— И к твоим зайду. Беги занимайся своей революцией.
Я ничего не успеваю ответить, только чувствую легкий поцелуй на своей щеке, а в следующую секунду она уже удаляется в сторону дома. Вот и пойми ее теперь. Кто же из нас старше на самом деле?
Дым от сигареты не спеша поднимается к потолку и клубится вокруг лампочки. Я некоторое время наблюдаю за ним, а потом делаю еще одну глубокую затяжку и выпускаю густую струю дыма туда же — к потолку, чтобы еще больше увеличить там его скопление. Вечереет, а мы все еще ничего не придумали. Хочется бросить ко всем чертям игры в революцию и отдохнуть. Я понимаю, что мне не дадут этого сделать, но дурацкое желание продолжает теплиться где-то на краю сознания.
Когда мы с Ленусом добрались до штаба, я был полон энтузиазма: сейчас в два счета «порешаем» все и с чувством выполненного долга отправимся по домам. Как бы не так! Во-первых, выяснилось, что связи со столичной организацией нет. Совсем нет. Конечно, речь может идти о тривиальной безалаберности Ромуса, но мне в это очень слабо верится. Получается, что дегенеративные прокламации писать у него здорово выходит, а наладить связь нет? Вывод только один — перекрыли кислород. В принципе ничего страшного. Ромусу будет очень даже полезно некоторое время пообщаться с ребятами из СБ. Мозги ему вправят, чтобы головой думал. Но, странное дело, от этих размышлений легче не становится. Во-вторых, отсутствует связь и с другими региональными организациями. Получается, что я единственный, кто еще не арестован. Чушь какая-то. Не могли же у всех командиров подразделений мозги отказать в одночасье? А получается, что могли. Черт! Мне нужно время! Мне, дьявол его побери, нужно несколько месяцев. Мне нужны помещения. Мне жизненно необходимо смонтировать тренажеры. А что теперь прикажете делать?
— Прекрати дымить. — Ленус глухо перхает и смотрит на меня почти с ненавистью.
— Да пошел ты! — беззлобно, лишь бы что-нибудь сказать в ответ, бросаю я. — Здоровеньким умереть хочешь?
— Сам иди! Тут дышать уже нечем!
Чувствую, что нечем. И во рту уже давно горько от табачного дыма. Все я прекрасно понимаю. Понимаю… А что, собственно, я понимаю? Детский сад какой-то! В революцию играющийся. А первая же встряска за ухо — и уже непонятно, что мне делать. Ведь все шло нормально. Я бы даже сказал — просто идеально! И вот так облажаться. Постыдно, господин главнокомандующий повстанческой армии, крайне постыдно.
Вся моя беда в том, что я слушаю всяких уродов: сначала старого козла Альтуса, потом засранца Ленуса… И что в результате выходит? Не знаю я, что выходит! На самом деле не знаю! Единственная надежда, которая все еще теплится где-то на самом краю сознания, что какой-то эффект даст мое утреннее выступление перед прессой. Слабая надежда, надо сказать. Что помешает Президенту объявить меня лгуном? Да ровным счетом ничего! Ему это даже очень удобно. Готовят эти сопляки переворот или не готовят — разницы никакой. Но лучше перестраховаться и разогнать их ко всем чертям. Демократия демократией, но своя рубашка, как говорится, ближе к телу. К своему, надо полагать, телу.
— Ладно. — Ленус явно ничего не понимает. — Какого лешего мы тут штаны просиживаем?
Тебе, дорогой Ленус, это так интересно? Мне, честно говоря, тоже. Ну, кривая вывезет!
— Видишь, ли, уважаемый мой коллега. — Я делаю еще одну затяжку, от дыма уже тошнит. — Находимся мы здесь по ряду причин. Первое — один альтернативно одаренный засранец не соизволил озаботиться запасным каналом связи, и я просто вынужден находиться здесь на случай появления курьера из Столицы. Второе — так как ситуация абсолютно патовая и арестовать нас могут в любой момент, то я не желаю, чтобы это мероприятие произошло при моих приемных родителях. И, наконец, третье…
— Слушай, Магнус, — вдруг оживляется Ленус, — я все это понимаю, но так мы ничего не высидим. Не обижайся, но ты несешь откровенную чушь! Не расстраивайся — мне тоже ничего не лезет в голову. Давай хоть телевизор включим.
А это мысль. Ленус, сам того не зная, подал мне идею. Отвлечься надо.
— Телевизор — это можно. — Я нашариваю на столе пульт и нажимаю на кнопку. Из динамиков телевизора тут же начинает истошно орать какая-то девица с перепаленными перекисью водорода волосами.
— Весело, правда? — с надеждой в голосе спрашивает Ленус.
— Обхохочешься, — рявкаю я. — Давай-ка мы с тобой…
Договорить мне не дали. Певичка куда-то исчезла, и появилась заставка Первого государственного канала. Очень интересно! Технические неполадки? Может быть, но в такие совпадения я не верю.
— Экстренный выпуск новостей! — Диктор буквально выкрикнула эту фразу. — В Столице народные волнения. Наши камеры установлены на Центральной площади. Тысячи людей вышли на несанкционированный митинг протеста. Власти пока ничего не предпринимают. А сейчас на связи наш специальный корреспондент…
— Вот оно, Магнус! — Глаза у Ленуса заблестели.
— Что — оно? — Я в некотором замешательстве.
— Не мешай слушать! — Ленус нетерпеливо отмахивается от меня и вперивает взгляд в экран.
— …недопустимая ситуация! Мы собрались здесь, чтобы помочь детям, которых незаконно арестовали работники Службы Безопасности по сфабрикованным этой же службой обвинениям…
Просто праздник какой-то! Идиоты полезли защищать засранцев! Обожаю людей с обостренным чувством справедливости! Во всяком случае — сегодня.
— И что это? — подаю я голос.
— Понятия не имею, но звучит хорошо. — Ленус удовлетворенно потирает руки.
— …это с рук не сойдет! Уже сейчас вся мировая общественность…
Мировая общественность? Вся? А вот это уже действительно весело! Значит, вся мировая общественность бросилась меня защищать. Какой я, однако, ценный для мировой общественности человек, оказывается. И кто бы мог подумать?
— …уже собираем подписи под петицией Президенту…
Праздник души и именины сердца! Подписи они собирают… Под петицией… Вот же уроды! Какие, блин, на фиг, подписи? Им не совсем понятно, что я собираюсь сделать? Точнее, что МЫ собираемся сделать? Выходит, что непонятно. Парадокс! Я собираюсь загнать эту страну в очередную революцию, а меня, вместо того чтобы утопить как котенка, услужливо выволакивают за шкирку из воды. И, похоже, выволокут.
— Ленус, сукин сын! Твоя работа?
— Ты совсем с ума сошел? — На лице у Ленуса отображается явное замешательство. — Каким образом бы я это провернул?
— Жаль, — совершенно искренне говорю я. — А выглядит эффектно. И стиль твой.
— Стиль действительно мой, — легко соглашается мой' товарищ по оружию. — А вот исполнение не мое. К сожалению.
— Тогда кто? — продолжаю я изводить Ленуса вопросами.
— Понятия не имею! — С лица Ленуса сейчас можно писать картину под названием «Сама Честность». Именно так: оба слова с большой буквы.
— Слушай, мне как-то все равно, кто это делает, но у нас появился шанс! — рявкаю я. — Давай-ка сюда своих карманных журналистов.
Карманных журналистов звать не потребовалось. Сами явились. И очень быстро. Пока Ленус возился с телефоном, в дверь постучали. Так как мой соратник был занят, открывать пошел я.
Открыл — и чуть не ослеп. Вспышки фотоаппаратов и прожекторы камер устроили ясный день из зарождающейся ночи. Мне даже выступать толком не пришлось — им нужен был я в состоянии, заморенном проклятыми варварами из СБ. Заморили меня, конечно, не там, но вид я, судя по восторженной реакции прессы, имел именно такой, какой им был нужен. Да я и не возражал. Смысла никакого: все равно не услышат.
Минут через пять шум пошел на убыль и появилась возможность услышать конкретные вопросы. Я про себя злорадно улыбнулся и приступил…
— Силен ты чушь нести! — Ленус смотрит на меня с искренним восхищением.
— А ты думал, что только ты это умеешь? — поддразниваю я приятеля. — Вынужден тебя разочаровать: и у меня, как видишь, тоже неплохо получается.
Ленус только улыбается в ответ и потягивается с видом довольного и сытого кота, которому только что посчастливилось умять литр сметаны. Честно говоря, у меня вид скорее всего точно такой же. И есть от чего. Я не совсем понимаю как, но мы спасены. «Добрый дядя», о котором я думал, на секундочку обнаружил свое присутствие. На одну маленькую такую секундочку, но обнаружил! Значит, «добрый дядя» существует и это не порождение моей паранойи. Уже хорошо. Правда, это нам ни черта не дает: я даже представить себе не могу, кто это может быть. Методом исключения можно сказать, что это не СБ. На них сейчас посыпятся все шишки. И не Президент тоже. Ему-то какой смысл? Может, полиция? Тоже нет. Полиция у нас обладает такой властью, что большего уже и желать нельзя. Но кто же тогда? Опять по кругу иду. И ничего умнее масонской ложи в голову не приходит…
А ведь ты, друг Магнус, просто обрадовался, что тебя кто-то опять ведет за ручку! Ведь перед этим ты был свято уверен, что сам такой умный. До того был уверен, что даже испугался. И сильно, надо признать, испугался, А теперь опять все хорошо: есть кто-то, кто в трудную минуту вытянет из дерьма…
Можно на это посмотреть и с другой стороны — крепкий тыл является залогом успехов на фронте. Только все это гнилые отмазки! Нравится тебе быть марионеткой. Нравится… А вот хрен! Как раз наоборот — абсолютно не нравится! Но приходится. Опять…
Тут еще один немаловажный вопрос присутствует: а если это сработал какой-то запасной вариант того же Ромуса? Я его, конечно, терпеть не могу, но в наличии мозгов ему отказать нельзя… Можно. Особенно после идиотской прокламации.
Существует еще и хитрая скотина Ленус. Мало ли что он мне говорил? Его исполнение, не его исполнение. Как говаривал мой первый батальонный: «Птицу видно по помету». А тут помет такой, что и приглядываться не надо.
Приглядываться, конечно, может, и не надо, но что мне со всем этим делать? А Ленус молодец. Далеко пойдет… если я не остановлю. Мне, чего греха таить, такая лонжа нравится. Однако начальство положено ставить в известность. А зачем, собственно? У начальства эйфория. Начальство мелет глупости по поводу смены имени. Какой смысл такое начальство о чем-нибудь уведомлять? Тем более о подготовке к возможным неприятностям? Оно же (в смысле — начальство) может и в ухо дать. И дать, заметьте, очень сильно. Чтобы не омрачал радостного настроения, да еще и в тот светлый момент, когда начальство изволит пребывать в состоянии вышеозначенной эйфории. А позже уже и признаваться как-то неудобно: то же самое начальство что-нибудь плохое подумать может. Например, что хитроумный Ленус, который так все замечательно предусмотрел, тривиально своего дорогого командующего подсиживает. Чтобы понять, что будет дальше — большого ума не надо. Так что я на месте Ленуса, будь это даже его заслуга, молчал бы в тряпочку. Чем он и занимается.
— Ленус, — подаю я голос, — а если бы это делал ты, как бы ты это все организовывал?
Вопросец, согласен, подленький. Но мне очень хочется видеть, как эта хитрая крыса будет выкручиваться.
— А я думал заняться чем-то подобным. — По лицу Ленуса видно, что у него нет абсолютно никакого желания об этом говорить. — Но позже. Недели через две. Может — через три.
— Не увиливай! — рявкаю я. — Не слышу ответа на свой вопрос!
— Да примерно так же — купил бы толпу уродов, которые бы устроили в Столице что-то подобное, и купил бы еще парочку десятков журналистов… Магнус! Неужели ты думаешь, что это моя работа?
— Я ничего не думаю, — недовольно бурчу в ответ. — Мне хочется понять, кто нас вытянул.
— Мне тоже! — Взгляд у Ленуса совершенно искренний. — Я так планировал, что гонять нас начнут где-то через месяц. Вот к тому моменту все и должно быть подготовлено. Ты же меня знаешь: я не пророк и даже в ночном кошмаре не мог себе представить эту идиотскую прокламацию! Она мне все карты спутала. Я уже думал, что вот тут нам писец и настал.
— Ты не одинок, — совершенно искренне говорю я. — Меня посетили сходные мысли.
— А теперь ты, Магнус, честно ответь мне: это точно не твоя работа?
— Гарантирую, что не моя.
В комнате повисло молчание. Мы не доверяем друг другу. И правильно делаем. Вопрос в другом — насколько сильно можно друг другу не доверять и при этом продолжать заниматься революцией?
— Знаешь, — задумчиво произносит Ленус, — если бы не то, что я видел и слышал, я бы подумал, что это Альтус…
Ни хрена себе! Так у кого из нас паранойя? У меня или у Ленуса?
— Ты бредишь! — решительно говорю я. — Старый козел вышиб себе мозги из пистолета…
— А мы с тобой погибли при взрыве, — парирует Ленус.
— Есть небольшая разница — наших тел так и не нашли, а вот тело старого козла Альтуса очень даже нашли. Как это в детских картинках-загадках было? Найди десять различий?
— Да, ты прав. Идея действительно бредовая.
— Не расстраивайся. — Я невесело улыбаюсь. — Меня посещали идеи и более интересные.
— Например? — оживляется Ленус.
— Э нет! — Я непроизвольно улыбаюсь. — Ты меня в дурку сдашь, если я тебе о них расскажу.
— Ладно, как хочешь, — соглашается Ленус. — Пойдем по домам. Завтра день тоже будет длинный.
Приемные родители встретили меня как-то угрюмо. И что самое мерзкое, молча. Не страшно. Переживу. Я такое пережил, что молчаливый бойкот приемных родителей по сравнению с этим детским лепетом на лужайке покажется. Не хотите разговаривать? И не надо! Мне же проще.
За столом все то же самое. Молчат и ждут, пока я поем. Плевать я на это хотел! Нашли, чем пугать. Даже смешно… А может, и не смешно? Может, грустно? За последние несколько месяцев мы отдалились друг от друга на очень большое расстояние. Как-то незаметно отдалились. Чем они это заслужили? Да ничем! И хватит нюни распускать! При чем тут их заслуги? Я же с самого начала знал, что так и будет. Они просто давали мне защиту. На время. Я должен был отсидеться, зализать раны, которые на мне жизнь всегда оставляла довольно щедро, а потом опять бросаться на кого-то с кулаками. Так что здесь все в полном порядке… Почему же тогда так противно на душе? Из-за этого самого «порядка»? Вынужден признаться, что я так и не научился пользоваться людьми. Точнее, пользоваться-то я научился, а вот попользоваться и вышвырнуть на помойку — не научился. И, наверное, никогда не научусь. А зря, между прочим. Человек, который не стеснен рамками морали, живет на порядок спокойнее, чем тот, кто в эти рамки себя загоняет. Другое дело, что я таких людей и людьми не считаю. Но это уже мои проблемы. И этих людей, если они мне умудряются каким-то образом перебежать дорогу.
Я лежу на кровати, уставившись в потолок, а сон никак не хочет приходить. Что-то когда-то я читал про какие-то психомоторные реакции… А может, и не про психомоторные? Уже не помню. Да и какая разница? Мне сейчас просто нужно полежать и ни о чем не думать. Тогда сон тихо подкрадется и примет меня в свои объятия. И каким же образом можно ни о чем не думать? День был такой, что не думать возможности нету никакой!
Хорошо все-таки, что приемные родители меня бойкотируют. А если бы кинулись сюсюкаться? Или расспрашивать?
Я ведь даже не знаю, что им говорить. На самом деле не знаю. Не говорить же правду? Так людей и до самоубийства довести можно. Нехорошо. Хорошо же будет, когда выяснится, что маленький Санис оказался скотиной неблагодарной и покинул родительский дом, чтобы сделать революцию. И после того, как он этот дом покинул, никакой связи с приемными родителями не поддерживал. Вот такое, стало быть, дерьмо и вырастили. Мне от таких рассуждений не легче, но будет легче им. Потом. Когда-нибудь потом… Успокаиваю я себя. Зачем? Существует такая штука, совестью зовут. Вот она у меня и проснулась. А сейчас время неподходящее, и я ее пытаюсь усыпить. Вот такие пирожки с котятами: их ешь, а они мяукают… Да, а шуточки стали еще глупее, чем были раньше. Теперь уже точно командовать армией можно. Известно, что чем командир тупее — тем лучше. Еще и пословица очаровательная была: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона! Только не одубел я еще настолько, чтобы вот так взять и заснуть после тяжелого дня. И приходится себя прибауточками развлекать да совесть усыплять. Интересное занятие, ничего не скажешь.
Я ненавижу утро! И всегда ненавидел! И буду ненавидеть! Утро. Какая гадость! Нужно вставать и смотреть людям в глаза. А потом куда-то идти, что-то говорить, производить какие-то действия. Одним словом — утро. А утро я ненавижу. Впрочем, я повторяюсь. И ведь ясно же почему: понятия не имею, как смотреть в глаза приемным родителям, Как смотреть в глаза репортерам и беззастенчиво врать — я знаю. Как посылать на смерть людей — тоже. А тут… Входная дверь хлопнула, и раздался щелчок замка. Один, а потом второй. В квартире стало тихо. Можно еще поспать, но лучше не нужно.
Вскакиваю, потягиваюсь и, звонко шлепая босыми пятками по полу, иду на кухню. Завтрак ждет меня на плите, накрытый полотенцем (чтобы не остыл).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Я ничего не успеваю ответить, только чувствую легкий поцелуй на своей щеке, а в следующую секунду она уже удаляется в сторону дома. Вот и пойми ее теперь. Кто же из нас старше на самом деле?
Дым от сигареты не спеша поднимается к потолку и клубится вокруг лампочки. Я некоторое время наблюдаю за ним, а потом делаю еще одну глубокую затяжку и выпускаю густую струю дыма туда же — к потолку, чтобы еще больше увеличить там его скопление. Вечереет, а мы все еще ничего не придумали. Хочется бросить ко всем чертям игры в революцию и отдохнуть. Я понимаю, что мне не дадут этого сделать, но дурацкое желание продолжает теплиться где-то на краю сознания.
Когда мы с Ленусом добрались до штаба, я был полон энтузиазма: сейчас в два счета «порешаем» все и с чувством выполненного долга отправимся по домам. Как бы не так! Во-первых, выяснилось, что связи со столичной организацией нет. Совсем нет. Конечно, речь может идти о тривиальной безалаберности Ромуса, но мне в это очень слабо верится. Получается, что дегенеративные прокламации писать у него здорово выходит, а наладить связь нет? Вывод только один — перекрыли кислород. В принципе ничего страшного. Ромусу будет очень даже полезно некоторое время пообщаться с ребятами из СБ. Мозги ему вправят, чтобы головой думал. Но, странное дело, от этих размышлений легче не становится. Во-вторых, отсутствует связь и с другими региональными организациями. Получается, что я единственный, кто еще не арестован. Чушь какая-то. Не могли же у всех командиров подразделений мозги отказать в одночасье? А получается, что могли. Черт! Мне нужно время! Мне, дьявол его побери, нужно несколько месяцев. Мне нужны помещения. Мне жизненно необходимо смонтировать тренажеры. А что теперь прикажете делать?
— Прекрати дымить. — Ленус глухо перхает и смотрит на меня почти с ненавистью.
— Да пошел ты! — беззлобно, лишь бы что-нибудь сказать в ответ, бросаю я. — Здоровеньким умереть хочешь?
— Сам иди! Тут дышать уже нечем!
Чувствую, что нечем. И во рту уже давно горько от табачного дыма. Все я прекрасно понимаю. Понимаю… А что, собственно, я понимаю? Детский сад какой-то! В революцию играющийся. А первая же встряска за ухо — и уже непонятно, что мне делать. Ведь все шло нормально. Я бы даже сказал — просто идеально! И вот так облажаться. Постыдно, господин главнокомандующий повстанческой армии, крайне постыдно.
Вся моя беда в том, что я слушаю всяких уродов: сначала старого козла Альтуса, потом засранца Ленуса… И что в результате выходит? Не знаю я, что выходит! На самом деле не знаю! Единственная надежда, которая все еще теплится где-то на самом краю сознания, что какой-то эффект даст мое утреннее выступление перед прессой. Слабая надежда, надо сказать. Что помешает Президенту объявить меня лгуном? Да ровным счетом ничего! Ему это даже очень удобно. Готовят эти сопляки переворот или не готовят — разницы никакой. Но лучше перестраховаться и разогнать их ко всем чертям. Демократия демократией, но своя рубашка, как говорится, ближе к телу. К своему, надо полагать, телу.
— Ладно. — Ленус явно ничего не понимает. — Какого лешего мы тут штаны просиживаем?
Тебе, дорогой Ленус, это так интересно? Мне, честно говоря, тоже. Ну, кривая вывезет!
— Видишь, ли, уважаемый мой коллега. — Я делаю еще одну затяжку, от дыма уже тошнит. — Находимся мы здесь по ряду причин. Первое — один альтернативно одаренный засранец не соизволил озаботиться запасным каналом связи, и я просто вынужден находиться здесь на случай появления курьера из Столицы. Второе — так как ситуация абсолютно патовая и арестовать нас могут в любой момент, то я не желаю, чтобы это мероприятие произошло при моих приемных родителях. И, наконец, третье…
— Слушай, Магнус, — вдруг оживляется Ленус, — я все это понимаю, но так мы ничего не высидим. Не обижайся, но ты несешь откровенную чушь! Не расстраивайся — мне тоже ничего не лезет в голову. Давай хоть телевизор включим.
А это мысль. Ленус, сам того не зная, подал мне идею. Отвлечься надо.
— Телевизор — это можно. — Я нашариваю на столе пульт и нажимаю на кнопку. Из динамиков телевизора тут же начинает истошно орать какая-то девица с перепаленными перекисью водорода волосами.
— Весело, правда? — с надеждой в голосе спрашивает Ленус.
— Обхохочешься, — рявкаю я. — Давай-ка мы с тобой…
Договорить мне не дали. Певичка куда-то исчезла, и появилась заставка Первого государственного канала. Очень интересно! Технические неполадки? Может быть, но в такие совпадения я не верю.
— Экстренный выпуск новостей! — Диктор буквально выкрикнула эту фразу. — В Столице народные волнения. Наши камеры установлены на Центральной площади. Тысячи людей вышли на несанкционированный митинг протеста. Власти пока ничего не предпринимают. А сейчас на связи наш специальный корреспондент…
— Вот оно, Магнус! — Глаза у Ленуса заблестели.
— Что — оно? — Я в некотором замешательстве.
— Не мешай слушать! — Ленус нетерпеливо отмахивается от меня и вперивает взгляд в экран.
— …недопустимая ситуация! Мы собрались здесь, чтобы помочь детям, которых незаконно арестовали работники Службы Безопасности по сфабрикованным этой же службой обвинениям…
Просто праздник какой-то! Идиоты полезли защищать засранцев! Обожаю людей с обостренным чувством справедливости! Во всяком случае — сегодня.
— И что это? — подаю я голос.
— Понятия не имею, но звучит хорошо. — Ленус удовлетворенно потирает руки.
— …это с рук не сойдет! Уже сейчас вся мировая общественность…
Мировая общественность? Вся? А вот это уже действительно весело! Значит, вся мировая общественность бросилась меня защищать. Какой я, однако, ценный для мировой общественности человек, оказывается. И кто бы мог подумать?
— …уже собираем подписи под петицией Президенту…
Праздник души и именины сердца! Подписи они собирают… Под петицией… Вот же уроды! Какие, блин, на фиг, подписи? Им не совсем понятно, что я собираюсь сделать? Точнее, что МЫ собираемся сделать? Выходит, что непонятно. Парадокс! Я собираюсь загнать эту страну в очередную революцию, а меня, вместо того чтобы утопить как котенка, услужливо выволакивают за шкирку из воды. И, похоже, выволокут.
— Ленус, сукин сын! Твоя работа?
— Ты совсем с ума сошел? — На лице у Ленуса отображается явное замешательство. — Каким образом бы я это провернул?
— Жаль, — совершенно искренне говорю я. — А выглядит эффектно. И стиль твой.
— Стиль действительно мой, — легко соглашается мой' товарищ по оружию. — А вот исполнение не мое. К сожалению.
— Тогда кто? — продолжаю я изводить Ленуса вопросами.
— Понятия не имею! — С лица Ленуса сейчас можно писать картину под названием «Сама Честность». Именно так: оба слова с большой буквы.
— Слушай, мне как-то все равно, кто это делает, но у нас появился шанс! — рявкаю я. — Давай-ка сюда своих карманных журналистов.
Карманных журналистов звать не потребовалось. Сами явились. И очень быстро. Пока Ленус возился с телефоном, в дверь постучали. Так как мой соратник был занят, открывать пошел я.
Открыл — и чуть не ослеп. Вспышки фотоаппаратов и прожекторы камер устроили ясный день из зарождающейся ночи. Мне даже выступать толком не пришлось — им нужен был я в состоянии, заморенном проклятыми варварами из СБ. Заморили меня, конечно, не там, но вид я, судя по восторженной реакции прессы, имел именно такой, какой им был нужен. Да я и не возражал. Смысла никакого: все равно не услышат.
Минут через пять шум пошел на убыль и появилась возможность услышать конкретные вопросы. Я про себя злорадно улыбнулся и приступил…
— Силен ты чушь нести! — Ленус смотрит на меня с искренним восхищением.
— А ты думал, что только ты это умеешь? — поддразниваю я приятеля. — Вынужден тебя разочаровать: и у меня, как видишь, тоже неплохо получается.
Ленус только улыбается в ответ и потягивается с видом довольного и сытого кота, которому только что посчастливилось умять литр сметаны. Честно говоря, у меня вид скорее всего точно такой же. И есть от чего. Я не совсем понимаю как, но мы спасены. «Добрый дядя», о котором я думал, на секундочку обнаружил свое присутствие. На одну маленькую такую секундочку, но обнаружил! Значит, «добрый дядя» существует и это не порождение моей паранойи. Уже хорошо. Правда, это нам ни черта не дает: я даже представить себе не могу, кто это может быть. Методом исключения можно сказать, что это не СБ. На них сейчас посыпятся все шишки. И не Президент тоже. Ему-то какой смысл? Может, полиция? Тоже нет. Полиция у нас обладает такой властью, что большего уже и желать нельзя. Но кто же тогда? Опять по кругу иду. И ничего умнее масонской ложи в голову не приходит…
А ведь ты, друг Магнус, просто обрадовался, что тебя кто-то опять ведет за ручку! Ведь перед этим ты был свято уверен, что сам такой умный. До того был уверен, что даже испугался. И сильно, надо признать, испугался, А теперь опять все хорошо: есть кто-то, кто в трудную минуту вытянет из дерьма…
Можно на это посмотреть и с другой стороны — крепкий тыл является залогом успехов на фронте. Только все это гнилые отмазки! Нравится тебе быть марионеткой. Нравится… А вот хрен! Как раз наоборот — абсолютно не нравится! Но приходится. Опять…
Тут еще один немаловажный вопрос присутствует: а если это сработал какой-то запасной вариант того же Ромуса? Я его, конечно, терпеть не могу, но в наличии мозгов ему отказать нельзя… Можно. Особенно после идиотской прокламации.
Существует еще и хитрая скотина Ленус. Мало ли что он мне говорил? Его исполнение, не его исполнение. Как говаривал мой первый батальонный: «Птицу видно по помету». А тут помет такой, что и приглядываться не надо.
Приглядываться, конечно, может, и не надо, но что мне со всем этим делать? А Ленус молодец. Далеко пойдет… если я не остановлю. Мне, чего греха таить, такая лонжа нравится. Однако начальство положено ставить в известность. А зачем, собственно? У начальства эйфория. Начальство мелет глупости по поводу смены имени. Какой смысл такое начальство о чем-нибудь уведомлять? Тем более о подготовке к возможным неприятностям? Оно же (в смысле — начальство) может и в ухо дать. И дать, заметьте, очень сильно. Чтобы не омрачал радостного настроения, да еще и в тот светлый момент, когда начальство изволит пребывать в состоянии вышеозначенной эйфории. А позже уже и признаваться как-то неудобно: то же самое начальство что-нибудь плохое подумать может. Например, что хитроумный Ленус, который так все замечательно предусмотрел, тривиально своего дорогого командующего подсиживает. Чтобы понять, что будет дальше — большого ума не надо. Так что я на месте Ленуса, будь это даже его заслуга, молчал бы в тряпочку. Чем он и занимается.
— Ленус, — подаю я голос, — а если бы это делал ты, как бы ты это все организовывал?
Вопросец, согласен, подленький. Но мне очень хочется видеть, как эта хитрая крыса будет выкручиваться.
— А я думал заняться чем-то подобным. — По лицу Ленуса видно, что у него нет абсолютно никакого желания об этом говорить. — Но позже. Недели через две. Может — через три.
— Не увиливай! — рявкаю я. — Не слышу ответа на свой вопрос!
— Да примерно так же — купил бы толпу уродов, которые бы устроили в Столице что-то подобное, и купил бы еще парочку десятков журналистов… Магнус! Неужели ты думаешь, что это моя работа?
— Я ничего не думаю, — недовольно бурчу в ответ. — Мне хочется понять, кто нас вытянул.
— Мне тоже! — Взгляд у Ленуса совершенно искренний. — Я так планировал, что гонять нас начнут где-то через месяц. Вот к тому моменту все и должно быть подготовлено. Ты же меня знаешь: я не пророк и даже в ночном кошмаре не мог себе представить эту идиотскую прокламацию! Она мне все карты спутала. Я уже думал, что вот тут нам писец и настал.
— Ты не одинок, — совершенно искренне говорю я. — Меня посетили сходные мысли.
— А теперь ты, Магнус, честно ответь мне: это точно не твоя работа?
— Гарантирую, что не моя.
В комнате повисло молчание. Мы не доверяем друг другу. И правильно делаем. Вопрос в другом — насколько сильно можно друг другу не доверять и при этом продолжать заниматься революцией?
— Знаешь, — задумчиво произносит Ленус, — если бы не то, что я видел и слышал, я бы подумал, что это Альтус…
Ни хрена себе! Так у кого из нас паранойя? У меня или у Ленуса?
— Ты бредишь! — решительно говорю я. — Старый козел вышиб себе мозги из пистолета…
— А мы с тобой погибли при взрыве, — парирует Ленус.
— Есть небольшая разница — наших тел так и не нашли, а вот тело старого козла Альтуса очень даже нашли. Как это в детских картинках-загадках было? Найди десять различий?
— Да, ты прав. Идея действительно бредовая.
— Не расстраивайся. — Я невесело улыбаюсь. — Меня посещали идеи и более интересные.
— Например? — оживляется Ленус.
— Э нет! — Я непроизвольно улыбаюсь. — Ты меня в дурку сдашь, если я тебе о них расскажу.
— Ладно, как хочешь, — соглашается Ленус. — Пойдем по домам. Завтра день тоже будет длинный.
Приемные родители встретили меня как-то угрюмо. И что самое мерзкое, молча. Не страшно. Переживу. Я такое пережил, что молчаливый бойкот приемных родителей по сравнению с этим детским лепетом на лужайке покажется. Не хотите разговаривать? И не надо! Мне же проще.
За столом все то же самое. Молчат и ждут, пока я поем. Плевать я на это хотел! Нашли, чем пугать. Даже смешно… А может, и не смешно? Может, грустно? За последние несколько месяцев мы отдалились друг от друга на очень большое расстояние. Как-то незаметно отдалились. Чем они это заслужили? Да ничем! И хватит нюни распускать! При чем тут их заслуги? Я же с самого начала знал, что так и будет. Они просто давали мне защиту. На время. Я должен был отсидеться, зализать раны, которые на мне жизнь всегда оставляла довольно щедро, а потом опять бросаться на кого-то с кулаками. Так что здесь все в полном порядке… Почему же тогда так противно на душе? Из-за этого самого «порядка»? Вынужден признаться, что я так и не научился пользоваться людьми. Точнее, пользоваться-то я научился, а вот попользоваться и вышвырнуть на помойку — не научился. И, наверное, никогда не научусь. А зря, между прочим. Человек, который не стеснен рамками морали, живет на порядок спокойнее, чем тот, кто в эти рамки себя загоняет. Другое дело, что я таких людей и людьми не считаю. Но это уже мои проблемы. И этих людей, если они мне умудряются каким-то образом перебежать дорогу.
Я лежу на кровати, уставившись в потолок, а сон никак не хочет приходить. Что-то когда-то я читал про какие-то психомоторные реакции… А может, и не про психомоторные? Уже не помню. Да и какая разница? Мне сейчас просто нужно полежать и ни о чем не думать. Тогда сон тихо подкрадется и примет меня в свои объятия. И каким же образом можно ни о чем не думать? День был такой, что не думать возможности нету никакой!
Хорошо все-таки, что приемные родители меня бойкотируют. А если бы кинулись сюсюкаться? Или расспрашивать?
Я ведь даже не знаю, что им говорить. На самом деле не знаю. Не говорить же правду? Так людей и до самоубийства довести можно. Нехорошо. Хорошо же будет, когда выяснится, что маленький Санис оказался скотиной неблагодарной и покинул родительский дом, чтобы сделать революцию. И после того, как он этот дом покинул, никакой связи с приемными родителями не поддерживал. Вот такое, стало быть, дерьмо и вырастили. Мне от таких рассуждений не легче, но будет легче им. Потом. Когда-нибудь потом… Успокаиваю я себя. Зачем? Существует такая штука, совестью зовут. Вот она у меня и проснулась. А сейчас время неподходящее, и я ее пытаюсь усыпить. Вот такие пирожки с котятами: их ешь, а они мяукают… Да, а шуточки стали еще глупее, чем были раньше. Теперь уже точно командовать армией можно. Известно, что чем командир тупее — тем лучше. Еще и пословица очаровательная была: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона! Только не одубел я еще настолько, чтобы вот так взять и заснуть после тяжелого дня. И приходится себя прибауточками развлекать да совесть усыплять. Интересное занятие, ничего не скажешь.
Я ненавижу утро! И всегда ненавидел! И буду ненавидеть! Утро. Какая гадость! Нужно вставать и смотреть людям в глаза. А потом куда-то идти, что-то говорить, производить какие-то действия. Одним словом — утро. А утро я ненавижу. Впрочем, я повторяюсь. И ведь ясно же почему: понятия не имею, как смотреть в глаза приемным родителям, Как смотреть в глаза репортерам и беззастенчиво врать — я знаю. Как посылать на смерть людей — тоже. А тут… Входная дверь хлопнула, и раздался щелчок замка. Один, а потом второй. В квартире стало тихо. Можно еще поспать, но лучше не нужно.
Вскакиваю, потягиваюсь и, звонко шлепая босыми пятками по полу, иду на кухню. Завтрак ждет меня на плите, накрытый полотенцем (чтобы не остыл).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36