, не согласовав со мной оперативных действий, допустили акт разрушения городского и частного имущества. Да! Мои сотрудники совершили противоправные действия. Но я хочу спросить, где было общество? Где была школа и чиновники? Легко обвинить человека в милицейском мундире… — Камеры крупно показывают разрез на Машкином бронежилете. — …Легко пустить его по наклонной плоскости. Но прошу вас! Посмотрите на эти честные лица!На экране я. Как назло, зачесалась щека и мое лицо искажено не совсем порядочной мимикой.— Да что там говорить, — продолжает Угробов, пытаясь убрать с собственной груди палец генерала. На сцене завязывается дружеская возня. — Я за своих ребят готов зуб дать.Угробов, светлый человек и прекрасный начальник, пытается действиями подтвердить собственные слова, но зубы у него крепкие, без пистолета не выбить. А оружие у капитана, скорее всего, изъяли перед съемками. Полковники свою работу знают.Генерал с силой отбирает у капитана микрофон:— Бандитизм в мундирах. Так это можно назвать. Где грань, которая отделяет преданного закону милиционера от продажного мента? Кто ответит за бесчинства зверей в погонах? У нас звонок телезрителя. Але!Полковник рядом со мной склоняется к воротнику и, прикрываясь ладонью, вступает в переговоры. Его слова вылетают уже из динамиков, выставленных на сцене.— Але? Это передача “Человеческий Закон”?— Да, да! Мы это, полковник. Что вы хотите сказать?— Это настоящие звери! Я там был. Там повсюду кровь! Настоящий ад. Расстрелять их прямо здесь к чертовой матери, и конец передаче.— Спасибо за звонок, — говорит генерал. — Вы наш первый дозвонившийся, который получает за общественную активность внеочередное звание и ключи от новой “Волги”. Машину подайте завтра утром к моему подъезду в восемь ноль-ноль. Но продолжим наш животрепещущий эфир. В распоряжении следствия имеется видеокассета, которую сделали сами подозреваемые, да что там говорить, уже на сто процентов обвиняемые в вандализме. Представьте себе, каким стервозным молодым лейтенантом надо быть, чтобы в домашней обстановке смотреть вот эти кровавые кадры. Свет, пожалуйста.Прожектора гаснут, и на телевизионный экран выводится видеообвинение.На переднем плане я. Опять корчу рожицы. Растягиваю пальцами губы. Показываю язык, оттопыриваю уши. Одним словом, проверяю работу видеокамеры. Кто имеет данный аппарат в домашнем пользовании, знает, что я делаю все правильно и по инструкции.Изображение перемещается на заваренную стальными листами клетку. В крошечном окошечке видна лысая голова Баобабовой. Когда я отворачиваюсь, но не отворачивается камера, голова плюется мне в спину.— Лешка, это монтаж, — шипит со своего места Мария, клятвенно чиркая обгрызенным ногтем шею.— Тишина в зале! — просит ординарец.На экране тем временем топает массовка. Каждый проходящий перед объективом норовит запечатлеть себя для истории. Большинство делает это, не руководствуясь человеческими эмоциями, повторяя за мной смешные рожицы. Все довольны и жизнерадостны.— Вглядитесь в эти лица, — тихим, почти мертвым голосом просит генерал, — они еще не знают, что ожидает их через пять минут. Запомните их. Это свидетели.На экране ничего интересного. Пономарев, то есть я, впаривает доверчивому населению прошлогодние газеты. Баобабова прячется в клетке, священнослужители заняты просмотром познавательной литературы.— Никакого криминала! — не выдерживает Машка, локтем откидывает наглых полковников, пытающихся лишить ее законного слова. — Шантаж, фотомонтаж, эпатаж. Дулю вам, а не чистосердечное признание.Прапорщика успокаивают и усаживают. Я вижу ее глаза. В них безупречный послужной список, две коробки из-под зефира с наградами, желание выдать меня с потрохами. Но где-то в глубине бездонных колодцев замечаю веру в справедливость законов и близкую амнистию. Машка всегда знает больше, чем говорит.— А вот и преступление! — Генерал бьет плашмя саблей по столу, отчего не привыкший к ударам саблей плашмя об столы капитан Угробов подскакивает. Рука его тянется к кобуре, но, увы, сегодня капитан не при своем любимом и единственном. А жаль. Втроем в камере веселей. У Угробова отличный первый голос.Экран мельтешит, изображение слегка сбивается. Но отчетливо видно, как подземный переход заваливается туманом. Как симпатичный старший лейтенант, все уже догадались, кто это, прыгает в белое месиво с растопыренными руками. Слышны нечеловеческие крики, бранные студенческие слова, заметны фрагменты человеческих тел, хорошо, что живых. Динамики наполняются какофонией звуков, в которой явственно слышится голос Баобабовой с нечленораздельными репликами. В моменты, когда эти реплики становятся совсем уж нечленораздельными, генерал со всего маху опускает шашку на стол и таким образом глушит выступления прапорщика.Туман спадает. Посреди перехода с закрытыми глазами боксирую я. Клетка с Баобабовой трясется. Генеральская рука устала глушить нечленораздельные звуки.— Вы все видели. — Генерал устало баюкает руку. — Человеческая жестокость не знает предела. Но мы поставлены законом, чтобы ограничить эту жестокость. Мы, милиция, обязаны ловить и сажать вот таких, с вашего позволения, героев. А не поручать им ловить эфемерных зеленых человечков.Пока полковники хлопают в ладоши, Мария склоняется ко мне и сжимает руку:— Это все, Леша. Конец карьере. Конец службе. Упекут лет на десять. У тебя адвокаты есть знакомые? Леша, ты чего молчишь?Я не молчу. Я думаю. Разные вещи смешивать нельзя. В мозгах имеется одна мысль, и она обязана созреть.Генерал встает, накидывает на плечи шинель с начесом, поднимает шашку:— Именем страны! За разгильдяйство, за проявленную несознательность, за разрушение общественного имущества, несовместимое с ремонтом, заключить старшего лейтенанта Пономарева и прапорщика Баобабову под стражу. Возбудить уголовные дела и наказать, чтоб другим неповадно было, по всей строгости мирного времени.— Мы и так под стражей! — кричит невинно осужденная Баобабова. — Два раза за одно и то же под стражу не берут.Марию никто не слушает. Все торопятся скрутить буйного прапорщика. Наваливаются разом, позабыв про сиротливо сидящего на своем месте старшего лейтенанта.— Леша! — В голосе напарницы отчаяние. — Сделай что-нибудь, Леша! Ты же старший лейтенант.— Стойте!Генерал, полковники и даже капитан Угробов зопросительно смотрят на меня, пытаясь понять, что еще от жизни нужно молодому лейтенанту.— Стойте! — Встаю в полный рост. Распрямляю, насколько возможно, плечи. Подбородок вверх, коленки чуть подрагивают. Но в целом вид не сломленного приговором настоящего милиционера. — Требую последнее слово.— А зарплату за три года вперед не желаете? — ухмыляется генерал. Оборачивается к капитану Угробову: — Распустили вы, капитан, подчиненных. Закон ни во что не ставят. Пойманы с поличным, а последнего слова требуют. Детский сад, а не милиция.Угробов рассматривает носки ботинок. Отчаянно дергает подбородком и напоминает седому собеседнику, что именно этих ребят из отдела “Подозрительной информации” генерал самолично наградил именным пистолетом и нагрудным знаком “Отличник патрульно-постовой службы”. Далее напоминает, что ребята из “Пи” действовали не ради славы, а ради справедливости и по заранее оговоренному заданию. И если у кое-каких генералов короткая память, то таким генералам пора на пенсию.Хорошо сказал капитан. Угробов — это человек!Генерал задумывается, махает шашкой, успокаивая расшатанные тремя войнами нервы, подзывает ординарца, забирает каракулевую шапку и со всего маху швыряет папаху на пол:— А ты, капитан, мне не хами. Не хами, говорю. Я старый вояка и не знаю слов пощады. Память моя, может, и дырявая, но я героев помню. Потому не сразу в переходе порубал, а по закону, по справедливости, на общественный суд вынес персональное дело. Требуешь для сотрудников последнее слово? Будь по-твоему. Но если ничего путного не скажут, отправлю интендантом вкалывать. Старший лейтенант Пономарев! Говорите, а то обед скоро. Коротко и четко. У вас минута.Происходящее кажется нереальным. Это не я стою в окружении мускулистых полковников. Не я кусаю губы, пытаясь найти слова.Машка пинает армейским ботинком, возвращая меня из нереального забытья.— Товарищ генерал! Мы с прапорщиком Баобабовой полностью признаем свою вину. — Машка теряет сознание и падает в объятия довольных полковников. — И наказание мы готовы понести самое суровое. Но я прошу только одного. Можем ли мы прокрутить только что просмотренную пленку в три целых четырнадцать сотых раз медленнее обычной скорости?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43