«В постели отпляшется», – догадался Верест.
На фоне толпы полицейский чин не выделялся – вел себя без хамства и даже изъявил желание присоединиться к тусовке.
– Ладно, парень, – признал по истечении пары суток Хорог. – Со шваброй под столами ты смотришься неубедительно, признаю. Бросай это грязное дело. Но не уходи, очень прошу. Живи на чердаке, столуйся… Хотя, знаешь, Лексус, – природная жадность не могла не испортить столь приличную тираду. – У тебя, по-моему, достаточно денег оплачивать свои обеды, нет?
Действительно – пришлось завести второй мешочек. По прошествии трех суток он позволил себе шикануть. Рассовав по карманам монеты, отправился в центр города – по многочисленным подвалам-магазинчикам. После долгих прицеливаний подобрал серый камзол с галунами, штаны с накладными карманами. Особенно долго присматривался к шляпам, пока не выбрал отдаленно напоминающую ковбойскую, украшенную цветастым плюмажем (перья отодрал за углом и выбросил). На сапоги монет не хватило. Пришлось начистить старые – пока мальчуган-чистильщик сонно нежил их щеткой, он просматривал газету. Одно из немногочисленных печатных изданий в Колокусе, таблоид «Заря нации» придерживался явно прокоролевской ориентации. Правда, особым оптимизмом не лучился. Положение серьезное – этот факт признавался даже властями. Единственная отрадная новость – временное затишье на фронтах. Поголовная мобилизация по эдикту короля Виргилии Фрискара дала результат: нечисть оттеснили от Альвиона. В этом сражении Вергилия применила последнее достижение своих умельцев – штуковину со свойствами напалма. Авиация пребывала в стадии зарождения, поэтому капсулами с горючей смесью выстреливали из пушек, расставленных в шахматном порядке. Зона поражения составляла десятки криллов. Умельцы перестарались – у очевидцев акции сложилось впечатление, что горит земля под ногами агрессора. Накапливающиеся в лесах зомби сгорали тысячами. Успевшие выйти из зоны обстрела встали криллах в двадцати от бывшей линии фронта и примолкли. Но повода для праздничного салюта не было. Разведка докладывала о движении огромного войска с запада – на подмогу недогоревшим. Срочно переоборудовались орудия, лаборатория по производству огненной смеси перешла на круглосуточный режим работы. Меры явно запаздывали, и очень многие наблюдатели склонялись к мысли, что Вергилия переживает агонию. Сурин также вот-вот возьмут за горло, и лучшее, что могут сделать правители – это организовать под прикрытием войск массовую эвакуацию населения на восток, сохранить армию, военные лаборатории, и в Голубых горах на границе с Колокусом дать нечисти последний бой. В этом случае королевство уже не сможет остаться равнодушным – если нечисть перелезет Голубые горы и расползется по равнинам, Колокус обречен, его уничтожение – дело техники.
Приметы военного времени встречались повсеместно. То кони-тяжеловозы протянут через город батарею неуклюжих гаубиц, то солдаты пройдут колонной. У казенных учреждений – блокпосты с митральезами, огнеметы на каждом углу. Похоже, до повальной мобилизации, о неизбежности которой так долго говорили по подворотням, оставались считанные дни. А Вересту это крайне не нравилось. Гражданином он не являлся, но охотно допускал, что именно по этой причине его и забреют в первую очередь. И вперед, в солдаты – амбразуры затыкать. Хотя какие, к черту, у нечисти амбразуры… И не посмотрят, что в своем новом прикиде он похож на разорившегося дворянина благородных кровей.
Но пока его школу не трогали. Покровительство родни инженера оказалось штукой действенной. Чиновник обещал похлопотать о новом помещении, но пока не чесался. Примерно через неделю после обретения Верестом места под солнцем произошли две знаковые встречи, и одно трагическое событие. И вообще всё полетело к чертям.
Однако, по порядку.
Этот смешливый недоросток с первой минуты расположил его к себе. А случилось знакомство при обстоятельствах весьма странных. Сгущались сумерки. Верест возвращался из кабачка «Свирепая фурия», что в двух шагах от моста Гончарников и в трех от городского кладбища (прикипело сердце к этому заведению, уж больно обстановка там напоминала земную), и от площади Цветов решил срезать темным проулком. В глубине подворотен он услышал шум драки, крепкую ругань. Любая драка в этом мире привлекала его с чисто прикладной точки зрения. Он нырнул в арку, пересек двор-колодец и оказался на доросшем сорняком пустыре с каким-то разрушенным сараем.
Драма разворачивалась почти киношная. Трое здоровенных лбов пытались разделаться с маленьким забавным человечком. А последний, раззадоренный, вместо того, чтобы удирать (он легко бы это сделал), сам наскакивал на лбов, причем с таким азартом, что покажи эту сценку в цирке, аншлаг бы представлению обеспечили на полгода.
Крайне заинтригованный, Верест присел на камень и стал наблюдать.
– Верни мои деньги, вонючий саддах! – орал вожак, приблатненный громила, пытаясь достать кулаками вертлявого коротышку. Понтов у громил было немерено, да и сил в достатке, одного лишь не хватало – умения ворочать мозгами. Коротышка отвязно потешался. Когда ему надоело уворачиваться от неуклюжих лап, он шмыгнул в разваленный сарай. Один из громил, спотыкаясь о разбитый ракушечник, полез за ним, но тут же схлопотал по лбу широкой доской.
– А-а-а!!! – заорал громила, хватаясь за лоб. – Фармадох!!! Помоги!!! Он меня гвоздем!!!
– Ну, ты и врать, Варсах, – возмутился коротышка. – Нет тут никакого гвоздя – гладкая доска, сам посмотри…
– Нет, есть! – орал громила.
– Да нет же, – смышленая мордаха вылупилась из сарая и вторично треснула громилу по лбу. – Видишь, Варсах, нет никакого гвоздя, врун несчастный!
Здоровяки действовали четко по шаблону голливудских боевиков – никогда не нападать толпой. Пока герой не спеша разделывается с претендентом, остальные терпеливо ждут. Когда претендент падает замертво, подходит второй, после второго третий и так далее, в порядке живой очереди. Иначе зрители запутаются.
Двое окружили сарай, который вдруг резко замолчал. Третий под впечатлением двойного удара стоял, покачиваясь, и, видимо, ловил нужный фокус.
– Тебе конец, скотина! – разорялся самый тучный – со странным имечком Фармадох. – Деньги отдавай, или мы тебя уроем! Попался, урод!
Сарай помалкивал. Двое недоверчиво обошли его по периметру. Фармадох обернулся, чтобы что-то сообщить товарищу, пораженному доской – в этот момент коротышка сиганул с разломанной крыши ему на спину! Вот ловкач. Как успел залезть-то?
Фармадох пытался скинуть «подарок», завертелся. Но коротышка впился намертво. Хуже того – оскаля рот, он вонзился громиле в складчатую шею. Несчастный трубно заревел…
Верест наблюдал за сценкой с нарастающим удовольствием. Третий недотепа, услыхав протяжные вопли, бросился в обход сарая. Вцепился в коротышку, принялся его сдергивать с коллеги. Дохлый номер – недомерок прирос к Фармадоху, как бородавка. Орали уже все хором: болван, огретый доской, Фармадох с прокушенной шеей, третий, отдирающий коротышку, и сам коротышка (но этот скорее воинственно). Сообразив, что мускульной силой наглеца не отодрать, а банально врезать по загривку – тяжелая работа ума, жлобина нагнулся, поднял с травы здоровенную дубину и картинно замахнулся. Верест похолодел: удар уже пошел – мощнейший, всесокрушающий… Тут коротышка и отстал от обидчика. Разжал руки, зубы, рухнул Фармадоху под ноги. Удар был, конечно, впечатляющим. Дай дубину дураку… Фармадох взревел, как мамонт. Простер к небу руки: мол, боже Эрмас, как же так, деньги на ветер, шею обкусали, по хребту отоварили… и рухнул мордой в сорняки.
Браво – оценил Верест. Высший пилотаж.
Но представление еще не кончилось. Коротышка прытко откатился в сторону. Человек с дубиной, осознав значение конфуза, пытался хоть частично оправдаться. Хватанул дубиной по земле – мимо. Хватанул вторично – мимо. И правильно – смелого дубьё не берет. Коротышка откатывался всё дальше – похоже, он намеренно тянул за собой придурка. А тот шел за ним и безмозгло лупил по земле. Овражек, заросший травой он, естественно, проворонил. Прощелыга как-то юрко сменил направление, а бугай в очередной раз шмякнул дубиной – она и потянула его в пустоту. Возможно, он и не упал бы – не вскочи коротышка на ноги, и не отвесь крепкого пенделя. Матерно ругаясь, бугай загремел в овраг, где и устроил невообразимый переполох.
Коротышка отряхнулся и пошлындал по своим делам – мимо обиженного Варсаха, налаживающего фокус, мимо Вереста на камне.
Верест догнал его в переулке, под разбитым газовым фонарем. Коротышка размашисто шагал по брусчатке и насвистывал марш королевских пехотинцев. «Мы идем по косогорам, слава папе Рензеллору…»
– Эй, приятель, – окликнул его Верест. – Не гони, постой. Не бойся меня.
– Да не боюсь я тебя, – бесстрашно огрызнулся коротышка, не сбавляя шаг. – Сам бойся. Это ты, что ли, там на камне сидел?
– Ага, я. Ты классно завалил тех бульдогов. Не поверишь, но я получил огромное удовольствие. По кружечке пива – ты не трезвенник?
Коротышка остановился, блеснул глазами.
– Я не трезвенник. Угощаешь?
– Почту за честь, – признался Верест. – Где тут ближайшее заведение попристойнее? Показывай, приятель, а то я до сих пор не местный.
Коротышка помедлил и протянул миниатюрную лапку-лопатку.
– Прух.
«Судя по имени, он принесет мне удачу», – думал Верест, наблюдая, как новый знакомец с достоинством, пачкая нос в пене, тянет янтарное пиво. Он почти никогда не ошибался в людях. Вот и сейчас – балагур, пересмешник, одет кое-как (жилет в заплатках, шарф вокруг шеи, вместо штанов – «трубы с парохода»), ростом метр с кепкой – как посмотришь, так обхохочешься. А симпатичен. Нутром чуешь, что не сволочь. А главное, в компании Пруха остро выступает собственная полноценность.
Прух был сравнительно молод. Безобразен, но чертовски обаятелен. С кем переспала его мамаша, неизвестно, но едва ли церковь одобрила бы сей акт. Глаза огромные, один беспрестанно прищурен, уши врастопырку, физия блином, нос вдавлен – одни носопырки наружу, волос жесткий, негнущийся, но вот зубы – белоснежные, что странно уже само по себе. В этом мире ни у кого, за исключением милашки Пуэмы, он не видел здоровых зубов.
Пиво Прух боготворил – высосал три кружки и в три этапа превратился в счастливейшего человека.
– А чего они прицепились к тебе, эти недоумки? – спросил Верест. – Ты им задолжал?
Прух широким жестом вытер губы.
– Да ерунда, Лексус. Обул намедни Фармадоха в «бочку» на полста монет. А дело было в «Драконе Чао», публики полон зал – ну, ему, хочешь-нехочешь, пришлось расплачиваться. Наедине бы шиш отдал – сволочь редкая. А потом Кривой Угарыш – тоже сука та еще, я ему рыло завтра начищу и задницу надеру – возьми да брякни Фармадоху, будто я на втором кону черное прикрыл, а в прикупе две фишки были меченые, вот их я и хватанул, отмерив ублюдку полный слэш. Обидно, Лексус, да? Прух честный – долги раздал, без гранта в кармане, а тут старина Зашир прибегает и трещит, будто Фармадох на Пруха охоту объявил. Пришлось из дома убегать. Ладно, думаю, сдам заразу околоточному и вернусь. А эти ублюдки уже на улице, и давай меня пасти. Чё потом было, ты видел. Ладно, Фармадох, попадешься ты мне пьяный и связанный… – коротышка погрозил кулачком. – Ну скажи на милость, Лексус, как я мог в прикупе две фишки пометить? Да это, хоть тресни, невозможно!
– Но ты пометил, – задумчиво констатировал Верест по итогам созерцания физиономии собеседника.
– Ну, пометил, – подумав, согласился Прух. – Но это же спорт, Лексус! И заметь, Прух никогда не обувает бедных и новичков. Он не по этой части, клянусь. И вообще, Прух редко играет в азартные игры.
– А чем ты по жизни занимаешься, Прух? Салон красоты держишь?
– Да так… – коротышка глубокомысленно постучал по пустой кружке. – Много всякого чего…
На широкой физиономии без усилий читалось, что работать Прух не любитель.
– Понятно, – Верест сделал знак скучающему кабатчику. – Ты занимаешься всем сразу и ничем таким особенным. Эй, человек, еще пару! А не боишься, что тебя в армию призовут – долг почетный барабанить?
– Не-е, – Прух испуганно покрутил ушами. – Нельзя Пруху в армию. С нечистью где-нибудь перепутают, и амбец Пруху…
– Ну почему? Можно в разведку пойти. Будешь с противником на равных…
– А, издевайся, – махнул рукой коротышка. – Над Прухом кто только не издевался. А кому из них полегчало? Ой, спасибо, приятель, – Прух перехватил подоспевшее пиво и жадно погрузил в него носопырки.
– Ты только не обижайся, – предупредил Верест. – Мы люди простые, что видим, о том поем. Можешь сам надо мной потешаться – я не обижусь. А живешь-то ты где?
– Чердачок у меня на Большой Портняжной, – с выражением «вилла у меня на Малибу» просветил Прух. – Да вот не знаю, стоит ли туда возвращаться. Фармадох очухается – будет крупный тарарам.
– Можешь со мной пойти, – разрешил Верест. – В сарае положу. Но только не храпеть, а то хозяева услышат.
– Надо подумать, – допустил Прух. Допил пиво, зычно срыгнул и откинулся. – А теперь ты, Лексус, о себе бухти, а Прух внимать будет. Сдается мне, ты хочешь выговориться.
Как ни странно, но Верест изложил коротышке только правду. О загадочном мире под названием Земля, о провале в некое измерение, о мытарствах в тюрьме Южного округа, о бродяжничестве, мистике с балахоном, о школе «смешанных» единоборств… Затем замолчал.
Прух безмолвствовал, таращась в пустую кружку.
– Бред, я понимаю, – вздохнул Верест.
– А ты знаешь, я тебе верю, – воскликнул коротышка. – Если у человека срывает резьбу, то это хоть как, а заметно. А не заметно, так почуешь. Прух почует. А ты тут сидишь, ахинею несешь, но таким тоном, словно о вчерашней драке. Ты нормальный мужик, Лексус. Просто врешь? Но зачем на ночь глядя врать незнакомому Пруху, да еще с подробностями? И тоска у тебя в глазах не наша. Так что, считай, не зря бухтел. Верю я тебе.
– Спасибо, Прух, – искренне поблагодарил Верест. – Мне даже полегчало…
Он уложил его в «спортзале» – на соломенных матрасах, и собрался бежать в дом (там Пуэма, поди, от каждого скрипа дергается), как Прух окликнул его.
– Знаешь, парень, ты не одинок. Появлялись у нас людишки твоего плана. Лично я двоих видел. Но ты нормальный, а те – полные чудилы. Волосы дыбом, глаза бегающие. Говорят на непонятном языке, и от каждого встречного шарахаются. Один на моих глазах с моста сиганул, другой убежал куда-то, потом его по притонам замечали, а в финале, говорят, он зарезал околоточного и в тюряге сгнил. Тоже, видать, провалился в твою дыру. Но давно это было, паря, ох, давно…
Вторая знаковая встреча произошла на следующий день. Занятия проходили в установленном режиме. Желающие постичь таинство изящного мордобоя уверенно шпыняли друг дружку, сопровождая приемы восторженными звуками – от индейских воплей до стонов сладострастия. Первыми пропустили «блатных» – у людей, представляющих органы власти, получалось резче и правильнее: видимо, на подготовку оказывало влияние неистовое желание всеми путями защитить наворованное. Потом отзанимались прочие классы, порезвились детишки, Верест объявил вольную пятнадцатиминутку, тут и прибыл буревестник. В шелковом берете и гольфиках.
– Баронесса Эспарелла Каурус! – объявил он громогласно.
Простолюдины напряглись. Человек в гольфиках сделал шаг в сторону. Придержал дверь. «Как-то странно, – растерялся Верест. – Я в некотором роде тоже барон, стоит ли ломать шапку?»
– Баронесса известна непростым характером, – поспешил сообщить вьющийся, как слепень, Прух. Коротышка весь день присутствовал на занятиях, скептически фыркал, потом увлекся, а не так давно подвалил к Вересту и слезно попросил скромный кредит на период прохождения учебы.
– Встань со всеми и не ной, – процедил, не разжимая рта, Верест.
В «спортзал» вошла высокая женщина… Нет, не вошла, вплыла. И не женщина – ЖЕНЩИНА! Одежда, правда, на ней была немного странновата даже по здешним меркам. На голове нечто усредненное между клоунским колпаком и шапкой магистра, роскошное, правильное в своей неправильности платье-мантия с игриво вышитым на груди тау-крестом, ремешки на щиколотках. Лицо красивое, тонкое, с аристократическим холодком и снисхождением ко всем живущим. На такой бы типаж – да современный женский наряд, и весь материк ворочался бы в пыли у ее ног.
– Расслабьтесь, господа, – звонко вымолвила женщина. – Занимайтесь своими делами, не обращайте на меня внимания.
Народ помалу зашевелился. Верест перехватил беспокойный взгляд Пуэмы. Сдав дела по хозяйству, она частенько приходила, садилась в углу, смотрела на него с обожанием.
Он сделал два шага навстречу, вежливо склонил голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
На фоне толпы полицейский чин не выделялся – вел себя без хамства и даже изъявил желание присоединиться к тусовке.
– Ладно, парень, – признал по истечении пары суток Хорог. – Со шваброй под столами ты смотришься неубедительно, признаю. Бросай это грязное дело. Но не уходи, очень прошу. Живи на чердаке, столуйся… Хотя, знаешь, Лексус, – природная жадность не могла не испортить столь приличную тираду. – У тебя, по-моему, достаточно денег оплачивать свои обеды, нет?
Действительно – пришлось завести второй мешочек. По прошествии трех суток он позволил себе шикануть. Рассовав по карманам монеты, отправился в центр города – по многочисленным подвалам-магазинчикам. После долгих прицеливаний подобрал серый камзол с галунами, штаны с накладными карманами. Особенно долго присматривался к шляпам, пока не выбрал отдаленно напоминающую ковбойскую, украшенную цветастым плюмажем (перья отодрал за углом и выбросил). На сапоги монет не хватило. Пришлось начистить старые – пока мальчуган-чистильщик сонно нежил их щеткой, он просматривал газету. Одно из немногочисленных печатных изданий в Колокусе, таблоид «Заря нации» придерживался явно прокоролевской ориентации. Правда, особым оптимизмом не лучился. Положение серьезное – этот факт признавался даже властями. Единственная отрадная новость – временное затишье на фронтах. Поголовная мобилизация по эдикту короля Виргилии Фрискара дала результат: нечисть оттеснили от Альвиона. В этом сражении Вергилия применила последнее достижение своих умельцев – штуковину со свойствами напалма. Авиация пребывала в стадии зарождения, поэтому капсулами с горючей смесью выстреливали из пушек, расставленных в шахматном порядке. Зона поражения составляла десятки криллов. Умельцы перестарались – у очевидцев акции сложилось впечатление, что горит земля под ногами агрессора. Накапливающиеся в лесах зомби сгорали тысячами. Успевшие выйти из зоны обстрела встали криллах в двадцати от бывшей линии фронта и примолкли. Но повода для праздничного салюта не было. Разведка докладывала о движении огромного войска с запада – на подмогу недогоревшим. Срочно переоборудовались орудия, лаборатория по производству огненной смеси перешла на круглосуточный режим работы. Меры явно запаздывали, и очень многие наблюдатели склонялись к мысли, что Вергилия переживает агонию. Сурин также вот-вот возьмут за горло, и лучшее, что могут сделать правители – это организовать под прикрытием войск массовую эвакуацию населения на восток, сохранить армию, военные лаборатории, и в Голубых горах на границе с Колокусом дать нечисти последний бой. В этом случае королевство уже не сможет остаться равнодушным – если нечисть перелезет Голубые горы и расползется по равнинам, Колокус обречен, его уничтожение – дело техники.
Приметы военного времени встречались повсеместно. То кони-тяжеловозы протянут через город батарею неуклюжих гаубиц, то солдаты пройдут колонной. У казенных учреждений – блокпосты с митральезами, огнеметы на каждом углу. Похоже, до повальной мобилизации, о неизбежности которой так долго говорили по подворотням, оставались считанные дни. А Вересту это крайне не нравилось. Гражданином он не являлся, но охотно допускал, что именно по этой причине его и забреют в первую очередь. И вперед, в солдаты – амбразуры затыкать. Хотя какие, к черту, у нечисти амбразуры… И не посмотрят, что в своем новом прикиде он похож на разорившегося дворянина благородных кровей.
Но пока его школу не трогали. Покровительство родни инженера оказалось штукой действенной. Чиновник обещал похлопотать о новом помещении, но пока не чесался. Примерно через неделю после обретения Верестом места под солнцем произошли две знаковые встречи, и одно трагическое событие. И вообще всё полетело к чертям.
Однако, по порядку.
Этот смешливый недоросток с первой минуты расположил его к себе. А случилось знакомство при обстоятельствах весьма странных. Сгущались сумерки. Верест возвращался из кабачка «Свирепая фурия», что в двух шагах от моста Гончарников и в трех от городского кладбища (прикипело сердце к этому заведению, уж больно обстановка там напоминала земную), и от площади Цветов решил срезать темным проулком. В глубине подворотен он услышал шум драки, крепкую ругань. Любая драка в этом мире привлекала его с чисто прикладной точки зрения. Он нырнул в арку, пересек двор-колодец и оказался на доросшем сорняком пустыре с каким-то разрушенным сараем.
Драма разворачивалась почти киношная. Трое здоровенных лбов пытались разделаться с маленьким забавным человечком. А последний, раззадоренный, вместо того, чтобы удирать (он легко бы это сделал), сам наскакивал на лбов, причем с таким азартом, что покажи эту сценку в цирке, аншлаг бы представлению обеспечили на полгода.
Крайне заинтригованный, Верест присел на камень и стал наблюдать.
– Верни мои деньги, вонючий саддах! – орал вожак, приблатненный громила, пытаясь достать кулаками вертлявого коротышку. Понтов у громил было немерено, да и сил в достатке, одного лишь не хватало – умения ворочать мозгами. Коротышка отвязно потешался. Когда ему надоело уворачиваться от неуклюжих лап, он шмыгнул в разваленный сарай. Один из громил, спотыкаясь о разбитый ракушечник, полез за ним, но тут же схлопотал по лбу широкой доской.
– А-а-а!!! – заорал громила, хватаясь за лоб. – Фармадох!!! Помоги!!! Он меня гвоздем!!!
– Ну, ты и врать, Варсах, – возмутился коротышка. – Нет тут никакого гвоздя – гладкая доска, сам посмотри…
– Нет, есть! – орал громила.
– Да нет же, – смышленая мордаха вылупилась из сарая и вторично треснула громилу по лбу. – Видишь, Варсах, нет никакого гвоздя, врун несчастный!
Здоровяки действовали четко по шаблону голливудских боевиков – никогда не нападать толпой. Пока герой не спеша разделывается с претендентом, остальные терпеливо ждут. Когда претендент падает замертво, подходит второй, после второго третий и так далее, в порядке живой очереди. Иначе зрители запутаются.
Двое окружили сарай, который вдруг резко замолчал. Третий под впечатлением двойного удара стоял, покачиваясь, и, видимо, ловил нужный фокус.
– Тебе конец, скотина! – разорялся самый тучный – со странным имечком Фармадох. – Деньги отдавай, или мы тебя уроем! Попался, урод!
Сарай помалкивал. Двое недоверчиво обошли его по периметру. Фармадох обернулся, чтобы что-то сообщить товарищу, пораженному доской – в этот момент коротышка сиганул с разломанной крыши ему на спину! Вот ловкач. Как успел залезть-то?
Фармадох пытался скинуть «подарок», завертелся. Но коротышка впился намертво. Хуже того – оскаля рот, он вонзился громиле в складчатую шею. Несчастный трубно заревел…
Верест наблюдал за сценкой с нарастающим удовольствием. Третий недотепа, услыхав протяжные вопли, бросился в обход сарая. Вцепился в коротышку, принялся его сдергивать с коллеги. Дохлый номер – недомерок прирос к Фармадоху, как бородавка. Орали уже все хором: болван, огретый доской, Фармадох с прокушенной шеей, третий, отдирающий коротышку, и сам коротышка (но этот скорее воинственно). Сообразив, что мускульной силой наглеца не отодрать, а банально врезать по загривку – тяжелая работа ума, жлобина нагнулся, поднял с травы здоровенную дубину и картинно замахнулся. Верест похолодел: удар уже пошел – мощнейший, всесокрушающий… Тут коротышка и отстал от обидчика. Разжал руки, зубы, рухнул Фармадоху под ноги. Удар был, конечно, впечатляющим. Дай дубину дураку… Фармадох взревел, как мамонт. Простер к небу руки: мол, боже Эрмас, как же так, деньги на ветер, шею обкусали, по хребту отоварили… и рухнул мордой в сорняки.
Браво – оценил Верест. Высший пилотаж.
Но представление еще не кончилось. Коротышка прытко откатился в сторону. Человек с дубиной, осознав значение конфуза, пытался хоть частично оправдаться. Хватанул дубиной по земле – мимо. Хватанул вторично – мимо. И правильно – смелого дубьё не берет. Коротышка откатывался всё дальше – похоже, он намеренно тянул за собой придурка. А тот шел за ним и безмозгло лупил по земле. Овражек, заросший травой он, естественно, проворонил. Прощелыга как-то юрко сменил направление, а бугай в очередной раз шмякнул дубиной – она и потянула его в пустоту. Возможно, он и не упал бы – не вскочи коротышка на ноги, и не отвесь крепкого пенделя. Матерно ругаясь, бугай загремел в овраг, где и устроил невообразимый переполох.
Коротышка отряхнулся и пошлындал по своим делам – мимо обиженного Варсаха, налаживающего фокус, мимо Вереста на камне.
Верест догнал его в переулке, под разбитым газовым фонарем. Коротышка размашисто шагал по брусчатке и насвистывал марш королевских пехотинцев. «Мы идем по косогорам, слава папе Рензеллору…»
– Эй, приятель, – окликнул его Верест. – Не гони, постой. Не бойся меня.
– Да не боюсь я тебя, – бесстрашно огрызнулся коротышка, не сбавляя шаг. – Сам бойся. Это ты, что ли, там на камне сидел?
– Ага, я. Ты классно завалил тех бульдогов. Не поверишь, но я получил огромное удовольствие. По кружечке пива – ты не трезвенник?
Коротышка остановился, блеснул глазами.
– Я не трезвенник. Угощаешь?
– Почту за честь, – признался Верест. – Где тут ближайшее заведение попристойнее? Показывай, приятель, а то я до сих пор не местный.
Коротышка помедлил и протянул миниатюрную лапку-лопатку.
– Прух.
«Судя по имени, он принесет мне удачу», – думал Верест, наблюдая, как новый знакомец с достоинством, пачкая нос в пене, тянет янтарное пиво. Он почти никогда не ошибался в людях. Вот и сейчас – балагур, пересмешник, одет кое-как (жилет в заплатках, шарф вокруг шеи, вместо штанов – «трубы с парохода»), ростом метр с кепкой – как посмотришь, так обхохочешься. А симпатичен. Нутром чуешь, что не сволочь. А главное, в компании Пруха остро выступает собственная полноценность.
Прух был сравнительно молод. Безобразен, но чертовски обаятелен. С кем переспала его мамаша, неизвестно, но едва ли церковь одобрила бы сей акт. Глаза огромные, один беспрестанно прищурен, уши врастопырку, физия блином, нос вдавлен – одни носопырки наружу, волос жесткий, негнущийся, но вот зубы – белоснежные, что странно уже само по себе. В этом мире ни у кого, за исключением милашки Пуэмы, он не видел здоровых зубов.
Пиво Прух боготворил – высосал три кружки и в три этапа превратился в счастливейшего человека.
– А чего они прицепились к тебе, эти недоумки? – спросил Верест. – Ты им задолжал?
Прух широким жестом вытер губы.
– Да ерунда, Лексус. Обул намедни Фармадоха в «бочку» на полста монет. А дело было в «Драконе Чао», публики полон зал – ну, ему, хочешь-нехочешь, пришлось расплачиваться. Наедине бы шиш отдал – сволочь редкая. А потом Кривой Угарыш – тоже сука та еще, я ему рыло завтра начищу и задницу надеру – возьми да брякни Фармадоху, будто я на втором кону черное прикрыл, а в прикупе две фишки были меченые, вот их я и хватанул, отмерив ублюдку полный слэш. Обидно, Лексус, да? Прух честный – долги раздал, без гранта в кармане, а тут старина Зашир прибегает и трещит, будто Фармадох на Пруха охоту объявил. Пришлось из дома убегать. Ладно, думаю, сдам заразу околоточному и вернусь. А эти ублюдки уже на улице, и давай меня пасти. Чё потом было, ты видел. Ладно, Фармадох, попадешься ты мне пьяный и связанный… – коротышка погрозил кулачком. – Ну скажи на милость, Лексус, как я мог в прикупе две фишки пометить? Да это, хоть тресни, невозможно!
– Но ты пометил, – задумчиво констатировал Верест по итогам созерцания физиономии собеседника.
– Ну, пометил, – подумав, согласился Прух. – Но это же спорт, Лексус! И заметь, Прух никогда не обувает бедных и новичков. Он не по этой части, клянусь. И вообще, Прух редко играет в азартные игры.
– А чем ты по жизни занимаешься, Прух? Салон красоты держишь?
– Да так… – коротышка глубокомысленно постучал по пустой кружке. – Много всякого чего…
На широкой физиономии без усилий читалось, что работать Прух не любитель.
– Понятно, – Верест сделал знак скучающему кабатчику. – Ты занимаешься всем сразу и ничем таким особенным. Эй, человек, еще пару! А не боишься, что тебя в армию призовут – долг почетный барабанить?
– Не-е, – Прух испуганно покрутил ушами. – Нельзя Пруху в армию. С нечистью где-нибудь перепутают, и амбец Пруху…
– Ну почему? Можно в разведку пойти. Будешь с противником на равных…
– А, издевайся, – махнул рукой коротышка. – Над Прухом кто только не издевался. А кому из них полегчало? Ой, спасибо, приятель, – Прух перехватил подоспевшее пиво и жадно погрузил в него носопырки.
– Ты только не обижайся, – предупредил Верест. – Мы люди простые, что видим, о том поем. Можешь сам надо мной потешаться – я не обижусь. А живешь-то ты где?
– Чердачок у меня на Большой Портняжной, – с выражением «вилла у меня на Малибу» просветил Прух. – Да вот не знаю, стоит ли туда возвращаться. Фармадох очухается – будет крупный тарарам.
– Можешь со мной пойти, – разрешил Верест. – В сарае положу. Но только не храпеть, а то хозяева услышат.
– Надо подумать, – допустил Прух. Допил пиво, зычно срыгнул и откинулся. – А теперь ты, Лексус, о себе бухти, а Прух внимать будет. Сдается мне, ты хочешь выговориться.
Как ни странно, но Верест изложил коротышке только правду. О загадочном мире под названием Земля, о провале в некое измерение, о мытарствах в тюрьме Южного округа, о бродяжничестве, мистике с балахоном, о школе «смешанных» единоборств… Затем замолчал.
Прух безмолвствовал, таращась в пустую кружку.
– Бред, я понимаю, – вздохнул Верест.
– А ты знаешь, я тебе верю, – воскликнул коротышка. – Если у человека срывает резьбу, то это хоть как, а заметно. А не заметно, так почуешь. Прух почует. А ты тут сидишь, ахинею несешь, но таким тоном, словно о вчерашней драке. Ты нормальный мужик, Лексус. Просто врешь? Но зачем на ночь глядя врать незнакомому Пруху, да еще с подробностями? И тоска у тебя в глазах не наша. Так что, считай, не зря бухтел. Верю я тебе.
– Спасибо, Прух, – искренне поблагодарил Верест. – Мне даже полегчало…
Он уложил его в «спортзале» – на соломенных матрасах, и собрался бежать в дом (там Пуэма, поди, от каждого скрипа дергается), как Прух окликнул его.
– Знаешь, парень, ты не одинок. Появлялись у нас людишки твоего плана. Лично я двоих видел. Но ты нормальный, а те – полные чудилы. Волосы дыбом, глаза бегающие. Говорят на непонятном языке, и от каждого встречного шарахаются. Один на моих глазах с моста сиганул, другой убежал куда-то, потом его по притонам замечали, а в финале, говорят, он зарезал околоточного и в тюряге сгнил. Тоже, видать, провалился в твою дыру. Но давно это было, паря, ох, давно…
Вторая знаковая встреча произошла на следующий день. Занятия проходили в установленном режиме. Желающие постичь таинство изящного мордобоя уверенно шпыняли друг дружку, сопровождая приемы восторженными звуками – от индейских воплей до стонов сладострастия. Первыми пропустили «блатных» – у людей, представляющих органы власти, получалось резче и правильнее: видимо, на подготовку оказывало влияние неистовое желание всеми путями защитить наворованное. Потом отзанимались прочие классы, порезвились детишки, Верест объявил вольную пятнадцатиминутку, тут и прибыл буревестник. В шелковом берете и гольфиках.
– Баронесса Эспарелла Каурус! – объявил он громогласно.
Простолюдины напряглись. Человек в гольфиках сделал шаг в сторону. Придержал дверь. «Как-то странно, – растерялся Верест. – Я в некотором роде тоже барон, стоит ли ломать шапку?»
– Баронесса известна непростым характером, – поспешил сообщить вьющийся, как слепень, Прух. Коротышка весь день присутствовал на занятиях, скептически фыркал, потом увлекся, а не так давно подвалил к Вересту и слезно попросил скромный кредит на период прохождения учебы.
– Встань со всеми и не ной, – процедил, не разжимая рта, Верест.
В «спортзал» вошла высокая женщина… Нет, не вошла, вплыла. И не женщина – ЖЕНЩИНА! Одежда, правда, на ней была немного странновата даже по здешним меркам. На голове нечто усредненное между клоунским колпаком и шапкой магистра, роскошное, правильное в своей неправильности платье-мантия с игриво вышитым на груди тау-крестом, ремешки на щиколотках. Лицо красивое, тонкое, с аристократическим холодком и снисхождением ко всем живущим. На такой бы типаж – да современный женский наряд, и весь материк ворочался бы в пыли у ее ног.
– Расслабьтесь, господа, – звонко вымолвила женщина. – Занимайтесь своими делами, не обращайте на меня внимания.
Народ помалу зашевелился. Верест перехватил беспокойный взгляд Пуэмы. Сдав дела по хозяйству, она частенько приходила, садилась в углу, смотрела на него с обожанием.
Он сделал два шага навстречу, вежливо склонил голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29