Увидев такую возможность, я решила действовать совершенно открыто и
без стеснений. Я открыла дверной клапан маффа, чтобы внутри стало светлее,
потом подняла свой кильт и вскарабкалась на стол. Там я улеглась на спину
и попыталась простыми словами и жестами объяснить, что к чему, кто и что с
кем делает, и что может произойти или не произойти спустя девять месяцев.
На этот раз она была более склонна воспринимать меня всерьез.
(Ребенку, который наблюдал совокупление, было четыре года - уже подросток
- то есть, достаточно много, чтобы научиться сдерживать свою фантазию.) По
окончании моих объяснений она исследовала меня сама, что было не особенно
приятно, так как ее четырехпалая рука была больше человеческой ступни и,
кроме того, достаточно грязной и вооруженной опасными когтями.
Тибру, казалось, правильно поняла только назначение грудей, так как
припоминала, что в конце периода, который она провела в бессознательном
состоянии и который на языке женщин называется "большие боли в бедрах", ее
сосал ребенок. (Ее выражение для другого бессознательного состояния звучит
буквально: "Боль-в-заднице".) Она деловито и к месту осведомилась, не могу
ли я притащить самца и показать ей все это.
Ну, я считаю себя в достаточно степени исследователем, чтобы
согласиться на ее предложение - если бы мне удалось найти мужчину, который
тоже был бы способен на это и захотел бы воспользоваться случаем. Если бы
это было в конце нашего пребывания здесь, я бы, вероятно, пошла на это. Но
руководство экспедицией - дело щекотливое; даже тогда, когда руководишь
десятком высокообразованных и свободных по должности людей; а впереди у
нас было еще три года.
Я объяснила, что старейшины избегают подобных действий с мужчинами,
которыми они руководят; и Тибру приняла это объяснение. Они хоть и не
помешаны на дисциплине, но имеют понятие о вежливости и социальных
правилах. Она сказала, что попросит об этом других человеческих самок.
Возможно, я сама должна была бы выполнить эту просьбу, но ей я этого
не сказала. Я с облегчением восприняла то, что сорвалась, наконец, с
крючка, но мне было очень любопытно узнать, как отреагируют на это наши
люди.
Парочка, согласившаяся на это, оказалась той самой, от которой я
меньше всего этого ожидала. Оба они были робкими, стеснительными, во
всяком случае, по отношению к своим. Хорошие исследователи, но не того
сорта, в чьем обществе можно было бы расслабиться от условностей. Я
полагаю, у них лучшая "антропологическая перспектива", чем у остальных,
если брать в расчет их собственное поведение.
Во всяком случае, они вошли в маффа, которая, как правило,
принадлежала Тибру, и Тибру испустила крик, означающий "Все свободные
самки, сюда!" Я спрашивала себя, была ли наша парочка на самом деле в
состоянии дать представление в этой маленькой, укрепленной на колышках
юрте, заполненной потеющими и задающими вопросы на чужом языке гигантами.
Все созванные женщины устремились в палатку и через несколько минут
начали издавать странные звуки. Сначала эти звуки меня удивили, но потом я
узнала их смех! Я слышала индивидуальный смех плати - своего рода хрип,
как при втягивании воздуха... но девятнадцать одновременно смеющихся плати
издавали совершенно неземной шум.
Эти двое продержались там долго, но я так никогда и не узнала,
действительно ли они закончили свою демонстрацию. Когда они вышли из
маффа, лица их были кроваво-красными, они смотрели в пол, а позади них
несся нестихающий громкий смех. Я никогда не говорила с этими двумя об
этом, а когда спрашивала об этом Тибру или какую-нибудь другую самку,
ответом был лишь полузадушенный смех, поэтому я почти поверила, что мы
стали здесь виновниками непристойной шутки. (С другой стороны, я уверена,
что сексуальность плати, наконец, найдет свое место в непристойном
лексическом фонде каждой человеческой культуры.)
Но позвольте мне вернуться к началу.
Мы пришли на Санхрист-4 с ничтожным словарным запасом и массой
ошибочной информации. Я не хочу сказать этим ничего унизительного о
способностях и поступках моих коллег. Экспедиция Гарсии просто пришла сюда
не в то время и находилась тут недостаточно долго.
Большая часть их опыта в отношении плати была собрана ими глубокой
зимой, что соответствует самому оживленному и цивилизованному времени
года. Они проводят свое время дома, создавая тонко обработанные
скульптуры, которыми десять лет назад был так поражен мир искусства, и
исполняя музыкальные произведения и танцы, вызывающие своей диковинностью
содрогание. Вне жилища они услаждали себя сложными играми и показательной
спортивной борьбой. Кладовые полны, время родов и вскармливания детенышей
давно прошло, и семья излучает довольство до самого наступления времени
таяния снегов. Мы и сами познакомились с этим приподнятым настроением. Я
не могу осуждать людей Гарсии за их восторженные сообщения.
Но мы до сих пор не знаем, что произошло. Или почему это произошло.
Возможно, если эти записи сохранятся, следующие исследователи...
Но я в этом сомневаюсь.

ГАБРИЭЛЬ
Мне снился странный сон, о еде - о настоящей, вареной пище - как
вдруг в нем появилась Мария, потянула меня за рукав, оттаскивая от стола.
"Габ, проснись!" - и я проснулся; промерзший, наполненный болью и
голодный.
- Что?.. - Но она легко прикрыла мне рот ладонью.
- Кто-то снаружи. Думаю, это Милаб.
Милабу этой зимой исполнилось три года, и он получил имя. Мы вместе с
Марией подползли к выходу из пещеры, оба вскочили - и моя лодыжка резко
хрустнула.
Это был Милаб, верно; обычно светлый у остальных мех был над одним
его ухом почти белым. Я обрадовался, что не взрослый. Он был лишь на
голову выше меня. Но, конечно, сильнее и упитаннее.
Под защитой темного входа в пещеру мы увидели, как он исследовал нашу
отхожую скалу; он обошел ее, обнюхивая и облизывая.
- Может, это разведка для предстоящей охоты, - прошептал я. - На нас.
- Думаю, он слишком молод для этого. - Она протянула мне каменный
топор. - Надеюсь, нам не придется его убивать.
Как бы в ответ на эту реплику плати отвернулся от скалы и,
принюхиваясь, поднял нос. Его голова задумчиво покачалась взад-вперед, как
будто он занимался тригонометрическими расчетами. Потом он побродил
полукругом, остановился и поглядел в нашу сторону.
- Не шевелись!
- Здесь, в тени, он нас не увидит.
- Будем надеяться, что ты прав.
Днем зрение плати лучше нашего, но ночью они слепы.
Тут позади нас кто-то проснулся и чихнул. Милаб насторожился и
затрусил прямо к нашей пещере.
- Проклятье! - прошептала Мария. Она поднялась и села на корточки
сбоку от входа в пещеру. - Перейди туда!
Я занял пост на противоположной стороне, которая благодаря скальному
выступу была защищена намного лучше.
В нескольких метрах от входа Милаб замедлил свои шаги и начал
приближаться осторожно, принюхиваясь и напряженно щуря глаза. Мария еще
плотнее прижалась к камню и обеими руками обхватила свое копье, готовая
ударить.
Все продолжалось несколько минут, но в моей памяти вспыхивала
последовательность замедленных изображений: Он увидел Марию - или почуял
ее - и неуверенно пошел прямо на нас, рыча и растопырив когти.
Она два раза ударила его копьем в грудь, пока не подскочил я и обеими
руками не ударил его топором по голове.
Такой удар раскроил бы череп человека до самого подбородка. Но топор
отскочил от толстой теменной кости плати и ударил ему в плечо; потом он
вырвался из моих рук.
Милаб затряс головой, повернулся кругом и протянул ко мне свою
длинную руку. Я быстро отскочил назад и почти ушел из пределов его
досягаемости; только один коготь разодрал мне щеку и кончик носа. Кровь из
обоих ран на его груди била фонтаном. Он двинулся вперед, чтобы покончить
со мной, и Мария ударила его копьем в затылок. Кремневый наконечник с
фонтаном крови вышел из его горла под подбородком.
Некоторое время он, качаясь, стоял между нами, пытаясь схватить
древко копья позади своей головы. Из пещеры вылетели два камня; один
пролетел мимо, другой с треском ударил его в висок. Милаб повернулся и
неверными шагами начал спускаться по склону. Копье гротескно покачивалось
в его шее.
Из пещеры вышли шестеро остальных и присоединились к нам. Бренда, наш
врач, осмотрела мою рану и выразила свое сожаление по поводу нашего
скудного снаряжения. Я с ней согласился.
- Надо идти за ним, - сказал Дерек. - И убить его.
Мария покачала головой. - Он еще опасен. Если мы подождем несколько
минут, то сможем идти по кровавому следу.
- Он мертв, - сказала Бренда. - Просто его тело еще не знает об этом.
- Может, ты права, - согласилась Мария. Ее плечи обессиленно повисли.
- И все же нам нельзя оставаться здесь. Ненавижу быть днем снаружи, но
другого выхода нет.
- Мы не единственные, кто может пойти по кровавому следу, - заставил
задуматься всех Херб. У него был особый талант высказывать очевидное.
Мы собрали свое скудное оружие, пузыри с водой и узлы с запасами еды,
к которым добавили ровно пять маленьких животных, похожих на летучих мышей
и состоящих главным образом из шкуры и костей. В настоящий момент мы не
чувствовали такого голода, чтобы заставить себя есть их.
След был легко заметен; на каждом метре пути было множество
ярко-красных брызг. Милаб прошел почти триста метров, пока не свалился.
Мы нашли его за скалой во все увеличивающейся луже крови; копье круто
вздымалось вверх. Когда я его выдернул, раздался ужасный булькающий звук.
Бренда проверила, действительно ли он мертв.
Мария казалась очень возбужденной; она кусала губы и, как мне
показалось, старалась сдержать слезы. Странная женщина. Суровая и
чувствительная одновременно. Она обращалась с плати, как по учебнику и,
несмотря на это, казалось, питала к ним сентиментальные чувства. Я тоже в
известном смысле любил их, но считаю, что ни одного из них не взял бы с
собой домой.
Бренда тоже была возбуждена; теперь она начала давиться, сдерживая
рвоту. Это я виноват, я должен был предложить ей уступить мне работу с
ножом. Но она не попросила меня об этом.
Лучше я припомню о необходимом. Теперь я заканчиваю записи. Нужно
сосредоточиться на том, чтобы не оказаться захваченными врасплох.

МАРИЯ
Назад, к началу. Мы высадились в полночь на тропический материк; было
довольно жарко. Работали мы быстро и без света (что бы я сейчас отдала за
очки ночного видения!), чтобы соорудить купол нашей базы.
В некотором смысле выражение "база" неверно, так как мы покинули ее
уже следующей ночью, чтобы не возвращаться три с половиной года. Так, во
всяком случае, мы думали. В самом деле, эта база была не более чем
оговоренным местом встречи; местом, где мы собирались ждать, чтобы нас
забрали, когда закончится наша миссия. Мы, конечно, не предусматривали,
что будем вынуждены бежать к ней, чтобы укрыться от плати.
Площадка была замаскирована кое-как; база выглядела как скальный
купол, возвышающийся среди джунглеподобной местности, где никаких других
скальных возвышенностей не было. Согласно тогдашним нашим знаниям, ни один
плати не забредал так далеко на север, так что наши заботы о неприметности
базы объяснялись скорее обычаями, чем действительно имеющейся или
предполагавшейся необходимостью. Между тем, мы знали, что некоторые плати
в их ритуальных странствиях заходили так далеко. И оказалось
благословением, что мы не довольствовались просто установкой силового
поля.
Думаю, лучшим примером на Земле были бы джунгли бассейна Амазонки.
Кроме того, тут много вулканов, делающих пребывание здесь немного горячее
и напряженнее. Настоящая парная с примесью двуокиси серы, дополняющей
запах свежей растительности. На полянах аромат тропических цветов,
досадным образом напоминающий у большинства видов запах гниющего мяса.
На начальном этапе экспедиции в нашем распоряжении было современное
энергетическое оружие, скрытое внутри вполне настоящих копий и топоров.
Конечно, спортивнее было бы выступить навстречу мезозойской фауне с более
примитивным оружием, но у нас не было большой тяги к подобного рода
приключениям. Мы часто неожиданно оказывались лицом к лицу с созданиями,
напоминавшими динонихусов нашего мелового периода - ростом примерно с
человека, но невероятно проворных и состоящих только из когтей и зубов.
Они передвигаются стаями, очевидно, охотясь на мирных растительноядных. Мы
никогда не видели группы менее чем в шесть экземпляров, а однажды
подверглись нападению стаи из двадцати таких зверей. Пришлось убить всех;
наши лучевые ружья беззвучно разрывали их на дымящиеся куски мяса. Ни одну
из этих тварей ни в малейшей степени не заботила судьба соседа; они просто
продолжали наступать, пригибаясь к земле и рыча.
Их мясо напоминало по вкусу курятину, но было очень жестким.
Чтобы достичь побережья, нам понадобилось девять дней пути вдоль
реки. (Упоминала ли я, что сутки здесь длятся двадцать восемь часов? Наш
ритм жизни соответственно перестроился, но были другие психологические
факторы, и большинство из них утомляло.) Мы нашли подходящее скалистое
образование и зарыли все наше современное оружие в ста шагах севернее его,
Затем еще в ста шагах на север мы зарыли энергетические батареи наших
ружей и оставили только один гразер для защиты нашей группы, который
выбросили перед тем как добрались до первого острова; и в нашем
распоряжении не осталось ничего, кроме кремней и обломков скал; и коренные
зубы со счастливыми воспоминаниями.
Во время наших тренировок на Сельве мы строили много лодок из
подобных материалов, но тут все оказалось совсем иначе. Длинный день и
отсутствие удобной постели, на которой можно было бы выспаться, заставили
нас повозиться. Ни палатки, которая бы защищала от летающих насекомых, ни
чистой и удобной одежды, которую можно было бы одеть утром; ни того, ни
этого. Да еще ужасная жара и вездесущий запах гниения; несмотря на все
наши антиаллергены, которыми пичкала нас наша модифицированная система
внутренней секреции, все это заставило нас попыхтеть.
Нам удалось разжечь огонь, подаривший чувство безопасности и
поджаренное мясо и существенно облегчивший строительство лодок. Мы свалили
два могучих дерева, выжгли сердцевину и тем самым изготовили долбленые
каноэ такого вида, какой использовали маори для заселения южной части
Тихого океана. Но мы не могли себе позволить поставить парус, так как
плати не знали этой техники. Правда, парус все равно мало чем помог бы,
так как летом тут большей частью царит мертвый штиль. Мы, конечно, не
слишком жаждали плыть по такой жаре на веслах двести пятьдесят километров,
но понемногу сделали бы и это.
Херб был вполне приличным гончаром, поэтому я освободила его от
строительства лодок и заставила изготовить несколько десятков кувшинов для
воды и обжечь их. Вода была самой большой проблемой для нас, так как вряд
ли можно было рассчитывать на дождь в течение тех недель, что мы проведем
в море. Питание же, напротив, не представляло проблемы; мы могли копьями
бить рыбу и, как предполагалось, птиц (хотя есть сырых птиц - не самое
любимое мое занятие). Кроме того, у нас был некоторый запас копченого мяса
динозавров.
Я заставила построить лодки такими, чтобы каждая из двух могла
вместить все двенадцать человек, на случай, если вдруг с какой-то из них
случится несчастье. В качестве дополнительной меры безопасности мы
предприняли пробный заплыв, гребли день и ночь и встали на якорь близ
реки. Потом приняли последнюю ванну в пресной воде, наполнили кувшины,
перетащили все на борт и на закате солнца вышли в море.
Мы намеревались грести всю ночь с десятиминутными передышками через
каждый час и после восхода солнца продолжать путь еще несколько часов,
пока по солнцу можно надежно определять направление. Затем хотели вставать
на якорь (глубина моря нигде не превышала десяти-двенадцати метров) и весь
день прятаться от солнца под матерчатым навесом; рыбачить, спать и
посвящать себя возвышенным разговорам и беседам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9