Свеча Велеса
Год 7069 от сотворения мира [1] оказался для Руси тяжким и долгим.
Зима закончилась пожарами - огонь начисто сожрал Себеж, Псковский
посад, монастырь Иоанна Милостивого и несколько церквей. В середине
лета полыхнула и сама Москва - огонь истребил половину города, вынудив
даже царский двор, несмотря на тяжелую болезнь государыни Анастасии,
бежать в Коломенское. Там она, любимая мужем и людьми, и преставилась
в самом начале августа.
Плач по совсем еще молодой царице стоял вселенский - тихая и
скромная, племянница боярина Ивана Кошкина тем не менее заслужила
доброе имя и уважение в русском народе. Государь же, от горя почти
лишившийся рассудка, не мог ни есть, ни пить, и даже ноги отказывались
ему служить - на похоронах его буквально несли вслед за гробом,
удерживая под плечи, младший брат Юрий [2] и князь Владимир Старицкий.
Разумеется, по поводу безвременной кончины было проведено
тщательное расследование. Андрей Зверев ничуть не удивился, когда
выяснилось, что причиной смерти стало колдовство, наведенное Алексеем
Адашевым и попом Сильвестром, - он сам же и предупреждал государя о
злом чародействе еще семь лет тому назад. Не удивило Зверева и то, что
царь Иоанн, святоша и чистоплюй, наказывать убийц не стал, лишь
отослал их из Москвы. Попа - в Кирилло-Белозерский монастырь,
секретаря - воеводой в древний Юрьев.
Вместе с сороковинами умершей царицы в Москву пробралась
лихоманка, которая почти до Рождества собирала с города свою жестокую
дань - пусть и не столь тяжкую, как при «черном море», [3] но все
равно заметную и горестную. Пытаясь избавиться от напасти, горожане
отстроили на Наливках новый храм Пресвятой Богородицы - срубив его
всего за три дня - и прошли вокруг Москвы крестным ходом.
Разумеется, за всеми этими напастями на Руси почти все успели
забыть о небольшой порубежной стычке, случившейся на далеком
Балтийском побережье, и о героях того короткого победоносного похода.
Что князю было только на руку.
Правда, князь Андрей Васильевич Сакульский в этих событиях никак
не участвовал. Еще до начала Ливонской войны он, скупо обласканный
Иоанном, отъехал в свое имение - отдыхать, следить за хозяйством,
радоваться подрастающим детишкам и пребывать с супругой Полиной в
согласии и радости. Награды за свой крымский набег Андрей Зверев не
ждал. Такие уж сложились у него отношения с нынешним властителем Руси,
что, коли тот его в поруб не посадил - и за то спасибо.
О московских бедах князь узнавал из редких писем своего побратима
дьяка Ивана Кошкина. Впрочем, не только московских, но и своих
собственных - в последней грамоте боярин Иван Юрьевич отписал, что
лихоманка заглянула в столичный дворец Сакульских и выкосила там всю
прислугу. На хозяйстве остались лишь немощный подворник да пара цепных
псов.
Гонец оставил письмо, пообедал от души, с благодарностью спрятал в
кушак алтын, но от бани и ночлега отказался, еще засветло умчавшись
дальше в Корелу с грамотами к воеводе. Андрей же остался размышлять
над неприятным известием.
- Отчего грустишь, батюшка? - погладила его по голове Полина. -
Нечто известия недобрые получил?
Зверев молча передал жене послание, сам отошел к окну, выглянул
наружу через светлый треугольник небольшого витража на левой створке.
Слюда, столь обыденная в новгородских домах, вызывала у него
ощущение слепоты. Ладно летом, когда тепло - окна постоянно нараспашку
можно держать. А зимой? Что за жизнь, коли из светелки наружу не
выглянуть, если шум какой случится, крики, али просто любопытство
одолеет? Но стекол больших ни на Руси, ни в Европе было не сыскать.
Даже знаменитые венецианские и стамбульские мастера умели выдувать
лишь маленькие пластинки. С две-три ладони, не больше. Да и те
норовили окрасить под самоцветы. И стоили эти стекляшки немногим
меньше драгоценных камней. Пришлось князю обойтись лишь тремя
стеклами, вставленными в окна в обрамлении красно-синих витражей.
«Глазки» для обзора ценою почти в полста полновесных новгородских
рублей получили горница, где он занимался бумагами, спальня и
трапезная. Остальные окна остались слюдяными.
- О Господи, - громко охнула княгиня и торопливо осенила себя
знамением, - лихоманка! Надобно молебен немедля заказать. А то как бы
до нас не добралась подлая старуха.
- Лихоманка по морозу не ходит, - повернулся от окна Зверев. - В
холода она спит.
- Как же ш-ш спит, милый? - вскинула грамоту Полина. - Вот же она,
поветрие в Москве!
- Так то в Москве…
Андрей испытывал очень странное ощущение. С одной стороны, память
подсказывала, что все побасенки про лихоманку - глупость и суеверия, и
на самом деле болезни вызываются вирусами и микробами. Не иначе,
забрел в Москву вместе с южным купцом новый штамм гриппа и лютует на
непривычном к экзотике населении. С другой стороны - волхв Лютобор,
помнится, сказывал про живущую на болотах уродливую старуху Лихоманку,
что выбирается иногда на сушу да бродит по городам и весям,
прихватывая грязными узловатыми лапами жизни попавшихся на пути
людишек. И лучшая защита от старухи этой - обычная борозда, но
пропаханная сохой, в которую только женщины впряжены и которой женщина
управляет. С третьей, князь успел привыкнуть к общему убеждению, что
служба в храме, искренняя молитва да колокольный звон - надежнейшая
защита от любой беды. И убеждение это потихоньку просачивалось в его
разум.
Эти три его знания то противоречили друг другу, то переплетались и
друг друга подкрепляли. Так, по учению волхва, из замерзшего болота
лихоманка вылезти не способна, ибо замурована ледяным панцирем;
согласно инфекционной теории, на морозе микробы дохли - а искренняя
молитва путем самогипноза укрепляла иммунитет верующего. Но в то же
время лихоманка забраться зимой в город не могла, а вот вирус -
запросто. Очень уж много там теплых домов, слишком тесно общаются
люди. Да еще и навоз - неизменный спутник любого скакуна, буренки или
мелкой овцы, лежащий везде и всюду толстым или тонким слоем, - отнюдь
не улучшал атмосферы в столице. Н-но - где город, там и суета,
корысть, ложь, блуд, гордыня… Стало быть, лихоманка и карой могла
оказаться за грехи людские. Запросто! От грехов же ничем, кроме
молитвы, не откупишься…
- Что ты так на меня смотришь? - забеспокоилась женщина, тронув
пальцами кружевной, с жемчужной понизью чепец, стряхнув с сарафана
несуществующую ворсинку.
За минувшие десять лет княгиня заметно поправилась, отчего стала
только краше. Сейчас Андрей не мог понять, отчего перед свадьбой
считал Полину толстой? Она была и оставалась настоящей красивой
женщиной. Женщиной в теле, сильной, здоровой и соблазнительной. Есть
кого обнять, что поцеловать, к чему прижаться. Не дохлятик холерный с
костями наружу, который того гляди сломается от любого прикосновения,
а настоящая красавица. Та, что и любовью одарит, и ребенка здорового
выносит.
- Ой, порвалось! - заметила что-то на боку княгиня. - Я сейчас
Пелагею…
- Конечно, закажи. За здравие. Свое, детей и всех прочих.
- А ты, батюшка? - не поняла Полина.
- Я же упомянул: «и всех прочих».
- Какой же ты «прочий», батюшка наш, отец родной?! - всплеснула
жена розовыми ручками.
- Не отец я тебе, хорошая моя, а муж законный, - с усмешкой
поправил князь. - Нечто забыла?
- Пост сегодня, Андрюша… - прочитав что-то в его глазах, напомнила
женщина. - Среда.
- Мужу перечить - грех, - с легкостью парировал Зверев,
оттолкнувшись от подоконника и подкрадываясь к супруге. - Смирение
есть твой удел, смирение и покорность. Али забыла, чему в монастыре
учили?
- Но ведь пост, милый… - понизила голос Полина и почему-то
облизнула губы.
- Как же я люблю тебя, моя радость… - Князь взял жену за руку,
притянул к себе, но прикоснуться к влажным губам так и не успел: в
светелку внезапно влетела русоволосая семилетняя девочка в сатиновой
исподней рубахе и, обежав взрослых, схватила Андрея за ремень:
- Папа, она первая начала!
- Неправда! - Второй девочке было всего пять, и ростом она
уступала сестре на целую голову. - Это ты моего зайку схватила!
- Он не твой!
- Нет, мой!
- Нет, мой!
- Девочки, нельзя так себя вести! - отступив от жены, грозно
рыкнул Зверев. - Вы же сестры! Вы друг другу помогать должны,
защищать! А вы вечно сцепиться норовите, что пауки в банке!
- Она моего зайку схватила, папа!
- Он мой!! - в один голос закричали девочки.
- Почто простоволосые по дому носитесь?! - заметила совсем другое
Полина. - Как же вам не совестно, бесстыжие, прилюдно и без платка
даже?
- Да ладно, - отмахнулся на такой пустой упрек Андрей. - Заяц-то
ваш где?
Девочки примолкли. Похоже, в пылу ссоры столь ценный для обеих
предмет оказался утерян.
- Ночь уж за окном, а вы носитесь как угорелые, - пользуясь
наступившей паузой, укорила дочек Полина. - Ну-ка в опочивальню
ступайте!
В дверях наконец показалась запыхавшаяся нянька. Из-под съехавшего
набок платка Устины выбивались седые волосы, вязаная кофта
расстегнулась на две верхние пуговицы. Переведя дух, подворница
поклонилась:
- Прости, матушка, не уследила…
- Спать, спать пора, - похлопала себя по ноге Полина. - Ну-ка,
пойдем. Пойдем, пойдем. Арина, Пребрана, со мной пошли!
- Ну, ма-ама-а… - Девочки набычились и недовольно выпятили губы,
став неотличимыми, словно близнецы.
- Арина, отпускай отца, ему на грамоту ответ отписать надобно.
Пребрана, тоже пожелай отцу спокойной ночи.
- Доброй ночи, батюшка, - соизволила кивнуть младшая и отступила к
двери.
- Доброй ночи, батюшка, - отпустила ремень Арина.
- Спокойной ночи, кровинушки мои, - пригладил ей голову Андрей.
- Погоди, Ермолай подрастет - втроем прибегать начнут, -
улыбнулась жена.
- Ну и пускай, - согласился Зверев. - Кстати, Полина. После
полуночи настанет уже четверг.
Княгиня покраснела и, торопливо обняв детей, повела их в спальни.
Андрей снова повернулся к окну - но там, за витражными
стеклышками, за прошедшие минуты успела сгуститься непроглядная
темнота. Князь вздохнул, закрыл для сбережения тепла внутренние рамы,
задернул шторы, прихватил с пюпитра для чтения книг масляную лампу,
переставил на стол. Снова развернул грамоту, перечитал. Задумчиво
расчесал пятерней короткую аккуратную бородку.
В комнате пряно пахло воском, сочной сосновой смолой и легким
дымком. Было тепло, покойно и тихо. Разве только в печи слабо
похрустывали в топке дрова и тоскливо шуршал снежной крупкой ветер под
окном - но это лишь добавляло светелке уюта. Розовое пятно света
выхватывало из небытия грубо сбитый стол, французское резное бюро у
стены и густой персидский ковер. Бревенчатые стены тонули в сумраке, а
за приоткрытой дверью начинался и вовсе непроглядный мрак. Но там, в
многочисленных горницах его дворца, отходили ко сну дети, хлопотали на
кухне стряпухи, томился в подполе ставленый мед, ждала общего ужина
трапезная. Там, в опочивальне, на обширной глубокой перине после
полуночи он утонет в объятиях ласковой любимой жены, чтобы поутру его
разбудили веселые голоса детей.
Здесь, в спрятанном среди леса селении, ему было хорошо. Так
хорошо, как никогда не бывало ни в Москве, ни в Великих Луках, ни даже
дома, в далеком двадцать первом веке. И уезжать, как бы ни призывали к
этому неотложные дела, князю никуда не хотелось.
- И почему они вдруг стали неотложными? - пожал плечами князь
Андрей Васильевич, урожденный боярин Лисьин, князь Сакульский по праву
владения. - Отсель до Москвы, как ни крути, полмесяца пути. Коли не
гнать, так и вовсе месяц выйдет. Плюс гонец на почтовых неделю скакал.
Если не управился ярыга, на подворье все уже разорено, пусто,
разворовано, сызнова обустраиваться придется. А управился - так и
хлопотать ни к чему. За два-три лишних месяца всяко ничего не
изменится.
Придя к такому выводу, он с облегчением скатал грамоту обратно в
свиток, дотянулся до бюро и сунул письмо в средний ящик. Мысленно он
уже был в спальне, под одеялом, на пахнущих горькой полынью простынях.
И совершенно точно знал, что этой зимой никуда из своего имения не
поедет.
Зима на Руси - время веселое и радостное. Святки-колядки, Крещение
и Сретение, Рождество и Васильевы гуляния, введение и святая
Катерина-санница, солнцеворот и Масленица. Зима - это снежные крепости
и ледяные горки, это пиры и гуляния. Не то чтобы у крестьян не
находилось дел по хозяйству. За зиму и пахотный инструмент следует
отремонтировать, и постройки, коли надобны, поставить, и упряжи-телеги
в порядок привести. Но, как с хозяйством ни хлопочи - все едино такого
труда, как при пахоте, сенокосах, жатвах и прочих летних заботах, оно
не требует. Потому-то на зиму и откладываются на Руси и праздники, и
веселье, и пьянки-гулянки. Да и в ратные походы ходить заведено
исстари русскими людьми именно в зимние месяцы.
Правда, военных походов Андрей затевать не собирался - подобного
«развлечения» ему и так хватало с избытком. Потому рогатине и сабле он
ныне предпочитал длинный обрывистый склон возле мельницы, с которого
удавалось разогнаться до такой скорости, что по льду заводи сани
неслись на добрых триста шагов, аж за причал с вытащенными на пологий
склон двумя крепкими мореходными ушкуями.
Рядом катались румяные деревенские девки и парни, весело хохотали
дети. Няньки укоризненно покачивали головой - но Андрей и сам не
чурался близости со смердами и холопами, и детей к тому же приучал.
Полина да батюшка несколько раз пытались вести с князем речи о том,
что грешно православному христианину таким бесовским забавам
предаваться, что время свободное надобно молитвослову и службе
храмовой посвящать, в кротости и послушании детей воспитывать, - но
Зверев пропускал укоры мимо ушей и с утра забирал дочерей, чтобы
играть с ними и деревенскими мальчишками в снежки, кувыркаться в
сугробах, вылетая с раскатанной ледяной горки, смеяться и радоваться
жизни. Успеют еще молитвами и аскетизмом намаяться, когда судьба
выгонит его из дома. Без хозяина имения отцы Афанасий и Прокопий
быстро на девочках отыграются, а княгиня их проповеди еще и поддержит.
К обеду все вместе они вернулись в дом - усталые, заснеженные и
довольные. Даже няньки бухтеть перестали, хотя Арина и Пребрана,
спрятавшись на обратном пути за воротами тына, ловко забросали их
снежками. Полина встретила детей в дверях, всплеснула руками:
- Бегом, бегом к себе, охальницы! Шубки Прасковье скиньте, и бегом
сарафаны менять! Вон, подолы все мокрые! А ты куда смотрела,
бесстыжая?!
Дородная нянька, принимая одежду воспитанниц, скосила глаза в
направлении Зверева. Но мужа Полина ругать не стала, а погрозила
женщине пальцем:
- Я вам дам, детей мокрыми приводить. Снежана где?
Молодая нянька, будучи посмышленее, осталась снаружи, вычищая
перед крыльцом санки. Знала, что гнев княгини утихнет быстро. Чай, не
поранились дети, не померзли. А что юбки вымокли - так печи в доме
горячие, не простынут.
- Как же мы соскучились по тебе, Полюшка! - обнял супругу и
поцеловал ее в теплую мягкую щеку Андрей. - А то айда, мы и тебя с
ветерком прокатим?
- Да что же ты, батюшка! Холодный же весь! - легко отпихнула его
княгиня. - Хоть бы зипун снял.
- Нечто в зипуне ты меня уже не любишь?
- Тебя вестник ждет, - понизила голос она. - С час как примчался.
Я его велела с дороги на кухне накормить, медом хмельным отпоить, дабы
согрелся.
- Из Москвы? - насторожился Зверев.
- Из поместья, Лисьино.
- Вот черт… Неужто случилось что? Уж лучше бы из Москвы.
- Что ж ты говоришь, батюшка?! - Полина испуганно оглянулась по
сторонам и торопливо троекратно осенила себя знамением, один раз
перекрестила Андрея: - Хорошо хоть девочки уже убежали…
Зверев, не слушая, устремился на кухню, влетел в полную горячего
пара и мясного аромата комнату в дальнем крыле дворца, кивнул
облепленной влажным сарафаном Глафире. Ее молодые помощницы в простых
рубахах прыснули в кладовую.
- Никак подавать надобно? - забеспокоилась стряпуха.
Андрей отмахнулся, быстро прошел к столу, за которым незнакомый
безусый паренек смачно уплетал серебряной ложкой - размером с
небольшой половник - огненно-красный, с тонкими коричневыми
прожилочками убоины и капусты, поблескивающий глазками янтарного жира,
борщ.
1 2 3 4 5