-Вожжи возьми, поворачивай.
Нам удалось повернуть, повозка стала. И тут мне показалось на минуту, что мы движемся назад; но это негры двинулись вперед. Они прорвали ограждение; я увидел, что все месиво -- кони, солдаты, сабли, негры -хлынуло к устью моста, точно из прорванной плотины, и четких секунд десять еще был виден мост, с которого кончала сходить пехота. А затем исчез. На моих глазах. Только что я видел там четкий просвет между пехотой и вкатывающимся валом негров и конницы, видел кратенькую голую нить моста, соединявшую их в высоте над рекой, и вдруг яркая вспышка, и под ложечкой сжалось, и воздух ударил по затылку. И ничего не слышу. Сижу на повозке, в ушах странно шумит, и во рту вкус странный, и гляжу, как над водою в воздухе летят игрушечные люди, лошади и куски моста. Но ничего не слышу; даже голос Друзиллы не слышно. Она рядом с повозкой, нагнулась к нам, шевелит губами резко, настоятельно -- и полностью беззвучно.
-- Что? -- переспрашиваю.
-- Сидите в повозке!
-- Не слышу! -- говорю и не чувствую, что слышу; и даже не чувствую еще того, что повозка двинулась опять. Но вот почувствовал; весь длинный берег словно встал под нами вертикально и сбрасывает с себя, и повозка уносит нас вниз по реке лиц, которые не видят и не слышат.
Друзилла опять схватила левую лошадь под уздцы, а я натягиваю вожжи, как могу, а бабушка стоит в повозке и колотит зонтичком по лицам, и гнилая уздечка в руке у Друзиллы вдруг лопнула.
-- Оставь нас! -- кричу ей. -- Повозка не потонет!
-- Да, не потонет. Поплывет. Сидите в ней. За тетей Розой гляди и за Ринго.
-- Хорошо, -- говорю.
И она осталась позади. Повернула Боболинка, наклонилась к нему, веля стоять и трепля по щеке, и он снова встал, как скала, -- и они проплыли мимо, ушли из виду. А затем берег осел, что ли. Не знаю. Я и того не понял, что мы уже в реке. Земля точно ушла из-под повозки и окружающей толпы, и всех вместе обрушило не спеша вниз -- а вокруг нас задранные кверху руки, слепо глядящие лица с кричащими ртами. За рекой, высоко, я увидел обрыв и костер на обрыве, убегающий от нас в сторону; повозка быстро пошла вбок, затем из-под кричащих лиц всплыла утонувшая лошадь, взблеснула влажно и опять ушла медленно вниз, в точности как взявшая корм рыба, а на крупе лошадином, зацепясь ногой за стремя, повис человек в черной форме, и затем я понял, что форма синяя, но почернела от воды. А вокруг вопят, и чувствую, как дно повозки кренится и едет под хватающимися руками. Бабушка, став на колени, лупит по орущим лицам компсоновским зонтичком. А позади нас продолжают течь с берега люди и с пением входить в реку.
3
Патруль северян, обрубив постромки, помог мне и Ринго освободить от утопших лошадей и вытащить повозку на берег. Побрызгав водой, мы привели бабушку в чувство, а янки скрепили сбрую веревками и впрягли своих двух лошадей. Наверху обрыва была дорога, и с нее стала видна вся цепь береговых костров. А на том, на нашем, берегу по-прежнему пели, но тише. По всей круче ездили еще патрули, а у воды, у костров караулили наряды пехотинцев. Затем мы поехали между рядами палаток; бабушка лежала, прислонясь ко мне, и теперь было видней лицо ее -- бледное и неподвижное, веки закрыты. Такая старая, усталая; я раньше и не замечал, какая она старенькая, маленькая. Стали проезжать мимо больших костров; вокруг костров на корточках негры в мокрой одеже, и солдаты ходят между ними, раздают еду. Выехав на широкую улицу, мы остановились у палатки, где стоял при входе часовой, а внутри горел свет. Солдаты поглядели на бабушку.
-- В госпиталь надо отвезти ее, -- сказал один.
Бабушка открыла глаза, попыталась подняться.
-- Нет, -- сказала она. -- Доставьте к полковнику Дику. И мне сразу станет хорошо.
Ее внесли в палатку, посадили на стул. Она сидела недвижимо, закрыв глаза; мокрая прядь волос прилипла к лицу. Вошел полковник Дик. Я его раньше не видел -- только слышал его голос, когда Ринго и я сидели, затаясь, у бабушки под юбкой, -- но я узнал его тут же по этому голосу, рыжей бородке и жестким блестящим глазам. Он наклонился над бабушкой, проговорил:
-- Будь проклята эта война. Будь проклята.
-- У нас взяли серебро, чернокожих и мулов, -- сказала бабушка. -- Я приехала, чтобы мне их вернули.
-- И вам их вернут, пусть лишь они отыщутся в расположении корпуса. Я сам пойду к генералу. -- Он взглянул на Ринго, на меня. -- Ба! -- сказал он. -Мы с вами тоже, кажется, уже встречались.
И вышел.
В палатке было жарко, тихо, три мухи летали вокруг фонаря, а снаружи доносился армейский бивуачный шум, как дальний ветер. Ринго уже уснул, сев на землю, уткнув голову в колени, и я тоже клевал носом -- и увидел вдруг, что полковник Дик вернулся, и за столом ординарец пишет, а бабушка сидит, закрыв глаза, и лицо у нее все такое же бледное.
-- Перечисли-ка, что у вас взято, -- обратился полковник Дик ко мне.
-- Я сама, -- сказала бабушка, не открывая глаз. -- Сундук серебра... перевязанный пеньковой веревкой... Веревка новая... Чернокожие... Люций с Филадель... фией.... Мулы... Сто... ик и Тесть.
Полковник повернулся к ординарцу, поглядел, как Движется перо.
-- Записал? -- спросил он.
Ординарец прошелся взглядом по написанному.
-- Если столько негров заберут, то генерал, по-моему, будет рад дать в придачу и вдвое больше мулов с серебром.
-- Теперь иду к генералу, -- сказал полковник Дик.
И вот (через сколько времени, уж не знаю -- я спал) мы опять едем. Меня и Ринго разбудили, и мы сидим снова в повозке, две армейские лошади везут ее по той широкой длинной улице, и с нами не полковник Дик, а уже другой офицер. Подъехали к целой горе сундуков и сундучков. А за ней -- огороженная канатами площадка, в там полно мулов, а сбоку площадки стоят, ждут чуть не тысяча негров -- взрослых и детей, -- и мокрая одежа на них уже высохла. И опять все замелькало густо -- бабушка в повозке, с широко раскрытыми теперь глазами, и лейтенант читает по бумаге, и солдаты вытаскивают сундуки из кучи.
-- "Десять сундуков, перевязанных пеньковой веревкой", -- читает лейтенант. -- Готово?.. Сто десять мулов, сказано тут. "Пойманных близ Филадельфии26, штат Миссисипи". Давайте сюда этих миссисипских. И недоуздки чтоб на них веревочные.
-- Миссисипских не наберется сто десять, -- говорит сержант.
-- Давай сколько есть. Побыстрей. -- Повернулся к бабушке: -- А вон ваши негры, сударыня.
Бабушка смотрит на него, широкоглазая, как Ринго. Подалась слегка назад, прижала к груди руку.
-- Но это не... они не...
-- Не все они ваши? -- говорит лейтенант. -- Знаю.
Генерал велел отдать вам еще сотню и спасибо сказать.
-- Но это не... Мы не... -- бабушка опять.
-- Она и дом тоже хочет обратно, -- говорит сержант. -- Домов у нас нету, мамаша. Придется уж вам ограничиться сундуками, неграми и мулами. Все равно дом на телеге не поместится.
Мы сидим, а они грузят на повозку эти десять сундуков. Еле уместили. Приладили еще пару вальков с постромками, впрягли четверку мулов.
-- Кто тут умеет править четверней, выходи сюда, -- говорит лейтенант.
Один из негров, вовсе нам незнакомый, вышел и поднялся на сиденье рядом с бабушкой, А из загородки, позади нас, солдаты выводят мулов.
-- Хотите посадить на них часть женщин? -- спрашивает лейтенант.
-- Да, -- бормочет бабушка.
-- Давайте садитесь, -- говорит лейтенант. -- По одной на мула, не больше чтоб. -- Протянул мне бумагу. -- Держи. Тут брод есть милях в двадцати вверх по реке; там и переправитесь. И поторапливайтесь, пока остальные негры не решили пойти с вами.
Всю ночь до рассвета мы ехали, везли десять этих сундуков, а позади шли мулы и вся наша армия негров. Бабушка, в шляпке миссис Компсон и с зонтиком в руке, сидела рядом с незнакомым негром. Не шевелилась, но и не спала -- когда развиднелось, сказала:
-- Останови мулов.
Повозка стала. Бабушка обернулась ко мне:
-- Дай-ка взглянуть, что в этой бумаге.
Мы развернули бумагу, глядим на четкий почерк:
Полевой штаб
...ого армейского корпуса,
Теннессийский военный округ,
14 августа 1863 г.
Всем бригадным, полковым и прочим
командирам.
Вам надлежит обеспечить подателю сего
полный возврат нижепоименованного
имущества, в которое входят: десять (10)
сундуков, перевязанных пеньковой веревкой
и содержащих серебро. Сто десять (110)
лишившихся призора мулов, пойманных
близ Филадельфии, штат Миссисипи.
Сто десять (110) негров обоего пола,
прибившихся к корпусу, проживающих в
вышеуказанной местности.
Вам надлежит также обеспечить подателя
сего провиантом и фуражом, необходимым
для следования к месту назначения.
По приказу командира корпуса
(подпись).
Смотрим друг на друга в сером свете.
-- Теперь небось погоните их возвращать, -- сказал Ринго.
Бабушка поглядела на меня.
-- У нас же будет еда для них и корм, -- сказал я.
-- Да, -- сказала бабушка. -- Я ведь не лгала, не путала. Ты и Ринго слышали. Это рука Господня.
Мы сделали привал, проспали до полудня. Днем доехали до брода. Стали уже спускаться с кручи -- и вдруг увидели, что там внизу расположился конный
эскадрон. А назад поворачивать поздно.
-- Они хватились и вдогонку -- и загородили переправу, -- сказал Ринго.
Поворачивать поздно; уже к нам едут офицер с двумя солдатами.
-- Я скажу им все как было, -- говорит бабушка. -- Мы тут неповинны.
Она сидит, опять уже прижав руку к груди, подавшись слегка назад, а другой рукой протягивая бумагу навстречу подъехавшим. Офицер плотный такой, краснолицый; оглядел нас, взял бумагу, прочел и принялся ругаться. Сидит на лошади, ругается, а мы смотрим на него.
-- Сколько у вас не хватает? -- говорит.
-- Сколько у нас чего?.. -- переспрашивает бабушка.
-- Мулов! -- кричит офицер. -- Мулов! Мулов!
Сундуки я, что ли, с серебром вожу или негров, перевязанных пеньковой веревкой?
-- Сколько у нас... -- лепечет бабушка, прижимая руку к груди и глядя на него; Ринго, пожалуй, первый понял, о чем спрашивает офицер.
-- Пятьдесят недохвату, -- сказал Ринго.
-- Ничего себе, -- сказал офицер. Опять выругался; повернулся с руганью к солдату. -- Пересчитай! -- говорит. -- Так я и поверю им на слово!
Солдат считает наших мулов; мы сидим не шевелясь; даже не дышим, по-моему.
-- Шестьдесят три, -- говорит солдат.
Офицер смотрит на нас.
-- Сто десять минус шестьдесят три -- это будет сорок семь, -- говорит. Выругался. -- Подгони сюда сорок семь мулов! Живей! -- Смотрит опять на нас. -- Трех мулов захотели выжулить?
-- Нам и сорок семь достаточно, -- говорит Ринго. -- Только вот кушать нам надо -- в бумаге указано.
Мы переправились. Мешкать не стали; как только подогнали нам эскадронных мулов и на них сели женщины из числа пеших, тут же мы двинулись дальше. Солнце закатилось, но мы ехали без остановки.
-- Ха! -- сказал Ринго. -- А теперь чья была рука?
Только в полночь остановились на ночлег. Бабушка, строго глядя -- на этотграз не на меня, -- сказала:
-- Ринго.
-- Я ж ничего не говорил сверх того, что в бумаге, -- сказал Ринго. -Это ж бумага, а не я. Я просто сказал, сколько там недохвату до ста десяти. Я ж не сказал, что это нам их не хватает. Да и чего загодя молиться? Надо сперва домой довести их в целости. Теперь не отмаливаться главное, а вот чего делать со всеми вот этими неграми.
-- Это так, -- сказала бабушка.
Мы сварили и поели из того, что дал кавалерийский офицер; потом бабушка велела всем алабамским выйти вперед. Их оказалось примерно половина.
-- Ну как, накупались уже в реках, набегались за янки? -- спросила их бабушка. Стоят, переступают с ноги на ногу в пыли. -- Или есть еще желающие бегать за их армией? -- Стоят, молчат. -- Так кого будете впредь слушаться?
Помолчали; один сказал:
-- Вас, мисси.
-- Ладно же, -- говорит бабушка. -- Так слушайте мои слова. Идите по домам. И не дай бог если услышу, что опять бродяжничаете. А теперь выстройтесь в очередь и подходите по одному за своей долей продовольствия.
Пока распределили и пока ушел последний алабамец, миновало полночи; когда мы двинулись в путь утром, то в основном уже на мулах, но были все ж и пешие; и теперь четверней правил Ринго. Он без всяких слов сел рядом с бабушкой и взял вожжи; и один только раз она сказала ему ехать потише. А позади на сундуках сидел теперь я и спал сидя; и днем проснулся оттого, что повозка стала. Мы как раз съезжали с холма на равнину, и я увидел их за полем -- синемундирных конников числом до дюжины. Они нас не видят еще и рысят спокойно, а бабушка и Ринго глядят на них.
-- Почти что не стоит возиться с такой мелочью, -- говорит Ринго. -- Одно только, что лошади получше будут мулов.
-- У нас уже сполна сто десять, -- говорит бабушка. -- Сверх этой цифры бумага не требует.
-- Что ж, -- говорит Ринго. -- Так едем дальше, значит?
Сидит, не отвечает бабушка, опять подалась как бы слегка назад, и рука на груди.
-- Так чего будем делать? Решайте- быстро, а то ж уедут, -- говорит Ринго и смотрит на бабушку; та молчит. Ринго привстал с сиденья, крикнул: -Эй!
Всадники оглянулись разом, увидали нас и резко повернули лошадей.
-- Бабушка велит -- сюда езжайте! -- кричит Ринго.
-- Не смей, Ринго, -- шепчет бабушка.
-- Что ж, -- говорит Ринго. -- Хотите, крикну, чтоб дальше себе ехали?
Она молчит, глядит не на Ринго, а мимо него -- на двух янки, едущих к нам через поле, -- и вся сжалась как бы, подалась назад, и рука прижата к платью на груди. Едут лейтенант вдвоем с сержантом; лейтенант по виду не намного старше меня с Ринго. Увидел бабушку, снял форменную шляпу. И она вдруг отняла руку от сердца -- а в руке та бумага -- и протянула лейтенанту молча. Лейтенант развернул, сержант через плечо в нее заглядывает. Потом сержант поднял на нас глаза, сказал:
-- Тут пишется про мулов, а не лошадей.
-- Мулов там до первой сотни, а последние двенадцать -- лошади, -- сказал Ринго.
-- Проклятие! -- выругался лейтенант по-девичьи. -- Говорил же я капитану Боуэну, что не надо нас сажать на трофейных лошадей.
-- Вы что же, отдаете им коней? -- сказал сержант.
-- А что еще мне делать? -- сказал лейтенант с таким видом, будто вот-вот заплачет. -- Сам ведь генерал наш подписал!
Так что теперь у нас пешком шло только человек пятнадцать -- двадцать, а остальные все верхом. Поехали мы дальше. А солдаты стоят у дороги под деревом, и седла их с уздечками лежат рядом на земле. А сам лейтенант со шляпой в руке бежит рядом с повозкой, глядит на бабушку и чуть не плачет.
-- Вам, -- говорит, -- встретятся войска, непременно встретятся. Пожалуйста, передайте им, где мы, и пусть пришлют нам что-нибудь -- верховых лошадей или фуры. Не забудете?
-- Тут назади, миль двадцать или тридцать, стояли ваши и хвалились, что у них три мула лишние, -- говорит Ринго. -- Но мы про вас скажем, если еще кого увидим.
Едем дальше. Впереди городок показался, но мы объехали его; Ринго даже не хотел исполнить просьбу лейтенанта, но бабушка велела остановить мулов и отрядила в город одного из негров передать про тех обезлошаженных солдат.
-- Что ж, хоть одним едоком у нас меньше осталось, -- сказал Ринго.
Поехали дальше. Ехали теперь быстро, меняя упряжку через каждые несколько миль; встречная женщина сказала нам, что мы уже в штате Миссисипи, и под вечер мы выехали на бугор, и вот они, печные наши трубы, торчат под косым солнцем, а за ними -- хибара, и Лувиния нагнулась над корытом, а на веревке ветер колышет постиранное -- яркое, мирное.
-- Останови, -- сказала бабушка.
Мы остановились -- повозка, сто двадцать два мула и коня и так и не сосчитанные негры.
Бабушка медленно сошла, повернулась к Ринго.
-- Слезай, -- сказала бабушка; взглянула на меня. -- И ты тоже. Потому что ты молча лгал.
Мы слезли с повозки.
-- Мы лгали, -- глядя на нас, сказала бабушка.
-- Это бумага, а не мы, -- сказал Ринго.
-- В бумаге обозначено сто десять. А у нас здесь сто двадцать два, -сказала бабушка. -- На колени.
-- Но янки сами, еще до нас, украли их, -- сказал Ринго.
-- Но мы лгали, -- сказала бабушка. -- На колени. -- И опустилась первая. Мы стояли у дороги на коленях все втроем, пока она молилась. Развешанная на веревке стирка мирно, ярко поколыхивалась на ветру. Лувиния уже нас увидала; бабушка еще не поднялась с колен, а та уже пустилась к нам по выгону бегом.
УДАР ИЗ-ПОД РУКИ
1
Когда Эб Сноупс погнал в Мемфис ту девятку мулов, Ринго, Джоби и я были заняты новой изгородью. Потом Ринго уехал на своем муле, и догораживать остались мы с Джоби. Бабушка спустилась один раз к нам в низину и оглядела новые звенья изгороди; они расширяли загон почти на два акра. Это было через день после отъезда Ринго. А вечером, когда я с бабушкой сидели у огня, вернулся Эб Сноупс. Он сказал, что выручил за мулов только четыреста пятьдесят долларов. То есть он просто достал из кармана деньги и подал бабушке, а та сочла их и сказала:
-- Это выходит лишь по пятьдесят долларов за мула.
-- Выходит так, -- сказал Эб. -- А если вы способны больше выручить, то милости прошу -- следующую партию сами продавайте. Я уже признал, что в подметки не гожусь вам как добытчик мулов; возможно, я слаб тягаться с вами даже и как сбытчик мулов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Нам удалось повернуть, повозка стала. И тут мне показалось на минуту, что мы движемся назад; но это негры двинулись вперед. Они прорвали ограждение; я увидел, что все месиво -- кони, солдаты, сабли, негры -хлынуло к устью моста, точно из прорванной плотины, и четких секунд десять еще был виден мост, с которого кончала сходить пехота. А затем исчез. На моих глазах. Только что я видел там четкий просвет между пехотой и вкатывающимся валом негров и конницы, видел кратенькую голую нить моста, соединявшую их в высоте над рекой, и вдруг яркая вспышка, и под ложечкой сжалось, и воздух ударил по затылку. И ничего не слышу. Сижу на повозке, в ушах странно шумит, и во рту вкус странный, и гляжу, как над водою в воздухе летят игрушечные люди, лошади и куски моста. Но ничего не слышу; даже голос Друзиллы не слышно. Она рядом с повозкой, нагнулась к нам, шевелит губами резко, настоятельно -- и полностью беззвучно.
-- Что? -- переспрашиваю.
-- Сидите в повозке!
-- Не слышу! -- говорю и не чувствую, что слышу; и даже не чувствую еще того, что повозка двинулась опять. Но вот почувствовал; весь длинный берег словно встал под нами вертикально и сбрасывает с себя, и повозка уносит нас вниз по реке лиц, которые не видят и не слышат.
Друзилла опять схватила левую лошадь под уздцы, а я натягиваю вожжи, как могу, а бабушка стоит в повозке и колотит зонтичком по лицам, и гнилая уздечка в руке у Друзиллы вдруг лопнула.
-- Оставь нас! -- кричу ей. -- Повозка не потонет!
-- Да, не потонет. Поплывет. Сидите в ней. За тетей Розой гляди и за Ринго.
-- Хорошо, -- говорю.
И она осталась позади. Повернула Боболинка, наклонилась к нему, веля стоять и трепля по щеке, и он снова встал, как скала, -- и они проплыли мимо, ушли из виду. А затем берег осел, что ли. Не знаю. Я и того не понял, что мы уже в реке. Земля точно ушла из-под повозки и окружающей толпы, и всех вместе обрушило не спеша вниз -- а вокруг нас задранные кверху руки, слепо глядящие лица с кричащими ртами. За рекой, высоко, я увидел обрыв и костер на обрыве, убегающий от нас в сторону; повозка быстро пошла вбок, затем из-под кричащих лиц всплыла утонувшая лошадь, взблеснула влажно и опять ушла медленно вниз, в точности как взявшая корм рыба, а на крупе лошадином, зацепясь ногой за стремя, повис человек в черной форме, и затем я понял, что форма синяя, но почернела от воды. А вокруг вопят, и чувствую, как дно повозки кренится и едет под хватающимися руками. Бабушка, став на колени, лупит по орущим лицам компсоновским зонтичком. А позади нас продолжают течь с берега люди и с пением входить в реку.
3
Патруль северян, обрубив постромки, помог мне и Ринго освободить от утопших лошадей и вытащить повозку на берег. Побрызгав водой, мы привели бабушку в чувство, а янки скрепили сбрую веревками и впрягли своих двух лошадей. Наверху обрыва была дорога, и с нее стала видна вся цепь береговых костров. А на том, на нашем, берегу по-прежнему пели, но тише. По всей круче ездили еще патрули, а у воды, у костров караулили наряды пехотинцев. Затем мы поехали между рядами палаток; бабушка лежала, прислонясь ко мне, и теперь было видней лицо ее -- бледное и неподвижное, веки закрыты. Такая старая, усталая; я раньше и не замечал, какая она старенькая, маленькая. Стали проезжать мимо больших костров; вокруг костров на корточках негры в мокрой одеже, и солдаты ходят между ними, раздают еду. Выехав на широкую улицу, мы остановились у палатки, где стоял при входе часовой, а внутри горел свет. Солдаты поглядели на бабушку.
-- В госпиталь надо отвезти ее, -- сказал один.
Бабушка открыла глаза, попыталась подняться.
-- Нет, -- сказала она. -- Доставьте к полковнику Дику. И мне сразу станет хорошо.
Ее внесли в палатку, посадили на стул. Она сидела недвижимо, закрыв глаза; мокрая прядь волос прилипла к лицу. Вошел полковник Дик. Я его раньше не видел -- только слышал его голос, когда Ринго и я сидели, затаясь, у бабушки под юбкой, -- но я узнал его тут же по этому голосу, рыжей бородке и жестким блестящим глазам. Он наклонился над бабушкой, проговорил:
-- Будь проклята эта война. Будь проклята.
-- У нас взяли серебро, чернокожих и мулов, -- сказала бабушка. -- Я приехала, чтобы мне их вернули.
-- И вам их вернут, пусть лишь они отыщутся в расположении корпуса. Я сам пойду к генералу. -- Он взглянул на Ринго, на меня. -- Ба! -- сказал он. -Мы с вами тоже, кажется, уже встречались.
И вышел.
В палатке было жарко, тихо, три мухи летали вокруг фонаря, а снаружи доносился армейский бивуачный шум, как дальний ветер. Ринго уже уснул, сев на землю, уткнув голову в колени, и я тоже клевал носом -- и увидел вдруг, что полковник Дик вернулся, и за столом ординарец пишет, а бабушка сидит, закрыв глаза, и лицо у нее все такое же бледное.
-- Перечисли-ка, что у вас взято, -- обратился полковник Дик ко мне.
-- Я сама, -- сказала бабушка, не открывая глаз. -- Сундук серебра... перевязанный пеньковой веревкой... Веревка новая... Чернокожие... Люций с Филадель... фией.... Мулы... Сто... ик и Тесть.
Полковник повернулся к ординарцу, поглядел, как Движется перо.
-- Записал? -- спросил он.
Ординарец прошелся взглядом по написанному.
-- Если столько негров заберут, то генерал, по-моему, будет рад дать в придачу и вдвое больше мулов с серебром.
-- Теперь иду к генералу, -- сказал полковник Дик.
И вот (через сколько времени, уж не знаю -- я спал) мы опять едем. Меня и Ринго разбудили, и мы сидим снова в повозке, две армейские лошади везут ее по той широкой длинной улице, и с нами не полковник Дик, а уже другой офицер. Подъехали к целой горе сундуков и сундучков. А за ней -- огороженная канатами площадка, в там полно мулов, а сбоку площадки стоят, ждут чуть не тысяча негров -- взрослых и детей, -- и мокрая одежа на них уже высохла. И опять все замелькало густо -- бабушка в повозке, с широко раскрытыми теперь глазами, и лейтенант читает по бумаге, и солдаты вытаскивают сундуки из кучи.
-- "Десять сундуков, перевязанных пеньковой веревкой", -- читает лейтенант. -- Готово?.. Сто десять мулов, сказано тут. "Пойманных близ Филадельфии26, штат Миссисипи". Давайте сюда этих миссисипских. И недоуздки чтоб на них веревочные.
-- Миссисипских не наберется сто десять, -- говорит сержант.
-- Давай сколько есть. Побыстрей. -- Повернулся к бабушке: -- А вон ваши негры, сударыня.
Бабушка смотрит на него, широкоглазая, как Ринго. Подалась слегка назад, прижала к груди руку.
-- Но это не... они не...
-- Не все они ваши? -- говорит лейтенант. -- Знаю.
Генерал велел отдать вам еще сотню и спасибо сказать.
-- Но это не... Мы не... -- бабушка опять.
-- Она и дом тоже хочет обратно, -- говорит сержант. -- Домов у нас нету, мамаша. Придется уж вам ограничиться сундуками, неграми и мулами. Все равно дом на телеге не поместится.
Мы сидим, а они грузят на повозку эти десять сундуков. Еле уместили. Приладили еще пару вальков с постромками, впрягли четверку мулов.
-- Кто тут умеет править четверней, выходи сюда, -- говорит лейтенант.
Один из негров, вовсе нам незнакомый, вышел и поднялся на сиденье рядом с бабушкой, А из загородки, позади нас, солдаты выводят мулов.
-- Хотите посадить на них часть женщин? -- спрашивает лейтенант.
-- Да, -- бормочет бабушка.
-- Давайте садитесь, -- говорит лейтенант. -- По одной на мула, не больше чтоб. -- Протянул мне бумагу. -- Держи. Тут брод есть милях в двадцати вверх по реке; там и переправитесь. И поторапливайтесь, пока остальные негры не решили пойти с вами.
Всю ночь до рассвета мы ехали, везли десять этих сундуков, а позади шли мулы и вся наша армия негров. Бабушка, в шляпке миссис Компсон и с зонтиком в руке, сидела рядом с незнакомым негром. Не шевелилась, но и не спала -- когда развиднелось, сказала:
-- Останови мулов.
Повозка стала. Бабушка обернулась ко мне:
-- Дай-ка взглянуть, что в этой бумаге.
Мы развернули бумагу, глядим на четкий почерк:
Полевой штаб
...ого армейского корпуса,
Теннессийский военный округ,
14 августа 1863 г.
Всем бригадным, полковым и прочим
командирам.
Вам надлежит обеспечить подателю сего
полный возврат нижепоименованного
имущества, в которое входят: десять (10)
сундуков, перевязанных пеньковой веревкой
и содержащих серебро. Сто десять (110)
лишившихся призора мулов, пойманных
близ Филадельфии, штат Миссисипи.
Сто десять (110) негров обоего пола,
прибившихся к корпусу, проживающих в
вышеуказанной местности.
Вам надлежит также обеспечить подателя
сего провиантом и фуражом, необходимым
для следования к месту назначения.
По приказу командира корпуса
(подпись).
Смотрим друг на друга в сером свете.
-- Теперь небось погоните их возвращать, -- сказал Ринго.
Бабушка поглядела на меня.
-- У нас же будет еда для них и корм, -- сказал я.
-- Да, -- сказала бабушка. -- Я ведь не лгала, не путала. Ты и Ринго слышали. Это рука Господня.
Мы сделали привал, проспали до полудня. Днем доехали до брода. Стали уже спускаться с кручи -- и вдруг увидели, что там внизу расположился конный
эскадрон. А назад поворачивать поздно.
-- Они хватились и вдогонку -- и загородили переправу, -- сказал Ринго.
Поворачивать поздно; уже к нам едут офицер с двумя солдатами.
-- Я скажу им все как было, -- говорит бабушка. -- Мы тут неповинны.
Она сидит, опять уже прижав руку к груди, подавшись слегка назад, а другой рукой протягивая бумагу навстречу подъехавшим. Офицер плотный такой, краснолицый; оглядел нас, взял бумагу, прочел и принялся ругаться. Сидит на лошади, ругается, а мы смотрим на него.
-- Сколько у вас не хватает? -- говорит.
-- Сколько у нас чего?.. -- переспрашивает бабушка.
-- Мулов! -- кричит офицер. -- Мулов! Мулов!
Сундуки я, что ли, с серебром вожу или негров, перевязанных пеньковой веревкой?
-- Сколько у нас... -- лепечет бабушка, прижимая руку к груди и глядя на него; Ринго, пожалуй, первый понял, о чем спрашивает офицер.
-- Пятьдесят недохвату, -- сказал Ринго.
-- Ничего себе, -- сказал офицер. Опять выругался; повернулся с руганью к солдату. -- Пересчитай! -- говорит. -- Так я и поверю им на слово!
Солдат считает наших мулов; мы сидим не шевелясь; даже не дышим, по-моему.
-- Шестьдесят три, -- говорит солдат.
Офицер смотрит на нас.
-- Сто десять минус шестьдесят три -- это будет сорок семь, -- говорит. Выругался. -- Подгони сюда сорок семь мулов! Живей! -- Смотрит опять на нас. -- Трех мулов захотели выжулить?
-- Нам и сорок семь достаточно, -- говорит Ринго. -- Только вот кушать нам надо -- в бумаге указано.
Мы переправились. Мешкать не стали; как только подогнали нам эскадронных мулов и на них сели женщины из числа пеших, тут же мы двинулись дальше. Солнце закатилось, но мы ехали без остановки.
-- Ха! -- сказал Ринго. -- А теперь чья была рука?
Только в полночь остановились на ночлег. Бабушка, строго глядя -- на этотграз не на меня, -- сказала:
-- Ринго.
-- Я ж ничего не говорил сверх того, что в бумаге, -- сказал Ринго. -Это ж бумага, а не я. Я просто сказал, сколько там недохвату до ста десяти. Я ж не сказал, что это нам их не хватает. Да и чего загодя молиться? Надо сперва домой довести их в целости. Теперь не отмаливаться главное, а вот чего делать со всеми вот этими неграми.
-- Это так, -- сказала бабушка.
Мы сварили и поели из того, что дал кавалерийский офицер; потом бабушка велела всем алабамским выйти вперед. Их оказалось примерно половина.
-- Ну как, накупались уже в реках, набегались за янки? -- спросила их бабушка. Стоят, переступают с ноги на ногу в пыли. -- Или есть еще желающие бегать за их армией? -- Стоят, молчат. -- Так кого будете впредь слушаться?
Помолчали; один сказал:
-- Вас, мисси.
-- Ладно же, -- говорит бабушка. -- Так слушайте мои слова. Идите по домам. И не дай бог если услышу, что опять бродяжничаете. А теперь выстройтесь в очередь и подходите по одному за своей долей продовольствия.
Пока распределили и пока ушел последний алабамец, миновало полночи; когда мы двинулись в путь утром, то в основном уже на мулах, но были все ж и пешие; и теперь четверней правил Ринго. Он без всяких слов сел рядом с бабушкой и взял вожжи; и один только раз она сказала ему ехать потише. А позади на сундуках сидел теперь я и спал сидя; и днем проснулся оттого, что повозка стала. Мы как раз съезжали с холма на равнину, и я увидел их за полем -- синемундирных конников числом до дюжины. Они нас не видят еще и рысят спокойно, а бабушка и Ринго глядят на них.
-- Почти что не стоит возиться с такой мелочью, -- говорит Ринго. -- Одно только, что лошади получше будут мулов.
-- У нас уже сполна сто десять, -- говорит бабушка. -- Сверх этой цифры бумага не требует.
-- Что ж, -- говорит Ринго. -- Так едем дальше, значит?
Сидит, не отвечает бабушка, опять подалась как бы слегка назад, и рука на груди.
-- Так чего будем делать? Решайте- быстро, а то ж уедут, -- говорит Ринго и смотрит на бабушку; та молчит. Ринго привстал с сиденья, крикнул: -Эй!
Всадники оглянулись разом, увидали нас и резко повернули лошадей.
-- Бабушка велит -- сюда езжайте! -- кричит Ринго.
-- Не смей, Ринго, -- шепчет бабушка.
-- Что ж, -- говорит Ринго. -- Хотите, крикну, чтоб дальше себе ехали?
Она молчит, глядит не на Ринго, а мимо него -- на двух янки, едущих к нам через поле, -- и вся сжалась как бы, подалась назад, и рука прижата к платью на груди. Едут лейтенант вдвоем с сержантом; лейтенант по виду не намного старше меня с Ринго. Увидел бабушку, снял форменную шляпу. И она вдруг отняла руку от сердца -- а в руке та бумага -- и протянула лейтенанту молча. Лейтенант развернул, сержант через плечо в нее заглядывает. Потом сержант поднял на нас глаза, сказал:
-- Тут пишется про мулов, а не лошадей.
-- Мулов там до первой сотни, а последние двенадцать -- лошади, -- сказал Ринго.
-- Проклятие! -- выругался лейтенант по-девичьи. -- Говорил же я капитану Боуэну, что не надо нас сажать на трофейных лошадей.
-- Вы что же, отдаете им коней? -- сказал сержант.
-- А что еще мне делать? -- сказал лейтенант с таким видом, будто вот-вот заплачет. -- Сам ведь генерал наш подписал!
Так что теперь у нас пешком шло только человек пятнадцать -- двадцать, а остальные все верхом. Поехали мы дальше. А солдаты стоят у дороги под деревом, и седла их с уздечками лежат рядом на земле. А сам лейтенант со шляпой в руке бежит рядом с повозкой, глядит на бабушку и чуть не плачет.
-- Вам, -- говорит, -- встретятся войска, непременно встретятся. Пожалуйста, передайте им, где мы, и пусть пришлют нам что-нибудь -- верховых лошадей или фуры. Не забудете?
-- Тут назади, миль двадцать или тридцать, стояли ваши и хвалились, что у них три мула лишние, -- говорит Ринго. -- Но мы про вас скажем, если еще кого увидим.
Едем дальше. Впереди городок показался, но мы объехали его; Ринго даже не хотел исполнить просьбу лейтенанта, но бабушка велела остановить мулов и отрядила в город одного из негров передать про тех обезлошаженных солдат.
-- Что ж, хоть одним едоком у нас меньше осталось, -- сказал Ринго.
Поехали дальше. Ехали теперь быстро, меняя упряжку через каждые несколько миль; встречная женщина сказала нам, что мы уже в штате Миссисипи, и под вечер мы выехали на бугор, и вот они, печные наши трубы, торчат под косым солнцем, а за ними -- хибара, и Лувиния нагнулась над корытом, а на веревке ветер колышет постиранное -- яркое, мирное.
-- Останови, -- сказала бабушка.
Мы остановились -- повозка, сто двадцать два мула и коня и так и не сосчитанные негры.
Бабушка медленно сошла, повернулась к Ринго.
-- Слезай, -- сказала бабушка; взглянула на меня. -- И ты тоже. Потому что ты молча лгал.
Мы слезли с повозки.
-- Мы лгали, -- глядя на нас, сказала бабушка.
-- Это бумага, а не мы, -- сказал Ринго.
-- В бумаге обозначено сто десять. А у нас здесь сто двадцать два, -сказала бабушка. -- На колени.
-- Но янки сами, еще до нас, украли их, -- сказал Ринго.
-- Но мы лгали, -- сказала бабушка. -- На колени. -- И опустилась первая. Мы стояли у дороги на коленях все втроем, пока она молилась. Развешанная на веревке стирка мирно, ярко поколыхивалась на ветру. Лувиния уже нас увидала; бабушка еще не поднялась с колен, а та уже пустилась к нам по выгону бегом.
УДАР ИЗ-ПОД РУКИ
1
Когда Эб Сноупс погнал в Мемфис ту девятку мулов, Ринго, Джоби и я были заняты новой изгородью. Потом Ринго уехал на своем муле, и догораживать остались мы с Джоби. Бабушка спустилась один раз к нам в низину и оглядела новые звенья изгороди; они расширяли загон почти на два акра. Это было через день после отъезда Ринго. А вечером, когда я с бабушкой сидели у огня, вернулся Эб Сноупс. Он сказал, что выручил за мулов только четыреста пятьдесят долларов. То есть он просто достал из кармана деньги и подал бабушке, а та сочла их и сказала:
-- Это выходит лишь по пятьдесят долларов за мула.
-- Выходит так, -- сказал Эб. -- А если вы способны больше выручить, то милости прошу -- следующую партию сами продавайте. Я уже признал, что в подметки не гожусь вам как добытчик мулов; возможно, я слаб тягаться с вами даже и как сбытчик мулов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21