Дурак, которого подставили. Тогда почему по мне не попали? Промазавший спецназовец? Что-то я в такие фокусы слабо верю. Но с другой стороны: смысл стрелять в Пилуса? Он же «никто»… Или это я знаю, что он «никто», а для окружающих он — один из первых заместителей. Нет, что-то не вяжется. Ну заместитель, ну первый… Положим, не первый, а второй. Хорошо, это я знаю, что он второй. А кто-то мог подумать, что… Что подумать? Если это СБ, то они такой чуши подумать не могли. Я, конечно, очень высокого мнения о своих организаторских и конспиративных способностях, но не настолько же! Ладно, сейчас все выясним. Времени я дал падали достаточно.
— Ну, мразь! — слегка поддеваю его носком кроссовки. — Говорить будешь?
— Буду. — Еще один злобный взгляд из-под насупленных бровей. — Только при журналистах.
— Так не пойдет, — скептически кривлю губы. — Сначала здесь и все, что знаешь. А потом то же самое при журналистах. Соглашайся. Все лучше, чем подыхать.
Настороженно изучающий взгляд. После чего кивок головы — согласен. Ладно, послушаем…
— Господа! Я — Санис — руководитель городской молодежной организации «Страна без Президента». Мы сегодня шли на акцию протеста, но никак не думали, что по приказу нашего градоначальника по нам откроют огонь. Чтобы обезопасить себя от подобного развития событий, мы вынуждены были взять Администрацию под контроль. Там мы обнаружили очень неплохой арсенал. Кроме того, силами одного из наших подразделений задержан и обезврежен стрелок, открывший огонь с крыши соседнего здания. Сейчас он вам сам расскажет, по чьему приказу действовал, а потом мы с вами проведем небольшую экскурсию по зданию: посетим арсенал, комнаты отдыха и некоторые другие замечательные места городской Администрации, о наличии которых обыватели даже не догадывались.
Журналисты зашумели. Защелкали затворы фотоаппаратов. Я украдкой вздохнул и отступил от освещенного переносными прожекторами круга. Слишком много сегодня на меня навалилось. И еще больше навалится. Я сейчас должен очень хорошо подумать о том, как бы выбраться сухим из воды. За штурм здания Администрации, битие морды мэра и незаконное противоправительственное выступление по головке не гладят. А раз так, то надо придать этому действу хоть видимость законности. Пресса как раз для этого и нужна. Сюжеты в новостях мне сейчас только на руку. Они уже идут. В одной из комнат отдыха, больше напоминающей шикарный бордель, имеется телевизор. Я его, естественно, включил. Во всех местных новостях — ранение Пилуса. Какая-то мразь даже умудрилась заснять его крупным планом. И это нам на руку. Теперь еще пойдут репортажи из оружейной комнаты, а потом и исповедь киллера-неудачника… Имеем шанс выпутаться!
Кстати, о киллере. Вот и он. Морда разбита, руку баюкает, глаза бегают — самое оно! В яблочко, если можно так по отношению к нему сказать. Ну-с, послушаем.
— Я не киллер! — Глаза забегали еще больше. — Меня попросили припугнуть. Я не думал…
Остального уже просто не слышно: шквал вопросов. И такой, что никто из вопрошающих сам себя уже не слышит. Пора это грязное дело прекращать. Иначе можно превратить сознание этого барана в форменную кашу. Эх, нету здесь Ленуса! Вот кто бы сейчас был нужен. Уж он-то умеет обращаться с подобного рода публикой. Его же хлебом не корми — дай перед репортеришками покрасоваться. Но Ленус где-то далеко, значит, придется самому выкручиваться. Ну, приступим.
— Господа! — Эффект нулевой. Оглядываюсь. Ага! То, что надо — бронзовый колокол, подаренный мэру то ли мэром города-побратима, то ли главой какой-то делегации. Не важно. Подхожу к бронзовому уродцу и с силой бью по нему ножкой от стула (вот же мебели накрошили!). В холле воцаряется тишина.
— Господа, вопросы будут после окончания рассказа… Если вы не возражаете. А сейчас — пусть продолжает.
Недовольно зашипели, но притихли. Я кивнул покалеченному стрелку — можешь говорить, мол.
— Меня мэр попросил… когда стало видно, сколько их, — кивок в мою сторону, — мэр сказал, что если пуля свистнет над головой, то все разбегутся. Но я промахнулся! Я не хотел никого убивать! Я!..
Холл взорвался криками. Репортеры ломанулись вперед, как стадо баранов к воде. Ничего, пусть теперь, скотина, себя почувствует опущенным в полной мере. И мэр, между прочим, тоже. Кстати, а где он там у нас? Ишь ты как в угол вжался! Гадить научился, а отвечать не хочется? Ну, этот номер сегодня не пройдет! За шкирку ублюдка и пред ясны очи репортеров. Что-то блеять начал? Не страшно. Теперь мне пишущую братию затыкать не резон — мэр демагог опытный, может и отбрехаться. Сегодня этого допускать нельзя. Опасно такое допускать. Пусть сначала повертится ужом на сковородке, а потом уже будет оправдываться… Желательно — из тюремной камеры.
Меня кто-то осторожно тронул за локоть. Боязливо так. Оборачиваюсь — один из моих бойцов. Вроде бы даже личное мое подразделение. Черт! Все никак имена запомнить не могу.
— Что?
— Пилус, господин командор…
— Что Пилус? — не понимаю я.
— Он умер… В больнице… Так и не очнулся… Селезенка… Я не слушаю. Уже не слушаю. Парень продолжает что-то бормотать, но я грубо отталкиваю его и уже несусь к мэру. Хватаю ублюдка за грудки и с силой бью в пах. Он сгибается. Ребром ладони по загривку. Падает. Ногой по харе! По наглой, лощеной, откормленной харе! Еще! И еще!
Меня оттаскивают. Пробую вырваться, но держат крепко. Поворачиваю голову — Арнус.
— Не сходи с ума! — Во взгляде Арнуса буквально мольба,
— Пилус, — говорю я и судорожно сглатываю — к горлу внезапно подкатил ком. — Умер. Только что…
Меня отпускают. Уныло плетусь в угол разгромленного холла и сажусь прямо на пол. Щелкают затворы фотоаппаратов, мелькают блики от вспышек. Мне как-то все равно. Я не могу сказать, что Пилус был мне другом, но… Но в душе сразу делается как-то пусто и гулко. Сквозь пелену, спрятавшую меня от всего окружающего, слышу уверенный голос Арнуса, сообщающего журналистам о смерти нашего товарища. Очередной шквал шума — кого-то из наших оттаскивают от стрелка-неудачника.
Ко мне подходит кто-то из журналистов, что-то пытается спросить — я его не слышу. Как под водой — только какой-то шум в ушах. Проходит какое-то время (может, минута, а может, час — не знаю), и журналист разочарованно оставляет меня в покое. Я для него сейчас неинтересен. Ну и хер с ним! Мне плохо… Мне очень плохо. Ведь понимал же, что это должно рано или поздно произойти. Понимал, но прятался от этой мысли, как страус. Голову в песок. Боги, но почему так быстро? Ведь мы же только начали! Даже начать толком не успели, а тут… Мысли в голове путаются, и начинает тупо ныть затылок.
Четверо моих бойцов останавливаются рядом. Зачем? Кто-то из журналистов пытается опять приблизиться — его тут же отгоняют. Понятно — Арнус распорядился об охране. Это хорошо. Я сейчас не в состоянии за себя постоять.
Как сквозь вату слышу голос Арнуса, предлагающий господам журналистам осмотреть некоторые достопримечательности здания. Молодец парень, не растерялся. А я? Что меня так подкосило? Слишком много я в последнее время думаю. Слишком. Почему? Да потому, что должен все решать сам. Вообще все! Нет рядом старого козла Альтуса, который отдаст приказ и наметит генеральную линию, зато появилось очень много времени на размышления. Слишком много. Вот это меня и деморализовало.
Слабость. Распустил я себя. Нравственные копания, идеалы, моральный аспект проблемы… И вот результат — когда я нужен больше всего — меня просто нет. Я выключен. Выключен? Ну уж нет! Хрен вам всем!
Резко вскакиваю на ноги, киваю приставленной ко мне охране и устремляюсь на третий этаж: Арнус как раз должен привести журналистов к оружейке. Тут необходимы мои пояснения. Значит, они будут. Время раскисаний закончено.
В штабе оживление. Оживляж, как говорит Ромус. Оно и понятно — сегодня мы хороним нашего товарища, погибшего за… Тьфу, бля! Уже и сам себе заготовленными фразами шпарить начал. Прямо как на митинге. Вот дерьмо собачье! Так можно окончательно зарапортоваться.
Три дня назад, когда мы взяли Администрацию, я уже приготовился к тому, что нас разгонят. Еще бы: мэру морду набили, здание разгромили, да еще и на закуску все это журналистам показали. И не миновать бы нам неприятностей, если бы не смерть Пилуса. Теперь придется господину Президенту изображать из себя оскорбленную невинность: мэр, разумеется, прямого приказа из Столицы не получал, но ведь не сам же он придумал такую глупость?
А вообще — забавно. Если бы не было так мерзко. На следующий день после штурма является ко мне командир наших «беркутов». Уселся напротив меня, засопел, а потом и выдает: «Лучше бы я вас тогда остановил». Что мне было ему ответить? Конечно, Пилус сейчас бы был жив. И глушил бы со мной и Арнусом вино в нашем любимом детском садике. Или нет? Скорее всего, что нет. Сидели бы мы сейчас в городском управлении полиции. Причем не где-нибудь, а в «обезьяннике». Так что оно неизвестно, что лучше. В общем, так я ничего «беркуту» и не ответил. Посопел он еще немного, выматерился и ушел. Чего приходил?
Зато Столица нас вниманием одарила! Ни в сказке сказать, ни бульдозером убрать: ближе.к вечеру явилось какое-то чмо из тамошнего комитета по смещению нашего горячо любимого Президента и давай верещать: что это такое? на каком основании? Я ни хрена не понял, потому очень грубо попросил его заткнуться. Заткнулся. Я аж удивился. Ну раз человек такой покладистый оказался, то можно и спросить, в чем дело. Оказалось, что должен был я свою акцию согласовать с местными горе-борцами и со столичными. Вот еще! Да если бы я такую глупость сделал, то и акции никакой бы не было. А дальше совсем интересно пошло: я, оказывается, должен был в Столицу отправить полные списки своей организации. И не просто так, а с некоторыми данными: образование (вот же идиоты! о каком образовании у четырнадцатилетних детей спрашивать можно?), партийная принадлежность (это в четырнадцать лет, ну-ну), пол (надо бы с десяток «анкет» организовать с записью «пол средний»), размер обуви, одежды, головного убора. Вот тут я не выдержал. Это, говорю, зачем? А это, оказывается, чтобы нам смогли оперативно доставить форму. Интересно получается: сначала что-то пели о том, чтобы самим шить, а теперь получается, что прислать должны были. Разозлился я. Ну и высказался в том духе, что если бы мы кашу не заварили, то и этого козла бы сейчас передо мной не было, и форму мы бы ждали до посинения. Оно обиделось, но возражать не решилось.
Так или иначе, но форма начала поступать на следующий день. Вместе с до предела идиотскими «ценными указаниями». Стиль я узнал сразу: Ромус. Так, первый «засветился». Его казенщину не узнать невозможно. Подписано, понятное дело, каким-то собачьим именем, типа моего, но чьи уши из-за бумажки торчат — за версту видно.
Даже не знаю, радоваться мне или нет: конечно, приятно, что кто-то из наших уже при деле, но я бы, честно говоря, предпочел Ленуса. Ну или Репуса, на худой конец… Только вот такие фразы при нем говорить противопоказано: сразу осведомится, на чей худой конец. И что ему отвечать?
Мои детишки как про форму услышали, такой визг подняли, что хоть уши затыкай. А мне опять головная боль: куда ее прикажете складировать? В штабе — не протолкнуться, других помещений у нас нету. Ну не к уродам же из городского отделения «Движения» ее нести? Ведь мы ее потом до второго пришествия не увидим. Ладно, пришлось отдавать приказ об общем сборе на том же самом пустыре.
Приказ-то я отдал, а сам думаю — ведь не придут же! Вот тут я и просчитался. Не придут? Как бы не так! Прибежали! Запыхавшиеся, как бегуны-спринтеры, всклокоченные. И сразу же в очередь строиться. Ругань, кому-то по зубам дали… Кошмар, одним словом. Ну что у нас за страна такая? Даже дети, и те в очереди по привычке выстраиваются. Вмешиваться в это безобразие смысла никакого, вот я спокойно, пока дети толкались и выясняли, кто за кем стоял, собрал командиров подразделений, осведомился, а не жмут ли кому-нибудь из них нашивки. Когда услышал только отрицательные ответы, то выразил крайнее удивление по поводу того, что до сих пор не лицезрею эдакого идеально ровного строя. Подействовало. Минут пятнадцать ушло на разгон очереди и постановку народа в колонны, но потом над пустырем все-таки повисла тишина. Это уже лучше. А дальше все проще пареной репы: подбегает командир подразделения к Арнусу, вручает список. Арнус его читает и отдает приказы своим подопечным. Те быстренько из тюков, сваленных прямо на траве, выдергивают форму и обувь подходящих размеров, сваливают в одну кучу. Потом появляется тот же самый командир, но уже с командой переносчиков и забирает причитающееся его подразделению. Вот так это все и движется. Довольно бодро, кстати. Не прошло и двух часов, как все уже были одеты-обуты. Дальше началось самое паскудное — нашивки. Вот когда я остро пожалел, что арсенал из здания Администрации к рукам не прибрал! Ведь пальнул бы в воздух — и вся недолга. А так достали меня по полной схеме. Каждому ведь хочется покрасоваться в офицерском звании, а в четырнадцать лет… Договорились так: сначала нашивки получают командиры подразделений, потом подают мне списки своих старших офицеров, те подают списки младших офицеров и сержантского состава, а я уж обязуюсь все это оперативно рассмотреть и никого не оставить обиженным.
На чем мы и закончили. Разошлись все очень довольные. А я стал думать о похоронах Пилуса. С его родителями беседу проводил Арнус. Не знаю как, но уломал он их на то, чтобы из похорон рекламную акцию устроить. Я, конечно, понимаю, что скотство, но как иначе? Мне же политический капитал сейчас зарабатывать нужно, а не о морали рассуждать. Если скотина Ромус уже в Столице и занялся любимым делом — написанием идиотских инструкций, — то мне необходимо за спиной иметь очень мощную подпорку, чтобы поставить этого обалдуя на место.
* * *
Так это все и катилось. Катилось, катилось и прикатилось к сегодняшнему вечеру. Устроить похороны вечером — это вообще идиотизм, на мой взгляд. Но тут Арнус настоял. Причем так, что я аж опешил, когда его резоны выслушал. Опешил, но согласился. А ему только того и надо было: сразу же побежал распоряжения отдавать.
Странно вообще-то, но откуда-то деньги взялись. Потом и репортеришек позвали… Не совсем мне понятно, что происходит, но разговор с Арнусом по душам я решил отложить на после похорон — не до того сейчас.
Вот и сижу я как дурак за своим столом, тупо смотрю в стену и жду, когда мне надлежит выйти и возглавить процессию. Черт знает что! За кого, интересно, меня Арнус держит? Ну это, положим, я скоро узнаю. Но откуда такой гонор? Ведь мальчишка всю дорогу был абсолютно нормальный — по заборам лазил, девкам под юбки заглядывал (как и положено — жутко при этом краснея). А тут…
Размышления мои прервало деликатное покашливание. Поднимаю голову — вестовой.
—Что?
— Господин командор! Все уже собрались. Только вас ждут.
— Да, сейчас буду.
Вестовой исчезает за дверью, а я еще раз осматриваю себя с ног до головы в стареньком мутном зеркале и иду к людям. К своим людям, между прочим! Раскомандовался что-то Арнус в последнее время! Сегодня я ему и дам окорот. А если артачиться начнет… Был у Гитлера такой любимчик, Рэм звали. И позволил он себе лишнего. Один раз позволил. Закончилось это для него и его людей очень плохо. Так что Арнусу крайне недурственно было бы поприлежнее учить историю. Во избежание, так сказать…
Все уже собрались. И наши — в формах с еще не подожженными факелами. И родственники Пилуса. И журналистская братия тут как тут. Я окинул все это безобразие недобрым взглядом, поправил фуражку и решительно направился к родителям Пилуса.
— Примите мои искренние соболезнования.
Да, это не семь лет назад, когда я не знал, что делать. Теперь на мне форма, а значит, можно галантно щелкнуть каблуками. Хоть какая-то польза.
Мать Пилуса посмотрела на меня невидящим взглядом и прошептала еле слышное «спасибо». Зато папаша… Придурок попытался сказать речь на тему «Вот какого сына воспитали». Пришлось его прервать коротким «не сейчас». Только разглагольствований папаши мне здесь и не хватало! На кладбище успеет наговориться. Дегенерат.
Что-то меня все сегодня раздражает. Не к добру это. Ладно, может, я просто себе придумываю лишние хлопоты?
Отхожу на некоторое расстояние, еще раз осматриваю все это собрание и даю отмашку. Тут же вспыхивают факелы и взвывает оркестр. Меня передергивает — терпеть не могу похоронные марши. Колонна медленно трогается. Гроб с телом Пилуса везут на открытой платформе, оборудованной на сегодняшний вечер под катафалк. Следом идут его родители, какие-то люди, а потом и колонна моих ребят. Факелы рвут своим светом нарождающуюся ночь, и кажется, что по проспекту течет живая огненная река.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Ну, мразь! — слегка поддеваю его носком кроссовки. — Говорить будешь?
— Буду. — Еще один злобный взгляд из-под насупленных бровей. — Только при журналистах.
— Так не пойдет, — скептически кривлю губы. — Сначала здесь и все, что знаешь. А потом то же самое при журналистах. Соглашайся. Все лучше, чем подыхать.
Настороженно изучающий взгляд. После чего кивок головы — согласен. Ладно, послушаем…
— Господа! Я — Санис — руководитель городской молодежной организации «Страна без Президента». Мы сегодня шли на акцию протеста, но никак не думали, что по приказу нашего градоначальника по нам откроют огонь. Чтобы обезопасить себя от подобного развития событий, мы вынуждены были взять Администрацию под контроль. Там мы обнаружили очень неплохой арсенал. Кроме того, силами одного из наших подразделений задержан и обезврежен стрелок, открывший огонь с крыши соседнего здания. Сейчас он вам сам расскажет, по чьему приказу действовал, а потом мы с вами проведем небольшую экскурсию по зданию: посетим арсенал, комнаты отдыха и некоторые другие замечательные места городской Администрации, о наличии которых обыватели даже не догадывались.
Журналисты зашумели. Защелкали затворы фотоаппаратов. Я украдкой вздохнул и отступил от освещенного переносными прожекторами круга. Слишком много сегодня на меня навалилось. И еще больше навалится. Я сейчас должен очень хорошо подумать о том, как бы выбраться сухим из воды. За штурм здания Администрации, битие морды мэра и незаконное противоправительственное выступление по головке не гладят. А раз так, то надо придать этому действу хоть видимость законности. Пресса как раз для этого и нужна. Сюжеты в новостях мне сейчас только на руку. Они уже идут. В одной из комнат отдыха, больше напоминающей шикарный бордель, имеется телевизор. Я его, естественно, включил. Во всех местных новостях — ранение Пилуса. Какая-то мразь даже умудрилась заснять его крупным планом. И это нам на руку. Теперь еще пойдут репортажи из оружейной комнаты, а потом и исповедь киллера-неудачника… Имеем шанс выпутаться!
Кстати, о киллере. Вот и он. Морда разбита, руку баюкает, глаза бегают — самое оно! В яблочко, если можно так по отношению к нему сказать. Ну-с, послушаем.
— Я не киллер! — Глаза забегали еще больше. — Меня попросили припугнуть. Я не думал…
Остального уже просто не слышно: шквал вопросов. И такой, что никто из вопрошающих сам себя уже не слышит. Пора это грязное дело прекращать. Иначе можно превратить сознание этого барана в форменную кашу. Эх, нету здесь Ленуса! Вот кто бы сейчас был нужен. Уж он-то умеет обращаться с подобного рода публикой. Его же хлебом не корми — дай перед репортеришками покрасоваться. Но Ленус где-то далеко, значит, придется самому выкручиваться. Ну, приступим.
— Господа! — Эффект нулевой. Оглядываюсь. Ага! То, что надо — бронзовый колокол, подаренный мэру то ли мэром города-побратима, то ли главой какой-то делегации. Не важно. Подхожу к бронзовому уродцу и с силой бью по нему ножкой от стула (вот же мебели накрошили!). В холле воцаряется тишина.
— Господа, вопросы будут после окончания рассказа… Если вы не возражаете. А сейчас — пусть продолжает.
Недовольно зашипели, но притихли. Я кивнул покалеченному стрелку — можешь говорить, мол.
— Меня мэр попросил… когда стало видно, сколько их, — кивок в мою сторону, — мэр сказал, что если пуля свистнет над головой, то все разбегутся. Но я промахнулся! Я не хотел никого убивать! Я!..
Холл взорвался криками. Репортеры ломанулись вперед, как стадо баранов к воде. Ничего, пусть теперь, скотина, себя почувствует опущенным в полной мере. И мэр, между прочим, тоже. Кстати, а где он там у нас? Ишь ты как в угол вжался! Гадить научился, а отвечать не хочется? Ну, этот номер сегодня не пройдет! За шкирку ублюдка и пред ясны очи репортеров. Что-то блеять начал? Не страшно. Теперь мне пишущую братию затыкать не резон — мэр демагог опытный, может и отбрехаться. Сегодня этого допускать нельзя. Опасно такое допускать. Пусть сначала повертится ужом на сковородке, а потом уже будет оправдываться… Желательно — из тюремной камеры.
Меня кто-то осторожно тронул за локоть. Боязливо так. Оборачиваюсь — один из моих бойцов. Вроде бы даже личное мое подразделение. Черт! Все никак имена запомнить не могу.
— Что?
— Пилус, господин командор…
— Что Пилус? — не понимаю я.
— Он умер… В больнице… Так и не очнулся… Селезенка… Я не слушаю. Уже не слушаю. Парень продолжает что-то бормотать, но я грубо отталкиваю его и уже несусь к мэру. Хватаю ублюдка за грудки и с силой бью в пах. Он сгибается. Ребром ладони по загривку. Падает. Ногой по харе! По наглой, лощеной, откормленной харе! Еще! И еще!
Меня оттаскивают. Пробую вырваться, но держат крепко. Поворачиваю голову — Арнус.
— Не сходи с ума! — Во взгляде Арнуса буквально мольба,
— Пилус, — говорю я и судорожно сглатываю — к горлу внезапно подкатил ком. — Умер. Только что…
Меня отпускают. Уныло плетусь в угол разгромленного холла и сажусь прямо на пол. Щелкают затворы фотоаппаратов, мелькают блики от вспышек. Мне как-то все равно. Я не могу сказать, что Пилус был мне другом, но… Но в душе сразу делается как-то пусто и гулко. Сквозь пелену, спрятавшую меня от всего окружающего, слышу уверенный голос Арнуса, сообщающего журналистам о смерти нашего товарища. Очередной шквал шума — кого-то из наших оттаскивают от стрелка-неудачника.
Ко мне подходит кто-то из журналистов, что-то пытается спросить — я его не слышу. Как под водой — только какой-то шум в ушах. Проходит какое-то время (может, минута, а может, час — не знаю), и журналист разочарованно оставляет меня в покое. Я для него сейчас неинтересен. Ну и хер с ним! Мне плохо… Мне очень плохо. Ведь понимал же, что это должно рано или поздно произойти. Понимал, но прятался от этой мысли, как страус. Голову в песок. Боги, но почему так быстро? Ведь мы же только начали! Даже начать толком не успели, а тут… Мысли в голове путаются, и начинает тупо ныть затылок.
Четверо моих бойцов останавливаются рядом. Зачем? Кто-то из журналистов пытается опять приблизиться — его тут же отгоняют. Понятно — Арнус распорядился об охране. Это хорошо. Я сейчас не в состоянии за себя постоять.
Как сквозь вату слышу голос Арнуса, предлагающий господам журналистам осмотреть некоторые достопримечательности здания. Молодец парень, не растерялся. А я? Что меня так подкосило? Слишком много я в последнее время думаю. Слишком. Почему? Да потому, что должен все решать сам. Вообще все! Нет рядом старого козла Альтуса, который отдаст приказ и наметит генеральную линию, зато появилось очень много времени на размышления. Слишком много. Вот это меня и деморализовало.
Слабость. Распустил я себя. Нравственные копания, идеалы, моральный аспект проблемы… И вот результат — когда я нужен больше всего — меня просто нет. Я выключен. Выключен? Ну уж нет! Хрен вам всем!
Резко вскакиваю на ноги, киваю приставленной ко мне охране и устремляюсь на третий этаж: Арнус как раз должен привести журналистов к оружейке. Тут необходимы мои пояснения. Значит, они будут. Время раскисаний закончено.
В штабе оживление. Оживляж, как говорит Ромус. Оно и понятно — сегодня мы хороним нашего товарища, погибшего за… Тьфу, бля! Уже и сам себе заготовленными фразами шпарить начал. Прямо как на митинге. Вот дерьмо собачье! Так можно окончательно зарапортоваться.
Три дня назад, когда мы взяли Администрацию, я уже приготовился к тому, что нас разгонят. Еще бы: мэру морду набили, здание разгромили, да еще и на закуску все это журналистам показали. И не миновать бы нам неприятностей, если бы не смерть Пилуса. Теперь придется господину Президенту изображать из себя оскорбленную невинность: мэр, разумеется, прямого приказа из Столицы не получал, но ведь не сам же он придумал такую глупость?
А вообще — забавно. Если бы не было так мерзко. На следующий день после штурма является ко мне командир наших «беркутов». Уселся напротив меня, засопел, а потом и выдает: «Лучше бы я вас тогда остановил». Что мне было ему ответить? Конечно, Пилус сейчас бы был жив. И глушил бы со мной и Арнусом вино в нашем любимом детском садике. Или нет? Скорее всего, что нет. Сидели бы мы сейчас в городском управлении полиции. Причем не где-нибудь, а в «обезьяннике». Так что оно неизвестно, что лучше. В общем, так я ничего «беркуту» и не ответил. Посопел он еще немного, выматерился и ушел. Чего приходил?
Зато Столица нас вниманием одарила! Ни в сказке сказать, ни бульдозером убрать: ближе.к вечеру явилось какое-то чмо из тамошнего комитета по смещению нашего горячо любимого Президента и давай верещать: что это такое? на каком основании? Я ни хрена не понял, потому очень грубо попросил его заткнуться. Заткнулся. Я аж удивился. Ну раз человек такой покладистый оказался, то можно и спросить, в чем дело. Оказалось, что должен был я свою акцию согласовать с местными горе-борцами и со столичными. Вот еще! Да если бы я такую глупость сделал, то и акции никакой бы не было. А дальше совсем интересно пошло: я, оказывается, должен был в Столицу отправить полные списки своей организации. И не просто так, а с некоторыми данными: образование (вот же идиоты! о каком образовании у четырнадцатилетних детей спрашивать можно?), партийная принадлежность (это в четырнадцать лет, ну-ну), пол (надо бы с десяток «анкет» организовать с записью «пол средний»), размер обуви, одежды, головного убора. Вот тут я не выдержал. Это, говорю, зачем? А это, оказывается, чтобы нам смогли оперативно доставить форму. Интересно получается: сначала что-то пели о том, чтобы самим шить, а теперь получается, что прислать должны были. Разозлился я. Ну и высказался в том духе, что если бы мы кашу не заварили, то и этого козла бы сейчас передо мной не было, и форму мы бы ждали до посинения. Оно обиделось, но возражать не решилось.
Так или иначе, но форма начала поступать на следующий день. Вместе с до предела идиотскими «ценными указаниями». Стиль я узнал сразу: Ромус. Так, первый «засветился». Его казенщину не узнать невозможно. Подписано, понятное дело, каким-то собачьим именем, типа моего, но чьи уши из-за бумажки торчат — за версту видно.
Даже не знаю, радоваться мне или нет: конечно, приятно, что кто-то из наших уже при деле, но я бы, честно говоря, предпочел Ленуса. Ну или Репуса, на худой конец… Только вот такие фразы при нем говорить противопоказано: сразу осведомится, на чей худой конец. И что ему отвечать?
Мои детишки как про форму услышали, такой визг подняли, что хоть уши затыкай. А мне опять головная боль: куда ее прикажете складировать? В штабе — не протолкнуться, других помещений у нас нету. Ну не к уродам же из городского отделения «Движения» ее нести? Ведь мы ее потом до второго пришествия не увидим. Ладно, пришлось отдавать приказ об общем сборе на том же самом пустыре.
Приказ-то я отдал, а сам думаю — ведь не придут же! Вот тут я и просчитался. Не придут? Как бы не так! Прибежали! Запыхавшиеся, как бегуны-спринтеры, всклокоченные. И сразу же в очередь строиться. Ругань, кому-то по зубам дали… Кошмар, одним словом. Ну что у нас за страна такая? Даже дети, и те в очереди по привычке выстраиваются. Вмешиваться в это безобразие смысла никакого, вот я спокойно, пока дети толкались и выясняли, кто за кем стоял, собрал командиров подразделений, осведомился, а не жмут ли кому-нибудь из них нашивки. Когда услышал только отрицательные ответы, то выразил крайнее удивление по поводу того, что до сих пор не лицезрею эдакого идеально ровного строя. Подействовало. Минут пятнадцать ушло на разгон очереди и постановку народа в колонны, но потом над пустырем все-таки повисла тишина. Это уже лучше. А дальше все проще пареной репы: подбегает командир подразделения к Арнусу, вручает список. Арнус его читает и отдает приказы своим подопечным. Те быстренько из тюков, сваленных прямо на траве, выдергивают форму и обувь подходящих размеров, сваливают в одну кучу. Потом появляется тот же самый командир, но уже с командой переносчиков и забирает причитающееся его подразделению. Вот так это все и движется. Довольно бодро, кстати. Не прошло и двух часов, как все уже были одеты-обуты. Дальше началось самое паскудное — нашивки. Вот когда я остро пожалел, что арсенал из здания Администрации к рукам не прибрал! Ведь пальнул бы в воздух — и вся недолга. А так достали меня по полной схеме. Каждому ведь хочется покрасоваться в офицерском звании, а в четырнадцать лет… Договорились так: сначала нашивки получают командиры подразделений, потом подают мне списки своих старших офицеров, те подают списки младших офицеров и сержантского состава, а я уж обязуюсь все это оперативно рассмотреть и никого не оставить обиженным.
На чем мы и закончили. Разошлись все очень довольные. А я стал думать о похоронах Пилуса. С его родителями беседу проводил Арнус. Не знаю как, но уломал он их на то, чтобы из похорон рекламную акцию устроить. Я, конечно, понимаю, что скотство, но как иначе? Мне же политический капитал сейчас зарабатывать нужно, а не о морали рассуждать. Если скотина Ромус уже в Столице и занялся любимым делом — написанием идиотских инструкций, — то мне необходимо за спиной иметь очень мощную подпорку, чтобы поставить этого обалдуя на место.
* * *
Так это все и катилось. Катилось, катилось и прикатилось к сегодняшнему вечеру. Устроить похороны вечером — это вообще идиотизм, на мой взгляд. Но тут Арнус настоял. Причем так, что я аж опешил, когда его резоны выслушал. Опешил, но согласился. А ему только того и надо было: сразу же побежал распоряжения отдавать.
Странно вообще-то, но откуда-то деньги взялись. Потом и репортеришек позвали… Не совсем мне понятно, что происходит, но разговор с Арнусом по душам я решил отложить на после похорон — не до того сейчас.
Вот и сижу я как дурак за своим столом, тупо смотрю в стену и жду, когда мне надлежит выйти и возглавить процессию. Черт знает что! За кого, интересно, меня Арнус держит? Ну это, положим, я скоро узнаю. Но откуда такой гонор? Ведь мальчишка всю дорогу был абсолютно нормальный — по заборам лазил, девкам под юбки заглядывал (как и положено — жутко при этом краснея). А тут…
Размышления мои прервало деликатное покашливание. Поднимаю голову — вестовой.
—Что?
— Господин командор! Все уже собрались. Только вас ждут.
— Да, сейчас буду.
Вестовой исчезает за дверью, а я еще раз осматриваю себя с ног до головы в стареньком мутном зеркале и иду к людям. К своим людям, между прочим! Раскомандовался что-то Арнус в последнее время! Сегодня я ему и дам окорот. А если артачиться начнет… Был у Гитлера такой любимчик, Рэм звали. И позволил он себе лишнего. Один раз позволил. Закончилось это для него и его людей очень плохо. Так что Арнусу крайне недурственно было бы поприлежнее учить историю. Во избежание, так сказать…
Все уже собрались. И наши — в формах с еще не подожженными факелами. И родственники Пилуса. И журналистская братия тут как тут. Я окинул все это безобразие недобрым взглядом, поправил фуражку и решительно направился к родителям Пилуса.
— Примите мои искренние соболезнования.
Да, это не семь лет назад, когда я не знал, что делать. Теперь на мне форма, а значит, можно галантно щелкнуть каблуками. Хоть какая-то польза.
Мать Пилуса посмотрела на меня невидящим взглядом и прошептала еле слышное «спасибо». Зато папаша… Придурок попытался сказать речь на тему «Вот какого сына воспитали». Пришлось его прервать коротким «не сейчас». Только разглагольствований папаши мне здесь и не хватало! На кладбище успеет наговориться. Дегенерат.
Что-то меня все сегодня раздражает. Не к добру это. Ладно, может, я просто себе придумываю лишние хлопоты?
Отхожу на некоторое расстояние, еще раз осматриваю все это собрание и даю отмашку. Тут же вспыхивают факелы и взвывает оркестр. Меня передергивает — терпеть не могу похоронные марши. Колонна медленно трогается. Гроб с телом Пилуса везут на открытой платформе, оборудованной на сегодняшний вечер под катафалк. Следом идут его родители, какие-то люди, а потом и колонна моих ребят. Факелы рвут своим светом нарождающуюся ночь, и кажется, что по проспекту течет живая огненная река.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36