несколько пол-
ная еврейка, в расцвете зрелой красоты, видимо с огоньком, но умеющая
скрывать это под маской возвышенной меланхолии. Ему еще не удалось заг-
лянуть в ее глаза, и он восхищался пока лишь красивым изгибом бровей,
точеным носом, который хотя и выдавал ее происхождение, но своей благо-
родной формой сообщал профилю изящество и пикантность. Волосы, как и все
в ее полной фигуре, отличались чрезвычайной пышностью. Несомненно, это
была женщина, пресыщенная поклонением, уверенная в себе и в своих чарах.
Тихим голосом она заказывала обед и делала замечания мальчику, бренчав-
шему вилкой, - все это с видимым безразличием, как будто не замечая ос-
торожного, подкрадывающегося взгляда барона, хотя именно это неотступное
внимание было причиной ее изысканного поведения за обедом.
Хмурое лицо барона мигом просияло, складки разгладились, невидимый
ток пробежал по нервам, мускулы напряглись, вся его фигура ожила, глаза
заблестели. Он сам был немного похож на тех женщин, которым необходимо
присутствие мужчины для того, чтобы проявить все свое обаяние. Энергия
его пробуждалась только от предвкушения любовной интриги. Так было и
сейчас - охотник почуял добычу. Он вызывающе искал ее взгляда, не раз
скользнувшего по его лицу, но не дававшего ясного ответа на его вызов.
Ему казалось, что губы ее складываются в чуть заметную улыбку, но все
это было неопределенно, и эта неопределенность еще больше разжигала его.
Единственное, что подавало надежду, - это ее взгляд, упорно смотревший
мимо него, - он чувствовал в нем противодействие и в то же время смуще-
ние, - и еще нарочитый, рассчитанный на зрителя тон разговора с ребен-
ком. Он чуял за ее слишком подчеркнутым спокойствием легкую тревогу. Сам
он тоже был взволнован: игра началась. Он не торопился с обедом; в тече-
ние получаса он почти не отрывал глаз от этой женщины, пока не изучил
каждую черту ее лица, не проследил взглядом каждую линию ее полной фигу-
ры. За окнами сгущались душные сумерки, лес судорожно вздыхал, словно
объятый страхом, огромные дождевые тучи протягивали к нему свои свинцо-
вые серые руки, все темнее становилось в комнате, все сильнее угнетала
царившая здесь тишина. Разговор матери с сыном звучал все более принуж-
денно, все более искусственно; было ясно, что он вот-вот оборвется. Тог-
да барон решил сделать опыт. Он первым встал из-за стола, глядя мимо нее
в окно, и медленно направился к дверям. Тут он быстро повернул голову,
как будто что-то забыл, - и поймал внимательный взгляд, устремленный на
него.
Это его окрылило. Он остался в вестибюле. Вскоре она появилась, ведя
мальчика за руку, мимоходом перелистала журналы, показала сыну несколько
картинок. Но когда барон подошел к столу, как будто для того, чтобы
взять журнал, а на самом деле, чтобы заглянуть поглубже в ее влажно
блестевшие глаза, может быть даже завязать разговор, - она отвернулась,
похлопала мальчика по плечу и, проговорив: "Viens, Edgar! Au lit" [2],
спокойно прошла мимо него. Барон не без досады посмотрел ей вслед. Он
собственно рассчитывал познакомиться в этот же вечер, и ее решительный
уход разочаровал его. Но в конце концов в этом сопротивлении была своя
прелесть, и как раз неуверенность в успехе подзадоривала его. Так или
иначе - он нашел партнера; можно начинать игру.

ВНЕЗАПНАЯ ДРУЖБА

На другое утро, войдя в вестибюль, барон увидел сына прекрасной нез-
накомки в оживленной беседе с двумя мальчиками-лифтерами: он показывал
им картинки в книге Карла Мэя. Его матери не было; вероятно, она была
еще занята своим туалетом. Теперь только барон обратил внимание на ре-
бенка. Это был застенчивый, физически плохо развитый, нервный мальчуган
лет двенадцати, с порывистыми движениями и темными, беспокойными глаза-
ми. Как многие дети в этом возрасте, он казался чем-то напуганным, слов-
но его только что разбудили и привели в чужое место. Он был миловиден,
но черты его еще не определились, борьба между детством и зрелостью,
по-видимому, только начиналась; все было лишь намечено, ни одна линия не
завершена в его болезненно бледном, нервном лице. К тому же, как всегда
в этом неблагодарном возрасте, когда детям все не в впору, а тщеславие
еще не понуждает их следить за своей наружностью, костюм на нем сидел
плохо, рукава и брюки болтались на слишком худых руках и ногах.
Мальчик, слоняясь по вестибюлю без дела, производил довольно жалкое
впечатление. В сущности он всем мешал. То отстранит его портье, к кото-
рому он приставал со всякими расспросами, то оттолкнет кто-нибудь от
двери. По-видимому, ему не с кем было поговорить. Детская потребность в
болтовне побуждала его искать собеседников среди служащих отеля; те от-
вечали ему, когда у них было время, и тотчас обрывали разговор, как
только показывался кто-нибудь из взрослых или срочная работа отзывала
их. Барон, улыбаясь, участливо наблюдал бедного мальчика, который на все
смотрел с таким любопытством и от которого все неприветливо отворачива-
лись. Один раз он поймал устремленный на него любопытный взгляд, но чер-
ные глаза сейчас же испуганно метнулись в сторону и спрятались за опу-
щенными веками. Это показалось барону забавным; мальчик заинтересовал
его, и он подумал, не может ли этот ребенок, пугливость которого объяс-
няется, вероятно, только застенчивостью, послужить посредником для ско-
рейшего знакомства. Во всяком случае надо попытаться. Он пошел за
мальчуганом, который только что выскочил во двор и, обуреваемый желанием
приласкаться, погладил розовые ноздри белой лошадки; но и здесь - ему
положительно не везло - кучер довольно грубо отогнал его. Обиженный и
скучающий, он бродил по двору, и взгляд у него был пустой и немного
грустный. Тут-то барой и заговорил с ним.
- Ну, молодой человек, как тебе здесь нравится? - спросил он, стара-
ясь произнести эти слова самым простым и веселым тоном.
Мальчик покраснел до ушей и боязливо посмотрел на барона. Точно в ис-
пуге, он прижал руку к груди и застенчиво переминался с ноги на ногу.
Никогда еще с ним не заговаривал чужой человек.
- Спасибо, очень нравится, - еле выдавил он из себя.
- Это меня удивляет, - сказал барон, смеясь, - в сущности здесь до-
вольно скучно - особенно для такого молодого человека, как ты. Что же ты
делаешь целый день?
Мальчуган был еще слишком смущен и не нашелся сразу, что ответить.
Ведь до сих пор его никто знать не хотел, - неужели этот нарядный госпо-
дин вправду хочет с ним поговорить? Эта мысль внушала ему одновременно и
робость и гордость. Наконец, он собрался с духом.
- Я читаю, и мы много гуляем с мамой. Иногда ездим кататься. Я должен
здесь поправиться, я был болен. Доктор сказал, что я должен много сидеть
на солнце.
Последние слова он проговорил увереннее. Дети всегда гордятся перене-
сенной болезнью: они знают, что страх за них удваивает внимание к ним в
семье.
- Да, солнце полезно для таких юношей, как ты: тебе надо загорать. Но
зачем ты сидишь здесь целый день? В твоем возрасте нужно больше бегать,
шалить и даже поозорничать немного. Мне кажется, ты слишком благонравен,
ты такой комнатный, с этой толстой книгой подмышкой. Помню, каким я был
сорванцом в твои годы! Каждый вечер приходил домой в рваных штанах. Не
надо быть слишком смирным!
Мальчик невольно улыбнулся, и страх его пропал. Он хотел ответить, но
это казалось ему слишком смелым, слишком дерзким по отношению к этому
славному незнакомцу, который так ласково разговаривал с ним. Он никогда
не был бойким, всегда легко конфузился, а сейчас от радости и смущения
пришел в полное замешательство. Ему очень хотелось продолжать беседу, но
он ничего не мог придумать. К счастью, явился большой желтый сенбернар
отеля, обнюхал их обоих и позволил себя погладить.
- Ты любишь собак? - спросил барон.
- Очень! У моей бабушки есть собака. Когда мы живем в Бадене, на ба-
бушкиной вилле, собака целый день со мной. Но это только летом, когда мы
там гостим.
- У нас в имении их, наверное, десятка два. Если ты будешь хорошим
мальчиком, я подарю тебе одну из них. Коричневого щенка с белыми ушами.
Хочешь?
Мальчик покраснел от радости.
- Хочу!
Это вырвалось у него горячо и жадно. Но он тотчас прибавил с боязли-
вым сомнением:
- Но мама не позволит. Она говорит, что не потерпит собаку в доме, с
ней слишком много хлопот.
Барон улыбнулся. Наконец-то разговор коснулся мамы.
- Разве твоя мама такая строгая?
Мальчик подумал, посмотрел на барона, будто спрашивая, можно ли дове-
риться этому чужому человеку. Ответ последовал осторожный:
- Нет, мама не очень строгая. Теперь, после болезни, она все мне поз-
воляет. Может быть, она даже позволит мне взять собаку.
- Хочешь, я попрошу ее?
- Да, пожалуйста, попросите! - обрадовался мальчуган. - Тогда мама,
наверное, позволит. А какая ваша собака? У нее белые уши, да? Она умеет
носить поноску?
- Да, она все умеет. - Барон улыбнулся, заметив, как от его слов у
мальчугана разгорались глаза. Сразу исчезла застенчивость, и горячность,
до сих пор сдерживаемая страхом, прорвалась наружу. Боязливый, запуган-
ный ребенок с быстротой молнии преобразился в резвого шалуна. "Если бы у
его матери за сдержанностью скрывалась такая же страстность!" - невольно
подумал барон Но мальчик уже засыпал его вопросами:
- Как зовут вашу собаку?
- Каро.
- Каро! - восторгался мальчик Он смеялся и радовался каждому слову,
опьяненный тем, что кто-то неожиданно отнесся к нему столь дружелюбно.
Барон сам удивлялся своему быстрому успеху и решил ковать железо пока
горячо. Он предложил мальчику пойти погулять, и бедный ребенок, изголо-
давшийся за долгие недели по обществу, был в полном восторге. Он беспеч-
но выбалтывал то, на что его наводил новый друг при помощи безобидных,
как бы случайных, вопросов. Вскоре барон уже узнал все о его семье: что
Эдгар - единственный сын венского адвоката, принадлежащего, видимо, к
состоятельной еврейской буржуазии, что мать не в восторге от пребывания
в Земмеринге и жалуется на отсутствие приятного общества; из уклончивого
ответа Эдгара на вопрос, очень ли мама любит папу, он уловил, что здесь
дело обстоит не вполне благополучно. Ему было почти стыдно той легкости,
с какой он выпытал у доверчивого мальчика все эти маленькие семейные
тайны.
Эдгар, гордясь тем, что кто-то со вниманием слушает его, почти навя-
зывал новому другу свою откровенность. Барон обнимал его за плечи, и Эд-
гар, от мысли, что все могут видеть его в дружеской беседе со взрослым,
мало-помалу забыл о разнице в годах и болтал свободно и непринужденно,
как со своим сверстником. Эдгар был, судя по всему, очень умен, не по
возрасту развит, как почти все болезненные дети, которые проводят больше
времени со взрослыми, чем с товарищами в школе, и отличался необычайно
обостренным чувством любви или ненависти. Ни к чему у него не было спо-
койного отношения; о каждом человеке, о каждом предмете он говорил либо
восторженно, либо с таким отвращением, что лицо его перекашивалось и
становилось злым и некрасивым. В горячности, с какой он говорил, было
что-то необузданное, порывистое; быть может, в этом сказывались пос-
ледствия недавно перенесенной болезни; казалось, что его угловатость не
что иное, как с трудом подавляемый страх перед собственной страстностью.
Барон без всяких усилий приобрел его доверие. Всего полчаса потребо-
валось на то, чтобы завладеть этим пылким, беспокойно бьющимся сердцем.
Так бесконечно легко обманывать детей, эти простодушные создания, любви
которых так редко добиваются. Ему стоило только перенестись в прошлое -
и он так естественно и непринужденно вошел в тон детской болтовни, что
мальчику казалось, будто он разговаривает с равным, и уже через нес-
колько минут от его робости не осталось и следа. Он был счастлив, что
здесь, в этом пустынном месте, неожиданно нашел друга - и какого друга!
Забыты венские товарищи с их тоненькими голосами и наивной болтовней,
вычеркнуты из памяти с этого знаменательного часа. Вся его восторженная
привязанность принадлежала теперь этому новому, взрослому другу.
Его сердце преисполнилось гордости, когда барон, прощаясь, предложил
ему завтра утром опять погулять вместе и уже издали еще раз кивнул ему,
как брату. Это была, может быть, лучшая минута в его жизни. Ничего нет
легче, как обманывать детей.
Барон с улыбкой смотрел вслед убегающему мальчику. Посредник был най-
ден. Он знал, что мальчик замучит теперь свою мать рассказами, передаст
ей каждое слово, - и он с удовольствием припомнил, как ловко он вставил
в разговор несколько комплиментов по адресу матери, неизменно называя ее
"твоя красивая мама". Можно не сомневаться, что общительный мальчик не
успокоится, пока не познакомит его со своей матерью. Он сам больше палец
о палец не ударит, чтобы сократить расстояние между собой и прелестной
незнакомкой; он может спокойно наслаждаться красотами природы и мечтать:
он знает, что горячие детские руки прокладывают для него мост к ее серд-
цу.

ТРИО

План барона, как обнаружилось в тот же день, оказался отличным, пре-
восходным и удался до мельчайших подробностей. Когда барон - нарочно с
некоторым опозданием - вошел в столовую. Эдгар вскочил со стула, покло-
нился со счастливой улыбкой и помахал ему рукой; потом потянул свою мать
за рукав, быстро и взволнованно что-то шепча ей и кивая на барона. Она,
краснея и смущаясь, пожурила его за слишком шумное поведение, но была
вынуждена, уступая настойчивому желанию мальчика, взглянуть в сторону
барона, который немедленно воспользовался этим и отвесил почтительный
поклон. Итак - знакомство состоялось. Ей пришлось ответить на его пок-
лон, но затем она нагнулась над тарелкой и в течение всего обеда больше
ни разу не посмотрела на него. Иначе держал себя Эдгар, который все вре-
мя поглядывал на барона и раз даже попытался заговорить с ним через
стол, но это было уже явное неприличие, и мать строго остановила его.
После обеда, когда она велела ему идти спать, он стал шептаться с ней,
видимо горячо упрашивая ее, и, наконец, получил разрешение подойти к со-
седнему столику и проститься со своим другом. Барон сказал ему несколько
ласковых слов, от чего глаза мальчика опять заблестели, и минуты две по-
болтал с ним. Потом барон встал и, повернувшись изящным движением к со-
седке, поздравил несколько смущенную мать с таким умным, развитым сыном,
упомянул об удовольствии, которое доставила ему утренняя прогулка, - Эд-
гар стоял тут же, весь красный от гордости и счастья, - и в заключение
стал расспрашивать об его здоровье так заботливо и подробно, что она не
могла не отвечать. Незаметно завязалась продолжительная беседа, к кото-
рой мальчик прислушивался почти благоговейно, сияя от счастья. Барон
представился, и ему показалось, что его имя и титул польстили ее тщесла-
вию. Во всяком случае она была очень любезна с ним, хотя и сдержанна, и
даже рано простилась, под предлогом, что мальчику пора спать.
Эдгар попытался протестовать, горячо уверяя, что он ничуть не устал и
готов просидеть хоть всю ночь, но мать уже протянула барону руку; тот
почтительно приложился к ней.
Мальчик плохо спал в эту ночь. В его детской душе радость боролась с
отчаянием. Что-то новое вошло сегодня в его жизнь. Впервые он приобщился
к жизни взрослых. В полусне он забывал свой возраст, и ему казалось, что
он и сам уже не мальчик. Он рос одиноким, болезненным ребенком, друзей у
него было мало. Для утоления потребности в ласке он мог обращаться
только к родителям, которые мало им интересовались, да к прислуге. Силу
вспыхнувшего чувства нельзя измерять только непосредственным поводом к
нему, не принимая во внимание той мрачной полосы тоски и одиночества,
которая предваряет все большие события в жизни сердца. Эдгара давно то-
мил тяжелый груз нерастраченных чувств, и теперь он очертя голову бро-
сился в объятия первому, кто показался ему достойным любви. Он лежал в
темноте, взволнованный, счастливый; ему хотелось смеяться, но из глаз
текли слезы, ибо он любил этого человека, как никогда не любил ни друга,
ни отца, ни матери, ни даже бога. Всем своим детским, неискушенным серд-
цем тянулся он к тому, чье имя впервые узнал два часа тому назад.
Но мальчик он был неглупый, и его не смущала неожиданность этой
странной дружбы. Мучило его другое: сознание своей ничтожности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10