Должно быть, они измучились на работе; некото-
рые, прислонившись к твердой и грязной стенке, крепко спали, несмотря на
грохот колес. Они работали, чтобы получить деньги, думал Эдгар, но он
понятия не имел, сколько они могли заработать, только чувствовал, что
деньги бывают не всегда и что их как-то надо добывать. Впервые он понял,
что принимал благосостояние, к которому привык, как нечто должное, тогда
как справа и слева от его жизни зияли темные пропасти, куда он никогда
не заглядывал. Он вдруг осознал, что на свете много различных профессий
и призваний, что его со всех сторон обступали тайны, а он ни разу не
потрудился подумать о них. Этот час самостоятельной жизни многому научил
Эдгара, многое он увидел из тесного купе с окнами в открытое поле. И в
его душе сквозь смутный страх начало пробиваться если еще не счастье, то
изумление перед многообразием жизни. Он убежал, как трус, из страха -
это сознание не покидало его ни на минуту, - но в первый раз в жизни он
действовал самостоятельно, узнал частицу реального мира, мимо которого
до сих пор проходил без внимания. Впервые в жизни, быть может, он сам
стал для своих родителей такой же тайной, какой для него была действи-
тельность. Другими глазами смотрел он теперь в окно. Ему казалось, что
он впервые видит подлинную жизнь, точно спало покрывало со всех явлений
и обнажилась их сокровенная сущность. Дома пролетали мимо, словно уноси-
мые ветром, и он думал о живущих там людях - богатые они или бедные,
счастливые или несчастные, Так же ли они, как и он, жаждут все узнать и
есть ли у них дети, которые до сих пор тоже только играли в жизнь, как и
он. Железнодорожники, стоявшие на путях с развевающимися флажками, в
первый раз не казались ему, как до сих пор, просто куклами, неживыми иг-
рушками, поставленными здесь случайно: он начал понимать, что в этом их
судьба, их борьба с жизнью. Все быстрее катились колеса, поезд, извива-
ясь змеей, спускался в долину, все ниже становились горы, все дальше
уходили назад. Вот и равнина. Эдгар еще раз оглянулся - горы уже только
призрачно синели, далекие и недостижимые, и ему казалось, что там, где
они медленно растворялись в мглистом небе, осталось его детство.
ТРЕВОЖНЫЙ МРАК
Но когда поезд остановился в Бадене и Эдгар очутился один на перроне,
где уже горели фонари и мерцали издали зеленые и красные сигнальные ог-
ни, ему вдруг страшно стало надвигающейся ночи. Днем он еще чувствовал
себя уверенно; ведь кругом были люди, можно было отдохнуть, сесть на
скамейку или постоять перед витриной магазина. Но как это вынести, когда
люди попрячутся по домам, где каждого ждет постель, мирная беседа, а за-
тем спокойная ночь, а он, с сознанием своей вины, должен блуждать в оди-
ночестве, всем чужой? О, только бы иметь крышу над головой, не оста-
ваться больше ни одной минуты под чужим открытым небом! - это было его
единственным отчетливым желанием.
Он торопливо шагал по хорошо знакомой дороге, не глядя по сторонам,
пока не подошел к вилле, где жила его бабушка. Вилла выходила на краси-
вую широкую улицу, но была скрыта от взоров прохожих обвитой хмелем и
плющом высокой оградой сада; за этой зеленой стеной ярко белел приветли-
вый старинный дом. Эдгар, словно чужой, посмотрел сквозь решетку ворот.
В доме было тихо, окна закрыты; вероятно, все - и хозяева и гости - ушли
в глубину сада. Он уже взялся за холодное кольцо и вдруг замер на месте;
то, что два часа тому назад представлялось ему таким легким и естествен-
ным, теперь казалось невозможным. Как войти, как поздороваться, вынести
все вопросы и отвечать на них? Как выдержать их взгляды, когда он ска-
жет, что тайком убежал от матери? И как объяснить свой ужасный поступок,
когда он сам теперь не понимает его? В доме хлопнула дверь, и в безрас-
судном страхе, что кто-нибудь выйдет и увидит его, он бросился бежать,
сам не зная куда.
Перед парком он остановился: там было темно и, вероятно, безлюдно. Он
посидит на скамейке и, наконец, отдохнет, успокоится и обдумает свою
судьбу. Робко вошел он в парк. У входа горело несколько фонарей, в их
свете еще редкая молодая листва отливала влажным зеленоватым блеском, но
в глубине парка простиралась сплошная, душная, черная чаща, тонувшая в
тревожном мраке весенней ночи. Эдгар боязливо скользнул мимо людей, раз-
говаривавших или читавших под фонарями. Ему хотелось побыть одному. Но и
там, в густой тени неосвещенных аллей, он не нашел покоя. Все было насы-
щено таинственным шелестом и шепотом, тихим шумом листьев на ветру, шо-
рохом далеких шагов, приглушенным говором, каким-то страстным, томным,
стонущим воркованием, исходившим не то от людей, не то от животных, не
то от самой тревожно спавшей природы. Здесь все дышало опасной тревогой,
притаившейся, скрытой и загадочной, словно в этом лесу, под землей, шло
невидимое брожение; быть может, причиной тому была всего только весна,
но одинокий, беспомощный мальчик испытывал страх.
Он весь сжался в углу скамейки в этом бездонном мраке и попытался
придумать, что ему рассказать дома. Но мысли ускользали раньше, чем уда-
валось их поймать; против воли он все прислушивался к приглушенным зву-
кам, к таинственным голосам ночи. Как ужасна эта тьма, как тревожна и
все же как непостижимо прекрасна! Люди ли, звери или только призрачная
рука ветра вплетает в ночь этот вкрадчивый шелест, этот воркующий рокот?
Мальчик напряженно вслушивался. Да, ветер шевелит листву, но здесь и лю-
ди - они приходят из освещенного города, вот они идут парами, обнявшись,
скрываются в темноте аллей. Зачем они пришли? Они не разговаривают - го-
лосов не слышно, - только гравий хрустит под ногами; иногда в просвете
между деревьями мелькнут две тени, тесно прижавшиеся друг к другу, как в
тот вечер его мать с бароном. Тайна, великая, сверкающая, роковая тайна
была и здесь. Вдруг он услышал приближающиеся шаги, потом прозвучал ти-
хий смех. Эдгар испугался, как бы его не заметили, - он еще глубже пря-
чется в темноту. Но те двое, выходя из непроглядного мрака, не видят
его. Вот они поравнялись со скамейкой. Эдгар с облегчением вздыхает, но
они останавливаются, прильнув лицом друг к другу. Эдгару плохо видно, он
только слышит стон, срывающийся с уст женщины, и страстный, бессвязный
шепот мужчины. Какое-то сладостное предчувствие пронизывает испуганного
мальчика.
Так они стоят с минуту, потом опять хрустит гравий под их замирающими
в темноте шагами.
Эдгар вздрогнул, кровь быстрее и жарче побежала по жилам. И вдруг он
почувствовал себя невыносимо одиноким в этом тревожном мраке; с непрео-
долимой силой им овладела тоска по дружественному голосу, теплой ласке,
по светлой комнате, по людям, которых он любит. Ему казалось, что вся
смятенная тьма этой тревожной ночи погрузилась в него и разрывала ему
грудь.
Он вскочил со скамейки. Домой, домой, только быть дома, в теплой,
светлой комнате, среди людей! В конце концов что с ним сделают? Пусть
его бьют, бранят - ничто его больше не пугает, после того как он познал
этот мрак и страх одиночества.
Он бежал, не помня себя, не чувствуя под собой ног, и вдруг опять
очутился перед виллой, опять рука его взялась за холодное кольцо. Он ви-
дел сквозь гущу зелени освещенные теперь окна, угадывал за каждым окон-
ным стеклом знакомую комнату и родных ему людей. Одна эта близость, одна
эта первая успокоительная мысль, что сейчас он увидит людей, любящих
его, уже была счастьем. И если он еще медлил, то лишь для того, чтобы
продлить это радостное предвкушение.
Вдруг за его спиной раздался испуганный, пронзительный крик:
- Эдгар! Да вот же он!
Бабушкина горничная увидала его, бросилась к нему и схватила за руку.
Дверь в доме распахнулась, собака с лаем прыгнула на него, в саду за-
мелькали фонари. Он слышал испуганные и счастливые голоса, радостную су-
матоху криков и топот ног, видел приближающиеся знакомые фигуры. Впереди
шла бабушка, протягивая к нему руки, а за ней - не сон ли это? - его
мать. Со слезами на глазах, дрожащий, оробевший, стоял он среди этого
бурного взрыва нежности, не зная, что делать, что сказать, и сам не по-
нимая, какое чувство владеет им - страх или счастье.
ПОСЛЕДНИЙ СОН ДЕТСТВА
Вот как это произошло. Его уже давно разыскивали и ждали. Мать, нес-
мотря на весь свой гнев, встревоженная неистовым волнением мальчика,
подняла на ноги весь Земмеринг. Его искали повсюду, и уже росла уверен-
ность, что случилось непоправимое несчастье, когда кто-то сообщил, что
видел мальчика около трех часов у станционной кассы. Там узнали, что Эд-
гар взял билет в Баден, и мать немедленно выехала вслед за ним, предва-
рительно отправив телеграммы в Баден и мужу в Вену, и уже целых два часа
шла погоня за беглецом.
Теперь его держали крепко; впрочем, он и не пытался ускользнуть. Со
скрытым ликованием его ввели в комнату, но, как ни странно, Эдгара не
огорчал поток обрушившихся на него упреков, ведь в устремленных на него
глазах светились любовь и радость. К тому же этот притворный гнев был
непродолжителен. Бабушка опять со слезами обнимала его, никто больше не
заговаривал о его бегстве, его окружили вниманием и заботами. Горничная
сняла с него костюм и принесла ему курточку потеплее, бабушка спрашива-
ла, не голоден ли он, не хочет ли чего-нибудь; все наперебой ухаживали
за ним, а когда заметили, что это его смущает, оставили в покое. С нас-
лаждением чувствовал он себя снова ребенком: он отверг это чувство и
жестоко тосковал по нему, и теперь со стыдом вспоминал о своем дерзком
поползновении - променять все привилегии детства на обманчивую радость
одиночества.
В соседней комнате зазвонил телефон. Он слышал голос своей матери,
слышал отрывочные слова: "Эдгар... вернулся... приезжай... последним по-
ездом", и удивлялся, что она не накинулась на него, а только обняла и
как-то странно посмотрела ему в глаза. Чувство раскаяния говорило в нем
все сильнее, и охотнее всего он сбежал бы от забот бабушки и тети и по-
дошел к матери попросить у нее прощения; с полным смирением ей одной он
сказал бы, что хочет опять быть ребенком и будет слушаться. Но едва он
поднялся, бабушка в страхе спросила:
- Куда ты?
Он остановился, пристыженный. Стоит ему пошевелиться, как они уже пу-
гаются, боятся, что он опять убежит. Откуда им знать, что он горько рас-
каивается в своем бегстве!
Стол был накрыт, ему принесли наскоро приготовленный ужин. Бабушка
сидела рядом с ним и не спускала с него глаз. Она, тетя и горничная как
бы заключили его в круг сердечного тепла и тихого уюта, и он испытывал
блаженное чувство успокоения. Его смущало только то, что мать не входила
в комнату. Если бы она знала, как искренне он смирился, она бы, навер-
ное, пришла!
С улицы послышался стук колес, у ворот остановилась коляска. Все так
заволновались, что встревожился и Эдгар. Бабушка вышла, из темного сада
донеслись громкие голоса, и вдруг он понял, что приехал отец. Эдгар с
испугом заметил, что он опять остался один в комнате; даже минута одино-
чества страшила его. Отец был строг, только его одного Эдгар действи-
тельно боялся. Он прислушался: отец был явно взволнован, он говорил
громко и сердито. Ему отвечали успокаивающие голоса бабушки и матери, -
по-видимому, они старались смягчить его. Но голос отца оставался суровым
и твердым, твердым, как его шаги, которые звучат все ближе и ближе, -
они уже в соседней комнате, вот уже у самой двери; сильный толчок - и
дверь распахивается настежь.
Отец Эдгара был высокого роста. И невыразимо маленьким показался себе
мальчик, когда в комнату торопливо вошел взволнованный, не на шутку рас-
серженный отец.
- Что это ты вздумал, скверный мальчишка? Как ты посмел так напугать
маму?
Голос его звучал гневно, и руки беспокойно двигались. За ним тихо
вошла мать Эдгара. Лицо у нее было расстроенное.
Эдгар не отвечал. Ему хотелось сказать что-нибудь в свое оправдание;
но как объяснить, что его обманули и побили? Поймет ли отец?
- Что же ты молчишь? Язык проглотил? В чем дело? Говори, не бойся.
Отчего ты убежал? Должна же быть какая-нибудь причина! Тебя кто-нибудь
обидел?
Эдгар медлил. Нахлынувшие воспоминания снова пробудили в нем гнев, он
уже готов был все рассказать. И тут он увидел - сердце у него замерло, -
что мать за спиной отца делает ему какие-то таинственные знаки. Он их
сразу не понял. Но она посмотрела на него, и он прочел в ее глазах
мольбу. Тихо, тихо она подняла руку и прижала палец к губам.
И внезапно мальчика охватило огромное, неимоверное чувство счастья.
Он понял, что она просит его сохранить тайну и что от слов, которые сор-
вутся с его детских уст, зависит ее судьба. Все существо его пронизала
бурная радость, он себя не помнил от гордости: его мать доверилась ему.
Он принесет себя в жертву, он еще преувеличит свою вину, - тогда она
увидит, что на него можно положиться, как на взрослого. Он собрался с
силами:
- Нет, нет... не было никакой причины. Мама была очень добрая, а я не
слушался, я плохо себя вел... и вот... я убежал, я боялся.
Отец изумленно посмотрел на него. Менее всего он ожидал такого приз-
нания. Гнев его немного остыл.
- Это хорошо, что ты сам сожалеешь... Не будем сейчас говорить об
этом. Я вижу, ты сам понял... Смотри, чтобы этого больше не было.
Он помолчал, глядя на сына. Голос его смягчился.
- Какой ты бледный! Но мне кажется, ты еще вырос. Надеюсь, ты больше
не будешь делать такие глупости. Ты ведь уже не маленький, пора бы стать
умней.
Эдгар, не отрываясь, смотрел на свою мать. Что-то блеснуло в ее гла-
зах. Или это просто отблеск лампы? Нет, в самом деле что-то блестит,
влажное и светлое, а на губах играет благодарная улыбка. Потом его пос-
лали спать, но это его не огорчило, он даже рад был остаться один: ему
есть о чем подумать, - столько новых и пестрых впечатлений! Все горе
последних дней забылось, он весь был во власти своего первого в жизни
переживания, и сердце сладко замирало от предчувствия грядущих событий.
За окном во мраке ночи шумели деревья, но он уже не испытывал страха.
Все тревоги его исчезли, с тех пор как он узнал, как богата жизнь. Се-
годня он впервые увидел действительность во всей ее наготе, не прикрытую
тысячью обольщений детства, ощутил ее неизъяснимую, влекущую красоту. Он
никогда не думал, что за один день можно испытать так много и горя и
счастья, столько разных, быстро сменяющихся чувств, и его радовала
мысль, что предстоит еще много таких дней, что впереди целая жизнь, ко-
торая откроет ему все свои сокровища. Сегодня он впервые смутно предуга-
дал многообразие жизни, впервые, казалось ему, он понял человеческую
природу, понял, что люди нуждаются друг в друге - даже когда мнят себя
врагами, - и что сладостно быть любимым ими. Он ни о чем и ни о ком не
мог думать с ненавистью, ни в чем не раскаивался, и даже для барона, для
этого соблазнителя, злейшего своего врага, он нашел в душе новое чувство
признательности: это он распахнул перед ним двери в мир первых пережива-
ний.
Было радостно лежать в темноте и предаваться таким думам, уже сливаю-
щимися со сновидениями. Еще минута - и он бы заснул. Но вдруг ему почу-
дилось, что отворилась дверь и кто-то тихо вошел. Сначала он не поверил
себе и не поднял отяжелевших от дремоты век. Но вот чье-то теплое дыха-
ние коснулось его лица, и он понял, что это его мать. Она целовала его и
ласково гладила по голове. Он чувствовал ее поцелуи и ее слезы; отвечая
на ласки, он принимал их как знак примирения и благодарности за его мол-
чание. Только позже, много лет спустя, он понял, что эти немые слезы бы-
ли обетом стареющей женщины принадлежать только ему, своему ребенку, по-
нял, что это был отказ от себялюбивых желаний, прощанье с надеждой на
пылкую страсть. Он не знал, что она ему благодарна и за то, что он спас
ее от опасного приключения, и что, обнимая его, она завещала ему на всю
его будущую жизнь горькое и сладостное бремя любви. Всего этого мальчик
не понял тогда, но он чувствовал, что нет большего блаженства, чем быть
любимым, и что любовью матери он уже приобщился к великой тайне мира.
Когда она уже отняла руку и, еще раз поцеловав его, тихо вышла, на
губах у него осталось ощущение ее теплого дыхания. И сердце его сладко
заныло от желания еще много раз прижиматься к мягким губам и чувствовать
ласку нежной руки, но это вещее предвидение жгучей тайны было уже зату-
манено сном.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Новеллы'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
рые, прислонившись к твердой и грязной стенке, крепко спали, несмотря на
грохот колес. Они работали, чтобы получить деньги, думал Эдгар, но он
понятия не имел, сколько они могли заработать, только чувствовал, что
деньги бывают не всегда и что их как-то надо добывать. Впервые он понял,
что принимал благосостояние, к которому привык, как нечто должное, тогда
как справа и слева от его жизни зияли темные пропасти, куда он никогда
не заглядывал. Он вдруг осознал, что на свете много различных профессий
и призваний, что его со всех сторон обступали тайны, а он ни разу не
потрудился подумать о них. Этот час самостоятельной жизни многому научил
Эдгара, многое он увидел из тесного купе с окнами в открытое поле. И в
его душе сквозь смутный страх начало пробиваться если еще не счастье, то
изумление перед многообразием жизни. Он убежал, как трус, из страха -
это сознание не покидало его ни на минуту, - но в первый раз в жизни он
действовал самостоятельно, узнал частицу реального мира, мимо которого
до сих пор проходил без внимания. Впервые в жизни, быть может, он сам
стал для своих родителей такой же тайной, какой для него была действи-
тельность. Другими глазами смотрел он теперь в окно. Ему казалось, что
он впервые видит подлинную жизнь, точно спало покрывало со всех явлений
и обнажилась их сокровенная сущность. Дома пролетали мимо, словно уноси-
мые ветром, и он думал о живущих там людях - богатые они или бедные,
счастливые или несчастные, Так же ли они, как и он, жаждут все узнать и
есть ли у них дети, которые до сих пор тоже только играли в жизнь, как и
он. Железнодорожники, стоявшие на путях с развевающимися флажками, в
первый раз не казались ему, как до сих пор, просто куклами, неживыми иг-
рушками, поставленными здесь случайно: он начал понимать, что в этом их
судьба, их борьба с жизнью. Все быстрее катились колеса, поезд, извива-
ясь змеей, спускался в долину, все ниже становились горы, все дальше
уходили назад. Вот и равнина. Эдгар еще раз оглянулся - горы уже только
призрачно синели, далекие и недостижимые, и ему казалось, что там, где
они медленно растворялись в мглистом небе, осталось его детство.
ТРЕВОЖНЫЙ МРАК
Но когда поезд остановился в Бадене и Эдгар очутился один на перроне,
где уже горели фонари и мерцали издали зеленые и красные сигнальные ог-
ни, ему вдруг страшно стало надвигающейся ночи. Днем он еще чувствовал
себя уверенно; ведь кругом были люди, можно было отдохнуть, сесть на
скамейку или постоять перед витриной магазина. Но как это вынести, когда
люди попрячутся по домам, где каждого ждет постель, мирная беседа, а за-
тем спокойная ночь, а он, с сознанием своей вины, должен блуждать в оди-
ночестве, всем чужой? О, только бы иметь крышу над головой, не оста-
ваться больше ни одной минуты под чужим открытым небом! - это было его
единственным отчетливым желанием.
Он торопливо шагал по хорошо знакомой дороге, не глядя по сторонам,
пока не подошел к вилле, где жила его бабушка. Вилла выходила на краси-
вую широкую улицу, но была скрыта от взоров прохожих обвитой хмелем и
плющом высокой оградой сада; за этой зеленой стеной ярко белел приветли-
вый старинный дом. Эдгар, словно чужой, посмотрел сквозь решетку ворот.
В доме было тихо, окна закрыты; вероятно, все - и хозяева и гости - ушли
в глубину сада. Он уже взялся за холодное кольцо и вдруг замер на месте;
то, что два часа тому назад представлялось ему таким легким и естествен-
ным, теперь казалось невозможным. Как войти, как поздороваться, вынести
все вопросы и отвечать на них? Как выдержать их взгляды, когда он ска-
жет, что тайком убежал от матери? И как объяснить свой ужасный поступок,
когда он сам теперь не понимает его? В доме хлопнула дверь, и в безрас-
судном страхе, что кто-нибудь выйдет и увидит его, он бросился бежать,
сам не зная куда.
Перед парком он остановился: там было темно и, вероятно, безлюдно. Он
посидит на скамейке и, наконец, отдохнет, успокоится и обдумает свою
судьбу. Робко вошел он в парк. У входа горело несколько фонарей, в их
свете еще редкая молодая листва отливала влажным зеленоватым блеском, но
в глубине парка простиралась сплошная, душная, черная чаща, тонувшая в
тревожном мраке весенней ночи. Эдгар боязливо скользнул мимо людей, раз-
говаривавших или читавших под фонарями. Ему хотелось побыть одному. Но и
там, в густой тени неосвещенных аллей, он не нашел покоя. Все было насы-
щено таинственным шелестом и шепотом, тихим шумом листьев на ветру, шо-
рохом далеких шагов, приглушенным говором, каким-то страстным, томным,
стонущим воркованием, исходившим не то от людей, не то от животных, не
то от самой тревожно спавшей природы. Здесь все дышало опасной тревогой,
притаившейся, скрытой и загадочной, словно в этом лесу, под землей, шло
невидимое брожение; быть может, причиной тому была всего только весна,
но одинокий, беспомощный мальчик испытывал страх.
Он весь сжался в углу скамейки в этом бездонном мраке и попытался
придумать, что ему рассказать дома. Но мысли ускользали раньше, чем уда-
валось их поймать; против воли он все прислушивался к приглушенным зву-
кам, к таинственным голосам ночи. Как ужасна эта тьма, как тревожна и
все же как непостижимо прекрасна! Люди ли, звери или только призрачная
рука ветра вплетает в ночь этот вкрадчивый шелест, этот воркующий рокот?
Мальчик напряженно вслушивался. Да, ветер шевелит листву, но здесь и лю-
ди - они приходят из освещенного города, вот они идут парами, обнявшись,
скрываются в темноте аллей. Зачем они пришли? Они не разговаривают - го-
лосов не слышно, - только гравий хрустит под ногами; иногда в просвете
между деревьями мелькнут две тени, тесно прижавшиеся друг к другу, как в
тот вечер его мать с бароном. Тайна, великая, сверкающая, роковая тайна
была и здесь. Вдруг он услышал приближающиеся шаги, потом прозвучал ти-
хий смех. Эдгар испугался, как бы его не заметили, - он еще глубже пря-
чется в темноту. Но те двое, выходя из непроглядного мрака, не видят
его. Вот они поравнялись со скамейкой. Эдгар с облегчением вздыхает, но
они останавливаются, прильнув лицом друг к другу. Эдгару плохо видно, он
только слышит стон, срывающийся с уст женщины, и страстный, бессвязный
шепот мужчины. Какое-то сладостное предчувствие пронизывает испуганного
мальчика.
Так они стоят с минуту, потом опять хрустит гравий под их замирающими
в темноте шагами.
Эдгар вздрогнул, кровь быстрее и жарче побежала по жилам. И вдруг он
почувствовал себя невыносимо одиноким в этом тревожном мраке; с непрео-
долимой силой им овладела тоска по дружественному голосу, теплой ласке,
по светлой комнате, по людям, которых он любит. Ему казалось, что вся
смятенная тьма этой тревожной ночи погрузилась в него и разрывала ему
грудь.
Он вскочил со скамейки. Домой, домой, только быть дома, в теплой,
светлой комнате, среди людей! В конце концов что с ним сделают? Пусть
его бьют, бранят - ничто его больше не пугает, после того как он познал
этот мрак и страх одиночества.
Он бежал, не помня себя, не чувствуя под собой ног, и вдруг опять
очутился перед виллой, опять рука его взялась за холодное кольцо. Он ви-
дел сквозь гущу зелени освещенные теперь окна, угадывал за каждым окон-
ным стеклом знакомую комнату и родных ему людей. Одна эта близость, одна
эта первая успокоительная мысль, что сейчас он увидит людей, любящих
его, уже была счастьем. И если он еще медлил, то лишь для того, чтобы
продлить это радостное предвкушение.
Вдруг за его спиной раздался испуганный, пронзительный крик:
- Эдгар! Да вот же он!
Бабушкина горничная увидала его, бросилась к нему и схватила за руку.
Дверь в доме распахнулась, собака с лаем прыгнула на него, в саду за-
мелькали фонари. Он слышал испуганные и счастливые голоса, радостную су-
матоху криков и топот ног, видел приближающиеся знакомые фигуры. Впереди
шла бабушка, протягивая к нему руки, а за ней - не сон ли это? - его
мать. Со слезами на глазах, дрожащий, оробевший, стоял он среди этого
бурного взрыва нежности, не зная, что делать, что сказать, и сам не по-
нимая, какое чувство владеет им - страх или счастье.
ПОСЛЕДНИЙ СОН ДЕТСТВА
Вот как это произошло. Его уже давно разыскивали и ждали. Мать, нес-
мотря на весь свой гнев, встревоженная неистовым волнением мальчика,
подняла на ноги весь Земмеринг. Его искали повсюду, и уже росла уверен-
ность, что случилось непоправимое несчастье, когда кто-то сообщил, что
видел мальчика около трех часов у станционной кассы. Там узнали, что Эд-
гар взял билет в Баден, и мать немедленно выехала вслед за ним, предва-
рительно отправив телеграммы в Баден и мужу в Вену, и уже целых два часа
шла погоня за беглецом.
Теперь его держали крепко; впрочем, он и не пытался ускользнуть. Со
скрытым ликованием его ввели в комнату, но, как ни странно, Эдгара не
огорчал поток обрушившихся на него упреков, ведь в устремленных на него
глазах светились любовь и радость. К тому же этот притворный гнев был
непродолжителен. Бабушка опять со слезами обнимала его, никто больше не
заговаривал о его бегстве, его окружили вниманием и заботами. Горничная
сняла с него костюм и принесла ему курточку потеплее, бабушка спрашива-
ла, не голоден ли он, не хочет ли чего-нибудь; все наперебой ухаживали
за ним, а когда заметили, что это его смущает, оставили в покое. С нас-
лаждением чувствовал он себя снова ребенком: он отверг это чувство и
жестоко тосковал по нему, и теперь со стыдом вспоминал о своем дерзком
поползновении - променять все привилегии детства на обманчивую радость
одиночества.
В соседней комнате зазвонил телефон. Он слышал голос своей матери,
слышал отрывочные слова: "Эдгар... вернулся... приезжай... последним по-
ездом", и удивлялся, что она не накинулась на него, а только обняла и
как-то странно посмотрела ему в глаза. Чувство раскаяния говорило в нем
все сильнее, и охотнее всего он сбежал бы от забот бабушки и тети и по-
дошел к матери попросить у нее прощения; с полным смирением ей одной он
сказал бы, что хочет опять быть ребенком и будет слушаться. Но едва он
поднялся, бабушка в страхе спросила:
- Куда ты?
Он остановился, пристыженный. Стоит ему пошевелиться, как они уже пу-
гаются, боятся, что он опять убежит. Откуда им знать, что он горько рас-
каивается в своем бегстве!
Стол был накрыт, ему принесли наскоро приготовленный ужин. Бабушка
сидела рядом с ним и не спускала с него глаз. Она, тетя и горничная как
бы заключили его в круг сердечного тепла и тихого уюта, и он испытывал
блаженное чувство успокоения. Его смущало только то, что мать не входила
в комнату. Если бы она знала, как искренне он смирился, она бы, навер-
ное, пришла!
С улицы послышался стук колес, у ворот остановилась коляска. Все так
заволновались, что встревожился и Эдгар. Бабушка вышла, из темного сада
донеслись громкие голоса, и вдруг он понял, что приехал отец. Эдгар с
испугом заметил, что он опять остался один в комнате; даже минута одино-
чества страшила его. Отец был строг, только его одного Эдгар действи-
тельно боялся. Он прислушался: отец был явно взволнован, он говорил
громко и сердито. Ему отвечали успокаивающие голоса бабушки и матери, -
по-видимому, они старались смягчить его. Но голос отца оставался суровым
и твердым, твердым, как его шаги, которые звучат все ближе и ближе, -
они уже в соседней комнате, вот уже у самой двери; сильный толчок - и
дверь распахивается настежь.
Отец Эдгара был высокого роста. И невыразимо маленьким показался себе
мальчик, когда в комнату торопливо вошел взволнованный, не на шутку рас-
серженный отец.
- Что это ты вздумал, скверный мальчишка? Как ты посмел так напугать
маму?
Голос его звучал гневно, и руки беспокойно двигались. За ним тихо
вошла мать Эдгара. Лицо у нее было расстроенное.
Эдгар не отвечал. Ему хотелось сказать что-нибудь в свое оправдание;
но как объяснить, что его обманули и побили? Поймет ли отец?
- Что же ты молчишь? Язык проглотил? В чем дело? Говори, не бойся.
Отчего ты убежал? Должна же быть какая-нибудь причина! Тебя кто-нибудь
обидел?
Эдгар медлил. Нахлынувшие воспоминания снова пробудили в нем гнев, он
уже готов был все рассказать. И тут он увидел - сердце у него замерло, -
что мать за спиной отца делает ему какие-то таинственные знаки. Он их
сразу не понял. Но она посмотрела на него, и он прочел в ее глазах
мольбу. Тихо, тихо она подняла руку и прижала палец к губам.
И внезапно мальчика охватило огромное, неимоверное чувство счастья.
Он понял, что она просит его сохранить тайну и что от слов, которые сор-
вутся с его детских уст, зависит ее судьба. Все существо его пронизала
бурная радость, он себя не помнил от гордости: его мать доверилась ему.
Он принесет себя в жертву, он еще преувеличит свою вину, - тогда она
увидит, что на него можно положиться, как на взрослого. Он собрался с
силами:
- Нет, нет... не было никакой причины. Мама была очень добрая, а я не
слушался, я плохо себя вел... и вот... я убежал, я боялся.
Отец изумленно посмотрел на него. Менее всего он ожидал такого приз-
нания. Гнев его немного остыл.
- Это хорошо, что ты сам сожалеешь... Не будем сейчас говорить об
этом. Я вижу, ты сам понял... Смотри, чтобы этого больше не было.
Он помолчал, глядя на сына. Голос его смягчился.
- Какой ты бледный! Но мне кажется, ты еще вырос. Надеюсь, ты больше
не будешь делать такие глупости. Ты ведь уже не маленький, пора бы стать
умней.
Эдгар, не отрываясь, смотрел на свою мать. Что-то блеснуло в ее гла-
зах. Или это просто отблеск лампы? Нет, в самом деле что-то блестит,
влажное и светлое, а на губах играет благодарная улыбка. Потом его пос-
лали спать, но это его не огорчило, он даже рад был остаться один: ему
есть о чем подумать, - столько новых и пестрых впечатлений! Все горе
последних дней забылось, он весь был во власти своего первого в жизни
переживания, и сердце сладко замирало от предчувствия грядущих событий.
За окном во мраке ночи шумели деревья, но он уже не испытывал страха.
Все тревоги его исчезли, с тех пор как он узнал, как богата жизнь. Се-
годня он впервые увидел действительность во всей ее наготе, не прикрытую
тысячью обольщений детства, ощутил ее неизъяснимую, влекущую красоту. Он
никогда не думал, что за один день можно испытать так много и горя и
счастья, столько разных, быстро сменяющихся чувств, и его радовала
мысль, что предстоит еще много таких дней, что впереди целая жизнь, ко-
торая откроет ему все свои сокровища. Сегодня он впервые смутно предуга-
дал многообразие жизни, впервые, казалось ему, он понял человеческую
природу, понял, что люди нуждаются друг в друге - даже когда мнят себя
врагами, - и что сладостно быть любимым ими. Он ни о чем и ни о ком не
мог думать с ненавистью, ни в чем не раскаивался, и даже для барона, для
этого соблазнителя, злейшего своего врага, он нашел в душе новое чувство
признательности: это он распахнул перед ним двери в мир первых пережива-
ний.
Было радостно лежать в темноте и предаваться таким думам, уже сливаю-
щимися со сновидениями. Еще минута - и он бы заснул. Но вдруг ему почу-
дилось, что отворилась дверь и кто-то тихо вошел. Сначала он не поверил
себе и не поднял отяжелевших от дремоты век. Но вот чье-то теплое дыха-
ние коснулось его лица, и он понял, что это его мать. Она целовала его и
ласково гладила по голове. Он чувствовал ее поцелуи и ее слезы; отвечая
на ласки, он принимал их как знак примирения и благодарности за его мол-
чание. Только позже, много лет спустя, он понял, что эти немые слезы бы-
ли обетом стареющей женщины принадлежать только ему, своему ребенку, по-
нял, что это был отказ от себялюбивых желаний, прощанье с надеждой на
пылкую страсть. Он не знал, что она ему благодарна и за то, что он спас
ее от опасного приключения, и что, обнимая его, она завещала ему на всю
его будущую жизнь горькое и сладостное бремя любви. Всего этого мальчик
не понял тогда, но он чувствовал, что нет большего блаженства, чем быть
любимым, и что любовью матери он уже приобщился к великой тайне мира.
Когда она уже отняла руку и, еще раз поцеловав его, тихо вышла, на
губах у него осталось ощущение ее теплого дыхания. И сердце его сладко
заныло от желания еще много раз прижиматься к мягким губам и чувствовать
ласку нежной руки, но это вещее предвидение жгучей тайны было уже зату-
манено сном.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Новеллы'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10