Она до сих
пор смотрит на него с некоторым удивлением: человек молодой, а такие
знания в богословии.
Веселок с уютным удовольствием выпил чашку хорошо заваренного чаю,
попросил еще.
- Тетя Вера, - неожиданно спросил он, - а зачем надо в бога верить?
Старушку как молнией ударило. Вопросом ее смело из кухни. Веселок да-
же встревожился: уж не плачет ли в истерике, сидя под иконами. Она вер-
нулась, накинув на плечи старую железнодорожную шинель покойного мужа с
петлицами. Они придавали скупому на эмоции лицу тети Веры какую-то ка-
зенную важность, солидность.
- Бога нет, все позволено, - ответила тетя Вера расхожей фразой и
воскликнула от себя, своим сердцем: - А как же без веры любить Бога?!
Веселок понял. Старушка сказала искренне о заветном. Она не любила
людей. Покойный муж звал ее рыбой, имея в виду холодность жены, цветы
почему-то в ее квартире не росли, засыхали. Она держала на телевизоре
букет роз, аккуратно их поливала, как всякая обыкновенная хозяйка, но
это были искусственные цветы. Холодная, неприветливая аура тети Веры
действовала неживотворно на все живое. Она любила одного человека на
свете: Иисуса Христа. И любила, как человека с иконописным лицом, стро-
гих нравственных правил. Т.е. идеального человека, по которому надо ме-
рять остальных людей. А те, естественно, сравнения не выдерживали. Как
девицы собирают и клеют в альбом фотографии любимых артистов, так тетя
Вера имела несколько самодельных альбомов изображения Христа. Церковь
была любимым местом старушки. Фигурка распятия ее умиляла.
- Вот сейчас бога забыли, - веско проговорила тетя Вера, кутаясь в
шинель, как будто теперь посмертно пыталась найти защитное супружеское
тепло, - и какое хулиганство творится. Романовна ведь у детей щенка от-
няла, глаза ему выкалывали. Безобразное преступление. Дети же... Христос
в этом возрасте с богословами мог беседовать.
"Так-то все так, - подумал Веселок, - но ведь безбожница и матершин-
ница Романовна отняла щенка, выкормила, вырастила. Тетя Вера только по-
молилась за него. Она не переносит запахов посторонних в доме. Терпит
вот меня, но и только!"
Пока Веселок пил третью чашку чая, тетя Вера постелила ему на диване.
Веселок с удовольствием лег подремать. Старушка поверх простыни укрыла
его пледом. Веселок с благодарностью принял этот жест. Почему-то с этой
старушкой, влюбленной не в людей, а в Христа, ему хорошо. Правда, в каж-
дый приезд приходится ей Евангелие читать. У тети Веры зрение не очень.
С ощущением, что ему хорошо и покойно (постель чистая, грех не засчи-
тан на небесах), Веселок уснул подобно младенцу. Перед ним лежал чистый
лист судьбы, будто предложили попробовать начать жизнь по новой. И в
первую очередь приснилась ему симпатичная женщина с приятными уютными
грудями, свято не допускающая и мысли о том, что у ее мужчины могут быть
недостатки. Она любила его, как Христа, только все больше с человеческим
уклоном. Она понимала: хоть он и Христос, а все человеческое ему не чуж-
до.
Как жалко, что у нее во сне не было плоти, хотя Веселок и проснулся с
ощущением женских касаний. Проснулся в хорошем настроении, потому что
подумавшаяся мысль не огорчила его, а подумалось следующее: душа может
существовать в нескольких мирах, но тело принадлежит только одному миру,
который по этой причине и называют реальным. Из этого следует только од-
но, что сожитие с призраком или вымыслом невозможны из-за отсутствия
плоти.
Попив чаю с рыбным пирогом (рыба в этом доме не переводилась), Весе-
лок засобирался в центр. Он не забыл, конечно, почитать старушке немного
из Евангелия. То место, где блудница омывала мирром ноги Христа. Эту
картинку тетя Вера особенно любила. Плакала.
Старушка, когда кончилось животворное чтение, полила свои искусствен-
ные розы, а Веселок, надев ботинки с шерстяными носками, пошел морозной
дорогой, под сопровождение ледяного хруста, искать себе новую судьбу. Он
пошел искать призрак женщины, которая сегодня приснилась. Ее присутствие
вдохновило его. Так хорошо было после сна, как будто в трех водах умыл-
ся.
Подойдя к театру, Веселок почувствовал, что у него в жизни начинается
стеснительный период. Во-первых, поношенных до срамоты своих стеснитель-
ных ботинок со стружкой в подошве он начал стесняться еще дома, сейчас
на него нашел стыд за старомодное драповое пальто, до ужаса тяжелое от
влажности. Он почувствовал большое облегчение, когда сдал его в гарде-
роб, свитерок-то на нем был ничего. Но все же, увидев свое отражение в
зеркале, он отвернулся. Что зеркало может утешительного поведать Весел-
ку? Только какую-нибудь гадость: о некрасивом полненьком теле, нищете
одежды... Лицо, правда, более-менее интересное у Веселка. Сытого хамско-
го жлобства нет, лицо страдающего за человечество интеллигента. Какая
ложь, господи!
Веселок с неловкой рассеянностью отыскал свое место в свободном ряду
и сразу повернулся лицом ко входу, затылком к пустой темной сцене.
Пришел дворник. Один.
- А где подруга? - спросил его Веселок.
- Это не для ее мозгов, - проворчал он в свою густую бороду.
- Так зачем водишься с такой? - машинально упрекнул Веселок. - Еще и
Апину слушаешь?
Веселок ожидал, что дворник переспросит: "Кого-кого?" Но он, оказыва-
ется, знал и Апину, и Кузьмина, и всех звезд эстрады.
- Чувствуется женское влияние, - засмеялся Веселок.
- Только не надо смеяться, - огрызнулся дворник. - Всё в этом мире
относительно.
- Ну уж! - даже присвистнул Веселок. - Не будешь же ты спорить, что
Моцарт совершеннее Добрынина?
- Совершеннее, - нехотя ответил дворник, - но это ничего не доказыва-
ет. Под куполом бескрайней Вселенной они одинаковые.
- Это тебе твоя пассия сказала? Не узнаю тебя, Стас.
- Тебя это же ждет!
- А чем ты занимаешься, Стас?
- Развратом.
Веселок рассмеялся, кажется, азартно. Женщина, сидевшая впереди, ог-
лянулась. Оглянулась всего на секунду, на долю секунды, но этой песчинки
времени хватило Веселку, чтобы разглядеть, узнать в этой женщине свою
судьбу.
Стас, заметив реакцию Веселка на женщину, сочувственно вздохнул, пот-
репал за плечо.
- Извини, старик, помочь не могу. - Он имел в виду стеснительность
Веселка, вдвоем было бы легче найти с женщиной язык. - После спектакля
сразу на такси домой.
- Да что за спешка? - удивился Веселок.
- Понимаешь, такая любовница ждет, что сейчас уже охота.
- Поздравляю, хотя я удивлен.
- Мы давно не виделись, - уклончиво ответил бывший богослов Стас, а
ныне обыкновенный грешник по женской линии.
- Мог и не приходить, - сказал Веселок, - раз так прижало.
- Да спектакль нахвалили. Говорят, много нового, может служить учеб-
ником жизни. Любопытно. Может быть, под сводом философских знаний есть
что-то новенькое.
На сцене вдруг загорелся свет. Спектакль начался. Но прежде чем за-
няться им серьезно, Веселок украдкой посмотрел на женщину, которую он
назвал своей, правда, она об этом еще не знала. И узнает ли!
Хороша...
На сцене силуэт горы: один склон крутой, другой пологий. К скале
приставлен здоровый камень. На нем цепи. Камень и цепи, каторжный союз.
За скалой высветился большой занавес. Бог мой, какими только он сюже-
тами не расписан. Здесь и женщины, ждущие любви, и женщины, продающие
любовь, и натюрморты с кувшинами вина, жареными фазанами. Изумительные
пейзажи, на каждом по стогу сена. А как все выписано - так натурально,
что если бы в театре оказались птицы, они набросились бы на виноград. А
Веселок бы набросился на смуглую фламандку, она уже напомнила ему, что
он мужчина. Но женщина, которую он назвал своей судьбой, опять оберну-
лась и посмотрела на Веселка, ему показалось, укоризненно. Он сразу от-
вел глаза от фламандки и уставился на яблоню. Яблоки на ней были сочные,
и у Веселка скоро вытекла слюна. О, волшебная сила искусства.
Занавес заколыхался. Заиграли на фруктах блики, зашумели листья, уд-
линнились тени. Полнейшая иллюзи жизни. Несколько зрителей бросились к
сцене. Но Веселок остался на месте. К сожалению, он был не свободен.
Стас рылся в кошельке, искал денег на такси.
Выбежавшие из-за скалы милиционеры прогнали прибежавших мужиков. Пос-
рамленные, они вернулись на свои места. "Яблок хотел тебе набрать", -
оправдывались они перед женами. Иллюзия жизни удивительная.
"И вот такой жизни был лишен Сизиф. Он не мог смириться с этим. Обма-
нул богов и ушел из царства Аида", - прокомментировали со сцены.
На сцене появляется Сизиф. Где только нашли такого культуриста. В за-
ле происходит перемена. Теперь мужчины начанают следить за женами. Вели-
колепное тело Сизифа многих, наверное, натолкнуло на грех. Тем более
всеми движениями, всеми жестами он дает понять, что не евнух.
Он выпил вина, съел яблоко и увидел симпатичную девицу в набедренной
повязке. Последовательность действий Сизифа настолько ясна, что женский
истеричный голос из зала крикнул девице:
- Беги!
Девица как будто не слышит. Она продолжает рвать виноград, лакомиться
вкусными ягодами.
Сизиф подкрадывается к ней, начинается борьба. Сизиф доволен, он уве-
рен, что победит, как и подобает мужчине. Женщина тоже уверена, поэтому
кричит скорее в нетерпении, чем в отчаянии, чтобы потушили свет.
- Еще чего! - возмущается публика. - А за что мы деньги платили? Не
за то, чтобы спектакль в темноте смотреть.
Но Сизиф по каким-то своим соображениям, из чувства личной безопас-
ности, наверное, камнем разбивает плафон. Сцена погружается во мрак.
Когда свет загорается вновь, зрители видят греческих богов, сидящих
на скале, и Сизифа, сгорбившегося на камне, бряцают цепи.
Обвинительное слово берет Аполлон (а судьи кто?):
- Люди и боги! Перед нами Сизиф, смертный, не хочет умирать.
- А кто хочет? - возмущается Сизиф. - Уж не ты ли, Златокудрый? Да
спросите зрителей, сойдите в зал, кто из них жаждет умереть? Спросите
их, и вы узнаете, как непопулярна смерть в живом мире.
- Знаю, - говорит Аполлон, - но люди не возмущаются, когда им предла-
гают сесть в лодку Харона. А ты, Сизиф, обманул нас, сбежал из царства
Аида, хочешь жить вечно. Ты восстал против мирового порядка, но мировой
порядок неумолим. Ты умрешь, Сизиф, но перед этим будешь наказан. Ка-
мень, на котором сейчас сидишь, ты будешь закатывать в гору, а он в пос-
ледний момент всегда вырвется из твоих рук.
- Помилосердствуйте, боги, - ревет Сизиф, - я жить хочу, я еще не на-
пился ею, я еще силен, жаден. Зачем вы меня хороните преждевременно?
- Преждевременно? - с интересом переспрашивает Аполлон. - А сколько
же лет ты хочешь еще пожить?
Сизиф молчит, высчитывает годы.
- Я думаю, что еще бы тысячу лет мне хватило. А то у меня сейчас та-
кое чувство, что я только еще надкусил жизнь, не распознал ее.
- Нет, Сизиф, можем дать тебе всего один день.
- Я не откажусь, - благодарно говорит Сизиф, - хотя это всего пылин-
ка. Но жизнь мне слишком дорога, чтобы пренебрегать ею, даже самой малой
частью ее.
- А что ты будешь делать в этот день? - любопытствует Аполлон.
- Как что? - удивляется Сизиф. - Зажарю барана, выпью вина, поиграю с
женщиной.
- А если дадим тебе еще один день?
- Зажарю барана, выпью вина, поиграю с женщиной.
- И тебе не надоест?
- Нет, - твердо ответил Сизиф. - А если надоест, то я посплю немного.
- Ты ни одного дня не получишь, Сизиф!
Гаснет свет, и громко звенят цепи.
И снова на сцене высвечивается скала. Сизиф покатил на нее камень.
Первый рейс. Трагедия еще не откупорена. Но вот камень роковым образом
вырывается из рук. О, боги! Сизиф бежит за ним вниз. Второй рейс. Сизифа
сильно дразнит занавес. Иногда он становится таким сочным, как бы нали-
вается свежей краской, как бы покрывается новым слоем лака. Сизиф оста-
навливает камень и бросается к прелестям мира. Но, увы, все же это ис-
кусный рисунок. Сизиф от безумия бьется головой о камень. Мертвый хочет
стать мертвей.
Течет песок, идут годы, века. Лицо Сизифа становится смиренным, в нем
нет надрыва от любви или ненависти. В нем нет больше желаний, так как
Сизиф смирился, он понял, что природа занавеса - это химическая краска,
что жизнь - это иллюзия. Она больше не привлекает его. И сразу же, как
только ему открывается истина, краски занавеса меркнут, начинают жух-
нуть, трескаться, отваливаться. Вскоре вместо живописных жанровых сцен
обнажается белая пустота...
- Ну и что? - воскликнул Стас. - Что нового они сказали своим спек-
таклем? Кому незнакома иде пустоты! Все, хватит, больше меня никто не
купит. Дурак, старый осел. Поверил, что человек еще что-то может ска-
зать.
- Чего распсиховался? - спросил Веселок.
- Да как не психовать. Сказали, что сходи, посмотри, что в спектакле
программа жизни. Да я уже десять лет назад свободно цитировал буддизм.
До сих пор помню: когда мудреца спросили, не видел ли он, как здесь
прошла женщина, он ответил, что видел, как здесь прошел скелет! И вот
сегодня мне эту догму за истину выдают. Не верю, не верю. Истина не от-
ражается в человеческих умах. Она вне досягаемости. В книгах, самых-са-
мых мудрых, есть только то, что может помыслить человек. Поэтому челове-
ку, ищущему истину, книги читать бесполезно. Аристотель, Платон, Ницше и
другие тысячи философов за тысячи веков непременно бы открыли истину,
если бы она была доступна человеческим мозгам. Вот к такому я выводу
пришел, и я не верю ни в бога, ни в черта. Мне жаль, что я этим открыти-
ем истины слишком долго занимался. Годы ушли. Лучше бы жил их!
Они наконец-то получили по номеркам свои одежды, оделись (москвич в
подержанную дубленку) и вышли из театра. Стас кинулся было в метро, но
Веселок его остановил:
- Да погоди ты, скажи, а как ты думаешь жить?
- Как Сизиф, - засмеялся Стас, - зажарю барана, выпью вина, поиграю с
женщиной.
- Как это странно от тебя слышать!
- Что странно, что тут странного?
Они спустились в метро, на поверхности земли было холодно, встали у
газетного киоска.
- Что странно, - повторил Стас, - много ведь лет жил, чтобы узнать
как можно больше, с верой жил. Христос, Будда - мои кумиры. И узнал, что
больше узнать невозможно. "Я знаю, что ничего не знаю", - говорил Сок-
рат. Вот и я попал в подобную ситуацию. Раньше я знал, что надо жить
достойно, а как только засомневался в необходимости нравственных правил,
то задал вопрос: "А зачем? Почему не изменить жене, если это приятно? Не
смертельный номер. Почему не ударить человека, если он противен тебе, а
тем более если он оскорбил тебя, да еще при даме. Чем зло хуже, чем доб-
ро, если и без него невозможна жизнь?". Ну, я, например, не смогу избить
человека, потому что у меня душа не лежит к сильным поступкам. Но почему
мы должны избегать зла, если добро и зло равноправно участвуют в созида-
нии жизни? Я понял, что только по эстетическим соображениям. Когда душа
не принимает. Просто человечество живет по разные стороны баррикад. Одни
в армии добра, другие в армии зла. Воюют. Энергия этой войны поддержива-
ет жизнь. А перед богом мы все равны, все наивные дети. Вот когда мне
объяснят, чем Петр лучше Иуды, тогда я, может быть, задумаюсь: почему
все же добро? Петр трижды предал Христа, а Иуда один раз, и как он за
это расплатился!
- Хорошо, - ошарашенно сказал Веселок, - над Иудой и Петром стоит по-
думать. Но в бабники-то ты тоже от отчаяния подался.
Стас грустно (кстати, как заметил Веселок, грусть - основной мотив
поведения друга) и неожиданно дерзко посмотрел на Веселка:
- Помнишь, мы как-то с тобой выходили из Пушкинского, а навстречу нам
поднималась девушка.
- Помню, - улыбнулся Веселок. - Я еще подумал тогда, зачем ей идти на
шедевры, когда она является шедевром?
- Вот с нее все и началось, - тоже улыбнулся Стас от приятного воспо-
минания. - Я же мальчик тогда был и не страдал от этого. А ее совершенс-
тво вдруг зажгло. Как ты знаешь, после этой встречи я поспешил жениться.
Женился, стал мужчиной, познакомился с плотской стороной жизни. Думал,
что познакомился. Жена не разожгла меня, вяло жизнь протекала. И вдруг
вот эта мартышка с поезда, с которой ты утром вышел из вагона, показала,
как мощны и сладки интимные отношения. Я с ума, старик, схожу, это новая
жизнь. Я теперь смотрю ее фильмы, слушаю ее пластинки, смеюсь над ее
шутками. Раньше я видел в этом пошлость, а сейчас - сильную жизнь, пол-
ную страсти, новизны. Вчера ей записывал шедевр современной эстрады на
кассете с Моцартом. Моцарт теперь мертвый для меня. Так вот, до свида-
ния.
И он ушел в свою новую телесную жизнь, которая кажется ему настоящей.
1 2 3 4 5 6 7 8