Ц Без нас найдутся охотники до твоего золота…
Ступай к Ермошке.
Ц Ермошке будет и того, что он в моем собственном доме сейчас живет.
Приближение сурового штейгера заставило старателей подтянуться, хотя
они и были вольными людьми, работавшими в свою голову.
Ц Эх вы, свинорои! Ц ворчал Зыков, заглядывая на первую дудку. Ц Еще зад
авит кого: наотвечаешься за вас.
По горному уставу каждая шахта должна укрепляться в предупреждение нес
частных случаев деревянным срубом, вроде того, какой спускают в колодцы;
но зимой, когда земля мерзлая, на промыслах почти везде допускаются круг
лые шахты, без крепи, Ц это и есть «дудки». Рабочие, конечно, рискуют, но та
ков уж русский человек, что везде подставляет голову, только бы не сделат
ь лишнего шага. Так было и здесь. Собственно Зыков мог заставить рабочих с
делать крепи, но все они были такие оборванные и голодные, что даже у него
рука не поднималась. Старик ограничился только ворчанием. Зимнее время н
а промыслах всех подтягивает: работ нет, а есть нужно, как и летом.
От забоев Зыков перешел к вашгердам и велел сделать промывку. Вашгерды б
ыли заперты на замок и, кроме того, запечатаны восковыми печатями, Ц все
это делалось в тех видах, чтобы старатели не воровали компанейского золо
та. Бабы кончили промывку, а мужики принялись за доводку. Продолжали рабо
тать только бабы, накачивавшие насосом воду на вашгерды. Зыков стоял и зо
рко следил за доводчиками, которые на деревянных шлюзах сначала споласк
ивали пески деревянными лопатками, а потом начали отделять пустой песок
от «шлихов» небольшими щетками. Шлихи Ц черный песок, образовавшийся из
железняка; при промывке он осаждается в «головке» вашгерда вместе с зол
отом.
Кишкин смотрел на оборванную кучку старателей с невольным сожалением: с
овсем заморился народ. Рвань какая-то, особенно бабы, которые точно сдела
ны были из тряпиц. У мужиков лица испитые, озлобленные. Непокрытая прииск
овая голь глядела из каждой прорехи. Пока Зыков был занят доводкой, Кишки
н подошел к рябому старику с большим горбатым носом.
Ц Здорово, Турка… Аль не узнал?
Турка посмотрел на Кишкина слезившимися потухшими глазами и равнодушн
о пожевал сухими губами.
Ц Кто тебя не знает, Андрон Евстратыч… Прежде-то шапку ломали перед тобо
й, как перед барином. Светленько, говорю, прежде-то жил…
Ц Турка, ты ходил в штегерях при Фролове, когда старый разрез работали в
Выломках? Ц спрашивал Кишкин, понижая голос.
Ц Запамятовал как будто, Андрон Евстратыч… На Фотьянке ходил в штегеря
х, это точно, а на старом разрезе как будто и не упомню.
Ц Ну, а других помнишь, кто там работал?
Ц Как не помнить… И наши фотьяновские и балчуговские. Бывало дело, Андро
н Евстратыч…
Старый Турка сразу повеселел, припомнив старинку, но Кишкин глазами указ
ал ему на Зыкова: дескать, не в пору язык развязываешь, старина… Старый ште
йгер собрал промытое золото на железную лопаточку, взвесил на руке и зам
етил:
Ц Золотник с четью будет…
Затем он ссыпал золото в железную кружку, привезенную объездным, и, обруг
ав старателей еще раз, побрел к себе в землянку. С Кишкиным старик или забы
л проститься, или не захотел.
Ц Сиротское ваше золото, Ц заметил Кишкин, когда Зыков отошел сажен дес
ять. Ц Из-за хлеба на воду робите…
Все разом загалдели. Особенно волновались бабы, успевшие высчитать, что
на три артели придется получить из конторы меньше двух рублей, Ц это на д
вадцать-то душ!.. По гривеннику не заработали.
Ц Почем в контору сдаете? Ц спрашивал Кишкин.
Ц По рублю шести гривен, Андрон Евстратыч. Обидная наша работа. На харчи
не заробишь, а что одежи износим, что обуя, это уж свое. Прямо Ц крохи…
Объездной спешился и, свертывая цигарку из серой бумаги, болтал с рябой и
курносой девкой, которая при артели стеснялась любезничать с чужим чело
веком, а только лукаво скалила белые зубы. Когда объездной хотел ее обнят
ь, от забоя послышался резкий окрик:
Ц Ты, компанейский пес, не балуй, а то медали все оборву…
Ц А ты что лаешься? Ц огрызнулся объездной. Ц Чужое жалеешь…
Ругавшийся с объездным мужик в красной рубахе только что вылез из дудки.
Он был в одной красной рубахе, запачканной свежей ярко-желтой глиной, и в
заплатанных плисовых шароварах. Сдвинутая на затылок кожаная фуражка п
ридавала ему вызывающий вид.
Ц А, это ты, Матюшка… Ц вступился Кишкин. Ц Что больно сердит?
Ц Псов не люблю, Андрон Евстратыч… Мало стало в Балчуговском заводе дев
ок, Ц ну, и пусть жирует с ними, а наших, фотьянских, не тронь.
Ц И в самом-то деле, чего привязался! Ц пристали бабы. Ц Ступай к своим б
алчуговским девкам: они у вас просты… Строгаль!..
Ц Ах вы, варнаки! Ц ругался объездной, усаживаясь в седле. Ц Плачет об в
ас острог-то, клейменые… Право, клейменые!.. Ужо вот я скажу в конторе, как в
ы дудки-то крепите.
Ц Скажи, а мы вот такими строгалями, как ты, и будем дудки крепить, Ц отве
тил за всех Матюшка. Ц Отваливай, Михей Павлыч, да кланяйся своим, как наш
их увидишь.
Между балчуговскими строгалями и Фотьянкой была старинная вражда, пере
ходившая из поколения в поколение. Затем поводом к размолвке служила орг
аническая ненависть вольных рабочих ко всякому начальству вообще, а к ко
мпании Ц в частности. Когда объездной уехал, Кишкин укоризненно заметил
:
Ц Чего ты зубы-то показываешь прежде времени, Матюшка? Не больно велик в
перьях-то…
Ц Скоро вода тронется, Андрон Евстратыч, так не больно страшно, Ц ответ
ил Матюшка. Ц Сказывают, Кедровская дача на волю выходит… Вот делай заяв
ку, а я местечко тебе укажу.
Ц Молоко на губах не обсохло учить-то меня, Ц ответил Кишкин. Ц Не сказ
ывай, а спрашивай…
Ц Это верно, Ц подтвердил Турка. Ц У Андрона Евстратыча на золото рука
легкая. Про Кедровскую-то ничего не слыхать, Андрон Евстратыч?
Ц Не знаю ничего… А что?
Ц Да так… Мало ли что здря болтают. Намедни в кабаке городские хвалились
…
Кишкин подсел на свалку и с час наблюдал, как работали старатели. Жаль был
о смотреть, как даром время убивали… Какое это золото, когда и пятнадцать
долей со ста пудов песку не падает. Так, бьется народ, потому что деваться
некуда, а пить-есть надо. Выждав минутку, Кишкин поманил старого Турку и с
делал ему таинственный знак. Старик отвернулся, для видимости покопался
и пошабашил.
Ц Ты куда наклался? Ц спрашивал его Кишкин самым невинным образом.
Ц А в Фотьянку, домой… Поясницу разломило, да и дело по домашности тоже е
сть, а здесь и без меня управятся.
Ц Ну, так возьми меня с собой: мне тоже надо на Фотьянку, Ц проговорил Киш
кин, поднимаясь. Ц Прощайте, братцы…
Дорога шла сначала бортом россыпи, а потом мелким лесом. Фотьянка залегл
а двумя сотнями своих почерневших избенок на низменном левом берегу Бал
чуговки, прижатой здесь Ульяновым кряжем. Кругом деревни рос сплошной ле
с, Ц ни пашен, ни выгона. Издали Фотьянка производила невеселое впечатле
ние, которое усиливалось вблизи. Старинная постройка сказывалась тем, чт
о дома были расставлены как попало, как строились по лесным дебрям. К реке
выдвигался песчаный мысок, и на нем красовался, конечно, кабак. Турка и Киш
кин, по молчаливому соглашению, повернули прямо к нему. У кабацкого крыль
ца сидели те особенные люди, которые лучше кабака не находят места. Двое и
ли трое узнали Кишкина и сняли рваные шапки.
Ц Кабак подпираете, молодцы, чтобы не упал грешным делом? Ц пошутил Киш
кин.
Сидельцем на Фотьянке был молодой румяный парень Фрол. Кабак держал балч
уговский Ермошка, а Фрол был уже от него. Кишкин присел на окно и спросил к
осушку водки. Турка как-то сразу ослабел при одном виде заветной посудин
ы и взял налитый стакан дрожавшей рукой.
Ц Будь здоров на сто годов, Евстратыч, Ц проговорил Турка, с жадностью о
прокидывая стакан водки.
Ц Давненько я здесь не бывал… Ц задумчиво ответил Кишкин, поглядывая н
а румяного сидельца. Ц Каково торгуешь, Фрол?
Ц У нас не торговля, а кот наплакал, Андрон Евстратыч. Кому здесь и пить-то
… Вот вода тронется, так тогда поправляться будем. С голого, что со святого
, Ц немного возьмешь.
Ц Дай-ка нам пожевать что-нибудь…
Как политичный человек, Фрол подал закуску и отошел к другому концу стой
ки: он понимал, что Кишкину о чем-то нужно переговорить с Туркой.
Ц Вот что, друг, Ц заговорил Кишкин, положив руку на плечо Турке, Ц кто и
з фотьянских стариков жив, которые работали при казне?.. Значит, сейчас пос
ле воли?
Ц Есть живые, как же… Ц старался припомнить Турка. Ц Много перемерло, а
есть и живые.
Ц Мне штейгеров нужно, главное, а потом, кто в сторожах ходил.
Ц Есть и такие: Никифор Лужоный, Петр Васильич, Головешка, потом Лучок, Ле
кандра…
Ц Вот и отлично! Ц обрадовался Кишкин. Ц Мне бы с ними надо со всеми пер
еговорить.
Ц Можно и это… А на что тебе, Андрон Евстратыч?
Ц Дело есть… С первого тебя начну. Ежели, например, тебя будут допрашиват
ь, покажешь все, как работал?
Ц Да что показывать-то?
Ц А что следователь будет спрашивать…
Корявая рука Турки, тянувшаяся к налитому стакану, точно оборвалась. Одн
о имя следователя нагнало на него оторопь.
Ц Да ты что испугался-то? Ц смеялся Кишкин. Ц Ведь не под суд отдаю тебя,
а только в свидетели…
Ц А ежели, например, следователь гумагу заставит подписывать?! Нет, нелад
ное ты удумал, Андрон Евстратыч… Меня ровно кто под коленки ударил.
Ц Ах, дура-голова!.. Вот и толкуй с тобой…
Как ни бился Кишкин, но так ничего и не мог добиться: Турка точно одеревяне
л и только отрицательно качал головой. В промысловом отпетом населении е
ще сохранился какой-то органический страх ко всякой форменной пуговице
: это было тяжелое наследство, оставленное еще «казенным временем».
Ц Нет, с тобой, видно, не сговоришь! Ц решил огорченный Кишкин.
Ц Ты уж лучше с Петром Васильичем поговори! Он у нас грамотный. А мы Ц тем
ные люди, каждого пня боимся…
Из кабака Кишкин отправился к Петру Васильичу, который сегодня случился
дома. Это был испитой мужик, кривой на один глаз. На сходках он был первый к
рикун. На Фотьянке у него был лучший дом, единственный новый дом и даже с н
овыми воротами. Он принял гостя честь честью и все поглядывал на него сво
им уцелевшим оком. Когда Кишкин объяснил, что ему было нужно, Петр Василье
вич сразу смекнул, в чем дело.
Ц Да сделай милость, хоша сейчас к следователю! Ц повторял он с азартом.
Ц Все покажу, как было дело. И все другие покажут. Я ведь смекаю, для чего те
бе это надобно… Ох, смекаю!..
Ц А смекаешь, так молчи. Наболело у меня… ох, как наболело!..
Ц Сердце хочешь сорвать, Андрон Евстратыч?
Ц А уж это, как бог пошлет: либо сена клок, либо вилы в бок.
Петр Васильич выдержал характер до конца и особенно не расспрашивал Киш
кина: его воз Ц его и песенки. Чтобы задобрить политичного мужика, Кишкин
рассказал ему новость относительно Кедровской дачи. Это известие заста
вило Петра Васильича перекреститься.
Ц Неужто правда, андел мой? А? Ах, божже мой… да, кажется, только бы вот дыха
нуть одинова дали, а то ведь эта наша канпания Ц могила. Заживо все помира
ем… Ах, друг ты мой, какое ты словечко выговорил! Сам, говоришь, и гумагу чит
ал? Правильная совсем гумага? С орлом?..
Ц Да уж правильнее не бывает…
Ц И что только будет? В том роде, как огромадный пожар… Верно тебе говорю
… Изморился народ под канпанией-то, а тут на, работай, где хошь.
Ц Только смотри: секрет.
Ц Да я… как гвоздь в стену заколотил: вот я какой человек. А что касаемо ка
зенных работ, Андрон Евстратыч, так будь без сумления: хоша к самому минис
тру веди, Ц все, как на ладонке, покажем. Уж это верно… У меня двух слов не б
ывает. И других сговорю. Кажется, глупый народ, всего боится и своей пользы
не понимает, а я всех подобью: и Лужоного, и Лучка, и Турку. Ах, какое ты слово
сказал… Вот наш-то змей Родивон узнает, то-то на стену полезет.
Ц Да уж он знает! Я к нему заходил по пути.
Ц Ну, что он? Поди, из лица весь выступил? А? Ведь ему это без смерти смерть. К
ак другая цепная собака: ни во двор, ни со двора не пущает. Не поглянулось е
му? А?.. Еще сродни мне приходится по мамыньке, Ц ну, да мне-то это все едино.
Это уж мамынькино дело: она с ним дружит. Ха-ха… Ах, андел ты мой, Андрон Евс
тратыч! Пряменько тебе скажу: вдругорядь нашу Фотьянку с праздником дела
ешь, Ц впервой, когда россыпь открыл, а теперь Ц словечком своим озолоти
л.
Они расстались большими друзьями. Петр Васильич выскочил провожать дор
огого гостя на улицу и долго стоял за воротами, Ц стоял и крестился, охва
ченный радостным чувством. Что же, в самом-то деле, достаточно всякого гор
я та же Фотьянка напринималась: пора и отдохнуть. Одна казенная работа че
го стоит, а тут компания насела и всем дух заперла. Подшибся народ вконец…

В свою очередь Кишкин возвращался домой тоже радостный и счастливый, хот
я переживал совершенно другой порядок чувств.

III

Течением реки Балчуговки завод Балчуговский делился на две неравные ча
сти, Ц правая Нагорная и левая Низменная Ц Низы. Название завода сохран
илось здесь от стародавних времен, когда в Нагорной стоял казенный винок
уренный завод, на котором все работы производились каторжными. Впоследс
твии, когда открылось золото, Балчуговка была запружена, а при запруде по
ставлена так называемая золотопромывальная мельница, в течение времен
и превратившаяся в фабрику. Другая золотопромывальная мельница была ус
троена в Фотьянке Ц месте поселения отбывших каторжные работы. Самое се
ление поэтому долгое время было известно под именем Фотьянской мельниц
ы.
Нагорная сторона Балчуговского завода служила настоящим каторжным гне
здом и всегда сторонилась Низов, где с открытием золота были посажены тр
и рекрутских набора. Промысловые работы, как и каторжное винокурение, ве
лись военной рукой Ц с выслугой лет, палочьем и солдатской муштрой. Тогд
а все горное ведомство было поставлено на военную ногу. Поселившиеся в Н
агорной каторжане, согнанные сюда со всех концов крепостной России, долг
о чуждались «некрутов», набранных из трех уральских губерний. Эта рознь
сохранилась главным образом в кличках: нагорные «варнаки», а низовые «ст
рогали» и «швали». От прежних времен на месте бывшей каторги остались ещ
е «пьяный двор», где был завод, развалины каменного острога, «пьяная конт
ора» и каменная церковь, выстроенная каторжными во вкусе Растрелли. Наго
рные особенно гордились этой церковью, так как на Низах своей не было и шв
али должны были ходить молиться в Нагорную. Населения в Балчуговском зав
оде считалось за десять тысяч.
Зыковский дом стоял недалеко от церкви. Это была большая деревянная изба
с высоким коньком, тремя небольшими оконцами, до которых от земли не дост
анешь рукой, и старинными шатровыми воротами с вычурной резьбой. Ставила
сь эта изба на расейскую руку, потому что и сам старик Зыков был расейский
выходец. Когда и за что попал он на каторгу Ц никто не знал, а сам старик не
любил разговаривать о прошлом, как и другие старики-каторжане. Да и всего
-то их оставалось в Балчуговском заводе человек двадцать, да на Фотьянке
около того же. Гораздо живучее оказывались женщины-каторжанки, которых
насчитывалось в Нагорной до полусотни, Ц все это были, конечно, уже стару
хи и все до одной семейные женщины. Мужчинам каторга давалась тяжелее, да
и попадали они в нее редко молодыми, Ц а бабы главным образом были молоды
е. Первая жена Зыкова тоже была каторжанка. Она умерла рано, оставив после
себя сына Якова, которому сейчас было уже под шестьдесят. Свою избу Зыков
ставил при первой жене, которую вспоминал с особенным уважением.
Вторая жена была взята в своей же Нагорной стороне; она была уже дочерью к
аторжанки. Зыков лет на двадцать был старше ее, но она сейчас уже выглядел
а развалиной, а он все еще был молодцом. Старик почему-то недолюбливал это
й второй жены и при каждом удобном случае вспоминал про первую: «это еще п
ри Марфе Тимофеевне было», или «покойница Марфа Тимофеевна была большая
охотница до заказных блинов». В первое время вторая жена, Устинья Марков
на, очень обижалась этими воспоминаниями и раз отрезала мужу:
Ц А не сказывала тебе твоя-то Марфа Тимофеевна, как из острога ее водили
в пьяную контору к смотрителю Антону Лазаричу?
Зыков весь побелел, затрясся и чуть не убил жену, Ц да и убил бы, если бы не
помешали. Этого он никогда не мог простить Устинье Марковне и обращался
с ней довольно сурово. Отношения с жениной родней тоже были довольно нат
януты, и Зыков делал исключение только для одной тещи, в которой, кажется,
уважал подругу своей жены по каторге.
1 2 3 4 5 6