Сказал, что Берх из нас самый впечатлительный и что однажды Берх хотел рассказать ему свой сон, но так и не смог его толком вспомнить. Верха обвесили с ног до головы проводами, дали снотворного. Первые три часа Берх спал довольно беспокойно – ворочался, кряхтел, даже стонал время от времени. Видно, сны были бурными. Потом внезапно затих и проспал как убитый еще два часа. Лишь много позже выяснилось, что Ларсон ввел ему еще одну дозу снотворного – специально, чтобы Берх начисто забыл все свои сновидения. После пробуждения испытуемого Ларсон показал всем нам очень интересную видеозапись. Мужчины пребывали в восторге, дамы – в тихом замешательстве и не все досидели до конца просмотра. Я думаю, не стоит пояснять, что именно показал нам Ларсон. Как только он умудрился все это смонтировать? Берх его чуть не придушил, но потом отошел. Самое смешное, что Берх поначалу и сам поверил в то, что изготовленный Ларсоном фильм – его сон. Но репутацию Ларсон испортил себе навсегда. Особенно – среди дам.
– А ты чего? – вскипел я. – Это у тебя что, устройство для записи слуховых галлюцинаций?
– Нет, для чтения мыслей через среднее ухо, – ответил Ларсон. Он потирал ушибленный локоть.
– Ладно, извини.
– От лабиринтов все никак не отойдешь? – спросил он.
– Да вроде отошел. Скажи, тебе, конечно же, приходилось обследовать сотрудников на предмет… как бы это сказать… ну, скажем, заболеваний профессионального характера?
– Например?
– Например, связанных с нарушением психики.
– Хм, даже не знаю, как тебе ответить. Врачебная тайна – сам должен понимать.
– Не нужны мне твои тайны! Своих по горло хватает. Я же не по именам спрашиваю… Так «да» или «нет»?
– Ну случалось… Ты говори прямо – не стесняйся. И не бойся – Шефу не скажу.
Этого-то я как раз и не боялся – при всех своих недостатках, Ларсон болтуном не был. В определенном смысле, конечно.
– Скажи, ты можешь мотивированное чувство преследования отличить от немотивированного?
– У себя или у другого?
– У другого.
Ларсон мгновенно посерьезнел, прошелся несколько раз по кабинету.
– Беременность страхом… – тихо пробормотал он и с опаской посмотрел на меня, раздумывая, услышал ли я диагноз. Затем предложил:
– Можно, конечно, сделать анализы, но ты ведь не о том спрашиваешь. Тебе нужно, чтобы я определил, следит ли за тобой кто-нибудь или это тебе только кажется.
От Ларсона трудно что-либо скрыть, и я ответил, что он угадал верно.
– А традиционными способами пробовал проверять? Пусть кто-нибудь за тобой походит, посмотрит. Потом проанализируете картинку… – посоветовал он.
– Пробовал, разумеется, но – все чисто. – Мне нужен был совет врача, а не следователя. И не Ларсону объяснять мне, что такое двойная слежка.
– Давай попробуем гипноз.
После случая с Берхом о гипнозе он мог бы и не заикаться. Я отказался.
– Тогда я вряд ли смогу помочь. Но анализы все же стоит сделать. Камеру слежения носишь?
– Нет, а что?
– Поноси, спокойней будет.
– Пожалуй, так и поступим… – со вздохом согласился я.
Я сходил к себе в кабинет, забрал камеру и вернулся к Ларсону. Он помог мне установить камеру так, чтобы она брала панораму градусов в сто позади меня. Раз Ларсон сказал, что так будет спокойнее, то почему бы не попробовать.
– Так что насчет гипноза? – спросил Ларсон после того, как мы закончили с камерой.
– Спасибо, но – в другой раз.
– Ладно, не за что, – пожал плечами Ларсон.
– Вот именно, – ляпнул я не задумываясь.
– Тебе нужно сменить обстановку, – посоветовал он мне на прощание.
У меня не было возможности пустить кого-либо по собственному следу. Доверить такое я бы смог только Берху… Ноги сами несли меня домой, но я понимал, что сейчас они слушают не меня. Назло себе я решил немного погулять по лесу. Сотня гектаров, засаженная скромными деревцами разных пород – местными и адаптированными, – вот и весь наш лес. Плодородный слой почвы на Фаоне чрезвычайно тонок, а зимой вдобавок еще и промерзает, поэтому деревья тут растут только самые неприхотливые. Высокая трава, кустарник, карликовые, в полтора метра ростом, деревья – таков обычный фаонский пейзаж. Почву для искусственного леса завозили специально, зато и деревья выросли, по фаонским меркам, просто гигантские – метра на три с половиной, а то и на все четыре. Но до парка возле Института антропоморфологии нашему лесу еще расти и расти.
Принято говорить, что времен года на Фаоне всего два: одно – сухое, другое – холодное. Названия даны от противного – сухое, потому что не влажное, а холодное… хотел бы я посмотреть на того, кто назовет его теплым. При этом в холодный период влаги не больше, чем в сухой, а последний лишь немногим теплее первого. Но никто не запрещает пользоваться и обычными, земными названиями: зима, лето, весна, осень… И теперь, в начале сентября по синхронизированному времени, так уж совпало, что зима втихомолку вытесняла осень, и даже днем стали случаться заморозки.
Натянув капюшон, как пещерный гомоид, то бишь гном, я пересек стоянку флаеров, прошел вдоль опушки до прямой, как стрела, главной аллеи. По ней можно дойти до самого озера, что я и сделал. Главная аллея, в отличие от остальных дорожек, присыпана мелким оранжевым гравием. Другие дорожки попросту протоптали любители утреннего и вечернего бега. Шел пятый час вечера и вечерние бегуны еще не появились. Гравий кое-где поистерся и выступила земля, утрамбованная, жесткая, она приобрела бледно-оранжевый оттенок. С наступлением холодов в трещинках на земле появился лед. Интересно, откуда берется лед, если воды там никогда не было? А воды в трещинах я отродясь не видел.
Свернув с аллеи, я принялся бродить не разбирая дороги. Я то шел, нарочно громко хрустя сухими ветками, то резко останавливался и прислушивался – не хрустит ли кто вслед за мной. Но осторожный преследователь (если он был) внимательно следил куда ступить и ничем себя не выдал. Я вернулся на главную аллею и пошел по направлению к зданию Редакции. Осенью и весной, незадолго перед закатом, есть такой момент, когда солнце, уже совсем было скрывшееся за Верхушками деревьев, внезапно появляется в западном конце аллеи, чтобы ненадолго осветить целиком всю аллею (ее оранжевый цвет тут как нельзя кстати) и увидеть свое отражение в зеркальных стеклах. Я все еще шел в сторону здания, как вдруг увидел перед собою свою собственную тень – и без того длинная, она была бы еще длинней, если бы не серый портал Редакции. Я обернулся, чтобы проводить глазами заходящее солнце, постоял так несколько минут и, когда солнце окончательно спряталось за деревьями, я почувствовал, как неожиданно хмуро и неуютно стало вокруг. Вдалеке от меня, ближе к противоположному концу аллеи я заметил несколько фигур – появились первые вечерние бегуны. Но одна фигура стояла неподвижно. Разглядеть мне удалось немногое: стоявший был скорее мужчиной (или, в крайнем случае, гомоидом), но не женщиной; он стоял лицом ко мне. Трудно сказать, был ли он там все то время, что я наблюдал за солнцем, или появился из леса, лишь когда исчезли длинные тени, способные, как круги на воде, выдать мне его местонахождение. Мы стояли и смотрели друг на друга, а моя камера смотрела в прямо противоположном направлении. Я развернулся и неторопливым шагом направился к восточной опушке леса. Чтобы было легче вертеть головой, я снял капюшон. Бегуны меня догоняли; мне стоило больших усилий не оборачиваться, через минуту они меня обогнали – мужчина и женщина в спортивных костюмах – по-моему, наши сотрудники, но из другого отдела. В конце аллеи я Обернулся – все чисто, никого нет. Дошел до стоянки флаеров, отыскал свой, забрался в него и велел везти меня домой.
Лишь когда входная дверь захлопнулась у меня за спиной, я перевел дух.
– Ужинать будешь? – спросила Татьяна. Есть мне хотелось меньше всего. Я ответил, что поем попозже.
– Как знаешь, – ответила Татьяна.
– Смотри, а то остынет, – добавила она, потом спросила: – Что, с Шефом поругался?
Наверное, до сего дня я отказывался от ужина только после перепалок с Шефом.
– Нет, не поругался, все нормально. Ты извини, мне нужно немного поработать… – сказал я. Татьяна, ничего не ответив, ушла в другую комнату.
Запись визора пришлось просматривать в замедленном режиме – картинка так тряслась, что при обычной скорости ничего, кроме мешанины из деревьев, дорожек, окон Редакции и облаков, рассмотреть было невозможно. Никто меня не преследовал. Наконец я добрался и до захода солнца. Когда оно только появилось в главной аллее, сама аллея была пуста. Затем я разворачиваюсь, чтобы полюбоваться закатом, и камера, скользнув по деревьям, упирается в здание. Опять ничего интересного. Я снова разворачиваюсь. Появляются бегуны. Точно, так и есть: мужчина и девушка работают в Отделе Стратегического Планирования – предсказаниями занимаются, в общем. Их имен я либо не знаю, либо не помню. Неподвижного незнакомца из-за них не видно. Вот коллеги меня обгоняют, и стала видна маленькая фигурка в противоположном конце аллеи. Фигурка двигалась к озеру и поэтому видна была со спины. Я остановил кадр и начал увеличивать изображение. Оно вышло довольно смазанным. Несомненно, это мужчина – средний рост, темно-русые волосы, черная куртка с откинутым капюшоном, похожая на мою, – это все, что я разглядел. Позвонил Яне.
– Все работаешь? – удивился я.
– Угу, а ты все болеешь? – точно так же спросила она меня.
– Нет, уже нет, сегодня вот с Шефом довелось пообщаться…
– А почему ко мне не заглянул? – обиженно поинтересовалась Яна.
Она была права – надо было заглянуть к ней в «шкаф» – так мы прозвали Янин кабинет. Мало того, что размером он – с душевую кабину, так туда еще и аппаратуры всякой битком набили. Поэтому работать экспертом по информационным системам у нас в Отделе могла бы только миниатюрная женщина – такая, как Яна. Мы подозревали, что Шеф взял ее на работу исключительно исходя из ее габаритов – все остальные претенденты и претендентки были покрупнее.
– Виноват – исправлюсь, – ответил я и попросил: – Яна, взгляни, пожалуйста, на ту запись, что я сейчас тебе перешлю. На ней есть один тип – он появляется сразу после тех двоих из Стратегического Планирования, про которых ты говорила, что они не только вместе бегают по вечерам, но и…
– Поняла, поняла… – Яна догадалась, о ком я говорю. – Хорошо, присылай скорее, а то я уже домой собралась.
– Кто тебя там ждет? – полез я не в свое дело, о чем мне тут же напомнили:
– Не твое дело!
– Согласен, все, высылаю… – ответил я и отправил ей видеозапись.
Не прошло и десяти минут, как Яна снова появилась на моем экране.
– Что, уже? – не поверил я.
– Фед, ты давно у врача был? – настороженно спросила Яна, в голосе – ни тени иронии.
– Ты о чем? – Я мысленно готовил себя к худшему, но Янин ответ стал для меня полнейшей неожиданностью:
– О чем я?! Ну ты даешь… ложился – себя уже не узнаешь!
– Бред! Не может быть! – воскликнул я. Татьяна выглянула из соседней комнаты:
– Где бред?
– Нигде! – прорычал я. – Это я не тебе, – сказал я изумленной Яне. – Не может такого быть!
– Почему? Тебя кто-то снял… – Яна быстро нашла наиболее очевидное объяснение.
– Так это же я сам снимал!
– Как это? – не поверила Яна.
– Как-как, визор на затылке у меня был – вот как! – психанул я.
– Погоди, успокойся. Всему. этому должно быть какое-то разумное объяснение. – Судя по ее голосу, как раз разумного-то объяснения у нее и не было.
– Может, отражение? – предположил я. Яна взглянула мимо меня – на другой экран.
– Нет, не отражение. Ты извини, конечно, я давно хотела тебе сказать, но как-то не решалась… У тебя на куртке сзади, с правой стороны, небольшое пятно – как и на изображении.
– Голограмма? – выдвинул я чуть более фантастичную версию. Следующей своей версии я испугался еще больше – гномы умеют превращаться в кого угодно – в Номуру, Джонса, меня и, не дай бог, в Шефа!
– Голограммы следов на гравии не оставляют, – возразила Яна, внимательно взглянув на запись.
– Ладно, – сказал я, после минуты напряженных размышлений, – кажется, я понял, в чем дело.
– И в чем же.
– Как-нибудь потом. . Спасибо, увидимся. – Я быстро распрощался с заинтригованной до крайности Ямой.
За ужином я рассказал Татьяне о намечающейся поездке на Оркус.
– Я поеду с тобой, – заявила мне она, еще как следует не дослушав, – давно пора взять отпуск. Мне, в отличие от тебя, Оркус нравится – и по работе и вообще…
– Ты не понимаешь, я же не просто так туда еду, а по делу.
– Да ты все время – по делу, можем мы хоть раз в жизни куда-нибудь вместе съездить. И потом, какие там у тебя дела? Этого Абметова повидать? Ну повидаешь – я ж мешать не буду. И не волнуйся, мне тоже будет о чем с ним поговорить.
– Это о чем же?
– А ты о чем?
– Тебе это еще рано знать.
– Ах так! Ладненько – будь по-твоему. Кстати, Йохан меня звал на симпозиум по планетарной археологии, и не на какой-нибудь дурацкий Оркус, а на Землю. Еще не поздно согласиться. Я-то думала, ты после болезни возьмешь отпуск, слетаем куда-нибудь вместе…
И Татьяна приготовилась хныкать. Да и мне самому было совестно. Я решил взять тайм-аут.
– Ну хорошо, я подумаю, – пообещал я, – а что, Йохан без тебя никак не может?
– Может – он сегодня днем улетел. И сказал, чтобы я его догоняла.
– А когда симпозиум?
– Через две недели.
– Чего же он тогда тебя не дождался?
– Он и не должен был дожидаться. Йохан – в оргкомитете, и ему положено там быть раньше остальных. Знаешь, ты как хочешь, но я начинаю собирать вещи! – заявила она.
Татьяна не на шутку обиделась. Она наморщила нос и приготовилась хныкать. Когда она хнычет, то становится похожей на маленького грустного ежика – и ей об этом хорошо известно.
– Ладно, ежик, не плачь. – Я погладил ее по голове и поцеловал в покрасневший носик. – Придумаем что-нибудь, я обещаю.
Нужно было ее как-то отвлечь.
– Ты вчера мне про японских бабочек начала рассказывать, да уснула. Расскажи мне о них, ну пожалуйста, – попросил я ее.
– Что-то я не помню такого… ты меня ни с кем не путаешь? Когда это я тебе про бабочек рассказывала?
– Ты уже засыпала; и когда я спросил, у кого бывают бабочки, ты пробормотала что-то там про японцев.
– А, ну да… На самом деле бабочки у кого угодно бывают.
– Давай для начала остановимся на японцах.
– Ну хорошо, японцы так японцы. Ничего особенного я тебе рассказать не могу, помню только, что бабочка у них – это символ легкомыслия, брака и семейного счастья…
– Отличный набор, – восхитился я, – и главное – очень последовательный.
– Нет, стоп, я, кажется, перепутала – это у китайцев – легкомыслие, а у японцев – любовь и брак. Или нет… – она задумалась, – наверное, так: одна бабочка – это ветреность и легкомыслие, а пара – это брак, семья и все такое. Давай сейчас глянем…
И она полезла в библиотеку.
– Ты что ищешь? – спросил я.
– Японские трехстишия, хокку, там про бабочек непременно должно быть… Во, смотри, Кобаяси Исса написал…
Я посмотрел:
Порхают бабочки.
Я же по миру влачусь,
Словно пыль по дороге.
– Ясно? – спросила Татьяна.
– А что тут непонятного? Стой, вот на этот дай взглянуть. – Я не дал ей закрыть страницу.
Трепещет бабочка,
Ей больше не взлететь.
Оторвано крыло.
Подписано: Тамака Тоники.
– Хм, любопытная идея, – похвалил я, имея в виду связь со злополучным трехкрылым треугольником. Бескрылое легкомыслие – звучит не слишком осмысленно и не похоже, чтобы знак на груди у Номуры означал именно это.
– Бабочки и пыль – возрождение и смерть, вечные темы, – последовало объяснение для тупых. Я продолжал рассматривать текст, как вдруг вместо него появилась довольная Марго – компьютер решил, что Марго для нас важнее.
– Вы чего так уставились? – удивилась она.
– На твоем месте только что были стихи, – с укоризной в голосе объяснила Татьяна.
– На каком таком моем месте? А-а-а, на экране, что ли? Ну извините… Не поздновато ли для стихов? – И она хихикнула.
– Для стихов никогда не поздно, – отрезал я.
– Про что хоть стихи?
– Про бабочек, – ответили мы хором.
– Ну вы даете… почитайте и мне, что ли, – попросила она.
Татьяна уполовинила Марго – так, чтобы стал виден текст.
– Марго, ты не возражаешь, если мы тебе правое ухо подрежем? – прокомментировал я Татьянины действия.
– Режьте, оно все равно великовато – не то что левое, – разрешила она. Татьяна зачитала ей про бескрылую бабочку.
– Тоскливые стихи вы читаете… – пошмыгав носом, отозвалась Марго, – и зачем кошке такой трофей.
Никакой тайны из бабочек у меня не получилось, и я спросил ее напрямик:
– Марго, расскажи нам какую-нибудь историю про трехкрылую бабочку. Только не спрашивай зачем. Марго задумалась минуты на две, а потом выдала:
– Я где-то читала, но уже не помню где… Была такая история, произошла она давным-давно и к тому же на Земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46