Почему нельзя учиться женатому, если этот женат
ый всем обеспечен, и у него жив отец и не собирается умирать, и жива мать и т
оже не собирается умирать, живы братья-хирурги и есть клиника, не последн
яя в Швейцарии?
Так, по всей видимости, рассуждал дед, отец Якоба. Но была еще мать Якоба, и е
е никак нельзя было обойти. В таком деле вообще нельзя обойти мать, тем бол
ее речь идет о ее любимчике, о ее дорогом Якобе.
И дедушка Ивановский сказал сыну:
Ч Якоб, ничего против Рахили я не имею, славная девушка. Но такое дело, Яко
б, без материнского благословения не делается. Обойти мать мы никак не мо
жем.
Якоб был разумным парнем и понимал, что нужно материнское согласие. К том
у же он любил мать и не мог ее обидеть. И он сказал Рахили, что поедет в Базел
ь, получит материнское благословение, немедленно вернется, и они поженят
ся.
Через два дня отец и сын Ивановские укатили в Швейцарию. Перед отъездом Я
коб попросил Рахиль сфотографироваться и, когда фотография будет готов
а, выслать ее в Базель: как только его мать увидит, какая Рахиль красавица,
она тут же даст свое благословение.
С этим и уехали.

2

А Рахиль осталась. Теперь она была не просто Рахиль Рахленко, дочь сапожн
ика Авраама Рахленко, она была невестой Якоба Ивановского из Базеля, сын
а известного профессора, владельца знаменитой клиники.
Положение, доложу вам, щекотливое. Улица рассматривала это положение со
всех сторон, поворачивала и туда и сюда. Все сходились на том, что у Рахили
один шанс против ста. Шанс этот Ч ее красота, а девяносто девять «против»
вы и сами наберете: простая, необразованная, небогатая и так далее и тому п
одобное, а там Ч доктора, профессора, клиника, Швейцария, Европа… И, пожел
ай старик женить на ней своего сына, он предпринял бы кое-какие шаги, нане
с бы Рахленкам визит, посмотрел, что за люди ее родители, что за семья, с кот
орой предстоит породниться, узнал бы поближе саму невесту. Ничего этого
профессор Ивановский не сделал, к Рахленкам не зашел, не представился, не
познакомился, не обмолвился ни словом. Ясно: счел все мальчишеской блажь
ю и поторопился увезти сына в Базель, согласие матери Ч не более как улов
ка.
К такому заключению пришла улица, а от такого заключения один шаг до насм
ешек: какая, мол, незадачливая невеста!
Но уже тогда, в шестнадцать лет, моя мать не была человеком, который может
стать объектом насмешек… Вскоре аккуратно… Что значит «аккуратно»? Каж
дый день стали приходить письма из Швейцарии. Каждый, понимаете, день, в од
ин и тот же час в дом к сапожнику Рахленко являлся почтальон, который до эт
ого и дороги сюда не знал, и вручал конверт из Базеля. Скептики были вынужд
ены замолчать. В душе скептики, наверно, считали, что письма абсолютно нич
его не значат; мало ли что корябает на бумаге влюбленный мальчишка! Но фак
т оставался фактом: письма приходили, Рахиль на них отвечала, ходила на по
чту и опускала в ящик конверт. Значит, что-то делается, дело движется, куда,
в какую сторону, Ч неизвестно, но движется. И люди решили: подождем, увиди
м, время покажет.
Письма не сохранились. Но, как я узнал потом от бабушки, именно тогда, в это
т год, когда шла, так сказать, переписка между Россией и Швейцарией, мать и
получила кое-какое образование, расширила, так сказать, свой кругозор, вы
училась как следует русскому и даже чуточку немецкому. Конечно, ей помог
али. На нашей улице были образованные барышни, я уже не говорю об образова
нных молодых людях, были и гимназисты, и реалисты, и студенты на каникулах
. И кто откажет в помощи такой красавице, которая к тому же должна покорить
Швейцарию!
Теперь перенесемся мысленно в Швейцарию, в город Базель. Главным действу
ющим лицом в Базеле была моя бабушка Эльфрида, и бабушка Эльфрида Ч ни в к
акую, ни за что, ни в коем случае! Чтобы ее Якоб, такой Якоб, вдруг женился, да
еще на дочери сапожника, об этом не может быть и речи. Ничего плохого о мое
й матери, она, конечно, отцу не говорила, не было оснований говорить, люди и
нтеллигентные, воспитанные, но надо сначала кончить университет, в девят
надцать лет не женятся, это моя смерть, конец моей жизни, я этого не пережи
ву, и так далее, и тому подобное, что говорят матери, когда не хотят, чтобы их
сыновья женились. Как я понимаю, было там много шума и гама, конечно, шума и
гама на европейский манер, так сказать, по-базельски, как это положено в д
обропорядочных немецких семьях, но так, что ясно: жизнь или смерть.
Но и для Якоба вопрос тоже стоял именно так: жизнь или смерть. Он настаивал
на своем, потом замолчал. Молчание это было хуже любого шума. Он замолчал
и стал чахнуть на глазах. И все видят Ч о каком университете может идти ре
чь, когда человек тает как свеча: не ест, не пьет, не выходит из комнаты, нико
го не желает видеть, не читает, ничем не занимается, сидит целыми днями в с
воей комнате и вдобавок ко всему курит папиросу за папиросой?!
Каково матери? Совсем недавно она гуляла со своим Якобом по знаменитым б
азельским бульварам, все им любовались; радовались и спрашивали, чей это
такой красивый беленький мальчик, а теперь этот мальчик лежит один в ком
нате, в дыму, курят папиросу за папиросой, не ест, не пьет, ни с кем не разгов
аривает, похудел, пожелтел, того и гляди заболеет чахоткой и протянет ног
и.
Так прошел год, и стало ясно: надо что-то делать. Если выбирать между жизнь
ю и смертью, то лучше жизнь. И вот ровно через год в том же июле месяце в наш
город направляется делегация: профессор Ивановский с женой Эльфридой, с
ыном Якобом и экономкой, женщиной, которая прислуживала бабушке Эльфрид
е, доверенное лицо, ей предстояло все выяснить, выявить, так сказать, подно
готную, потому что такой даме, как бабушка, не пристало самой разузнавать
и расспрашивать, а ехала она не затем, чтобы женить Якоба, а чтобы расстрои
ть свадьбу.
Однако тем временем другая сторона тоже подготовилась. Под другой сторо
ной я вовсе не имею в виду семью Рахили. Должен вам сказать, что дедушка мо
й Рахленко, отец Рахили, хотя и был сапожник, но был один из самых уважаемы
х горожан, а может быть, и самый уважаемый. И если в городе, где есть состоят
ельные люди, богатые торговцы, даже купцы второй гильдии, есть паровозны
е машинисты и люди интеллигентного труда, если, повторяю, в таком городе с
амый видный человек Ч простой сапожник, то это, несомненно, выдающаяся л
ичность. Такой выдающейся личностью и был мой дедушка Рахленко, я уже об э
том упоминал, и главная речь о нем впереди. Пока скажу только, что он был че
ловек прямой и решительный, не признавал хитростей и интриганства: хочеш
ь женить своего сына на моей дочери Ч жени, бери такой, какая она есть, а ка
кая она есть Ч сам видишь; не хочешь Ч не жени, другой она не будет, и я сам
и мой дом тоже другими не будут. Так что родители Рахили спокойно дожидал
ись приезда Ивановских. Готовились не они, готовилась улица, готовился г
ород, готовились студенты, приехавшие на каникулы, гимназисты и реалисты
, учителя и дантисты, Ч вся, в общем, интеллигенция, и простые люди сапожно
го цеха, и соседи. Все были на стороне Рахили и Якоба, все хотели им счастья
и благополучия. Вы спросите, почему? Я вам отвечу: Рахиль и Якоб любили дру
г друга, а любовь покоряет мир.
И хотя ни сама Рахиль, ни ее родители не собирались устраивать потемкинс
кие деревни, не хотели показухи , как теперь говорят, но город б
ыл взбудоражен, и как только стало известно, что летом Ивановские приеду
т, то само собой на Рахили появились модные туфли лодочки на высоком кабл
уке; понятно: отец сапожник; появилось новое платье, появилась и шляпка от
лучшей модистки, как полагалось в те времена, а в те времена модисткой наз
ывалась мастерица, которая изготовляла именно шляпки.
Итак, все горячо и бескорыстно готовились к предстоящим событиям. Злые я
зыки, в их числе, само собой, Хаим Ягудин, утверждали, что благотворительно
сть эта далеко не бескорыстна. Если Рахиль выйдет замуж за сына Ивановск
ого, профессора, владельца лучшей в мире клиники, то все расходы и благоде
яния окупятся с лихвой. Но злые языки найдутся всегда и всюду. Что касаетс
я Хаима Ягудина, то всем было ясно: обижен на старика Ивановского за то, чт
о тот не захотел воспользоваться его парфюмерией. И рассудите сами: кака
я корысть студентам, гимназистам и гимназисткам заниматься с Рахилью ру
сским и немецким, географией и историей и прививать ей светские манеры? О
ни знали, что ничего с этого не будут иметь, не хотели ничего иметь и не соб
ирались ничего иметь.
И вот швейцарцы прибыли и остановились в гостинице, где их торжественно
встретила пани Янжвецкая и объявила, что рада приветствовать столь высо
ких гостей в своем отеле; она отвела им под апартаменты верхний этаж и при
ставила к ним горничную Параську и официанта Тимофея, которого для таког
о случая обрядили в черный костюм с бабочкой, как в лучших отелях Варшавы,
по выражению пани Янжвецкой. И так как дедушка Ивановский был знаменитый
хирург и профессор, то ему нанесли визиты первые люди города: пристав, мес
тный присяжный поверенный, казенный раввин и просто раввин, отставной по
лковник Порубайло с женой и дочерью и врач железнодорожной больницы Вол
ынцев, очень хороший врач, социал-демократ. Словом, город встретил гостей
по первому разряду, только что молебствия не было, но молебствие бывает т
олько по случаю прибытия государя императора, а, как вы понимаете, прибыл
все же не он.
Конечно, такую встречу можно объяснить знатностью гостей: нельзя не посм
отреть на самого знаменитого в Европе, а то и во всем мире профессора. Но, п
оверьте, в основе лежал интерес к этой романтической истории, никого не м
огла оставить равнодушной трогательная любовь таких прекрасных молоды
х людей: красавицы Рахили, дочери сапожника, и нежного, деликатного юноши
Якоба из далекого города Базеля.
Итак, визиты: Ивановские к Рахленкам, Рахленки Ч к Ивановским. Экономка ш
ныряет по городу, узнает, выпытывает, а что она может узнать, что может вып
ытать? Ответ один: Рахиль достойнейшая из достойных, старик Рахленко наи
уважаемый из уважаемых. И был, конечно, лес, были гамаки, и аптекарь Орел го
товил такой кефир и такое мороженое, что бабушка Эльфрида была поражена
и призналась, что такого кефира и такого мороженого она в своей жизни ни р
азу не пробовала, хотя объездила лучшие города Европы и живала на знамен
итых курортах; и когда ей понадобилось поправить прическу, то явился Бер
нард Семенович, а, как я вам уже рассказывал, это был галантнейший парикма
хер во всей губернии, и бабушка Эльфрида сказала, что таким парикмахером
гордился бы не только Базель, но и Париж, а Париж, как вам известно, законод
атель мод и дамских причесок. Город наш в грязь лицом не ударил, показал се
бя во всей красе и великолепии, а уж о красоте и великолепии Рахили и говор
ить нечего, только слепой мог этого не видеть, впрочем, и слепой понял бы э
то по ее голосу, такой у нее был прекрасный, исключительный, мелодичный го
лос. И отдавая дань уму моей матери, надо сказать, что вела она себя с Ивано
вскими идеально, в том смысле, что запрятала подальше свою дерзость и стр
оптивость. Возможно, она оробела перед такими знатными господами, перед
этим парадом; возможно, не знаю. Но факт тот, что перед бабушкой Эльфридой
предстала тихая, скромная красавица Рахиль. А в том, что она не белоручка,
а работящая девушка, сознающая свой долг и свои обязанности, Ч в этом, ко
нечно, бабушка быстро разобралась.
Казалось, сопротивление бабушки сломлено и дело идет к венцу. Но тут вдру
г неожиданно бабушка выдвинула тяжелую артиллерию. Оказывается, бабушк
а не еврейка, а швейцарка немецкого происхождения. И когда дедушка на ней
женился, то перешел в протестантство, не то в лютеранство, не то в кальвини
зм, и их сыновья тоже протестанты, лютеране и кальвинисты, и мой отец Якоб
Ч наполовину немец и тоже лютеранин, и выходит, я, ваш покорный слуга, на о
дну четверть немец.
Так вот, поскольку Якоб протестант, лютеранин и кальвинист, то бабушка ст
авит условием, чтобы Рахиль тоже приняла протестантство, лютеранство и к
альвинизм и чтобы они венчались в Базеле.
Гром среди белого дня! Протестант? Лютеранин? Кальвинист? Про такое здесь
и не слыхивали. Православный, католик Ч это у нас знали, но кальвинист, пр
отестант!
Ни в какого бога я не верил и не верю. Русский, еврей, белорус Ч для меня нет
разницы, Советская власть воспитала меня интернационалистом. Моя супру
га, Галина Николаевна, Ч русская, мы живем с ней тридцать лет, и у нас три с
ына, отличные парни, и хотя они записаны евреями, но они знают не еврейский
язык, а русский, родились в России, женаты на русских, и мои внуки, значит, р
усские, и у всех у нас родина Ч Советская Россия. Но, с другой стороны, я ска
жу вам так: человек может верить в бога, может и не верить, можно обрести ве
ру, и можно потерять ее. Но для истинно верующего бог один, тот, которого он
носит в своем сердце, и уж если ты хочешь верить, то разделяй ту веру, в кото
рой ты родился. Менять веру ради личного интереса некрасиво, вера не перч
атка: стянул с руки одну, натянул другую… И вот моя мать Рахиль, которая, ме
жду прочим, тоже в бога не верила, должна была перейти в лютеранство ради с
воего интереса… Что? Любовь выше? Правильно, согласен. Так моя мать и поста
вила вопрос. Она сказала Якобу:
Ч Раз мы должны через это пройти и раз я еврейка на сто процентов, а ты на п
ятьдесят, то возвращайся в веру своих отцов и дедов.
Логично! Сто процентов больше, чем пятьдесят. И дедушка Рахленко и бабушк
а Рахленко сказали:
Ч Чтобы наша дочь перешла в какое-то там лютеранство и протестантство
Ч ни за что! Такого позора на свою голову мы не примем.
Не забывайте, все это происходило до революции, в 1910 году, религиозные пред
рассудки были сильны, тем более в маленьком городке на Украине. И Рахленк
ов можно понять. Им предстояло жить здесь, и вот, пожалуйста, дочь перешла
в лютеранство, даже не просто в лютеранство, а в какую-то его швейцарскую
разновидность.
Больше всего я виню дедушку Ивановского. В свой первый приезд он скрыл св
ое лютеранство. И тогда многих удивило, что он не пошел в синагогу, где ему
было отведено почетное место у восточной стены. Удивило, но как-то не зафи
ксировалось, тем более что старик через синагогу сделал богатое пожертв
ование на бедных. Но надо было говорить начистоту; так, мол, и так, мы протес
танты, лютеране, кальвинисты, реформисты… Но ему было, наверно, стыдно соз
наться, что он отрекся от своей веры, и он промолчал, и вот открылось через
год, когда все шло к своему завершению, когда машина катилась на полной ск
орости к финишу. И протестантство и лютеранство как бревно на дороге. А ко
гда машина на всем ходу налетает на бревно, то она опрокидывается, и пасса
жирам, знаете ли, не сладко.
И тут бабушка Эльфрида выпускает второй снаряд: после свадьбы молодые до
лжны навсегда остаться в Швейцарии Ч там дом, гнездо, там университет, та
м клиника.
В общем, Рахиль должна навсегда порвать со своим корнем, перейти в немецк
ую веру, уехать со своей родины, расстаться с родителями, мало того Ч опоз
орить их.
Рахиль стояла как стена: ни в какую Швейцарию она не поедет, ей и здесь хор
ошо, а уж про лютеранство и говорить нечего, тем более она в бога не верила,
и как, спрашивается, могла она верить в бога, если целый год ее опекали сту
денты, гимназисты и реалисты, вольнодумцы, марксисты, социал-демократы и
бундовцы. И Якоб, мой будущий отец, тоже не был уж такой набожный протестан
т, ему на все это было ровным счетом наплевать, ему нужна была Рахиль Ч во
т кто ему был нужен, и будь она мусульманкой, буддисткой или огнепоклонни
цей, он с удовольствием стал бы мусульманином, буддистом и огнепоклонник
ом, лишь бы Рахиль стала его женой.
Не знаю, как долго длилась эта баталия, но все закончилось соглашением: ве
нчаются они здесь, а после свадьбы уезжают в Швейцарию. В этом Рахили приш
лось уступить: жена должна следовать за мужем, а не наоборот.
Конечно, такая комбинация стоила денег, мой отец оказался, извините за вы
ражение, необрезанным, и венчать его раввин не имел права. Но пошли в ход «
липовые» медицинские справки и тому подобное, ибо, как говорится; «На зем
ле весь род людской чтит один кумир священный»… Все сладилось, свадьба б
ыла на весь город, после венчания молодые шли из синагоги пешком, вокруг н
их люди пели, танцевали, веселились, оркестр играл марши и танцы, город лик
овал… После свадьбы Рахиль и Якоб вместе со стариками Ивановскими и экон
омкой укатили в Швейцарию, а в нашем городе остались печали, восторги, тол
ки и пересуды…
1 2 3 4 5 6