— Имел такое счастье видеть! — криво улыбнулся Платон.
— Это она так… — принялась выручать Веру хозяйка интуристовской комнаты. — После того, как ее муж бросил, и нехорошо бросил… В Пензе спутался с парикмахершей и по селектору доложил, гад, что из семьи уходит. Вся дорога их разговор слышала. Все не по-людски, не приехал, не повинился. Вера потом долго одна была, а этот Андрей… Он и по товарной, и по женской линии специалист… У него на каждой станции баба. И все на него работают…
— Зачем вы меня во все это посвящаете? — сухо заметил Платон. — Меня это не касается.
— Вижу, что касается!
Без стука открылась дверь, и в комнату вернулась Вера. Юля сразу развеселилась:
— Сейчас будешь врать, что опоздала на последний автобус!
— Вера, я так рад, что вы вернулись! — Платон засветился улыбкой.
— Я бы не вернулась, автобус на самом деле ушел! — склочным голосом парировала Вера.
— Правильно, стой на своем, раз ты такая ревнивая! — продолжала развлекаться Юля и тотчас сделала дружеский вывод. — Так, здесь я теперь лишняя!
— Что за глупости?! — фальшиво сказала Вера.
— Где мне, беспризорной, голову приклонить? — притворно страдала Юля. — Пойду-ка я прикорну в комнате матери и ребенка… — И многозначительно добавила: — До утра! Ох, сирота я несчастная!
— Вы самая чуткая на свете сирота! — воскликнул Платон. — Огромное вам спасибо, Юленька!
Уже в дверях Юля вспомнила:
— Да, мне тут один субчик пластинки предложил. Наши выпустили Челентано и Джо Дассена. Три рубля сверху за каждую.
— У меня проигрывателя нету, ты же знаешь! — развела руками Вера.
Юля с многозначительным видом прикрыла за собой дверь. Платон и Вера остались вдвоем.
— Никуда я не опоздала! — сразу призналась Вера, опустив глаза в пол. — Просто не хотела оставлять вас с ней вдвоем. Она нахальная!
Платон во все глаза смотрел на Веру и почему-то молчал.
— Что же вы ко мне не пристаете? — перешла в атаку Вера. — Я же сама навязываюсь. Что вы молчите? Будете потом вспоминать, как застряли на промежуточной станции и подвернулась там одна официанточка. И завязался с ней романчик! Смешно… в комнате для иностранцев…
Платон все еще молчал.
— Она была, ну, не так чтобы очень… но поскольку дело-то было проездом…
— До этого вы все похоже рассказывали, — наконец-то заговорил Платон, — а тут ошибка! Она была необыкновенная, она была добрая, она была душевная, она была прекрасная, она была черт-те что!
— Господи! — вздохнула Вера. — Мне таких слов никогда не говорили!
Неизвестно, что бы сейчас произошло, вернее, известно, но… неожиданно раздался стук в дверь. Стук как в дверь, так и вообще, как правило, раздается неожиданно.
Платон отступил подальше от Веры и раздосадованно сказал:
— Нигде нет покоя!
На пороге с виноватым видом возникла Юля:
— Ребята, караул! Понимаю, как я не вовремя! Но нелетная погода! Если б вы знали, как я ненавижу нелетную погоду! Сейчас с аэродрома мне доставят их целую стаю. Набегаюсь я тут!…
— Как это все некстати! — вырвалось у Веры.
— Да! — покивала Юля. — Авиация работает возмутительно!
— Что у вас за вокзал? — удивился Платон. — Нигде нельзя остаться вдвоем!
— Ну, мы пошли! — сказала Вера. Они покинули интуристовскую комнату, и тут Вера круто повернулась и вышла на платформу. Платон покорно следовал за ней. Дойдя до конца платформы, они спрыгнули на землю и зашагали вдоль железнодорожного полотна, вдоль бесконечных рельсов, то сбегающихся вместе, то разбегающихся в разные стороны.
— Ведете меня к себе домой? — высказал предположение Платон. — Так, вдоль железной дороги, ближе?
— Вы что? — изумилась Вера. — Туда двенадцать километров!
— Чтобы остаться с вами вдвоем, я пройду и тридцать! — расхрабрился Платон.
— Тогда потопали уж до Грибоедова, чего там!… Вы сами оттуда?
— Да, родился на берегу реки Урал. Мы жили недалеко от парка с красивым названием «Тополя». Тополей почти не осталось, а название прежнее. А потом мать от отца ушла, мне тогда десять лет было…
— К другому ушла?
— Да… И мы в Москву перебрались. Отец у меня — его весь город знает. — Тут в голосе Платона явно зазвучала нежность. — Он — детский доктор. Знаете, таких теперь нету, про таких Чехов писал. Через его стетоскоп прошли практически все. И те, которым под пятьдесят, и их дети, внуки… Ему в городе больше всех верят!
— Теперь я понимаю, в кого вы такой! -насмешливо заметила Вера.
— Я бы очень хотел быть похожим на него!…
Пути делали крутой поворот в сторону. Вера, а вслед за нею и Платон, тоже повернули В сторону. Здесь в тупике отдыхали пассажирские вагоны, много вагонов, с самых разных маршрутов.
— Понял, мы будем искать пустой вагон! — догадался Платон.
— Вы умный, но не совсем. Вагоны все заперты, чтобы шпана не лазила. Мы ищем мою двоюродную сестру, Зину, помните, я говорила, что она проводница?
— Вера, вы мне ужасно нравитесь! — вдруг признался Платон.
Вера оборотилась и внимательно посмотрела в глаза Платона, словно пытаясь понять серьезность его слов…
После Вера и Платон бежали по пустому, неосвещенному коридору вагона и ломились в дверь каждого купе. Все двери подряд были на запоре. Наконец одна из дверей поддалась и отодвинулась.
Вера и Платон влетели в купе, стремительно задвинули дверь и начали целоваться.
Потом Вера перевела дух, отступила на шаг и сказала:
— Все! Хватит!
— Нет, не хватит! Я только вхожу во вкус!
— Это добром не кончится! А я по купе не шляюсь!
— Я знаю.
Вера насторожилась:
— Ты на что намекаешь?
— Ни на что!
— Ты что имеешь в виду? — Вера повысила голос.
— Ничего не имею в виду!
— Нет, ты имеешь в виду, что я бегала в купе к Андрею! Но у нас с ним там ничего не было.
— Я верю!
— Нет, ты не веришь, я по глазам вижу!
— Да тут темно! — взмолился Платон.
— А я тебе повторяю — ничего не было!
— Да верю я тебе, честное слово!
— Ничему ты не веришь, у тебя на уме сейчас одно… И молчи! Ты ведь меня полюбить никогда не сможешь!
— Почему?
— Потому что я — вокзальная официантка, а ты — пианист.
— Не говори глупостей…
— Ты говоришь это, потому что тебе другого сказать нечего.
— Какое имеет значение, у кого какая профессия!
— Ты еще толкни речь про всеобщее равенство!
— Ну, Вера, ну, перестань! — растерянно забормотал Платон. — Иди ко мне!
— Я тебя привела в мягкий вагон, — нежно сказала Вера, — чтобы ты отдохнул. Отдыхай, горемыка.
Вера перешла в соседнее купе и заперлась. Теперь они лежали на соседних койках, но разделенные перегородкой.
— Как ты думаешь, — нарушила молчание Вера, — какой срок тебе могут дать?
— В лучшем случае — три года.
— Я приеду на суд, — вдруг заявила Вера, — и скажу им, что это не ты сделал…
Платон уже понимал, что Вера с ее характером действительно может приехать.
— Тебя никто не послушает!
— А я скажу, что ты мне сам рассказывал!
— А я отрекусь! Кому поверят — тебе или мне?
— Три года — это много.
— Много, — выдохнул Платон.
— Для меня это, впрочем, значения не имеет. Ты здесь больше не покажешься! — с горечью подытожила Вера.
— Вера, мы с тобой взрослые люди. Этот разговор через перегородку — противоестествен.
— И никогда у нас с тобой, пианист, ничего не будет! Потому что я тебя вот так вот сразу — взяла и полюбила! И только, пожалуйста, не говори, что ты меня тоже полюбил.
Платон повернулся спиной к обидчице и процедил сквозь зубы:
— Спокойной ночи!
Вера в соседнем купе тоже повернулась спи-пой.
Они помолчали. Довольно долго. Даже чересчур долго.
— Ты что делаешь? — наконец-то нарушила тишину Вера.
— Дуюсь! На тебя!
— А что собираешься делать?
— Спать! — ответил недогадливый Платон.
— Ты что, дуралей?
— Почему? — не понял Платон.
— Ты что, совсем дуралей?
— Теперь я понимаю, что совсем! — обрадованно воскликнул Платон, до которого наконец дошло. — Я иду!
И он ринулся в соседнее купе. Вера отперла дверь…
Утром, когда Платон проснулся, Веры уже не было.
Платон соскочил со ступенек вагона и резво побежал вдоль состава к зданию вокзала. В утреннем ресторане было безлюдно. За служебным столом собрались официантки, буфетчица, повариха в белом полотняном колпаке, калькуляторша. Кто-то из женщин завтракал, кто-то вязал. Калькуляторша составляла меню, а Вера тихонько напевала популярную песню:
Нет, мой милый, никуда я не уеду,
А иначе мы друг друга обездолим…
Платон пересек ресторанный зал. Вера посмотрела на Платона. Тот прислонился к стене и слушал, как Вера поет:
Нет, мой милый, все у нас не так-то просто…
— Иди, поешь! — вдруг приказала Вера. — Тебе накрыто!
Она показала рукой на соседний столик и продолжила песню.
Столик, за которым уселся Платон, поражал белизной скатерти, изысканностью сервировки и обилием еды. Но Платон не ел. Он не отрываясь смотрел на Веру…
По радио объявили:
— Скорый поезд Москва — Ташкент прибывает на первый путь.
Круглые вокзальные часы показывали 12 часов 10 минут.
В толпе оголодавших транзитников, штурмом бравших ресторан, Платон разглядел Андрея. Впрочем, разглядеть его было несложно. Могучий Андрей возвышался над всеми. Как и позавчера, Андрей нес два чемодана, других, разумеется. Андрей подошел к Вере, и они о чем-то заговорили. О чем именно, Платон не слышал. И это его раздражало.
— Здравствуй, крупиночка моя! — Андрей сиял сердечной улыбкой. — Прячь чемоданы и побежали! Поезд стоит двадцать минут.
Вера чувствовала себя виноватой:
— Извини, Андрюшка, но я больше не буду бегать к тебе в купе!
— А куда нам деваться?
— Ты не понял, хороший мой! Случилось несчастье!
— Что такое? — перепугался Андрей. — Дыни украли?
— Я подобрала тебе замену.
От изумления Андрей даже сел.
— Это действительно беда!… И кто этот тип? Этот тип подошел к Андрею и потребовал:
— Отдай паспорт!
— Извини, друг, — повинился Андрей. — Промашка вышла… Держи свой паспорт… С меня причитается…
— Возьми деньги, пожалуйста, это за твои дыни! — Вера протянула Андрею пачку ассигнаций, которая была спрятана в кармашке передника. Андрей взял деньги и небрежно засунул в карман.
— И выматывай отсюда! — угрожающе произнес Платон. — Чтоб я тебя больше на этом вокзале не видел!
Андрей захохотал:
— Так вот кто тут пристроился!
— А ну! Пошел вон! — повысил голос Платон.
— Ой, как я перепугался! — скорчил мину Андрей и легко, тыльной стороной ладони, ткнул Платона в лицо.
Тот не устоял на ногах и рухнул на пол.
— Значит, я тебя понимаю так: личные отношения у нас кончились, — Андрей обратился к Вере как ни в чем не бывало: — Ты мне изменила. Остались только лишь деловые контакты.
— Вон твои пустые чемоданы, под служебным столиком… — показала Вера.
— Я привез клевый товар! — перешел на шепот Андрей. — Легкий, чистый. Двенадцать пар австрийских сапог. Дефицит жутчайший. Ты пусти их по…
Но узнать, почем идут нынче австрийские сапоги на черном рынке, помешал Платон. Он поднялся с пола и изо всех сил ударил Андрея. Тот, не оборачиваясь, так врезал Платону, что пианист отлетел в сторону и свалился на пол, со звоном увлекая за собой стол с посудой.
Швейцар привычно засвистел.
— Деловые контакты тоже накрылись. Противно мне этим заниматься, — Вера говорила так, будто на ее глазах не происходило никакой драки.
— На что ты жить-то будешь, задавака?
— Как-нибудь проживу! — И Вера обратилась к пассажирам. — Не забывайте расплачиваться, товарищи!
Платон рассвирепел. Он поднялся и пошел на проводника, как танк. Но ударить Платон не успел.
— Отстань! Надоел! — поморщился Андрей и отпихнул противника. Незадачливый драчун опять упал.
— Что ж ты на ногах-то не держишься? — посочувствовал Андрей и обернулся к Вере. — Жалеть будешь, доска обструганная… — Андрей не мог простить Вере, что она дала ему отставку. Ни один мужчина не может этого простить. — На что я только польстился?… Удовольствия от тебя кот наплакал!…
Вера повернула к Андрею расстроенное лицо:
— Правильно меня ругаешь, родной мой! Но что мне с собой поделать!
— Сапоги хоть продай, — попросил бывший возлюбленный.
— Милый, не могу! — категорически отказалась Вера.
В ресторане появился знакомый нам лейтенант по имени Николаша, обозрел поле битвы, увидел поверженного Платона, который с трудом вставал, цепляясь за стул.
— Что здесь происходит? Кто это вас так разукрасил?
Платон тяжело дышал.
— Кто его избил? — громко спросил милиционер. Пассажиры, не желая влипать в историю, немедленно потянулись к выходу, на ходу расплачиваясь с Верой.
Вера молчала, а Андрей ловко вытянул из брюк ремень, умело перетянул им оба чемодана с сапогами и добыл из-под служебного столика пустые чемоданы, в которых прежде были дыни.
— Сейчас будем составлять протокол! — пригрозил Николаша. — Откуда у вас синяк, товарищ пианист?
Школа вокзальной жизни не прошла для Платона бесследно.
— Это столб об меня ударился! — процитировал он хулигана, которого при нем допрашивал тот же Николаша.
— А по щеке кто заехал?
— Это семафор меня стукнул! — вид у Платона был невинный-наиневиннейший.
По радио объявили отправление ташкентского поезда.
Андрей оценил благородство Платона.
— Ты хоть интеллигент, но парень неплохой.
Андрей взвалил на себя чемоданы и кинулся к выходу.
— Дура ты, Верка! — успел он крикнуть на бегу и кинул ей несколько купюр. — Оплатишь бой посуды!
Андрей исчез с заступинского вокзала. Вера подняла стол, постелила скатерть, а затем стала собирать с пола осколки.
— Николаша, ты иди. Все в порядке!
— Все в порядке! — подтвердил избитый Платон. — И я тоже в порядке!
Николаша, которому хватало других забот, охотно ушел.
— Пойду куплю тебе билет… А то смотреть на тебя тошно… — с грустной насмешкой сказала Вера. — Куда брать билет-то?
Платон недоуменно пожал плечами:
— Естественно, в Грибоедов. А оттуда я полечу в Москву.
— Я знаю. К той, которая по телевизору про погоду врет! — И, гордо вздернув голову, Вера зашагала прочь из ресторанного зала.
Затем проникла в билетную кассу, естественно, с заднего хода.
— Мне билет в Грибоедов!
— В какой вагон? — спросила кассирша.
— В самый что ни на есть мягкий. А то пассажир у меня весь раненный.
— Есть только общий!
— И тут ему не повезло, — покачала головой Вера.
В зале ожидания, проходя мимо междугородного телефона, Вера остановилась, подумала о чем-то, направилась к небольшому окошку, за которым разменивали монеты, и протянула рубль. Получив горсть пятнадцатикопеечных, Вера возвратилась к автомату, достала бумажку с московским номером Платона и набрала его.
— Это жена Платона Сергеевича?… Здравствуйте… Нет, вы меня не знаете… — И тут спокойствие оставило Веру, и она нервно спросила: — Скажите, вы хорошо спите? Совсем не идиотский вопрос! — Вера бросила в автомат очередную монетку. — Как вы можете отправлять в тюрьму ни в чем не повинного человека?!
— Но я-то знаю, что это не он… Вы сидели за рулем! Вы!…
— Что? — Вера изменилась в лице. — Я вам не верю!… — и издевательски добавила: — Чуть не забыла узнать — штакетник для забора вам завезли?
Вера повесила трубку и прислонилась к стене, будучи не в состоянии двинуться с места…
Так она постояла немного, а потом медленно побрела в ресторан.
Платон в гардеробе приводил в порядок пострадавший костюм.
— Вот ваш билет! — Вера протянула его Платону. — Поезд в Грибоедов отходит через сорок минут…
— Спасибо, — Платон поднял билет кверху, пытаясь разобрать на просвет цифры компостера. — Деньги я вам вышлю немедленно по приезде!
— Выйдем! Надо потолковать! — вдруг потребовала Вера.
Они шли по перрону. Молчали. Потом Вера нарушила молчание:
— Я говорила с твоей женой, — перехватила удивленный взгляд Платона и разъяснила: — По телефону, конечно. Она утверждает, что это ты сбил человека!
— Действительно такое сказала? — переспросил Платон.
— И каким убедительным тоном!
Платон остановился:
— Она же не может сказать правду никому, тем более первому встречному.
— Но она мне это брякнула сразу же, без промедления. Это у нее отработано.
— Может быть, она и права. В протоколе ведь так и записано!
— Но ведь это же подло! — воскликнула Вера.
— Вот видишь, изменить уже ничего нельзя.
— Господи, беда-то какая! — прошептала Вера.
Платон нежно посмотрел на Веру, обнял за плечи,
— А ну, посторонись! — раздался зычный крик.
Они отскочили друг от друга. Автокар-разлучник потащил между ними бесконечную вереницу груженых тележек.
Сначала Платон и Вера растерянно смотрели друг на друга, потом заметались вдоль состава, пытаясь соединиться. Казалось, этому дурацкому составу не будет конца. А когда звякнула последняя тележка, Платон кинулся к Вере и прижал ее к себе.
Они стояли и долго целовались посреди перрона. Кто-то оборачивался на них, а кто-то и нет. Теперь часто целуются на улицах, а на перронах тем более.
1 2 3 4 5 6 7