совпадение суммы - малоубедительный аргумент: сумму
тридцать сребреников я встречал на многих денежных документах и расписках.
(В скобках замечу: в те времена тридцать сребреников представляли собой
сумму гораздо более значительную, чем нынче, хотя тогда все было намного
дешевле).
Новые, обладающие доказательной силой документы обнаружены были мною в
материалах канцелярии по регистрации и учету земельных угодий среди
утративших силу карточек (эти карточки хранятся с момента их аннулирования
тридцать лет и лишь по истечении этого срока уничтожаются). Там я нашел
договор купли-продажи земельного участка размером 300 кв. саженей,
находящегося на Поле Горшечника. В качестве продавца значится Синедрион, в
качестве покупателя - Анания из рода Квириния (приложение номер 8). Как
отмечено в договоре, вышеозначенный участок пустует, на нем нет ни строений,
ни посадок; в скобках он определен как целина. Цена же, достигнутая в ходе
переговоров и принятая обеими сторонами, - тридцать сребреников. Бросается в
глаза, что договор купли-продажи завизирован среди прочих первосвященником
Каиафой, подпись же Анании из рода Квириния удивительно похожа на подпись
первосвященника Анании; разве что в данном случае она выглядит более
искусственной, неумелой. Обращает на себя внимание и то, что, судя по дате,
вскоре после этого Каиафа был лишен поста первосвященника, вместо него
прокуратор Вителлий назначил Ионафана. В архиве финансовой службы Синедриона
я обнаружил документ об оприходовании денежной суммы в тридцать сребреников
как "цены, полученной в результате продажи принадлежащего Синедриону
земельного участка величиной в 300 кв. саженей" (приложение номер 9). В
канцелярии же, ведающей регистрацией и учетом земельных угодий, среди
карточек, утративших силу, мною был найден еще один договор купли-продажи, в
соответствии с которым Анания из рода Квириния перепродал вышеозначенный
участок Анании из рода Симона; местонахождение участка обозначено с
уточнением: "Поле Горшечника, или Земля Крови", - и участок охарактеризован
как пустошь. Сумма купли-продажи, проставленная в договоре, - всего-навсего
двенадцать сребреников, что невероятно мало, цена почти символическая,
поскольку в те времена цены на землю, даже на окраинных, заброшенных местах
города, стали, вследствие их заселения, быстро расти. Подпись продавца и
покупателя я подвергал неоднократному сравнению и пришел к выводу, что
Анания из рода Квириния был левшой, в то время как Анания из рода Симона
писал правой рукой. Этот вывод не подтверждает, но и не опровергает того
заключения, что два вышеназванных человека представляли собой одно и то же
лицо. Что же касается того, что Анания из рода Симона тождествен
первосвященнику Анании, который, насколько мне известно, тоже был из рода
Симона, можно считать несомненным; в пользу этого убедительно
свидетельствует и, очевидное даже для непосвященного, сходство подписей
(приложение номер 10: подпись первосвященника Анании под указом об изменении
порядка назначения первосвященников рядом с подписями царя Агриппы и
прокуратора Кумана). Замечу к слову - без всякого намерения подтолкнуть
читающего настоящий отчет к какому-либо выводу, - про первосвященника Ананию
говорили, что он умел с одинаковой ловкостью писать обеими руками.
Естественно, подтвердить это могут только очевидцы.
Других пригодных для использования документов: договора купли-продажи или
карточки регистрации новых владельцев - обнаружить не удалось. В то время
как очевидно, что в картотеке действующих данных должна быть и карточка,
которая, по логике вещей, отменяла бы договор о продаже, заключенный между
Ананией из рода Квириния и Ананией из рода Симона. В то же время в тайном
архиве обнаружился подробно проанализированный выше послуживший мне
отправной точкой документ (приложение номер 1).
Подведение итогов: вскрытые факты недвусмысленно показывают: земельный
участок, о котором идет речь, являлся некультивируемой недвижимостью
Синедриона; когда он стал собственностью Совета, выяснить не удалось, -
видимо, соответствующий документ как утративший силу был уничтожен по
прошествии тридцатилетнего срока. Новым его владельцем стал некто Анания из
рода Квириния, купивший участок за тридцать сребреников; следующий владелец
- Анания из рода Симона, цена покупки - двенадцать сребреников. Этим я дал
исключающий сомнения ответ на вопрос, поставленный в третьем пункте
поручения, и одновременно на вопрос пятого пункта, касающийся роли
Синедриона. На четвертый вопрос, опираясь на вскрытые факты, правда не
подтвержденные документами, я со всей уверенностью отвечу: карточку учета
мог засекретить, то есть изъять ее из действующей картотеки и перенести в
тайный архив, только и исключительно первосвященник Анания. Этот факт уже
сам по себе достаточен для того, чтобы вышеозначенный участок стал не
подлежащим отчуждению и сдаче в аренду. В заключение упомяну - не делая из
этого никаких выводов и не подталкивая к какому-либо выводу читающих этот
отчет: в канцелярии Синедриона, в картотеке "Прочие распоряжения", я
обнаружил распоряжение со штампом "Секретно", подписанное первосвященником
Каиафой (приложение номер 11). Этим распоряжением лекарю Синедриона
предписывается приложить все усилия для лечения некоего Иуды из рода
Квириния. Напоминаю: на решении о выплате денег, равно как и на чеке выплаты
наличными, фигурирует имя Иуды. В свете этих фактов бросается в глаза
совпадение выплаченной ему суммы и цены участка при первой его продаже -
тридцать сребреников, а также то обстоятельство, что и находившийся на
излечении Иуда, и купивший землю Анания были из рода Квириния.
На вопросы, поставленные в первом и втором пунктах поручения, может дать
ответ завещание Анании - если оно обнаружится и если мы убедимся в его
подлинности.
Дата
Эксперт
(подпись неразборчива)
Дамаск, Прямая улица
Дидим постучался, вошел, почтительно поклонился старухе хозяйке, спросил: не
найдется ли для него местечка переночевать? Сказал, что держит путь на
восток, намеревается, если Бог даст, добраться до Индии. И еще сказал: в
меру скромных своих возможностей оплатит любезность. Старуха смотрела на
него сначала с недоумением, потом с подозрением.
- Здесь не постоялый двор, господин, в городе постоялых дворов полно, чего
бы тебе туда не пойти?
- Денег у меня не так много, - ответил Дидим, - а Индия далеко, не один раз
придется искать пристанище на ночь.
- Если даже и так, - изучающе смотрела на него старуха, - почему ты решил
ночевать именно у меня? Дом наш, как видишь, невелик, семья большая,
свободной лежанки нету. Ступай к другим, кто побогаче, на этой улице таких
много.
- Богатые и запросят больше, чем я могу заплатить, уважаемая, - сказал
Дидим, показывая старухе свой кошелек. - А я и циновкой обойдусь, где-нибудь
в уголке, и буду благодарен за это.
Старуха щурясь взглянула на кошелек, перевела взгляд на Дидима.
- Чудной ты человек. А если ты нас ограбить собрался? В нынешние времена
всяко бывает. Ишь, в Индию он путь держит!.. Зачем тебе идти невесть куда? И
почему я должна тебе верить?
- Брата я своего разыскиваю. Никаких доказательств, чтобы ты мне поверила,
предъявить тебе не могу. Вот, если хочешь, возьми мой кошелек, держи у себя
до рассвета.
Старуха покачала головой, посмотрела на кошелек, посмотрела на Дидима,
пробормотала хмуро:
- В такие времена рассчитывать, чтобы тебя просто так, за красивые глаза
привечали... - Потом крикнула куда-то в горницу: - Тут один человек заночует
в сенях у нас, принесите кто-нибудь циновку похуже! - И взяла у Дидима
кошелек. - Чужак, он ведь что хочет, то и скажет, а нам тут жить, господин.
- Открыла кошелек, заглянула в него, потом, уже не таким враждебным тоном,
сказала: - Кошелек твой спрячу куда-нибудь до рассвета. Утром насчет оплаты
договоримся. Подойдет?
- Спасибо. Хлопот вам со мной не будет, - кивнул Дидим.
Старуха ушла в дом. Вскоре из горницы выбежал мальчуган, неся свернутую в
рулон циновку.
- Вот, - сказал он, бросив ее на земляной пол. Потоптался, с испугом и
любопытством тараща глаза на странника, потом повернулся и исчез.
Дидим огляделся, ища, где ему устроиться, чтобы не быть на дороге. Потом
решил, что лучше всего постелить циновку снаружи, у стены дома, рядом со
входом. Под открытым небом он еще ни разу не спал, пора привыкать. Поднял
циновку, выйдя из дому, развернул ее, расстелил в пыли. Сел, прислонившись
спиной к стене дома.
Смеркалось. В окрестных домах замерцали лампады. На улице начиналась обычная
предвечерняя суета: пастух гнал овечье стадо, брели с поклажей ослы,
мальчишки, крича, погоняли их палками, женщины несли на плече кувшины с
водой, шли мужчины, неторопливо беседуя, устало опустив плечи, перед ними
шагал верблюд с огромными тюками; все как в Иерусалиме, подумал Дидим. Он
разглядывал дом напротив; в окнах было темно, у входа стояла женщина, глядя
то в одну сторону, то в другую, словно ждала кого-то. Значит, это и есть дом
Иуды, подумал Дидим; точно такой, каким его описал Анания... Женщина, что
стояла у входа, немного погодя скрылась внутри, в доме загорелся огонек
лампады; потом появился мужчина, затем женщина под покрывалом, еще две
женщины, еще трое мужчин.
- Ты есть-пить не хочешь? - спросила старуха, что-то жуя; когда она
открывала рот, видно было, что зубов у нее всего два-три от силы. - Циновку
мог бы в сенях постелить: на улице спать - для этого на ночлег проситься не
нужно.
- Зато здесь я никому не мешаю, - оправдывался Димим. - Если дадите поесть
что-нибудь, буду благодарен.
- Фруктов могу принести, мы люди бедные.
- И за то спасибо скажу. - Дидим попробовал улыбнуться.
Старуха, шаркая стоптанными сандалиями, ушла; к дому напротив подходили все
новые люди; внутри они, видимо, садились вокруг лампады: блики ее светились
в окнах все более смутно. Стало быть, в этот дом был принесен Савл, снова
вспомнил Дидим рассказ Анании. О прибытии Савла было известно, надежные люди
сообщили об этом из Иерусалима. Анания поджидал его у деревни Кокеб с одним
молодым парнем, которого нанял для этого случая. Договоренность была такая:
с Савлом ничего серьезного не должно случиться, он только сознание потеряет.
Парень спрятался, завернул камень в тряпицу - и угодил Савлу точно в лоб.
Тот упал. Анания велел завязать Савлу глаза, и так, без чувств, его
доставили в этот самый дом. Повязку с глаз у него не сняли и после того, как
он очнулся: сказали, иначе нельзя, ослепнет. И Анания днем и ночью сидел
рядом с ним, убеждал его в пагубности фанатизма, внушал истины Иисуса - пока
не удостоверился, что цель полностью достигнута... Дидим все смотрел и
смотрел на дом: значит, все это произошло здесь.
Старуха вышла, со стоном нагнулась, поставила на циновку блюдо. В блюде были
фрукты и кусочек хлеба.
- Больше дать не могу, это все, что есть, остальное нужно семье.
- Спаси тебя Бог, - сказал Дидим, принимаясь жевать финик с хлебом.
Старуха стояла в дверях, смотрела, как Дидим, не сводя глаз с дома напротив,
ест.
- Ты сам-то откуда? - спросила она.
- Из Иерусалима, - ответил Дидим. - Восьмой день в пути.
- Да-а, такая дорога не для моих ног, - заметила женщина, поправляя накидку.
- А до Индии еще сколько дней идти?
- Не знаю. Я многих спрашивал, никто так и не мог сказать точно.
Старуха покивала, обдумывая ответ, потом вынесла из дома скамеечку,
поставила ее с другой стороны входа, села и стала опять смотреть на Дидима,
как он ест, как наблюдает за домом через улицу.
- Не к ним ли направляешься? - спросила она, кивая в ту сторону.
- А кто они такие? - обернулся к ней Дидим.
- Перехитрить меня хочешь? - засмеялась старуха. - Я же вижу, ты глаз не
сводишь с дома Иуды. Мне с первой минуты подозрительно было, что ты именно у
меня решил на ночлег остаться, а циновку не в доме постелил, а на улице.
- Не веришь, что я в самом деле в Индию направляюсь? - принял вызов Дидим.
- Верю, не верю - мое дело. Но, уж коли на то пошло, скорей не верю. Думаю,
братьев ты ищешь. Денег у тебя не так много, я сосчитала.
- Понемногу буду расходовать. Как-нибудь не умру.
- Зачем иудею в Индию? - все качала головой старуха. - Ты ведь, я вижу,
иудей.
- Брата иду искать.
- Эти вот, - старуха опять показала на дом напротив, - тоже себя называют
братьями. Иудеи, а поклоняются какому-то Иисусу, называют его Христом. Все
делят меж собой поровну, даже деньги.
Дидим молча ел хлеб и фрукты.
- Не говори, что ничего про них не слыхал. Иисус тоже был иудей, его на
кресте распяли в Иерусалиме, но он из мертвых воскрес. Он учил, чтобы люди
помогали другим, жили друг с другом в мире. Это они мне сказали, братья.
Если ты и вправду из Иерусалима, должен об этом знать.
- Брат мой был учеником Иисуса, встречался с ним. Даже после того, как тот
воскрес.
- Тогда ты мне все-таки неправду сказал: к этим ты пришел.
- Если бы к ним, то к ним бы и постучался, не к тебе.
Старуха качала головой все более недоверчиво.
- Скрываешь ты что-то, не верю я тебе. Ты что, не знал, что они тут живут?
- Откуда мне было знать? - Дидим смотрел на старуху чистыми, как у младенца,
глазами. - Я в Христа не верю, я за братом своим иду в Индию.
- Тогда совсем я тебя не пойму, - сказала старуха. - Может, ты злое дело
задумал против этих людей? Может, дом их поджечь собираешься?
- Зачем ты такое говоришь?
- А затем, что много тут нехорошего было. Тутошние иудеи по сей день
ненавидят этих братьев. Были здесь ох какие драки, даже убийства были.
Одного человека, Ананию, забили до смерти - за то, что он денег хотел дать
этим братьям. На этой улице он жил, только в другом конце, где живут
богатые, отсюда неблизко. Жена его, как узнала, тут же упала без чувств, а
потом померла.
- Когда это случилось?
- Лет двадцать тому назад.
- Говоришь, убили Ананию?
- Я там сама не была: что мне делать среди иудеев? Но люди много об этом
судачили. Иудеи рассказывали: Ананию сами христиане убили, чтобы деньги его
присвоить. Он богатый был, земли у него было много. А эти здесь, братья-то,
говорили: иудеи во всем виноваты. Дом этот тоже не раз забрасывали камнями,
это я своими глазами видела. Подберутся, бывало, когда те в доме молятся, и
бросают в них камни, кричат, поносят их. Мужчины выскочат, накинутся на
этих, колотят друг друга что есть мочи, кровь течет. А ведь и те и другие -
иудеи, только вот не могут жить в мире между собой. Начинают, правда, не
братья, это точно. Братья, они тихие, кроткие, даже со мной первыми
здороваются, хотя я им чужая, язычница. Я тебе честно скажу: мы с ними
всегда находим общий язык, у нас ссор почти не бывает...
Стемнело. Улица обезлюдела. Лица Дидима и старухи брезжили бледными пятнами
в свете молодого, едва народившегося месяца.
- Почему ты мне не веришь? - спросил Дидим.
- Ты сказал, твой брат был учеником Иисуса. А потом сказал, что не веришь в
Христа. Не бывает такого, чтобы у двух братьев была разная вера. А если так,
то чего твоего брата понесло в Индию и чего тебя несет следом за ним? И еще:
чего ты с первой минуты, как пришел, глаз с этого дома не сводишь? Я не
люблю, когда мне голову морочат...
- Не морочу я тебе голову. - Дидим отодвинул пустое блюдо. - Брата моего
зовут Фомой, он уверовал в Иисуса, потом ушел в Индию. Я же служил в
Иерусалиме чиновником, жил по законам древней веры. Но брат мне - все равно
брат.
- Вас не поймешь. Один - богач, другой - беднее последнего нищего. Один -
богатством гордится, другой - нищетой. Твердите, что надо быть вместе, надо
любить друг друга. А сами злобой друг к другу исходите.
- Страхом. Не злобой, а страхом.
- Страх и рождает злобу, потому что не может человек любить того, кого
боится. Я, например, ненавижу ночь, потому что боюсь ее. Состарилась вот, а
засыпать боюсь. Вы же - дня боитесь.
- Может, ты и права...
Они замолчали. Темнота вокруг полна была шорохами.
- Так ты говоришь, это - дом Иуды? - тихо спросил Дидим.
- Вижу, все ж сильно интересует тебя этот дом, - хмыкнула старуха.
- Говорили мне о нем в Иерусалиме.
- Давно это было. Младшенький мой еще на руках у меня сидел, а теперь вон -
лысеет уже. Дом долго стоял пустой; говорят, выстроил его какой-то торговец
коврами, у него много было домов повсюду, в этом он жил редко, только когда
случалось в Дамаск наведаться. Слуг у него было - целая армия. Потом продал
он дом человеку по имени Иуда, но человека того никто никогда не видал.
Говорят, жил он в деревне Кокеб, а к старости собирался сюда перебраться.
Потом появились Симон с Марией, это они здесь живут, к ним братья ходят. Не
знаю, владеют ли они этим домом или снимают его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16