лодка очумело полетела в темноту.— Мм!.. — замычал Стырь и засучил ногами.Никита склонился, покрепче затолкал подол кафтана ему в рот… Захватил в узластую лапу седую бороденку старика, пару раз крепко посунул его голову — туда-сюда — по днищу лодки.— Будешь колотиться, дам веслом по башке и в воду, — сказал негромко и весело.Стырь притих. Дед Любим тоже лежал смирно: видно, товарищ Никиты перестарался, помял Любима от души. Или — прирожденный воин — Любим хитрил и, не в пример Стырю, не скреб понапрасну на свой хребет.— Пресвятая матерь божья, — шептал набравшийся смертного страха Никита Скрипицын, — спаси-пронеси, свечей в храме наставлю. Пособи только, господи. * * * Князь Семен до боли в глазах, до слезы всматривался с высокого стружьего носа в сумрак ночи. Огоньки факелов на стругах Черноярца плясали поодаль, качались…— Прошли, что ль? — ни черта не разберу…— Прошли. Больше нету.— Сколь нащитал-то?— По огонькам — вроде много… Они мельтешат как…— Ну, сколь? Чертова голова…— С двадцать, — неуверенно отвечал молодой стрелец. — А можа, боле. Они мельтешат как… Можа, боле, не поймешь.— Откуда их боле-то? Их сэстоль и есть. Во-от… Гасите-ка огни! Пошли. Зря не шумите. С богом! Пушкари — готовься. Как отрежем, так лодку к им: «Складай оружье — окруженные». Мы их седня прижмем… В Волге, там с ими поговорим покруче. Взвозятся, открываем пальбу… Но, я думаю, они умней — не взвозятся. Во-от. Топить-то их не надо бы… Не надо бы — у их добра много. Не топить! Так договоримся.Князь Семен был доволен. * * * — Добре! Стой! — распорядился Иван Черноярец. — Так и есть — окружают, собаки: огни в воду пометали. Сучья порода… Ну-ка, кто? — до батьки! Отрезают с моря, мол. К воеводе я сам отправлюсь. Ах, вертучая душа: медом не корми, дай обмануть. — Забыл первый есаул, совсем как-то забыл, что сами они первые раскинули стрельцам сеть. — Батьке скажи, чтоб не торопился палить: можеть, я их счас припужну там. Можеть, миром решим, когда узнают. Спину-то они нам подставили, а не мы им…— А затеется бой, — ты как же?— Ну, как? Как есть… Не затеется, я их припужну счас. Давай лодку! * * * В астраханской флотилии произошло какое-то движение, послышались голоса… Похоже, кто-то прибыл, что ли.— Какова дьявола там?! — зашипел князь Семен. — Оглоеды… Опупели?Голоса приближались. Да, кто-то прибыл со стороны.— Тиха! — прикрикнули с воеводского струга.— Никита вернулся, — сказали с воды. — Ну-к, прими! Спусти конец… Да куда ты багром-то?! Дай конец!— Никита? — изумился князь. Он так увлекся своими хитросплетениями, так с головой влез в азарт продуманной игры, что забыл про своих послов. — Давай суда его. А чего они? Чего, Никита?— Беда, князь! — заговорил Никита, перевалившись через борт. — Слава те господи!.. успели. Фу!.. С того света.— Что? Говори! — почти закричал воевода.— Перехитрили нас, воевода. Ты их отрезал? С моря-то.— Отрезал.— А Стенька у нас за спиной! Слава те господи, успели. Я так и знал, что отрежешь. Налетели б счас на румяную…— Как так? — раздраженно спросил князь. — А кто прошел?— Сколь прошло-то?— Двадцать нащитали…— Двенадцать стругов! А десять, самых надежных, у нас за спиной. Разделились они — подвох зачуяли. Мы-то насилу головушки свои унесли. Двух казаков с собой прихватили. От этих не было никого? — Скрипицын кивнул в сторону разинцев с Черноярцем, которых воевода запирал в Волге.Воевода помолчал.— Рази ж они не все прошли?— Скоро пришлют посыльщиков. Послухай, что плести будут! Скажут, раздор вышел: Стенька в десять стружков к Теркам ушел, а эти вроде на милость идут. Ворье хитрое… Мы двоих прихватили — приставных к нам. Слава те господи! А уж про нас, князь, и не подумал? Стенька посулился самолично задавить нас…— Во-от, — понял наконец воевода. — С вами рази чего сделаешь! — Обидно ему сделалось — так все ладно обдумал, так все сошлось в голове, и надо теперь все переиначивать, все ломать и снова собираться с мыслью и духом. Так резко различаются русские люди: там, где Разин, например, легко и быстро нашелся и воодушевился, там Львов так же скоро уронил интерес к делу, им овладела досада. — А попробуем?! — вдруг вяло оживился он. — Их же меньше. Да мы теперь знаем про ихнюю хитрость. А?Сразу ответили в несколько голосов:— Что ты, Семен Иваныч!— Нет, князь! Господь с тобой!..— Они как кошки. Им только дай ночью бой затеять. Любезное дело… Они и месяц-то казачьим солнышком зовут.Опять с воды послышались шум и голоса. Опять, похоже, пришлые.— Кто?! — окликнули с воеводского струга.— Есаул Иван Черноярец! К воеводе.— Зови, — велел князь. — Запалите огонь.Никита с Кузьмой отошли в сторонку — из светлого круга. Иван поднялся на струг, поклонился воеводе.«Теперь Стенька не даст, сколько мог дать, запри я его в Волге, — подумал князь Семен. — Воистину, казаки обычьем — собаки».— Ну? — спросил князь строго. — С чем пожаловал?— Челом бьем, боярин, — заговорил Иван. — Вины наши приносим великому государю…— Вы все здесь? — нетерпеливо перебил князь.— Нет. Атаман наш в десять стружков ушел к Теркам.— Чего ж он ушел? Вины брать не хочет?— Убоялся гнева царского…— А вы не убоялись?— Воля твоя… Царь нас миловал. Нам грамотку вычли.— А не врешь ты? Ушел ли Стенька-то? — Теперь князь открыто злился; особенно обозлило вранье есаула, и то еще, что есаул при этом смотрит прямо и бесхитростно. — Ушел ваш атаман?! Или вы опять крутитесь, собаки?! Ушел атаман?— Вот — божусь! — Иван, не моргнув глазом, перекрестился.— Страмцы, — сказал князь брезгливо. — Никита!..В круг света вошел Никита Скрипицын, внезапный и веселый.— Здоров, есаул! Узнаешь?Иван пригляделся к послу, узнал:— А-а… — И поник головой, даже очень поник.— Чего ж ты врешь, поганец?! — закричал князь. — Да ишо крест святой кладешь на себя!— Не врали б мы, боярин, кабы вы первые злой умысел не затаили на нас, — поднял голову Иван. — Зачем с моря отсек? В царской милостивой грамоте нет того, чтоб нас окружить да побить, как собак.— Кто вас побить собирался?— Зачем же с моря путь заступили? Зачем было…— Где атаман ваш? — спросил воевода.— Там, — Иван кивнул в сторону моря. — За спиной у вас… Ты, воевода, будь с нами как с ровней. А то обманываешь тоже, как детей малых. Даже обидно, ей-богу… И ты, служилый, ты же только грамоту нам читал: рази там так сказано! Кто же обманом служит!..— Пошли к Стеньке! — заговорил князь. — Пускай ко мне идет без опаски: крест целовать будете. Пушки, которые взяли на Волге, в Яицком городке и в шаховой области, отдадите. Служилых астраханцев, царицынских, черноярских, яицких, — отпустить в Астрахани. Струги и все припасы отдать на Царицыне. Посылай.— Я сам пойду, чего посылать…— Сам тут побудешь! — резко сказал воевода. — Посылай.Иван подумал… Подошел к краю струга, свесился с борта, долго что-то говорил казаку, который приплыл с ним и сидел в лодке. Тот оттолкнулся от струга и исчез в темноте.Воевода меж тем рассматривал стариков — Стыря и Любима, коих подвели к нему, — он велел. Вступил в разговор с ними.— Куда черт понес — на край света? — с укоризной спросил князь. — Помирать скоро! Воины…— Чего торописся, боярин? Поживи ишо, — сказал Стырь участливо. — Али хворь какая? — Старики осмелели при есауле: слышали, как тот говорил с воеводой — достойно. Особенно осмелел Стырь.— Я про вас говорю, пужалы! — воскликнул князь.— Чего он говорит? — спросил дед Любим Стыря. Стырь заорал что было силы на ухо Любиму:— Помирать, говорит, надо!— Пошто?! — тоже очень громко спросил дед Любим.— Я не стал про то спрашивать!— Э?!— Я враз язык прикусил! Испужался!— А-а! У меня тоже в брюхе чего-то забурчало. Тоже испужался!Воевода сперва не понял, что старики дурака ломают. Потом понял.— Не погляжу счас, что старые: стяну штаны и всыплю хорошенько!— Чего он? — опять спросил дед Любим громко.— Штаны снимать хочет! — как-то даже радостно орал Стырь. — Я боярскую ишо не видал!? А ты?— Пошли с глаз! — крикнул воевода. И топнул ногой.Он, может, и всыпал бы старикам тут же, не сходя с места, но дело его пошло вкось, надо теперь как-то его выравнивать — не злить, например, лишний раз Стеньку: за стариков тот, конечно, обозлился бы. * * * Посыльный от Ивана рассказал Степану, чего требует воевода:— Привесть к вере все войско. И чтоб шли мы в Астрахань, а пушки и знамена — все бы отдали. А струги и припас на Царицыне отдали б…— Голых и неоружных отправить?! — воскликнул Фрол Минаев. — Во, образина!..— Батька, давай подойдем скрытно, всучим ему щетины под кожу, — подсказал Ларька Тимофеев. — Чтоб он, гундосый, до самой Астрахани чесался.— Гляди-ко!.. — воскликнул Степан. — Какие у нас есаулы-то молодцы! А то уж совсем в Москву собралися — милости просить. А царь-то, вишь, вперед догадался — грамотку выслал. Молодец! И есаулы молодцы, и царь молодец! — Степан воистину ликовал.— Мы не напрашиваемся в молодцы, — обиделся Ларька.— Славный царь! Дуй, Ларька, к воеводе. Перво-наперво скажи ему, что он — чурка с глазами: хотел казака обмануть. Потом насули ему с три короба… Крест поцалуй за нас. Чего хмурисся?— Я не ходок по таким делам, — сказал Ларька.— Кто же пойдет? Я, что ль?— Вон Мишка Ярославов: и писать, и плясать мастак. Пусть он.— Я могу, конечно, сплясать, токмо не под воеводину дудку. Шпарь, Лазарь, не робь. — Мишка широко улыбнулся.— Вместях пойдете, — решил Степан. — Молодец, Ларька, надоумил. Собирайтесь. — Степан посерьезнел. — Гнитесь там перед им, хоть на карачках ползайте, — а домой нам попасть надо. Чего отдать, чего не отдать — это мы в Астрахани гадать будем: грамотка-то, видно, правдишная. Лишь бы они до Астрахани не налетели на нас. Валяйте.Есаулы, Лазарь и Михаил, поднялись нехотя.— Пушки, знамена, струги, припас — на то, мол, у нас в Астрахани круг будет, там обсудим, — наказывал Степан.— Лучше уж счас прямо насулить, — посоветовал Фрол, — чтоб у их душа была спокойная. А в Астрахани стрельцов поглядим — какие они твердые, посадских людишек… Там-то способней разговоры вести.— И то дело, — согласился Степан. — Сулите и пушки. Наших людей, каких окружил, пусть к нам пропустит, а сам пускай вперед нас идет. До самой Астрахани. А чтоб сердце воеводино помягче было, подберите рухлядишки шаховой — от меня, мол. Поболе! Намекните воеводе: пускай заклад наш помнит. А то он чуть не забыл. В Астрахани, мол, ишо дары будут. Скажите: атаман все помнит — и добро, и худо.Так Разин прошел в Астрахань — без единого выстрела, не потеряв ни одного казака. То была победа немалая. * * * «Тишайший» в Москве топал ногами, мерцал темным глазом, торопил и гневался. Он сбирался на соколиную охоту, когда ему донесли с бумаги:— «…Разорил татарские учуги, пленил персидские торговые суда, ограбил города Баку, Рящ, Ширвань, Астрабат, Фарабат; и, произведя везде ужасные злодеяния, губил беспомощно мирных жителей. И побил персидский флот. И теперь пошел к Волге…»— Объявился, злодей! — воскликнул царь. — Откуда пишут?— Из Терков.— Писать в Астрахань, к князю Ивану Прозоровскому: остановить! Оружье, припас, грабленое — все отнять! Воров расспросить, выговорить им вины ихние и раздать всех по стрелецким приказам! Собаки неспокойные!.. Они уж в охотку вошли — грабют и грабют. Всех по приказам!Случившийся рядом окольничий Бутурлин напомнил:— Государь, мы в прошлом годе писали в Астрахань прощальную Стеньке. Понадеется князь Иван на ту грамоту…— Ту грамоту изодрать! Год назад писана… Успеть надо, чтоб Стенька на Дон не уволокся. Успеть надо!.. Не мешкайте! Ах, злодей!.. Он эдак мне весь мир с шахом перебаламутит. Не пускать на Дон!Царская грамота заторопилась в Астрахань — решать судьбу непокорного атамана.А пока что атаман шел к Астрахани. Позади Львова князя.И пока он шел к Астрахани, в Москве «тишайший» выезжал из Кремля на охоту.Думные дворяне, стольники, бояре, сокольничьи, сокольники… Все пылает на них — все в дорогих одеждах, выдаваемых в таких случаях двором. Даже кречеты на перчатках сокольников (перчатки у сокольников с золотой бахромой) и те с золотыми кольцами и шнурками на ногах.Нет еще главного «охотника» — царя Алексея Михайловича, «рожденного и воспитанного в благочестии» (как он сказал о себе на суде Вселенских Патриархов).Вот вышел и Он… В высокой собольей шапке, в девять рядов унизанной жемчугом. Нагрудный крест его, пуговицы и ожерелье — все из алмазов и драгоценных камней. Бояре и окольничьи с ним — в парчовых, бархатных и шелковых одеяниях.Путь от Красного крыльца до кареты устлан красным сукном. Царь проследовал в карету… «Царева карета была весьма искусно сделана, и обтянута красным бархатом. На верху оной было пять глав, из чистого золота сделанных». Одеяние кучеров и вся сбруя были также из бархата.Поезд тронулся.Впереди ехал «кроткий духом».«Был он роста высокого, имел приятный вид. Стан его строен был, взор нежен, тело белое, щеки румяные, волосы белокурые. Он зело дороден».«Характер его соответствовал сей пригожей наружности. Ревностно приверженный к вере отцов своих, выполнял он от души все правила оной. Нередко, подобно Давиду, вставал ночью и молился до утра».«Хотя он и был Монарх Самодержавный, но наказывал только по одной необходимости, и то с душевным прискорбием. Щадя жизнь своих подданных, он также никогда не корыстовался имуществом их. Любил помогать несчастным, и даже доставлял пособие ссылаемым в Сибирь. Удаленным в сию дикую страну, ино давал малые пенсионы, дабы они там совсем не пропали.Волнение умов и внутренние неудовольствия побудили его учредить Тайный Приказ, коего действия были не всегда справедливы; а ужасное СЛОВО и ДЕЛО приводило в трепет самых невинных».«Окинем теперь светлым взором те мудрые деяния царя Алексея Михайловича, коими он восстановил благосостояние подданных своих и даровал им новую жизнь». «Против Июня 1662 г. случился в Москве бунт.Какой-то дворянин прибил в разных частях города к стенам и заборам пасквили, в коих остерегал народ, чтоб он не доверял боярам, ибо они, безбожники, стакнувшись с иноземцами, продадут Москву. Буйная чернь, узнав о сем, кинулась ко двору и произвели бы там изрядные злодеяния, если бы царь и бояре, предваренные о сем восстании, не уехали в село Коломенское.Отчаянные преступники сии, числом до 10 000, кинулись в село Коломенское, окружили дворец и, требуя по списку бояр, угрожали сему зданию совершенным истреблением, если желание их не будет исполнено». «Царь Алексей Михайлович, наученный прежде опытами, поступил в сем случае, как Монарху и следовало. Немецкие солдаты и стрельцы телохранительного корпуса явились внезапно на площади и начали действовать так удачно, что 4000 бунтовщиков легло на месте, а большая часть остальных, с предводителем их, были схвачены и закованы.После сего возвратился царь в Москву и приказал произвести следствие над преступниками. Большая часть из оных приняла достойную казнь, так что 2000 человек были четвертованы, колесованы и повешены. Остальным обрезали уши, означили каленым железом на левой щеке букву «Б» и сослали с семействами в Сибирь. Мальчикам от 12 и до 14 лет обрезали только одно ухо». «Совершив сии важные действия, для успокоения Отечества нашего необходимо нужные, занялся царь Алексей Михайлович внутренним образованием государства. Издан был новый Полицейский Устав, исполнителем коего определен был князь Македонский». «Милосердие и человеколюбие были отличительными чертами души царевой…» 4 Утром, чуть свет, бабахнули пушки первого российского боевого корабля «Орел», стоявшего у астраханского Кремля…С флотилии князя Львова ответили выстрелами же.Разинцы, не долго думая, зарядили свои и тоже выстрелили.Первыми плыли струги Львова, за ними, на расстоянии, правильным строем шли разинцы.— Не понимай, мы кого встречайт: князь Льфоф или Стенька Расин? — спросил с улыбкой капитан корабля Бутлер воеводу Прозоровского (они были на борту «Орла»).Тот засмеялся:— Обоих, капитан! Живы-здоровы — и то слава богу. — Он подозвал к себе приказного писца и стал говорить, что сделать: — Плыви к князю Семен Иванычу, скажешь: Стеньку проводить к Болде, к устью, пусть там стоит. Сам князь после того пускай ко мне идет. Наши стружки здесь поставить. И пускай он Стеньке скажет: чтоб казаков в городе не было! И наших к себе пусть не пускают. Никакой торговлишки не заводить!— Винишко как? — подсказал бойкий писчик.— Винишко?.. Тут, брат, ничего не поделаешь: найдутся торговцы. Скажешь князю, чтоб у Болды оставил наших стругов… пять — для пригляду. Понадежней стрельцов пускай подберет, чтоб в разгул не пустились с ворами. * * * Разинские струги сгрудились в устье речки Болды (повыше Астрахани).На носу атаманьего струга появился Разин.— Гуляй, братцы! — крикнул он. И махнул рукой.Не мало тысяча казаков сыпануло на берег. И пошло дело.По всему побережью развернулась нешуточная торговля. Скорые люди уже поспели сюда из Астрахани — с посада, из Белого города, даже из Кремля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41