Видно, правду раньше говорили – нет лучших заклинаний от нечисти и нежити, чем русские народные…
«Внутренним зрением» тоже почти ничего видно не было. Зеленоватые стены живого леса, между ними – темно-серая колышущаяся масса и красно-желтые вспышки. Изредка черкали по серому голубоватые полосы, змеились и дергались. В общем-то, узнаваемо. Не одними матюгами работают.
Серое облако начало распадаться на узкие черные полоски, змейками ускользающие от вспышек пламени. Одна змейка кинулась к Александру, пронырнула между красными стрелами, пущенными с двух сторон… Не страшно. С такими можно и вслепую. Даже лучше, ничто не отвлекает. Голубая полоса протянулась от вскинутой руки, закружила черное, смяла в комок и сдавила. Легкое покалывание в руке – и комок исчез. Действительно, знакомые твари.
Постепенно вернулось и обычное зрение, хотя разноцветные круги перед глазами все еще мельтешили. Протер глаза, стер кровь со щеки, огляделся. Увидел Владимира – тот шел с мечом в одной руке и черной палкой в другой.
– Ловко ты его! Смотри! – Конец посоха был расщеплен. От него по закопченному дереву вилась тонкая резьба. Где-то он недавно такое уже видел, Вспомнил – голубой узор… а где золотая искра? – Это вот их кто-то из наших, из Древнего Народа делал. Такому не обучишь. Но ты, главное, сюда посмотри!
На уцелевшем верхнем конце продолжением резьбы переплетались две изящные змейки – золотая и серебряная. Их пасти сходились на небольшом полупрозрачном камешке. Чем-то похоже на кадуцей – жезл Меркурия. Он же Гермес. Постой-постой – Гермес? Гермес Трисмегист, «Трижды величайший», основатель современных школ магии, алхимии и прочего! Но ведь считается, что герметические учения и магия Древних не совместимы!
Александр попытался рассмотреть посох поближе, взял в руки… Острая боль ударила в ладонь, скользнула выше, и беспокойная льдинка в груди всё-таки впилась в сердце. А потом всё снова исчезло. Только вспышка была черной. Донеслось еще издали: «Сашка, ты что?!» – и больше ничего не было слышно и видно. Потом и мысли исчезли.
– Мужики, сюда! Сашке плохо! – Владимир подхватил падающее тело. Подбежали, перехватили, отнесли от поляны, уложили поудобнее на землю. Нащупали пульс на шее – живой!
Похлопали по щекам, потрясли за плечи – нет, в себя не приходит.
Пока доставали аптечку и искали нашатырь, Владимир нагнулся к выпавшему из рук обломку посоха. На резьбе и змейках медленно исчезали красно-бурые полоски – не высыхали, а словно впитывались в дерево и металл. Взглянул на раскинувшиеся в обожженной траве руки – на ладони блестела кровь. Вспомнилось – держится за дерево, протирает лицо…
– Вот это тебя, браток, угораздило… – шепотом, словно боясь разбудить. И громче, командным голосом: – Ампулу не ломайте, все равно не поможет! Быстро, делаем носилки – и в город! Рюкзаки бросаем здесь, Ваня – караулишь! Говорил Олегу, надо было рацию взять… А, теперь один черт! Спальники доставайте. Ему сейчас тепло нужно.
ГЛАВА 3
Александр барахтался в фиолетовом тумане, плотном, как кисель. Временами туман чуть светлел, и тогда рядом звучали какие-то голоса. Говорили вроде бы о нем, но кто и что – не понять. Вообще хоть что-нибудь понять или осознать не удавалось – туман проникал в голову и не давал пошевелиться мыслям. Больше всего злило чувство полной беспомощности. Вот странно – думать не получается, а злость и бессилие остались.
Слишком сильно злиться было опасно – если раздражение нарастало, из мглы выскакивали блестящие змеи и больно жалили в голову, сердце, руку… А кто-то мрачный и холодный смотрел на это сквозь туман, и это было куда больнее и страшнее змей. Под леденящим взглядом Александр пытался свернуться калачиком, стать крохотным и незаметным, спрятаться куда-нибудь – но кругом был только туман. Взгляд догонял, хватал, разворачивал и выворачивал наизнанку, и оставалось только корчиться в фиолетовых клубах, пытаясь закричать и понимая, что кричать уже нечем…
* * *
– Что дальше с ним будет?
– Не знаю. В себя придет дня через два, не больше. Парень крепкий, но… Тело мы в таких случаях научились лечить, а вот зарубка на душе останется. Ты говорил, его вроде бы к этому месту тянуло еще тогда, когда заклятья творились?
– В общем-то, да. Рядом он не был, но стал свидетелем, и его самого заметили. Ты считаешь, могли именно на него ловушку поставить?
– Могли, конечно, но вряд ли. Скорее всего, это даже не ловушка, а последствия самого обряда. Жаль, я не был на том месте, поторопились они с этим кругом. Наверняка еще день-два мог бы посох простоять, ничего особого не случилось бы. Эх, вояки! Не хмурься, не хуже тебя знаю. Братство – наша единственная защита и всё такое, только не первый раз они сначала стреляют, потом думают. Особенно этот твой Владимир. Ты не мог туда кого другого послать? Юре на катере полчаса ходу до того места.
– Он проверял другую точку. Кроме того, один бы он мог и не найти. Этот парень нужен был, как… ну, не знаю, как ищейка. Или как сапер, если тебя сравнение не устраивает.
– Ну да, который ошибается дважды. Ты что, приказал им уничтожить это место?!
– Да не приказывал я! Я им обоим сказал – дойти, узнать и вернуться, только узнать! Что ж я, дурак?
– Выходит, что так, если дураков на такое дело послал. Ладно, я там не был и сам не видел, может, у них выбора не было. Но вот дров они наломали, это точно. Одно хорошо – теперь будем знать, с кем дело имеем. Ты выяснил, кто это сделал? Кто-нибудь из круга Пермяка или изгои?
– Пермяк клянется, что он и его кланы не имеют к этому ни малейшего отношения. Не качай головой, я помню его идеи, но он бы вряд ли пошел на союз с людьми. И у него всегда хватало ума не связываться с такими силами на нашей земле. Может, ты и прав, но до сих пор мы воевали по закону и обычаю.
– До сих пор и войны между кланами велись по мелочам, а Пермяк хочет изменить всё. И не только в нашем народе. Да что я тебе рассказываю, ты же нам первый сказал, что на этот раз надо быть готовым к войне без правил. Ну хорошо, Пермяк поклялся за себя и свои кланы, а другие ? Он же вполне мог кого-то подговорить, мог просто намекнуть, а сделали другие. Ты уверен, что он не руководит тайно теми же изгоями? То, что на тех холмах было сделано, не под силу им самим. Все, кто может достичь такой силы, наперечет, все в кланах, таких не изгоняют. Незаметно от всех до такой мощи не поднимаются, сам знаешь – хоть где-нибудь, а проявились бы.
– Ну, там был не один человек, так что силы объединились. Могли быть пятеро или семеро слабых, научившихся объединяться. Дело в другом: для чего это им понадобилось? И кто им, в конце концов, посох сделал?!
– С этим мы потом постараемся разобраться. Что с твоим разведчиком делать будем? По-хорошему его бы на две недельки, если не на месяц, вывезти из города, чтобы в себя пришел. Ты видел, как его что-то достает? Скорее всего, он теперь как-то связан с этим посохом или его хозяевами. Или его будут искать, или он сам их найдет. В любом случае чем дальше он окажется, тем лучше. И хорошо бы в спокойной обстановке, под надежной защитой.
– В деревню послать, что ли? Как раз в Рябиновке сейчас и спокойно, и знахари хорошие, присмотрят. Только его же не привяжешь – если не приедет, так попробует через верх дотянуться.
– А вот этого чтобы ни в коем случае! Хоть раз вылезет – и всё. Поймают. Откуда мы знаем, что с ним сделал посох? То, что я нашел и постарался вылечить, – это только поверхность, болезни тела и самую малость – души. Кем он может стать или кому может подчиняться после того, как очнется… в лучшем случае скоро выяснится. В лучшем, потому что заметим сразу, а если пропустим, даже как человека вряд ли спасем.
– Ты хочешь сказать, что теперь он может быть опасен?
– Прежде всего для самого себя. Что бы с ним ни случилось, большего, чем он умел до этого, ему никто не даст. Но и воина ты, считай, потерял. По крайней мере никто тебе не даст гарантии, что однажды он не ринется выполнять чужой приказ или просто не опустит руки во время боя. Ты видел, как его крутит? А ведь здесь место защищенное, да и мы с тобой старались как могли. Это что-то изнутри его самого. Или нечто такое, с чем мы не можем справиться и даже не способны пока распознать. Так что отправь его подальше и не спускай глаз. Может быть, он нас приведет к хозяину посоха.
– Знаешь, не люблю ловлю на живца. Что бы с ним ни сделали, он всё равно наш, и подставлять я его не буду.
– А я и не прошу. Просто не оставляй без внимания и не подпускай к важным делам. Поверь, и ему самому будет лучше. Ты уже однажды был слишком мягким. Когда он отказался пройти Посвящение, надо было не допускать его до таких вот дел. Был бы он настоящим воином, мне бы не пришлось столько возиться. Олег, ты слишком склонен к размышлениям, слишком доверяешь молодежи. Нашей опорой никогда не были такие, как этот парень или твой любимчик Володя. Я знаю, что сейчас новая война, особые обстоятельства, но иногда надо просто соблюдать традиции. Они созданы хоть и века назад, но не на пустом месте,
– Ты предлагаешь сказать молодым: «Не торопитесь»? А может быть, каждому входящему говорить: «Извини, у нас строгий устав, поэтому или давай клятву воевать непонятно за что, или иди куда хочешь?» Уже уходят, Илья, уже, даже раньше, чем мы это успеваем заметить. Мы это просмотрели в Европе – тебе напомнить, сколько сейчас скрытых Древних пляшет на шабашах?! Молодежь… Мы привыкли, что пять лет для нас не срок, что всё повторяется из века в век. Это не просто другая война, поверь. Это начало другого времени. Не смотри на меня так, я еще не свихнулся, не начал проповедовать «наступление эры Водолея». Подумай на досуге сам, что было бы с Пермяком двести лет назад? Заодно вспомни, как кое-кто радовался, когда в Германии заговорили о древних расах и мистических силах… Всё, хватит трепа. Что сделаем, когда Александр очнется?
– Он живет один? И где работает?
– Работает в научном институте, и как раз сейчас у них полевой сезон. Начальство уже выясняет, куда их сотрудник пропал. Хорошо хоть родители у него в другом городе и без телефона. А живет он на квартире, хозяйку перед уходом предупредил, что по делам едет. Саша вечно мотается по экспедициям и командировкам, так что дело привычное. Но больше чем на пару недель он исчезнуть всё равно не может. Кроме того, у него есть какая-то девушка. Перед этим они вроде бы поссорились, но всё-таки…
Илья присвистнул и покачал головой:
– Это уже серьезнее. Во-первых, многое и объясняет, и меняет, особенно его состояние при контакте с посохом. Да и последствия… Она еще решит, что утопился милый из-за несчастной любви, начнет звонить на работу, напишет родителям… Я хотел его отправить в деревню сразу же, потом бы сделали справку из больницы, но теперь вариант отпадает. Ладно, пока очнется, что-нибудь придумаем. Ты позаботься, чтобы он сразу же не полез куда не надо.
– Может, вообще вколоть ему что-нибудь, чтобы верхнюю чувствительность на время блокировать?
– Лучше зелье, не шути с химией. Потом может контроль не восстановиться, получишь шизофреника. Тут одни деятели попробовали такое с пленным проделать недавно…
– Кто?! Почему мне ни одна тварь не доложила?! Что за!..
– Успокойся, это не у нас. Ильменцы перестарались.
– А ты-то откуда знаешь? Они же Пермяка поддерживают!
– Их же ведуны и сообщили. Завоевался ты, я смотрю, забыл обычаи. Лекари, учителя и ведуны должны сотрудничать в любом случае. Это только люди могут себе позволить войну всех против всех. Гляди, Олег, скоро совсем человеком станешь.
– Я и так человек.
– Ну да, все мы люди. Только все разные. Некоторые, например, две войны воевали и одну партизанили, а всё никак не повзрослеют. Знаешь, комиссар, о ком это я?
– Так точно, товарищ военврач третьего ранга!
***
Лес шелестел по-дружески, успокаивающе. Спокойный лес, которому не мешают расти так, как это нужно ему, а не отдыхающим или торговцам древесиной. Даже охотники здесь бывали редко, а кто ходил, знали меру и порядок. Охотиться с машиной и фарами, впрочем, здесь однажды тоже попробовали – с того дня и лежало огромное старое дерево поперек одной из просек. Убрать из-под него останки «уазика» никто так и не смог, но изуродованные тела браконьеров вытащили. И вообще место было странное.
Ходили слухи, что живет там самый настоящий леший, а по ночам иногда на полянах горят огни и слышна странная музыка. Кто-то даже вроде бы видел летающую тарелку, и из города приехали самодеятельные «контактеры» искать братьев по разуму. Вместо этого их самих нашел огромный кабан, и пришлось горожанам наблюдать с веток липы попытки контакта представителя местной фауны с содержимым рюкзаков. В результате видеокамера и какие-то хитрые аппараты были подробно исследованы, но ремонту уже не подлежали, а образцы сухого пайка получили высокую оценку. Довольный и сытый секач улегся в соседних кустах и с интересом слушал доносившиеся с дерева выражения, понятные только русскому человеку.
На вопли пришел некто в фуражке лесника, прикладом старенького ружья пошлепал зверя по заду, и тот спокойно удалился. Когда возмущенные ловцы «тарелок» потребовали компенсацию за погибшее оборудование, издали донеслось уже знакомое хрюканье, а лесник посоветовал не шуметь и не раздражать животное. До опушки он, лесник Филиппов, так и быть, проводит, но, если попробуют вернуться, следующий раз его может поблизости и не оказаться.
Самое интересное выяснилось в областном лесхозе. Вакансия лесника в этих местах была свободна с тысяча девятьсот сорок забытого года, а единственный Филиппов в тех местах работал еще раньше – до войны, но потом ушел на фронт и под Харьковом пропал без вести. На архивной фотографии «контактеры» узнали своего знакомого лесника – точь-в-точь такого же, разве что лет на пять помоложе.
В ближайшей к лесу деревеньке слыхом не слыхивали ни про лесника, ни про ручного кабана, и никакого Филиппова не знали. Жители Рябиновки вообще считали свой лес самым обычным местом, никто из них никогда в нем не плутал, даже ребятишки. И вообще, граждане, вы уж извините, наука наукой, а у нас дела.
Дел у рябиновцев действительно было много. В этом Александр убедился в первый же день. Как и в том, что в этой деревне не было ни телефона, ни телевизора, ни водки в единственном магазинчике. Впрочем, последний факт объяснялся не поголовной трезвостью, а высоким качеством местных настоек; самым же странным было то, что настойки эти употреблялись строго в меру…
А самому ему очень хотелось напиться вдрызг. До полного беспамятства. Очнувшись от своего жуткого фиолетового забытья, он вдруг обнаружил, что полностью потерял свои способности, и новые, и приобретенные на Юге. То есть свое, человеческое, осталось при нем, и ребром ладони он по-прежнему мог перебить жердь… но вот почувствовать, как давно ее срубили, не мог. Ни внутреннего зрения, ни верхнего – только обычное. Ну, может быть, чуть лучше, чем у многих, особенно ночью, – оно с детства такое было.
Ну и хрен бы с ними, со способностями. Другое было гораздо хуже. Вообще жизнь как-то сразу покатилась по черной полосе, причем явно вдоль. Светлых просветов не было видно ни впереди, ни с любой другой стороны.
Что с ним произошло там, на пожарище, – никто так толком и не рассказал. Последнее, что он помнил сам, – перебитый посох в руках Владимира. Вроде бы им все удалось, но почему он сам несколько дней лежал без сознания? Почему Олег уходил от разговора, смотрел так, словно на той поляне они все сделали какую-то огромную глупость? Владимира вместе с ребятами тоже куда-то отправили, и спросить-то некого… «Езжай, отдохни, полечись…» Чем лечиться? Трудом и свежим воздухом? Это можно было и в экспедиции сделать. В институте как с дезертиром разговаривали, когда попросил отпуск. Или дома мог посидеть – старики столько этого отпуска ждали… Что им теперь объяснять? Остается только соврать, что в командировке. В этой самой Рябиновке, куда почта приходит раз в неделю.
Оставалась и еще одна заноза. Алена, Алена… Где тот ангел с детскими глазами и испуганной улыбкой? Что вы с ней сделали, сволочи?! Свое подобие, маленькую хищницу, выбирающую кусочек получше?! Когда думал об этом, в глазах снова собирался фиолетовый туман. Лучше бы в нем и остаться. Лучше любой кошмар, чем эти мысли. Учись забывать, учись… А что потом, когда забудешь? Всю жизнь одному? Не выдержишь, не та натура. Повторять свои ошибки? Да хотя бы понять, где, когда, что сделал не так! «Всё было хорошо, это моя ошибка. Извини, мне некогда!» Так и останешься для нее ошибкой молодости… Говорил Олег: «Не ходи!» – надо было слушать. И потом всю жизнь казнить себя за потерянную возможность? Хватит, хватит об этом! Утешайся тем, что ты сделал всё правильно, просто эта жизнь не для тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
«Внутренним зрением» тоже почти ничего видно не было. Зеленоватые стены живого леса, между ними – темно-серая колышущаяся масса и красно-желтые вспышки. Изредка черкали по серому голубоватые полосы, змеились и дергались. В общем-то, узнаваемо. Не одними матюгами работают.
Серое облако начало распадаться на узкие черные полоски, змейками ускользающие от вспышек пламени. Одна змейка кинулась к Александру, пронырнула между красными стрелами, пущенными с двух сторон… Не страшно. С такими можно и вслепую. Даже лучше, ничто не отвлекает. Голубая полоса протянулась от вскинутой руки, закружила черное, смяла в комок и сдавила. Легкое покалывание в руке – и комок исчез. Действительно, знакомые твари.
Постепенно вернулось и обычное зрение, хотя разноцветные круги перед глазами все еще мельтешили. Протер глаза, стер кровь со щеки, огляделся. Увидел Владимира – тот шел с мечом в одной руке и черной палкой в другой.
– Ловко ты его! Смотри! – Конец посоха был расщеплен. От него по закопченному дереву вилась тонкая резьба. Где-то он недавно такое уже видел, Вспомнил – голубой узор… а где золотая искра? – Это вот их кто-то из наших, из Древнего Народа делал. Такому не обучишь. Но ты, главное, сюда посмотри!
На уцелевшем верхнем конце продолжением резьбы переплетались две изящные змейки – золотая и серебряная. Их пасти сходились на небольшом полупрозрачном камешке. Чем-то похоже на кадуцей – жезл Меркурия. Он же Гермес. Постой-постой – Гермес? Гермес Трисмегист, «Трижды величайший», основатель современных школ магии, алхимии и прочего! Но ведь считается, что герметические учения и магия Древних не совместимы!
Александр попытался рассмотреть посох поближе, взял в руки… Острая боль ударила в ладонь, скользнула выше, и беспокойная льдинка в груди всё-таки впилась в сердце. А потом всё снова исчезло. Только вспышка была черной. Донеслось еще издали: «Сашка, ты что?!» – и больше ничего не было слышно и видно. Потом и мысли исчезли.
– Мужики, сюда! Сашке плохо! – Владимир подхватил падающее тело. Подбежали, перехватили, отнесли от поляны, уложили поудобнее на землю. Нащупали пульс на шее – живой!
Похлопали по щекам, потрясли за плечи – нет, в себя не приходит.
Пока доставали аптечку и искали нашатырь, Владимир нагнулся к выпавшему из рук обломку посоха. На резьбе и змейках медленно исчезали красно-бурые полоски – не высыхали, а словно впитывались в дерево и металл. Взглянул на раскинувшиеся в обожженной траве руки – на ладони блестела кровь. Вспомнилось – держится за дерево, протирает лицо…
– Вот это тебя, браток, угораздило… – шепотом, словно боясь разбудить. И громче, командным голосом: – Ампулу не ломайте, все равно не поможет! Быстро, делаем носилки – и в город! Рюкзаки бросаем здесь, Ваня – караулишь! Говорил Олегу, надо было рацию взять… А, теперь один черт! Спальники доставайте. Ему сейчас тепло нужно.
ГЛАВА 3
Александр барахтался в фиолетовом тумане, плотном, как кисель. Временами туман чуть светлел, и тогда рядом звучали какие-то голоса. Говорили вроде бы о нем, но кто и что – не понять. Вообще хоть что-нибудь понять или осознать не удавалось – туман проникал в голову и не давал пошевелиться мыслям. Больше всего злило чувство полной беспомощности. Вот странно – думать не получается, а злость и бессилие остались.
Слишком сильно злиться было опасно – если раздражение нарастало, из мглы выскакивали блестящие змеи и больно жалили в голову, сердце, руку… А кто-то мрачный и холодный смотрел на это сквозь туман, и это было куда больнее и страшнее змей. Под леденящим взглядом Александр пытался свернуться калачиком, стать крохотным и незаметным, спрятаться куда-нибудь – но кругом был только туман. Взгляд догонял, хватал, разворачивал и выворачивал наизнанку, и оставалось только корчиться в фиолетовых клубах, пытаясь закричать и понимая, что кричать уже нечем…
* * *
– Что дальше с ним будет?
– Не знаю. В себя придет дня через два, не больше. Парень крепкий, но… Тело мы в таких случаях научились лечить, а вот зарубка на душе останется. Ты говорил, его вроде бы к этому месту тянуло еще тогда, когда заклятья творились?
– В общем-то, да. Рядом он не был, но стал свидетелем, и его самого заметили. Ты считаешь, могли именно на него ловушку поставить?
– Могли, конечно, но вряд ли. Скорее всего, это даже не ловушка, а последствия самого обряда. Жаль, я не был на том месте, поторопились они с этим кругом. Наверняка еще день-два мог бы посох простоять, ничего особого не случилось бы. Эх, вояки! Не хмурься, не хуже тебя знаю. Братство – наша единственная защита и всё такое, только не первый раз они сначала стреляют, потом думают. Особенно этот твой Владимир. Ты не мог туда кого другого послать? Юре на катере полчаса ходу до того места.
– Он проверял другую точку. Кроме того, один бы он мог и не найти. Этот парень нужен был, как… ну, не знаю, как ищейка. Или как сапер, если тебя сравнение не устраивает.
– Ну да, который ошибается дважды. Ты что, приказал им уничтожить это место?!
– Да не приказывал я! Я им обоим сказал – дойти, узнать и вернуться, только узнать! Что ж я, дурак?
– Выходит, что так, если дураков на такое дело послал. Ладно, я там не был и сам не видел, может, у них выбора не было. Но вот дров они наломали, это точно. Одно хорошо – теперь будем знать, с кем дело имеем. Ты выяснил, кто это сделал? Кто-нибудь из круга Пермяка или изгои?
– Пермяк клянется, что он и его кланы не имеют к этому ни малейшего отношения. Не качай головой, я помню его идеи, но он бы вряд ли пошел на союз с людьми. И у него всегда хватало ума не связываться с такими силами на нашей земле. Может, ты и прав, но до сих пор мы воевали по закону и обычаю.
– До сих пор и войны между кланами велись по мелочам, а Пермяк хочет изменить всё. И не только в нашем народе. Да что я тебе рассказываю, ты же нам первый сказал, что на этот раз надо быть готовым к войне без правил. Ну хорошо, Пермяк поклялся за себя и свои кланы, а другие ? Он же вполне мог кого-то подговорить, мог просто намекнуть, а сделали другие. Ты уверен, что он не руководит тайно теми же изгоями? То, что на тех холмах было сделано, не под силу им самим. Все, кто может достичь такой силы, наперечет, все в кланах, таких не изгоняют. Незаметно от всех до такой мощи не поднимаются, сам знаешь – хоть где-нибудь, а проявились бы.
– Ну, там был не один человек, так что силы объединились. Могли быть пятеро или семеро слабых, научившихся объединяться. Дело в другом: для чего это им понадобилось? И кто им, в конце концов, посох сделал?!
– С этим мы потом постараемся разобраться. Что с твоим разведчиком делать будем? По-хорошему его бы на две недельки, если не на месяц, вывезти из города, чтобы в себя пришел. Ты видел, как его что-то достает? Скорее всего, он теперь как-то связан с этим посохом или его хозяевами. Или его будут искать, или он сам их найдет. В любом случае чем дальше он окажется, тем лучше. И хорошо бы в спокойной обстановке, под надежной защитой.
– В деревню послать, что ли? Как раз в Рябиновке сейчас и спокойно, и знахари хорошие, присмотрят. Только его же не привяжешь – если не приедет, так попробует через верх дотянуться.
– А вот этого чтобы ни в коем случае! Хоть раз вылезет – и всё. Поймают. Откуда мы знаем, что с ним сделал посох? То, что я нашел и постарался вылечить, – это только поверхность, болезни тела и самую малость – души. Кем он может стать или кому может подчиняться после того, как очнется… в лучшем случае скоро выяснится. В лучшем, потому что заметим сразу, а если пропустим, даже как человека вряд ли спасем.
– Ты хочешь сказать, что теперь он может быть опасен?
– Прежде всего для самого себя. Что бы с ним ни случилось, большего, чем он умел до этого, ему никто не даст. Но и воина ты, считай, потерял. По крайней мере никто тебе не даст гарантии, что однажды он не ринется выполнять чужой приказ или просто не опустит руки во время боя. Ты видел, как его крутит? А ведь здесь место защищенное, да и мы с тобой старались как могли. Это что-то изнутри его самого. Или нечто такое, с чем мы не можем справиться и даже не способны пока распознать. Так что отправь его подальше и не спускай глаз. Может быть, он нас приведет к хозяину посоха.
– Знаешь, не люблю ловлю на живца. Что бы с ним ни сделали, он всё равно наш, и подставлять я его не буду.
– А я и не прошу. Просто не оставляй без внимания и не подпускай к важным делам. Поверь, и ему самому будет лучше. Ты уже однажды был слишком мягким. Когда он отказался пройти Посвящение, надо было не допускать его до таких вот дел. Был бы он настоящим воином, мне бы не пришлось столько возиться. Олег, ты слишком склонен к размышлениям, слишком доверяешь молодежи. Нашей опорой никогда не были такие, как этот парень или твой любимчик Володя. Я знаю, что сейчас новая война, особые обстоятельства, но иногда надо просто соблюдать традиции. Они созданы хоть и века назад, но не на пустом месте,
– Ты предлагаешь сказать молодым: «Не торопитесь»? А может быть, каждому входящему говорить: «Извини, у нас строгий устав, поэтому или давай клятву воевать непонятно за что, или иди куда хочешь?» Уже уходят, Илья, уже, даже раньше, чем мы это успеваем заметить. Мы это просмотрели в Европе – тебе напомнить, сколько сейчас скрытых Древних пляшет на шабашах?! Молодежь… Мы привыкли, что пять лет для нас не срок, что всё повторяется из века в век. Это не просто другая война, поверь. Это начало другого времени. Не смотри на меня так, я еще не свихнулся, не начал проповедовать «наступление эры Водолея». Подумай на досуге сам, что было бы с Пермяком двести лет назад? Заодно вспомни, как кое-кто радовался, когда в Германии заговорили о древних расах и мистических силах… Всё, хватит трепа. Что сделаем, когда Александр очнется?
– Он живет один? И где работает?
– Работает в научном институте, и как раз сейчас у них полевой сезон. Начальство уже выясняет, куда их сотрудник пропал. Хорошо хоть родители у него в другом городе и без телефона. А живет он на квартире, хозяйку перед уходом предупредил, что по делам едет. Саша вечно мотается по экспедициям и командировкам, так что дело привычное. Но больше чем на пару недель он исчезнуть всё равно не может. Кроме того, у него есть какая-то девушка. Перед этим они вроде бы поссорились, но всё-таки…
Илья присвистнул и покачал головой:
– Это уже серьезнее. Во-первых, многое и объясняет, и меняет, особенно его состояние при контакте с посохом. Да и последствия… Она еще решит, что утопился милый из-за несчастной любви, начнет звонить на работу, напишет родителям… Я хотел его отправить в деревню сразу же, потом бы сделали справку из больницы, но теперь вариант отпадает. Ладно, пока очнется, что-нибудь придумаем. Ты позаботься, чтобы он сразу же не полез куда не надо.
– Может, вообще вколоть ему что-нибудь, чтобы верхнюю чувствительность на время блокировать?
– Лучше зелье, не шути с химией. Потом может контроль не восстановиться, получишь шизофреника. Тут одни деятели попробовали такое с пленным проделать недавно…
– Кто?! Почему мне ни одна тварь не доложила?! Что за!..
– Успокойся, это не у нас. Ильменцы перестарались.
– А ты-то откуда знаешь? Они же Пермяка поддерживают!
– Их же ведуны и сообщили. Завоевался ты, я смотрю, забыл обычаи. Лекари, учителя и ведуны должны сотрудничать в любом случае. Это только люди могут себе позволить войну всех против всех. Гляди, Олег, скоро совсем человеком станешь.
– Я и так человек.
– Ну да, все мы люди. Только все разные. Некоторые, например, две войны воевали и одну партизанили, а всё никак не повзрослеют. Знаешь, комиссар, о ком это я?
– Так точно, товарищ военврач третьего ранга!
***
Лес шелестел по-дружески, успокаивающе. Спокойный лес, которому не мешают расти так, как это нужно ему, а не отдыхающим или торговцам древесиной. Даже охотники здесь бывали редко, а кто ходил, знали меру и порядок. Охотиться с машиной и фарами, впрочем, здесь однажды тоже попробовали – с того дня и лежало огромное старое дерево поперек одной из просек. Убрать из-под него останки «уазика» никто так и не смог, но изуродованные тела браконьеров вытащили. И вообще место было странное.
Ходили слухи, что живет там самый настоящий леший, а по ночам иногда на полянах горят огни и слышна странная музыка. Кто-то даже вроде бы видел летающую тарелку, и из города приехали самодеятельные «контактеры» искать братьев по разуму. Вместо этого их самих нашел огромный кабан, и пришлось горожанам наблюдать с веток липы попытки контакта представителя местной фауны с содержимым рюкзаков. В результате видеокамера и какие-то хитрые аппараты были подробно исследованы, но ремонту уже не подлежали, а образцы сухого пайка получили высокую оценку. Довольный и сытый секач улегся в соседних кустах и с интересом слушал доносившиеся с дерева выражения, понятные только русскому человеку.
На вопли пришел некто в фуражке лесника, прикладом старенького ружья пошлепал зверя по заду, и тот спокойно удалился. Когда возмущенные ловцы «тарелок» потребовали компенсацию за погибшее оборудование, издали донеслось уже знакомое хрюканье, а лесник посоветовал не шуметь и не раздражать животное. До опушки он, лесник Филиппов, так и быть, проводит, но, если попробуют вернуться, следующий раз его может поблизости и не оказаться.
Самое интересное выяснилось в областном лесхозе. Вакансия лесника в этих местах была свободна с тысяча девятьсот сорок забытого года, а единственный Филиппов в тех местах работал еще раньше – до войны, но потом ушел на фронт и под Харьковом пропал без вести. На архивной фотографии «контактеры» узнали своего знакомого лесника – точь-в-точь такого же, разве что лет на пять помоложе.
В ближайшей к лесу деревеньке слыхом не слыхивали ни про лесника, ни про ручного кабана, и никакого Филиппова не знали. Жители Рябиновки вообще считали свой лес самым обычным местом, никто из них никогда в нем не плутал, даже ребятишки. И вообще, граждане, вы уж извините, наука наукой, а у нас дела.
Дел у рябиновцев действительно было много. В этом Александр убедился в первый же день. Как и в том, что в этой деревне не было ни телефона, ни телевизора, ни водки в единственном магазинчике. Впрочем, последний факт объяснялся не поголовной трезвостью, а высоким качеством местных настоек; самым же странным было то, что настойки эти употреблялись строго в меру…
А самому ему очень хотелось напиться вдрызг. До полного беспамятства. Очнувшись от своего жуткого фиолетового забытья, он вдруг обнаружил, что полностью потерял свои способности, и новые, и приобретенные на Юге. То есть свое, человеческое, осталось при нем, и ребром ладони он по-прежнему мог перебить жердь… но вот почувствовать, как давно ее срубили, не мог. Ни внутреннего зрения, ни верхнего – только обычное. Ну, может быть, чуть лучше, чем у многих, особенно ночью, – оно с детства такое было.
Ну и хрен бы с ними, со способностями. Другое было гораздо хуже. Вообще жизнь как-то сразу покатилась по черной полосе, причем явно вдоль. Светлых просветов не было видно ни впереди, ни с любой другой стороны.
Что с ним произошло там, на пожарище, – никто так толком и не рассказал. Последнее, что он помнил сам, – перебитый посох в руках Владимира. Вроде бы им все удалось, но почему он сам несколько дней лежал без сознания? Почему Олег уходил от разговора, смотрел так, словно на той поляне они все сделали какую-то огромную глупость? Владимира вместе с ребятами тоже куда-то отправили, и спросить-то некого… «Езжай, отдохни, полечись…» Чем лечиться? Трудом и свежим воздухом? Это можно было и в экспедиции сделать. В институте как с дезертиром разговаривали, когда попросил отпуск. Или дома мог посидеть – старики столько этого отпуска ждали… Что им теперь объяснять? Остается только соврать, что в командировке. В этой самой Рябиновке, куда почта приходит раз в неделю.
Оставалась и еще одна заноза. Алена, Алена… Где тот ангел с детскими глазами и испуганной улыбкой? Что вы с ней сделали, сволочи?! Свое подобие, маленькую хищницу, выбирающую кусочек получше?! Когда думал об этом, в глазах снова собирался фиолетовый туман. Лучше бы в нем и остаться. Лучше любой кошмар, чем эти мысли. Учись забывать, учись… А что потом, когда забудешь? Всю жизнь одному? Не выдержишь, не та натура. Повторять свои ошибки? Да хотя бы понять, где, когда, что сделал не так! «Всё было хорошо, это моя ошибка. Извини, мне некогда!» Так и останешься для нее ошибкой молодости… Говорил Олег: «Не ходи!» – надо было слушать. И потом всю жизнь казнить себя за потерянную возможность? Хватит, хватит об этом! Утешайся тем, что ты сделал всё правильно, просто эта жизнь не для тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35