Таков венец эволюции.
Св. Дух деятельности уже раскрылся в человечестве. В высшей степени ярко сказался он в западноевропейском творчестве. В настоящий момент мы стоим накануне раскрытия нового начала, того, о котором молится апостол Павел в словах: "Молюсь, братия, чтобы родившийся в душе вашей Христос вырос до полного возраста Христова". Христос, которому суждено родиться в нас, это тот пламенный дух единения, который разбивает все стены между нациями и людьми и который творит новую жизнь, основанную на братстве и любви. Этому духу одинаково чужды и партийные распри, и национальная вражда, и религиозный фанатизм, потому что все стены пали, все люди - братья: одни просветленные, другие еще не прозревшие, но все - дети единого Бога.
Достоевский и Вл. Соловьев, которым был близок Дух Христов, говорят о "вселенском христианстве" в противоположность "домашнему и храмовому" христианству, т. е. внешнему. "Истинная Церковь, которую проповедовал Достоевский, говорит Вл. Соловьев, есть всечеловеческая прежде всего в том смысле, что в ней должно в конец исчезнуть разделение человечества на соперничающие и враждебные между собою племена и народы. Все они, не теряя своего национального характера, а лишь освобождаясь от своего национального эгоизма, могут и должны соединиться в одном общем деле всемирного возрождения".
Все религии мира призывали к этому всечеловеческому единению, над всеми витал св. дух единения, дух "Христа", и каждая религия давала, в зависимости от исторического момента и особенностей данной культуры, божественное откровение об этом славном единении, об этом рождении Христа грядущего. Экзотерически все религии разные; в сокровенной своей глубине они дают одно и то же духовное видение, одну и ту же теософию. Неисповедимость Первопричины, имманентность проявленного Бога, учение о духовной эволюции и вытекающее отсюда учение о Богочеловечестве, таковы основы религиозного эзотеризма всех времен и всех народов. Центральное место в нем занимает ожидание Христа, учение о "св. дитяти, которому суждено родиться в сердце человечества", о "скрытой жемчужине в глубинах человеческого сердца", о "белом лотосе", который "дремлет под водами Майи" и которому суждено "подняться над Майей" и распуститься в цветок божественной красоты и славы. Этот цветок, эта жемчужина, это святое дитя, это - то высшее начало, которое уже раскрылось в апостолах и пророках и которое готовится к рождению в душе всего человечества.
Истина многогранна и проявляется в каждом духовном движении, в каждом искреннем порыве человеческого сердца. До бесконечности разнообразны проявления этих отдельных лучей, но все они родились из единого белого Света. Пока человечество развивало святой дух деятельности и работа творческого разума проявлялась в созидании рассудочной культуры, то естественно и неизбежно на первом плане стоял дух анализа, критицизма, самоутверждения и обособления. Эгоцентрическая тенденция ярко сказывалась и в культе личности, и в национализме, и в религиозной розни. Все это проявление самости во всех сферах бытия, на всех "планах", по теософской терминологии. В свете теософии все это - явления данной ступени, ибо в проявленном мире нет абсолютного зла и добра, а есть лишь Правда осуществляющаяся и Истина, к которой мы двигаемся. То, что идет с эволюцией - добро; то, что противится ей - зло, иного определения нет. Человечеству нужно было пройти через период крайнего обособления и самоутверждения, потому что в нем должно было во всей полноте своей раскрыться личное интеллектуальное начало. Но теперь, когда человечество подходит к поворотному пункту и вступает в новый фазис развития, оно должно подняться над эгоцентрическим сознанием и вступить в сферу сверхличных переживаний. Вот почему синтез должен был заменить анализ; настало время свести воедино разбросанные сокровища Добра и Красоты, собрать рассеянные лучи божественного многогранника и зажечь ими ту звезду, которая всегда загорается на небе в минуты великих исторических кризисов, в час космического перелома. Такую минуту мы переживаем, и в ней кроется вся сила и значение теософского движения. Миссия Е. П. Блаватской заключалась в том, чтобы установить научно-религиозный синтез и перебросить мост от эгоистической современной культуры к культуре будущего, постепенно преобразуя рассудочное сознание человечества в сознание духовное, то, которое на Востоке называется "сострадательным разумом" (Буддхи). Пламенный призыв к этому преображению мы слышим в ее книге "Голос Безмолвия".
"Да внимает душа твоя каждому крику страдания, подобно священному лотосу, обнажающему сердце свое, чтобы упиться лучами утреннего солнца".
"Не допускай, чтобы палящее солнце осушило хотя единую слезу страдания прежде, чем ты сам не сотрешь ее с очей скорбящего".
"И да ниспадет каждая жгучая слеза человеческая в глубину твоего сердца и да пребывает она там; не удаляй ее, пока не устранится печаль, ее родившая".
В этой объединяющей работе великое значение и великая заслуга Е. П. Блаватской перед будущими поколениями. Сама она никогда не считала себя творцом своей системы; она была глубоко убеждена, что знание, которое она сообщала, было знание мировое, хранившееся в божественной сокровищнице: вселенской Теософии. Себя она считала лишь маленькой передаточной станцией, проводником Сил высших, смиренной ученицей Тех, Кого на Востоке принято называть "Учителями Сострадания".
В современной русской литературе немало было споров о "человекобожестве" и "Богочеловечестве", причем первое ставилось как идеал, выразитель современных брожений; второе - как совершившийся исторический факт. Но для теософа то, что в истории было исключительным подвигом Богочеловека, является лишь прообразом того высшего Пути, на который суждено сознательно и свободно стать всему человечеству. Учителя сострадания уже совершили этот путь; мы стоим на пороге его. И именно потому, что мы стоим на пороге, явилась в мир Е. П. Блаватская и создала теософское движение, которое не отнимает ни у одной религии своего венца и потрясающей силой своего синтеза заставляет всех признать загоревшуюся на небе звезду духовности и всем протянуть руку, как братьям по духу, как детям одного Отца. Вместе с vade mecum Pastoral,* Е. П. Блаватская могла бы произнести:
"Вместе с язычниками, поклоняющимися восходящему солнцу, и с магометанами, молящимися с вершин своих минаретов, с евреями, обращающими все молитвы к Новому Иерусалиму, и с христианами, которые молятся перед Распятием, я каждое утро повергаюсь ниц перед зарей и громко восклицаю: "Восходящее на Востоке Солнце Правды, Свет мира, я поклоняюсь Тебе!".
А. А. Каменская
Приложение
ОТЗЫВЫ УЧЕНИКОВ
ГЕНРИ ОЛЬКОТТ*
Никто из знавших Е. П. Блаватскую не может забыть ее, никто - не может заменить ее: есть люди, которые обладают некоторыми из даров ее, но всеми ее дарами - не обладает никто. Ее жизнь, какою я узнал ее в течение последних 17 лет, как друг, товарищ и сотрудник, была сплошным мученичеством из любви к людям. Она пылала ревностью к их духовному благу и к их духовной свободе и, далекая от какого бы то ни было эгоистического мотива, посвящала жизнь и силу делу любви, не ожидая ни благодарности, ни награды. За это она и была преследуема клеветами ханжей и фарисеев до самой смерти, которую они и ускорили своей злобой. И даже мертвой они не дают покоя, они стараются загрязнить ее прах, очернить ее память лживыми описаниями ее жизни. Но не удастся им этого, слишком много осталось у нее живых свидетелей, которые готовы постоять за нее и доказать чистоту ее намерений.
Никто не может сделать этого с такой полнотой, как я, потому что с 1874 г. мы оставались с ней тесными друзьями, жили и работали вместе и стремились к одной цели. По темпераменту и свойствам совершенно противоположные люди, мы часто расходились с ней в подробностях. Но в отношении совместной нашей работы и в преданности нашим Учителям, мы составляли с ней одну душу и одно сердце.
Она обладала во всех отношениях двойственной натурой, одна из которых была мне вовсе не симпатична. При постоянной своей болезненности и при желании все же соприкасаться с людьми, она бывала раздражительна, вспыльчива и, как мне казалось, не всегда справедлива, но даже и в этом, в недостатках своих, она всегда оставалась необыкновенной.
Я любил в ней другое, высшее существо, которое было в высокой степени таинственно! Несмотря на видимое полное доверие между нами, на 17-летнюю совместную жизнь и ежедневную общую работу, она оставалась для меня загадкой до последнего дня жизни. Иногда мне казалось, что я узнал ее хорошо, но вслед за тем я убеждался, что в ней таились еще более глубокие глубины, которые мне были меведомы. Никогда я не мог узнать, кто она, т. е. не Е. П. Блаватская, урожденная Ган, внучка генерала Фадеева и княжны Долгорукой, но та таинственная индивидуальность, которая писала книги и совершала чудеса.
Я помогал Е. П. при составлении ее первой книги: "Разоблаченная Изида", видел каждую строчку, каждое предложение, как она писала их и потом исправляла в корректурных листах. Возникновение этой книги с бесчисленными цитатами, которые она писала при мне прямо из головы, было достаточно чудесным, чтобы убедить меня в обладании ею психических сил высшего порядка.
Но она давала мне и еще более наглядные доказательства. Часто, когда мы работали вдвоем до глубокой ночи, она иллюстрировала свои описания скрытых в человеке и в природе оккультных сил чудесами, без малейших предварительных приготовлений.
Когда я раздумываю об этом теперь, мне ясно, что у нее могла быть только одна цель: желая моей литературной помощи при составлении "Разоблаченной Изиды", она хотела сделать для меня вполне понятными законы скрытых сил, которые описывались в этой книге, и целым рядом экспериментов доказать мне, что она стоит на строго научной почве.
При этом я получил знания, которые никто не мог бы дать мне, кроме нее. Не понятно ли после этого, что все вздорные выдумки об ее обманах не могли повлиять на мою твердую веру в несомненность ее психических сил?
И что удивительного, если я, получавший эти ценные доказательства ее сил чаще, чем все остальные ее ученики, узнавший через нее реальность трансцендентальной физики и химии и действительное существование неведомых нам сил человеческого духа, воли и души, я, приведенный ею на светлый путь истины, по которому с тех пор и иду с радостью, я, которому благодаря ей досталось счастье видеть лицом к лицу Учителей Востока и говорить с ними, - удивительно ли, что я любил ее как друга, высоко ценил как учителя и навсегда сохраню память о ней, как о святыне!..
До самой смерти она хворала и боролась с жестокими физическими страданиями. Но, несмотря на эти страдания, она работала, не переставая, по 12 часов у своего письменного стола. Памятниками ее трудов за это время, от 1885 г. до 1891 г., остались: 2 тома "Тайной Доктрины", "Ключ к теософии", "Голос Безмолвия", "Драгоценные Камни Востока", множество статей в ее журнале "Люцифер", который она вела и редактировала сама, ее русские и французские статьи в газеты и журналы; множество неизданных еще манускриптов для третьего тома ее "Тайной Доктрины" и, кроме того, обучение оккультной философии, которая привлекла к ней в последнее время множество учеников. Не эта ли безустанная работа ума и души на пользу ближних, которым она хотела передать свои знания, называется шарлатанством? Если так, то мы должны молить Бога, чтобы он посылал нам чаще таких шарлатанов. Мог ли хотя один не предубежденный человек допустить, чтобы та, которая обладала такими знаниями и способна была на такое самопожертвование, могла унизиться до мелких плутней, как ее обвиняют ее враги! Оставьте, Бога ради, мертвую львицу в покое и ищите для оплевания другую, менее благородную могилу!..
День ее оправдания еще не пришел, и не мне, ее ближайшему другу, достанется эта честь.
Но придет день, когда имя ее будет записано благодарным потомством не среди шарлатанов и обманщиков, а на самой высокой вершине, среди избранных, среди тех, которые умели жертвовать собой из чистейшей любви к человечеству!
Могучий дух Е. П. воспламенял нашу вялую кровь, энтузиазм ее был неугасаемым пламенем, от которого все современные теософы зажигали свои факелы...
АННИ БЕЗАНТ*
Уменье переносить - величайшая из способностей, уменье терпеть - дар благородной души.
Уменье переносить тяжелое без ропота, уменье терпеть - было главной способностью Е. П. Блаватской, какою я узнала ее в последние годы ее жизни. Самой выдающейся чертой ее характера была сила, устойчивая, твердая, как скала.
Я знала слабых людей, которые жаловались на ее суровость, но я видела ее в присутствии злейшего ее врага, пришедшего к ней, в минуту нужды, и видела, каким неземным светом сострадания осветилось все лицо ее. Суровость, которая может быть в то же время так мягка и нежна, - и есть то свойство, которого недостает нашему расслабленному Западу.
Ее терпимости к мелочам и к внешним проявлениям - не было границ; зато в вопросах важных она была неуклонна и определенна, как никто.
Если бы враги ее знали, что они закидывают грязью! Такое тонкое чувство чести, какое было у нее, нужно искать в тех мечтах, которые создают образ "рыцаря без страха и упрека"... Ее правдивость и чистота ее намерений были поразительны, и в то же время сила ее характера не поддавалась никаким ударам судьбы. Ее - обвиняют во лжи! Могла ли она унизиться, когда для нее было решительно все равно, что про нее говорят, и все внутренние мотивы, которые заставляют обыкновенных людей прибегать ко лжи - были уже давно изжиты ею...
Ее обвиняли в том, что ее сила идет из нечистого источника; в таком случае Нечиcтый должен был сильно обеднеть, потому что служение ее плохо оплачивалось. Она была так бедна, что постоянно нуждалась в деньгах, а когда деньги были - они немедленно исчезали. Щедрость ее была воистину царская; все, что у нее было: вещи, деньги, платье, все отдавалось первому встречному, находившемуся в нужде.
В ее натуре преобладали мужественные свойства: прямая, определенная, быстрая, с сильным хотеньем, светлая, живая, свободная от желчи и от всякой мелочности, - в ней не было ни одной черты обыкновенной женщины.
Всегда она рассуждала с высшей точки зрения, была снисходительна и терпима к чужой мысли и к чужому характеру и не обращала внимания на внешнее человека, если внутри у него все было в порядке.
Мне лично она принесла великую пользу, приведя меня к самопознанию. Мне всегда казалось забавным, когда говорили о ее способности ошибаться в людях и доверять таким, которые впоследствии обманывали ее. Они не понимали, что она считала долгом давать каждому человеку случай к исправлению и нисколько не интересовалась тем, что, в случае неудачи, она может оказаться в неудобном положении. Я наблюдала ее в сношениях с людьми, искавшими только ее феноменов, приходившими к ней с нечистыми мотивами; она говорила с ними так же непринужденно и искренно, как со своими друзьями, но я замечала при этом, с каким проникновенным выражением она вглядывалась в такого человека и с каким грустным вздохом отводила от него глаза, когда убеждалась в его неискренности.
Если же кто искренно искал самого трудного из всех познаний - самопознания, тогда она приходила к нему на помощь со своим редким даром проникновения, предупреждала его относительно скрытых опасностей, обращала его внимание на затаенные черты, распутывала перекрещивающиеся нити плохо понятых свойств и ошибок и поддерживала ученика самым деятельным образом в его усилиях познать самого себя. Мне самой она помогла разобраться в себе, и всем, кто умел без обидчивости переносить ее редкую наблюдательную и критическую проницательность, она приносила великую пользу.
Как учительница, Е. П. никогда не была дидактична; она умела вызывать к деятельности собственную мысль ученика и давала ей только направление. Она учила с успехом лишь тех, кто был способен войти с ней в духовную связь и кто мог сам восполнять пробелы, которые возникали благодаря ее приему давать свои поучения в смелых широких чертах.
Если такая духовная связь завязывалась, Е. П. давала ученику бесконечную полноту знаний и богатство мыслей. При поверхностном отношении к ее мыслям, они часто казались оторванными и нагроможденными одна на другой, но при дальнейшей переработке они являлись как звенья одной непрерывной цепи, из которых одни были ярче освещены, другие же - оставались в тени; и если ученик был способен осветить и то, что оставалось в тени, своим собственным сознанием, - в таком случае уроки Е. П. приносили ему величайшую пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Св. Дух деятельности уже раскрылся в человечестве. В высшей степени ярко сказался он в западноевропейском творчестве. В настоящий момент мы стоим накануне раскрытия нового начала, того, о котором молится апостол Павел в словах: "Молюсь, братия, чтобы родившийся в душе вашей Христос вырос до полного возраста Христова". Христос, которому суждено родиться в нас, это тот пламенный дух единения, который разбивает все стены между нациями и людьми и который творит новую жизнь, основанную на братстве и любви. Этому духу одинаково чужды и партийные распри, и национальная вражда, и религиозный фанатизм, потому что все стены пали, все люди - братья: одни просветленные, другие еще не прозревшие, но все - дети единого Бога.
Достоевский и Вл. Соловьев, которым был близок Дух Христов, говорят о "вселенском христианстве" в противоположность "домашнему и храмовому" христианству, т. е. внешнему. "Истинная Церковь, которую проповедовал Достоевский, говорит Вл. Соловьев, есть всечеловеческая прежде всего в том смысле, что в ней должно в конец исчезнуть разделение человечества на соперничающие и враждебные между собою племена и народы. Все они, не теряя своего национального характера, а лишь освобождаясь от своего национального эгоизма, могут и должны соединиться в одном общем деле всемирного возрождения".
Все религии мира призывали к этому всечеловеческому единению, над всеми витал св. дух единения, дух "Христа", и каждая религия давала, в зависимости от исторического момента и особенностей данной культуры, божественное откровение об этом славном единении, об этом рождении Христа грядущего. Экзотерически все религии разные; в сокровенной своей глубине они дают одно и то же духовное видение, одну и ту же теософию. Неисповедимость Первопричины, имманентность проявленного Бога, учение о духовной эволюции и вытекающее отсюда учение о Богочеловечестве, таковы основы религиозного эзотеризма всех времен и всех народов. Центральное место в нем занимает ожидание Христа, учение о "св. дитяти, которому суждено родиться в сердце человечества", о "скрытой жемчужине в глубинах человеческого сердца", о "белом лотосе", который "дремлет под водами Майи" и которому суждено "подняться над Майей" и распуститься в цветок божественной красоты и славы. Этот цветок, эта жемчужина, это святое дитя, это - то высшее начало, которое уже раскрылось в апостолах и пророках и которое готовится к рождению в душе всего человечества.
Истина многогранна и проявляется в каждом духовном движении, в каждом искреннем порыве человеческого сердца. До бесконечности разнообразны проявления этих отдельных лучей, но все они родились из единого белого Света. Пока человечество развивало святой дух деятельности и работа творческого разума проявлялась в созидании рассудочной культуры, то естественно и неизбежно на первом плане стоял дух анализа, критицизма, самоутверждения и обособления. Эгоцентрическая тенденция ярко сказывалась и в культе личности, и в национализме, и в религиозной розни. Все это проявление самости во всех сферах бытия, на всех "планах", по теософской терминологии. В свете теософии все это - явления данной ступени, ибо в проявленном мире нет абсолютного зла и добра, а есть лишь Правда осуществляющаяся и Истина, к которой мы двигаемся. То, что идет с эволюцией - добро; то, что противится ей - зло, иного определения нет. Человечеству нужно было пройти через период крайнего обособления и самоутверждения, потому что в нем должно было во всей полноте своей раскрыться личное интеллектуальное начало. Но теперь, когда человечество подходит к поворотному пункту и вступает в новый фазис развития, оно должно подняться над эгоцентрическим сознанием и вступить в сферу сверхличных переживаний. Вот почему синтез должен был заменить анализ; настало время свести воедино разбросанные сокровища Добра и Красоты, собрать рассеянные лучи божественного многогранника и зажечь ими ту звезду, которая всегда загорается на небе в минуты великих исторических кризисов, в час космического перелома. Такую минуту мы переживаем, и в ней кроется вся сила и значение теософского движения. Миссия Е. П. Блаватской заключалась в том, чтобы установить научно-религиозный синтез и перебросить мост от эгоистической современной культуры к культуре будущего, постепенно преобразуя рассудочное сознание человечества в сознание духовное, то, которое на Востоке называется "сострадательным разумом" (Буддхи). Пламенный призыв к этому преображению мы слышим в ее книге "Голос Безмолвия".
"Да внимает душа твоя каждому крику страдания, подобно священному лотосу, обнажающему сердце свое, чтобы упиться лучами утреннего солнца".
"Не допускай, чтобы палящее солнце осушило хотя единую слезу страдания прежде, чем ты сам не сотрешь ее с очей скорбящего".
"И да ниспадет каждая жгучая слеза человеческая в глубину твоего сердца и да пребывает она там; не удаляй ее, пока не устранится печаль, ее родившая".
В этой объединяющей работе великое значение и великая заслуга Е. П. Блаватской перед будущими поколениями. Сама она никогда не считала себя творцом своей системы; она была глубоко убеждена, что знание, которое она сообщала, было знание мировое, хранившееся в божественной сокровищнице: вселенской Теософии. Себя она считала лишь маленькой передаточной станцией, проводником Сил высших, смиренной ученицей Тех, Кого на Востоке принято называть "Учителями Сострадания".
В современной русской литературе немало было споров о "человекобожестве" и "Богочеловечестве", причем первое ставилось как идеал, выразитель современных брожений; второе - как совершившийся исторический факт. Но для теософа то, что в истории было исключительным подвигом Богочеловека, является лишь прообразом того высшего Пути, на который суждено сознательно и свободно стать всему человечеству. Учителя сострадания уже совершили этот путь; мы стоим на пороге его. И именно потому, что мы стоим на пороге, явилась в мир Е. П. Блаватская и создала теософское движение, которое не отнимает ни у одной религии своего венца и потрясающей силой своего синтеза заставляет всех признать загоревшуюся на небе звезду духовности и всем протянуть руку, как братьям по духу, как детям одного Отца. Вместе с vade mecum Pastoral,* Е. П. Блаватская могла бы произнести:
"Вместе с язычниками, поклоняющимися восходящему солнцу, и с магометанами, молящимися с вершин своих минаретов, с евреями, обращающими все молитвы к Новому Иерусалиму, и с христианами, которые молятся перед Распятием, я каждое утро повергаюсь ниц перед зарей и громко восклицаю: "Восходящее на Востоке Солнце Правды, Свет мира, я поклоняюсь Тебе!".
А. А. Каменская
Приложение
ОТЗЫВЫ УЧЕНИКОВ
ГЕНРИ ОЛЬКОТТ*
Никто из знавших Е. П. Блаватскую не может забыть ее, никто - не может заменить ее: есть люди, которые обладают некоторыми из даров ее, но всеми ее дарами - не обладает никто. Ее жизнь, какою я узнал ее в течение последних 17 лет, как друг, товарищ и сотрудник, была сплошным мученичеством из любви к людям. Она пылала ревностью к их духовному благу и к их духовной свободе и, далекая от какого бы то ни было эгоистического мотива, посвящала жизнь и силу делу любви, не ожидая ни благодарности, ни награды. За это она и была преследуема клеветами ханжей и фарисеев до самой смерти, которую они и ускорили своей злобой. И даже мертвой они не дают покоя, они стараются загрязнить ее прах, очернить ее память лживыми описаниями ее жизни. Но не удастся им этого, слишком много осталось у нее живых свидетелей, которые готовы постоять за нее и доказать чистоту ее намерений.
Никто не может сделать этого с такой полнотой, как я, потому что с 1874 г. мы оставались с ней тесными друзьями, жили и работали вместе и стремились к одной цели. По темпераменту и свойствам совершенно противоположные люди, мы часто расходились с ней в подробностях. Но в отношении совместной нашей работы и в преданности нашим Учителям, мы составляли с ней одну душу и одно сердце.
Она обладала во всех отношениях двойственной натурой, одна из которых была мне вовсе не симпатична. При постоянной своей болезненности и при желании все же соприкасаться с людьми, она бывала раздражительна, вспыльчива и, как мне казалось, не всегда справедлива, но даже и в этом, в недостатках своих, она всегда оставалась необыкновенной.
Я любил в ней другое, высшее существо, которое было в высокой степени таинственно! Несмотря на видимое полное доверие между нами, на 17-летнюю совместную жизнь и ежедневную общую работу, она оставалась для меня загадкой до последнего дня жизни. Иногда мне казалось, что я узнал ее хорошо, но вслед за тем я убеждался, что в ней таились еще более глубокие глубины, которые мне были меведомы. Никогда я не мог узнать, кто она, т. е. не Е. П. Блаватская, урожденная Ган, внучка генерала Фадеева и княжны Долгорукой, но та таинственная индивидуальность, которая писала книги и совершала чудеса.
Я помогал Е. П. при составлении ее первой книги: "Разоблаченная Изида", видел каждую строчку, каждое предложение, как она писала их и потом исправляла в корректурных листах. Возникновение этой книги с бесчисленными цитатами, которые она писала при мне прямо из головы, было достаточно чудесным, чтобы убедить меня в обладании ею психических сил высшего порядка.
Но она давала мне и еще более наглядные доказательства. Часто, когда мы работали вдвоем до глубокой ночи, она иллюстрировала свои описания скрытых в человеке и в природе оккультных сил чудесами, без малейших предварительных приготовлений.
Когда я раздумываю об этом теперь, мне ясно, что у нее могла быть только одна цель: желая моей литературной помощи при составлении "Разоблаченной Изиды", она хотела сделать для меня вполне понятными законы скрытых сил, которые описывались в этой книге, и целым рядом экспериментов доказать мне, что она стоит на строго научной почве.
При этом я получил знания, которые никто не мог бы дать мне, кроме нее. Не понятно ли после этого, что все вздорные выдумки об ее обманах не могли повлиять на мою твердую веру в несомненность ее психических сил?
И что удивительного, если я, получавший эти ценные доказательства ее сил чаще, чем все остальные ее ученики, узнавший через нее реальность трансцендентальной физики и химии и действительное существование неведомых нам сил человеческого духа, воли и души, я, приведенный ею на светлый путь истины, по которому с тех пор и иду с радостью, я, которому благодаря ей досталось счастье видеть лицом к лицу Учителей Востока и говорить с ними, - удивительно ли, что я любил ее как друга, высоко ценил как учителя и навсегда сохраню память о ней, как о святыне!..
До самой смерти она хворала и боролась с жестокими физическими страданиями. Но, несмотря на эти страдания, она работала, не переставая, по 12 часов у своего письменного стола. Памятниками ее трудов за это время, от 1885 г. до 1891 г., остались: 2 тома "Тайной Доктрины", "Ключ к теософии", "Голос Безмолвия", "Драгоценные Камни Востока", множество статей в ее журнале "Люцифер", который она вела и редактировала сама, ее русские и французские статьи в газеты и журналы; множество неизданных еще манускриптов для третьего тома ее "Тайной Доктрины" и, кроме того, обучение оккультной философии, которая привлекла к ней в последнее время множество учеников. Не эта ли безустанная работа ума и души на пользу ближних, которым она хотела передать свои знания, называется шарлатанством? Если так, то мы должны молить Бога, чтобы он посылал нам чаще таких шарлатанов. Мог ли хотя один не предубежденный человек допустить, чтобы та, которая обладала такими знаниями и способна была на такое самопожертвование, могла унизиться до мелких плутней, как ее обвиняют ее враги! Оставьте, Бога ради, мертвую львицу в покое и ищите для оплевания другую, менее благородную могилу!..
День ее оправдания еще не пришел, и не мне, ее ближайшему другу, достанется эта честь.
Но придет день, когда имя ее будет записано благодарным потомством не среди шарлатанов и обманщиков, а на самой высокой вершине, среди избранных, среди тех, которые умели жертвовать собой из чистейшей любви к человечеству!
Могучий дух Е. П. воспламенял нашу вялую кровь, энтузиазм ее был неугасаемым пламенем, от которого все современные теософы зажигали свои факелы...
АННИ БЕЗАНТ*
Уменье переносить - величайшая из способностей, уменье терпеть - дар благородной души.
Уменье переносить тяжелое без ропота, уменье терпеть - было главной способностью Е. П. Блаватской, какою я узнала ее в последние годы ее жизни. Самой выдающейся чертой ее характера была сила, устойчивая, твердая, как скала.
Я знала слабых людей, которые жаловались на ее суровость, но я видела ее в присутствии злейшего ее врага, пришедшего к ней, в минуту нужды, и видела, каким неземным светом сострадания осветилось все лицо ее. Суровость, которая может быть в то же время так мягка и нежна, - и есть то свойство, которого недостает нашему расслабленному Западу.
Ее терпимости к мелочам и к внешним проявлениям - не было границ; зато в вопросах важных она была неуклонна и определенна, как никто.
Если бы враги ее знали, что они закидывают грязью! Такое тонкое чувство чести, какое было у нее, нужно искать в тех мечтах, которые создают образ "рыцаря без страха и упрека"... Ее правдивость и чистота ее намерений были поразительны, и в то же время сила ее характера не поддавалась никаким ударам судьбы. Ее - обвиняют во лжи! Могла ли она унизиться, когда для нее было решительно все равно, что про нее говорят, и все внутренние мотивы, которые заставляют обыкновенных людей прибегать ко лжи - были уже давно изжиты ею...
Ее обвиняли в том, что ее сила идет из нечистого источника; в таком случае Нечиcтый должен был сильно обеднеть, потому что служение ее плохо оплачивалось. Она была так бедна, что постоянно нуждалась в деньгах, а когда деньги были - они немедленно исчезали. Щедрость ее была воистину царская; все, что у нее было: вещи, деньги, платье, все отдавалось первому встречному, находившемуся в нужде.
В ее натуре преобладали мужественные свойства: прямая, определенная, быстрая, с сильным хотеньем, светлая, живая, свободная от желчи и от всякой мелочности, - в ней не было ни одной черты обыкновенной женщины.
Всегда она рассуждала с высшей точки зрения, была снисходительна и терпима к чужой мысли и к чужому характеру и не обращала внимания на внешнее человека, если внутри у него все было в порядке.
Мне лично она принесла великую пользу, приведя меня к самопознанию. Мне всегда казалось забавным, когда говорили о ее способности ошибаться в людях и доверять таким, которые впоследствии обманывали ее. Они не понимали, что она считала долгом давать каждому человеку случай к исправлению и нисколько не интересовалась тем, что, в случае неудачи, она может оказаться в неудобном положении. Я наблюдала ее в сношениях с людьми, искавшими только ее феноменов, приходившими к ней с нечистыми мотивами; она говорила с ними так же непринужденно и искренно, как со своими друзьями, но я замечала при этом, с каким проникновенным выражением она вглядывалась в такого человека и с каким грустным вздохом отводила от него глаза, когда убеждалась в его неискренности.
Если же кто искренно искал самого трудного из всех познаний - самопознания, тогда она приходила к нему на помощь со своим редким даром проникновения, предупреждала его относительно скрытых опасностей, обращала его внимание на затаенные черты, распутывала перекрещивающиеся нити плохо понятых свойств и ошибок и поддерживала ученика самым деятельным образом в его усилиях познать самого себя. Мне самой она помогла разобраться в себе, и всем, кто умел без обидчивости переносить ее редкую наблюдательную и критическую проницательность, она приносила великую пользу.
Как учительница, Е. П. никогда не была дидактична; она умела вызывать к деятельности собственную мысль ученика и давала ей только направление. Она учила с успехом лишь тех, кто был способен войти с ней в духовную связь и кто мог сам восполнять пробелы, которые возникали благодаря ее приему давать свои поучения в смелых широких чертах.
Если такая духовная связь завязывалась, Е. П. давала ученику бесконечную полноту знаний и богатство мыслей. При поверхностном отношении к ее мыслям, они часто казались оторванными и нагроможденными одна на другой, но при дальнейшей переработке они являлись как звенья одной непрерывной цепи, из которых одни были ярче освещены, другие же - оставались в тени; и если ученик был способен осветить и то, что оставалось в тени, своим собственным сознанием, - в таком случае уроки Е. П. приносили ему величайшую пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55