Это несомненно означало, что он хотел жениться на Мэрилин.— Более приятного, более щедрого джентльмена я не знала никогда! — уверенно сказала няня после отъезда маркиза.Гермия знала, что она получила такую сумму денег за службу ему, от которой просто онемела.Она узнала также от няни, что в их погребе осталось огромное количество вина, которое привезли не из усадьбы, а из дома маркиза.Вино привез его секретарь, когда приезжал, чтобы получить инструкции относительно поездки Гермии в Лондон.— Очень великодушно со стороны маркиза подумать об этом, — сказала она няне.— Очень великодушно, — согласилась няня, — но не стоит говорить об этом вашему отцу. Пусть он думает, что это вино осталось неиспользованным его светлостью. Тот, кто молчит, когда его не спрашивают, еще не говорит не правду!В дни, оставшиеся до ее поездки в Лондон, Гермия догадалась, что маркиз сделал еще кое-какие распоряжения, поскольку их стол оставался таким же превосходным, как и во время пребывания у них маркиза.Она подумала, что здесь не обошлось без интриги со стороны няни и Хиксона.Но видя, насколько лучше стал выглядеть ее отец и как уменьшилось количество морщин обеспокоенности на лице ее матушки, она последовала совету няни и не сказала ничего. Теперь, когда Гермия приближалась к двери кабинета, в ее глазах появилось выражение, которое каждому, знавшему ее хорошо, сказало бы, что она ощущает нервозность и беспокойство.Она открыла дверь и увидела, что маркиз пишет что-то, сидя за столом.— Можно мне… отвлечь вас на минуту? Или вы… слишком заняты? — спросила она.В ее голосе ощущалась слабая дрожь, которая не осталась незаметной для него. Он положил перо и поднялся из-за стола со словами:— Доброе утро, Гермия! Я должен поздравить вас с прекрасным платьем, которое сейчас на вас!— Я хотела… спросить, как вы чувствуете себя, — ответила Гермия, — и убедиться, что вы не перегружаетесь.— Если вы будете хлопотать надо мной так же, как Хиксон, я думаю, мне лучше упаковать чемоданы и покинуть Англию!— Мы же не можем… не беспокоиться… о вас! — ответила Гермия.Маркиз прошел через комнату и встал спиной к камину, который не топился летом и потому был заполнен цветами.Гермия все смотрела на него, пока он не сказал:— Я вижу, что вы расстроены чем-то. Может быть, вы сядете и расскажете мне об этом?Гермия села на край стула, сложив руки. Она смотрела не на маркиза, а на цветы позади него.Переждав момент, он многозначительно сказал:— Я жду!— Я… я не знаю, как… выразить то, что я… хочу сказать… словами, — сказала, запинаясь, Гермия.Наступила небольшая пауза, прежде чем маркиз произнес:— В таком случае, я могу предположить, что вы хотите сказать мне, что вы влюбились.Кто же этот счастливчик?Он с подчеркнутой медлительностью растягивал слова. Кроме того, в его голосе слышались те же сухие циничные ноты, которых она не слышала уже давно.— Нет… нет, — быстро начала она, — это совсем не… то! Это касается не меня… по крайней мере не таким образом, как вы… предполагаете.— Тогда я должен извиниться. Я подумал, что вы, возможно, хотите, чтобы я дал вам свое согласие — в отсутствие вашего отца — выйти замуж за одного из тех молодых людей, которые так пылко увивались вокруг вас прошлым вечером.Потому, что он смеялся над ней, и потому, что это, по непонятной причине, ранило ее, Гермия еще крепче сжала свои пальцы и сказала еле слышным голосом:— П-пожалуйста… вы делаете для меня… очень трудным… произнести то, что я хотела… сказать.— Я вновь приношу свои извинения, — сказал маркиз. — Я жду и буду слушать, не, гадая больше, что вы хотите сказать мне.— Я уверена, что вы подумаете, что это… ужасно с моей стороны… — запиналась от нерешительности Гермия, — и поэтому… я… боюсь говорить.— Бояться — это так не похоже на вас, Гермия, — ответил маркиз. — Я всегда думал, что вы исключительно храбрая.Улыбнувшись своей кривой улыбкой, он добавил:— В конце концов, если даже «Ведьмы, Дьяволы и Все, кто бродит и стучит по ночам», не пугают вас, я не могу поверить, что вы боитесь меня!— Я… я боюсь того, что вы… подумаете.— Неужели это так ужасно? — спросил маркиз.Она не отвечала ему, и, выждав немного, он сказал более мягким и успокаивающим голосом:— Я надеялся, что вы будете счастливы здесь, а не обеспокоены и испуганы, как сейчас.— Я счастлива! — сказала Гермия. — Это так великолепно, так восхитительно, иметь возможность танцевать на балах с новыми для меня и обаятельными людьми и иметь такие прекрасные наряды!— Так в чем же дело?— Ваша… сестра, которая была для меня… сама доброта… сейчас сказала мне, что ома хочет купить для меня два новых бальных платья, которые я буду носить в конце следующей недели.Сказав это, Гермия, казалось, набирала воздух, чтобы иметь силы продолжить.— Пожалуйста… пожалуйста… не думайте, что это… неблагодарно с моей стороны… но не могли бы вы… вместо того чтобы тратить еще больше денег на платья для меня, дать… Питеру новую одежду?Она не смела взглянуть на маркиза, боясь увидеть его нахмуренным, и лишь продолжила умоляюще:— Это не будет стоить вам больше, и я… могу прекрасно обойтись платьями, которые уже имею… Питер же отдал бы все, чтобы быть одетым, как… вы.Маркиз все еще молчал, Гермия подняла свои глаза, и он увидел, как отчаянно она умоляла понять ее правильно.В их глубине мелькал также страх того, что он сочтет ее неблагодарной и назойливой.— И вы опасались попросить меня об этом? — спросил маркиз.— Конечно, — ответила Гермия. — Это… выглядит такой неблагодарностью и жадностью, когда вы столько… сделали для меня, но я не хочу, чтобы Питер чувствовал себя… обделенным, а поскольку папе и так страшно трудно содержать его в Оксфорде… он не может позволить себе то, что его друзья считают само собой разумеющимся.— Я тоже учился в Оксфорде, — заметил маркиз, — и я могу понять вашего брата. Предоставьте заботу о Питере мне.Гермия вскрикнула от радости и вскочила на ноги.— Это правда… вы действительно сделаете это? — воскликнула она. — О… благодарю вас… благодарю вас!Она помолчала, прежде чем спросить очень тихим голосом:— Вы… вы не думаете, что я… слишком… навязчивая?— Неужели нужно говорить, — ответил маркиз, — что я все еще в глубоком долгу перед вами и, конечно, перед вашей матушкой? Сегодня утром доктор сказал мне, что я в полном здравии, за исключением того, что меня нельзя бить опять по тому же месту.— Значит, вы должны быть очень осторожны! — быстро проговорила Гермия. — Обещайте мне, что будете заботиться о себе.— Сначала Хиксон, а теперь вы! — заметил маркиз, улыбаясь.— Я все время думаю, — сказала Гермия обеспокоенно, — что на вас могут напасть, может быть, в парке, когда вы прогуливаетесь верхом или когда вы возвращаетесь домой поздно ночью.— Со мной все будет хорошо, — ответил маркиз, — а вам, Гермия, надлежит заниматься лишь одним — радоваться всему вокруг вас и выглядеть такой же прекрасной, как сейчас.Гермия взглянула на него, не зная, искренне ли он сказал это или просто хочет ей польстить.Как будто прочитав ее мысли, он сказал:— Силы Небесные! Вы же должны знать, что за один вечер стали сенсацией в свете, и моя сестра восхищена вами!— Она была очень, очень добра, но вы не забудете сказать ей, что мне не… требуется больше… платьев?— Я сомневаюсь, что она послушает меня, — улыбнулся маркиз, — и я уже сказал вам, что я позабочусь о Питере.— Но… я не хотела, чтобы это было таким образом, — воскликнула Гермия. — Он не должен стать для вас… источником дополнительных затрат.— Я запомнил то, как вы сказали мне когда-то, — ответил маркиз, — что за деньги нельзя купить счастья и материальные вещи не являются главными.— Теперь вы повторяете мне мои собственные слова в совсем другом смысле, который я не подразумевала, — ответила Гермия. — После того что вы сделали для меня и моей семьи, я чувствую… неловкость, беря от вас… еще большее, и я знаю, что папа и мама почувствовали бы то же самое.— Вы хотите сказать мне, что чувствуете себя слишком гордой, — сказал маркиз, — но у меня тоже есть гордость, и я отказываюсь оценить мою жизнь стоимостью нескольких платьев и бала, который мне все равно пришлось бы дать.Гермия молчала. Она лишь смотрела вверх на него, и маркиз резко проговорил:— И не вмешивайтесь в мои планы! Я люблю их строить и исполнять и не могу позволить, чтобы их разрушали бунтующие молодые женщины, чьи идеи отличаются от моих.Гермия рассмеялась.— Вы вновь пытаетесь напугать меня! Но я отказываюсь пугаться! Этой ночью я думала о том, что Дьявол был сначала Архангелом, который затем пал с Небес, и теперь, совершенно очевидно, он пытается взобраться обратно на Небеса по лестнице Иакова.— Я вовсе не ангел, — резко возразил маркиз, — и вполне доволен собой, каков я есть.Так что не пытайтесь причислить меня к лику святых!— Мне вовсе не нужно этого делать, — сказала Гермия. — У меня такое чувство, что и без моих усилий вокруг вашей головы уже виден сияющий нимб, а у плеч вырастают крылья.— Если это и так, — быстро сказал маркиз, — то это — результат магии, которой вы оплели меня. Недаром я чувствую, что все, что я пью, содержит магическое снадобье, а в каждом углу дома таятся колдовские чары?— Какая прекрасная идея! — воскликнула Гермия. — Это была бы добрая магия, магия, которая приносит счастье и дает вам все, чего вы сами желали бы себе!— Не знаю, не знаю! — задумчиво заметил маркиз.Затем Гермия поблагодарила его вновь и побежала наверх в свою комнату писать письмо Питеру.Маркиз, думала девушка, очень добр, и она чувствовала себя весь оставшийся день как будто окутанной золотым светом.Когда Гермия спустилась вниз, одетая в изысканно прекрасное платье, которое, она надеялась, приведет его в восторг, она увидела Хиксона, поднимающегося из вестибюля с вечерней накидкой маркиза, перекинутой через его руку.Ей показалось странным, что он несет ее наверх, и она остановилась, чтобы спросить:— Добрый вечер, Хиксон. Его светлость в гостиной?— Нет, мисс, — ответил Хиксон. — Я думал, что его светлость сказали вам, что не будут ужинать сегодня дома.— Не будет ужинать здесь? — переспросила Гермия. — Но ведь сегодня у нас званый ужин.— Да, я знаю, мисс, но его светлость уже давно обещал побывать в Карлтон Хауз, прежде чем его королевское высочество отправится в Брайтон завтра.— Я понимаю, — сказала Гермия, — но я надеюсь, что он будет позже на балу, куда я приглашена.— Если и будет, мне кажется, было бы ошибкой для его светлости оставаться на балу надолго, и, поскольку он будет без накидки, он может простудиться, — ответил Хиксон точно таким же тоном, которым могла озабоченно говорить няня.Гермия улыбнулась:— Его светлость чувствует себя намного лучше. Он сам сказал мне это сегодня.— Все равно ему следует проявлять осторожность, — настаивал Хиксон.Поскольку камердинер был так же озабочен, как и она, Гермия добавила:— Я страшно боюсь, что те, кто напал на него в прошлый раз, могут попытаться сделать это вновь.— Совершенно верно, мисс, — согласился Хиксон. — Но его светлость не желает думать О себе, и когда я говорю ему, что мистер де Виль убьет его прежде, чем попадется, он только смеется.Гермия испуганно вскрикнула.— Вы действительно так думаете?— Да, мисс, — сказал Хиксон. — Мистер Рошфор уже попытался однажды, и он попытается вновь, запомните мои слова!— К-как можем мы… остановить его? — спросила, запинаясь, Гермия.— Попытайтесь вы поговорить с его светлостью, мисс. Меня он не слушает, говорит, что я — старый хлопотун, но что толку хлопотать после смерти человека! Вы должны что-то предпринять, пока это не произошло.— Да, конечно, — согласилась Гермия, — но что я могу сделать?Хиксон глубоко вздохнул.— Я не знаю, мисс! Я кладу заряженный пистолет на ночь рядом с кроватью господина, но он говорит мне, что любой, кто захочет напасть на него в его спальне, должен быть либо пауком, либо мухой, чтобы влететь в его окно.Хиксон произнес это с горечью в голосе, но Гермия и сама знала, как он обожает маркиза.Она была так же встревожена, как и он, предчувствуя, что нападение, не достигшее цели в прошлый раз, рано или поздно повторится вновь.— Берет ли его светлость пистолет с собой, когда прогуливается верхом? — спросила она.— Я предложил это, но его светлость говорит, что он портит форму его костюма! — ответил Хиксон. — Однако в фаэтон кладется пистолет, когда его светлость путешествует на дальние расстояния.Хиксон помедлил, прежде чем добавить:— Но тем, кто напал на его светлость, нужны не его деньги, а его жизнь!Гермия вскрикнула от ужаса, но они не могли продолжить свой разговор, поскольку оттуда, где они стояли, было видно, что уже прибывают гости.Идя к гостиной, где ожидала ее леди Лэнгдон, Гермия чувствовала, что все ее возбуждение от ожидания вечера пропало, как только ей стало известно, что маркиза на нем не, будет.Она удивилась этому, ведь она так предвкушала этот званый вечер, думая о нем давно.И тогда, двигаясь по мягкому ковру, . Гермия поняла — хотя это казалось невозможным, — что, без всяких сомнений, она любит его.
Впоследствии Гермия не могла вспомнить, что она говорила за ужином или даже кто сидел по обе стороны от нее.Она могла думать лишь, об одном — что она полюбила, о, чем всегда; мечтала, но полюбила человека, который был для нее так же, недостижим, как луна.Она ненавидела его, когда он поцеловал ее; после этого в своих фантазиях она представляла его злодеем и боялась его саркастических замечаний и того, как он смотрел на нее, Теперь же Гермия знала, что только любовь могла привести ее к хижине колдуньи, чтобы она смогла спасти его жизнь.Только любовь смогла помочь ей поддерживать мужчину с таким весом и провести его через лес к спасению.Гермия думала, насколько она была глупа, не понимая, почему таким волнующим было для нее присутствие раненого маркиза в их доме.И затем, когда он по ее подсказке убедил графа построить лесопилку, она должна была знать, что ощущала к нему не только благодарность, но и любовь.Как она могла не понимать, что под презрительными манерами он скрывал добросердечие; великодушие, сострадание и способность понять многое?Это была не просто магия, которая изменила все и сделала атмосферу в доме викария еще более счастливой и волнующей, чем прежде, но ее любовь к человеку, чью жизнь она спасла.— Конечно, я люблю его! — думала Гермия.Она знала, что кавалеры, которых она встретила в свете, и комплименты, которыми они одаривали ее, никогда не казались ей вполне реальными. Они были для нее лишь картонными фигурками, выступившими со страниц книги, а не людьми с реальной плотью.Маркиз же был реален, настолько реален, что он заполнил все ее мысли, ее разум и ее сердце с тех пор, как она узнала его.Однако, пытаясь использовать свой здравый смысл, она внушала себе, что не может ничего значить для него и что он женится на Мэрилин.Сначала Гермия не считала это возможным, но когда он уговорил дядю создать лесопилку, ей показалось, что между дядей и маркизом возникло невысказанное согласие, что маркиз получил возможность настоять на своем просто потому, что граф желал угодить такому влиятельному зятю.«Я люблю его!» — говорила себе Гермия, когда они после ужина прибыли на бал, проходивший в одном из самых великолепных и внушительных особняков Лондона.И вновь Гермию окружил блеск драгоценностей и украшений, которые приводили ее в такой восторг и рассказывая о которых она исписывала многие страницы писем своей матушке.Но сегодня люстры и канделябры, казалось. не сияли прежним светом, и даже роскошные украшения казались мишурными и безвкусными.Хотя у нее не было недостатка в партнерах, ей лишь с величайшим трудом удавалось изображать интерес к тому, что они говорили.Она думала, когда наконец можно будет уехать домой и не покажется ли странным леди Лэнгдон, что она не хочет танцевать до самого утра, когда в дверях бального зала появились двое мужчин.Гермия танцевала с лордом Уилчестером, молодым человеком, который одаривал ее неестественно возвышенными комплиментами.— Когда я смогу встретиться с вами наедине? — спрашивал он. — Могу я заехать к вам завтра?— Я не знаю, что мы будем делать завтра, — отвечала она неопределенно.— Такой же ответ вы дали мне и в прошлый вечер, и в вечер до него, — заметил он. — Я должен сказать вам что-то, что могу сказать лишь наедине.Его пальцы сжали ее руку так, что стало больно, и Гермия поняла, что он намерен сделать ей предложение.В голове ее пронеслось, что он очень богат и очень родовит; подобное замужество весьма обрадовало бы ее отца и матушку, да и, конечно, леди Лэнгдон.Но когда она взглянула в его глаза, то поняла, что если бы даже он молил ее об этом сто лет, она не захотела бы стать его женой.— Лорд Уилчестер обратил на тебя внимание, — сказала леди Лэнгдон прошлой ночью, когда они ехали домой. — Ты одержала над ним определенную победу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16