Мы действительно их видели, но только в воображении, в поисках какого-то объяснения.
Поэтому я сейчас размышлял, не прав ли Мэнни, и это было непонятно: я испытывал какую-то неудовлетворенность, разочарование при этой мысли и понимал, что сопротивляюсь его аргументации. Мы действительно отдаем предпочтение сверхъестественному и поразительному перед простым и скучным, как сформулировал Мэнни. Хотя я все еще видел перед собой с ужасающей реальностью предмет из подвала Бекки, разумом я воспринимал возможную правоту Мэнни. Однако эмоционально его доводы оставались почти неприемлемыми; видимо, это было написано на моем лице, да и на лице Джека.
Наверное поэтому Мэнни встал и некоторое время посматривал на нас сверху. Потом мягко заговорил:
– Хочешь доказательств? Ты их получишь, Майлз. Поезжай к дому Бекки, и в спокойном состоянии не увидишь никакого тела в подвале – это я тебе гарантирую. Было только одно тело, в подвале Джека, и с него все и началось. Нужны еще доказательства? Вот, пожалуйста. Это безумие исчезнет в Санта-Мире, как это было и в Маттуне, и в Европе, и везде. Те люди, которые приходили к тебе – Вильма Ленц и другие, – явятся снова; по крайней мере, некоторые из них. Остальные будут избегать тебя, хотя бы из чувства стыда. Но если ты разыщешь их, они тебе скажут то же, что и другие: что мания исчезла, что они просто не понимают, как и почему она постигла их. Вот тут и наступит конец: новых случаев не будет. Это я тебе тоже гарантирую.
Потом Мэнни улыбнулся, посмотрел на небо, которое уже стало голубым и чистым, и произнес:
– Я не против позавтракать.
Джек и я улыбнулись в ответ.
– Я тоже, – сказал я. – Поехали ко мне, посмотрим, что там девушки приготовили.
Джек прошелся по своему дому, выключая свет и запирая двери. Он вышел с коричневой картонной папкой, которая состояла из секций в виде гармошки и была плотно заполнена какими-то бумагами.
– Мой кабинет, – показал он на папку. – Незаконченная работа, заметки, справки, всякий мусор. Очень ценная вещь, я всегда ее держу при себе.
Мы поехали вниз, в город. У дома Бекки я остановил машину и вышел, не выключая двигателя. Было еще очень рано, улица выглядела удивительно чистой в свете нового дня, вокруг не было ни души. Я смело приблизился к дому по траве, которая заглушала шаги. Возле выбитого окна подвала я постоял, присматриваясь к соседним окнам: нигде ничего подозрительного. Я быстро нагнулся, проскользнул в окно и пошел на цыпочках по цементному полу. Сейчас в подвале было светло и очень тихо, и я был спокоен, хотя и боялся, что меня могут застать здесь и спросить, что мне нужно.
Двери стенного шкафа были полуоткрыты, как я их оставил. Теперь я распахнул их настежь и бросил взгляд на нижнюю полку. Свет из ближнего окна залил ее полностью; полка была пуста. Я раскрыл все двери многочисленных отделений шкафа и не нашел ничего необычного: только консервы, инструменты, пустые банки, старые газеты. На пустой полке насыпалась масса какого-то серого пуха. Присев рядом с ней, я только пожал плечами: то была просто пыль с грязью, которая накапливается в подвалах и которую мои извращенные истерией ощущения превратили в тело.
Я больше не хотел оставаться в подвале ни минуты, поэтому закрыл шкаф и выбрался через окно на газон. Что подумает отец Бекки об этом выбитом стекле, когда увидит, я не знал, но давать объяснения не собирался.
В машине, трогаясь с места, я повернулся к Мэнни со слегка дурацкой ухмылкой:
– Ты был прав, – сказал я, посматривая на Джека, и пожал плечами.
Глава 8
Человек – это такое животное, которое не может жить только одним каким-то ощущением, будь то страх, счастье, горе или удовлетворение.
Странно, но после этой тревожной ночи мы испытывали неподдельное наслаждение от завтрака. Помогло солнце: желтовато-теплое, оно струилось сквозь раскрытые окна и двери, обещая утреннюю радость. Теодора уже сидела на кухне. Они с Бекки пили кофе. Завидев нас, Теодора встала. Джек бросился к ней, и они долго стояли обнявшись. Джек исступленно целовал жену. Потом от отступил на шаг, чтобы присмотреться к ней. Она еще выглядела усталой, под глазами были круги, но выражение ее лица было теперь спокойным, и она улыбалась нам с Мэнни через плечо Джека.
А потом, словно по сигналу, все мы сразу начали весело болтать, смеяться, шутить; женщины принялись зажигать газ, вынимать кастрюли и сковородки, рыскать по буфетам и холодильнику. Тем временем мы втроем уселись за кухонный стол. Бекки разлила кофе. Будто сговорившись, мы не вспоминали о прошлой ночи – по крайней мере, серьезно, – или о том, что только что делали Джек, Мэнни и я, а женщины ничего не спрашивали: они чувствовали по нашему поведению, что все в порядке.
Вскоре на плите зашипела колбаса, Теодора переворачивала ее вилкой, а Бекки стала взбивать яйца в чаше; послышался приятный ритмичный стук металлической ложки о фарфор. Теодора весело сказала:
– Я все обдумала и теперь знаю, куда пристроить двойника Джека. Один из них пускай бродит по дому, как всегда, не слыша ни одного моего слова, и пусть у него идет этот самый процесс творческого мышления. А другой, может быть, иногда найдет время поговорить со мной, а то и поможет помыть посуду.
Джек улыбнулся с радостью и облегчением, видя ее такой.
– А что, стоит попробовать. Иногда мне кажется, что любая перемена во мне к лучшему. Может быть, новый и вправду будет знать, как писать, и не станет биться головой о стену в напрасных усилиях.
Бекки кивнула:
– М-да, тут масса преимуществ. Было бы здорово, если бы одну меня тайно несли по улицам в ночной рубашке, а другая спокойно спала бы в своей постели, отвечая всем требованиям благопристойности.
Шутя мы обсосали эту идею со всех сторон. Мэнни пожелал, чтобы один доктор Кауфман выслушивал своих пациентов, а другой тем временем играл в гольф. Я сказал, что приспособил бы двойника Майлза Беннелла отсыпаться за двоих.
Блюда были замечательными на вкус, и мы ели и болтали, шутили как только могли. Вообще мы были немного чересчур веселы, даже возбуждены; очевидно, это было реакцией на то, что произошло. Наконец, Мэнни вытер рот салфеткой, посмотрел на часы и поднялся. Пока он доедет домой, объяснил он, побреется, переоденется и появится у себя в кабинете, его уже будет ждать первый пациент. Он попрощался, пригрозив мне, что пришлет громадный счет по двойной таксе, и ушел. Я проводил его к выходу, и мы снова сели за стол и принялись за вторую или третью чашку кофе.
После завтрака я закурил, удобно уселся в кресле и кратко рассказал женщинам, что произошло, что мы нашли – вернее, не нашли – в обоих подвалах и что нам рассказал Мэнни на дороге перед домом Джека.
Произошло именно то, чего я ожидал. Теодора только покачала головой, упрямо поджав губы. Она не могла поверить, что то, что она видела, было не в действительности, а лишь в ее воображении. Бекки ничего не сказала, но я понял, что она, согласившись с объяснением Мэнни, испытывает облегчение, думая о своем отце. Бекки выглядела привлекательно, сидя за столом рядом со мной – такая свежая, оживленная и хорошенькая, и мне было очень приятно видеть ее в моей рубашке с расстегнутым воротником.
Джек встал, прошел в гостиную и вернулся со своей папкой, которую забрал из дому. Он сел и заговорил с улыбкой, перебирая бумаги:
– Я как белка – собираю разные вещи, не имея понятия, к чему они. Вот вам, например, – он полез в одну из секций папки и вытащил большую охапку вырезок, – газетные сообщения на некоторые темы. Я достал их после разговора с Мэнни.
Отодвинув стоящие перед ним тарелки, он положил на стол сотни вырезок, некоторые уже пожелтевшие от времени, другие новенькие, большинство из них были небольшие, но попадались и обширные. Выбрав наудачу несколько, он посмотрел на заголовки, а потом передал их мне.
Я держал их так, чтобы Бекки тоже могла прочитать. Один заголовок извещал: «ЛЯГУШКИ ПАДАЮТ НА АЛАБАМУ». Это была небольшая, в несколько строк, заметка: «ЭДЖВИЛЛ, АЛАБАМА. У всех рыбаков в этом городке с четырьмя тысячами жителей вчера утром был немалый улов, если бы его можно было хоть как-то использовать. Ночью ливень маленьких лягушек неизвестного происхождения…» Заметка – я пробежал ее глазами – рассказывала далее, что на город ночью пролился дождь из маленьких лягушек, которые стучали о крыши и окна, словно град, в течение нескольких минут. Сообщение было выдержано в мягких юмористических тонах, никакого объяснения этому явлению не давалось.
Я посмотрел на Джека, и тот улыбнулся.
– Бессмыслица, правда? – спросил он. – Особенно если учесть, что лягушкам неоткуда было взяться.
Он достал другую вырезку и протянул мне.
У этой был заголовок: «ЧЕЛОВЕК СГОРЕЛ НАСМЕРТЬ, ОДЕЖДА НЕ ПОСТРАДАЛА», и сообщала она о том, что на ферме в Айдахо нашли человека, который сгорел дотла. Но на одежде, которая была на нем, не было никаких подпалин, и нигде в доме не обнаружили следов огня и даже копоти. Окружной следователь будто бы заявил, что необходима температура не ниже тысячи ста градусов, чтобы так сжечь человека. Вот и вся заметка.
Я с кривой усмешкой взглянул на Джека, не понимая, к чему это все.
Теодора смотрела на него поверх чашки с кофе, хитро прищурившись, с видом влюбленного презрения, которое проявляют жены к чудачествам своих мужей.
Джек улыбнулся нам.
– У меня целых две дюжины таких заметок – люди сгорели насмерть, а одежда целая. Вы когда-нибудь читали такую чепуху? А вот нечто другое.
Карандашом на полях было написано «из “Нью-Йорк пост”», а заголовок был такой: «СКОРАЯ ПОМОГЛА ВОВРЕМЯ». Вот что там было написано: «Ричмонд, Калифорния, 7 апреля (“Ассошиэйтед пресс”). “Поспешите на угол Сан-Пабло и Макдональд-авеню”, сказал голос по телефону. “Курьерский поезд на Санта-Фе только что наскочил на грузовик, и человек тяжело ранен”. Полиция направила патрульную машину и скорую помощь по этому адресу. Там ничего не произошло. Состав еще не прибыл к месту события. Однако поезд сделал это в тот момент, когда полиция уже уезжала, и как раз тогда, когда фургон, которым управлял Рандольф Брюс, 44 лет, находился на переезде. Брюс очень тяжело ранен. У него кровоизлияние в мозг и раздавлена грудь».
Я отложил вырезку.
– К чему это ты, Джек?
– Да вот, – он неторопливо встал, – есть еще сотни две не менее удивительных случаев, которые я насобирал всего за несколько лет; можно найти еще тысячи. – Он начал мерить кухню медленными шагами. – По-моему, они подтверждают по крайней мере то, что удивительное происходит, действительно происходит время от времени всюду, во всем мире. Вещи, просто не укладывающиеся в рамки той суммы знаний, которую человечество постепенно приобрело на протяжении тысячелетий. Вещи, прямо противоположные тому, что мы считаем истиной. Нечто падает вверх, а не вниз.
Протянув руку к хлебнице, Джек взял пальцем крошку хлеба и поднес ко рту.
– Вот к чему я веду, Майлз. Нужно ли всегда их строго отметать? Или смеяться над ними? Или просто не замечать? Потому что всегда получается именно так. – Он снова начал расхаживать взад-вперед по большой старой кухне. – Вполне естественно, что мы ничего не допустим в пределы нашего официального знания, пока оно не будет повсеместно признано. Тем не менее, наука претендует на объективность. – Он остановился, повернувшись к столу.
– Претендует на то, что она рассматривает все явления нелицеприятно и без предрассудков. Но, ясное дело, ничего подобного она не делает. Вот такие явления, – он кивнул на кучу вырезок на столе, – наука отбрасывает с рефлекторным презрением. А это формирует мышление у нас, у массы. Что такое все подобные явления, говорят ученые? Всего лишь оптический обман, или самовнушение, или истерия, или массовый гипноз, а когда не могут объяснить, называют простым стечением обстоятельств. Что угодно, кроме того, что такие вещи действительно происходят. О, нет, – Джек саркастически покачал головой, – вы не имеете права и на миг допустить, будто что-то, чего мы не понимаем, может иметь место.
Как и большинство женщин, даже самых умных, Теодора немедленно встала на сторону того, что проповедовал ее муж, и добавила от себя:
– И как только человечество познает что-то новое – не знаю.
– Это требует много времени, – согласился Джек. – Сотни лет, чтобы признать факт, что Земля круглая. Целый век сопротивлялись истине, что она вращается вокруг Солнца. Мы не любим сталкиваться с новыми фактами, потому что они вынуждают пересматривать укоренившиеся представления, а это так неудобно.
Джек усмехнулся и снова присел к столу.
– Но продолжим наш разговор. Возьмите любой из этих материалов. – Он схватил вырезку. – Например, публикацию из «Нью-Йорк пост». Это ведь не фантастика. «Нью-Йорк пост» – серьезная газета, и заметку действительно напечатали там несколько лет назад, как, несомненно, и во многих других газетах страны. Тысячи людей читали ее, и я в том числе. Но разве кто-нибудь поразился настолько, чтобы потребовать пересмотра наших знаний в свете этого небольшого случая? Ну, скажем, я? Нет, мы удивились, заинтересовались на миг, а потом просто выбросили из головы. А теперь, как все прочие незначительные события, которые не совсем вяжутся с тем, что мы полагаем, будто знаем, этот случай напрочь забыт всеми, кроме нескольких собирателей курьезов вроде меня.
– Может, так и надо, – спокойно возразил я. – Посмотрите на это.
Пока Джек говорил, я лениво перебирал вырезки, и теперь подтолкнул одну из них к нему. Это была небольшая заметка из нашей городской газеты, не слишком содержательная. Некий Л. Бернард Бадлонг, профессор биологии из городского колледжа, как утверждалось, опроверг комментарий, который ему приписывали в предыдущем номере газеты, относительно неких «таинственных предметов», найденных на ферме близ Санта-Миры. Они были охарактеризованы как большие коробочки какого-то растения, и теперь Бадлонг отрицал, будто заявил, что они «происходят из космического пространства». Редакция «Трибюн» завершила заметку растерянным «извините, профессор». Газета была от 9 мая.
– А об этом что ты скажешь, Джек? – вкрадчиво спросил я. – Вот судьба одного из твоих сообщений: небольшая утка похоронена в следующем номере газеты. Это вызывает сомнение, – я показал на кучу вырезок, – в достоверности остальных, не так ли?
– Конечно, – ответил Джек. – Это опровержение тоже входит в коллекцию. Именно поэтому я его не выбросил. – Он потрогал кипу вырезок на столе. Майлз, большинство из этих сообщений действительно ложь. Попадаются и розыгрыши. А из остального почти все – искажения, преувеличения, обман зрения или ошибочные суждения; у меня хватает здравого смысла признать это. Но, черт побери, Майлз, – не все же эти факты – прошлые, настоящие и будущие – чушь! Нельзя отмести их все раз и навсегда!
Некоторое время он смотрел на меня, потом улыбнулся.
– Так что, Мэнни прав? И то, что произошло этой ночью, тоже нужно отбросить? – Джек пожал плечами. – Очевидно. Мэнни вполне логичен, как всегда. И он объяснил происшедшее почти удовлетворительно; скажем, на девяносто девять процентов. – Он посмотрел на нас, потом тихо произнес: – Но у меня еще остается крохотный процент сомнения.
Я смотрел на Джека и ощущал неприятное холодное покалывание в спине от простой мысли, которая сейчас промелькнула у меня.
– Отпечатки, – пробормотал я, и Джек сразу помрачнел. – Отпечатки пальцев! – воскликнул я. – Мэнни считает, что это обычное тело. С каких это пор обычные тела не имеют отпечатков пальцев!
Теодора изо всех сил вцепилась руками в край стола и, резко встав, пронзительно закричала:
– Я не могу вернуться туда, Джек! Ноги моей больше не будет в этом доме! – Ее голос, когда Джек поднялся на ноги, сорвался почти на визг. – Я знаю, что видела: оно превращалось в тебя, Джек, на самом деле!
Когда он обнял ее, по ее щекам потекли слезы, а в глазах снова стоял нескрываемый ужас.
Вскоре ко мне вернулось самообладание.
– Тогда не возвращайтесь, – сказал я Теодоре. – Оставайтесь здесь.
Они оба повернулись ко мне, и я добавил:
– Так нужно для вас обоих. У меня просторный дом, выбирайте комнату и живите. Ты, Джек, забери машинку и работай. Я буду рад. Мне скучно одному, я нуждаюсь в обществе.
Некоторое время Джек всматривался в мое лицо:
– Ты уверен?
– Абсолютно.
Он посмотрел на Теодору, она кивнула с молчаливой мольбой. Тогда он ответил:
– Ладно, может быть, так лучше; останемся на пару дней. Спасибо, Майлз, большое спасибо.
– Ты тоже, Бекки, – сказал, я. – И тебе нужно остаться здесь – хотя бы на некоторое время. – Что-то заставило меня добавить: – С Теодорой и Джеком.
Бекки, немного бледная от переживаний, ответила улыбкой на мои последние слова.
– С Теодорой и Джеком, – повторила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Поэтому я сейчас размышлял, не прав ли Мэнни, и это было непонятно: я испытывал какую-то неудовлетворенность, разочарование при этой мысли и понимал, что сопротивляюсь его аргументации. Мы действительно отдаем предпочтение сверхъестественному и поразительному перед простым и скучным, как сформулировал Мэнни. Хотя я все еще видел перед собой с ужасающей реальностью предмет из подвала Бекки, разумом я воспринимал возможную правоту Мэнни. Однако эмоционально его доводы оставались почти неприемлемыми; видимо, это было написано на моем лице, да и на лице Джека.
Наверное поэтому Мэнни встал и некоторое время посматривал на нас сверху. Потом мягко заговорил:
– Хочешь доказательств? Ты их получишь, Майлз. Поезжай к дому Бекки, и в спокойном состоянии не увидишь никакого тела в подвале – это я тебе гарантирую. Было только одно тело, в подвале Джека, и с него все и началось. Нужны еще доказательства? Вот, пожалуйста. Это безумие исчезнет в Санта-Мире, как это было и в Маттуне, и в Европе, и везде. Те люди, которые приходили к тебе – Вильма Ленц и другие, – явятся снова; по крайней мере, некоторые из них. Остальные будут избегать тебя, хотя бы из чувства стыда. Но если ты разыщешь их, они тебе скажут то же, что и другие: что мания исчезла, что они просто не понимают, как и почему она постигла их. Вот тут и наступит конец: новых случаев не будет. Это я тебе тоже гарантирую.
Потом Мэнни улыбнулся, посмотрел на небо, которое уже стало голубым и чистым, и произнес:
– Я не против позавтракать.
Джек и я улыбнулись в ответ.
– Я тоже, – сказал я. – Поехали ко мне, посмотрим, что там девушки приготовили.
Джек прошелся по своему дому, выключая свет и запирая двери. Он вышел с коричневой картонной папкой, которая состояла из секций в виде гармошки и была плотно заполнена какими-то бумагами.
– Мой кабинет, – показал он на папку. – Незаконченная работа, заметки, справки, всякий мусор. Очень ценная вещь, я всегда ее держу при себе.
Мы поехали вниз, в город. У дома Бекки я остановил машину и вышел, не выключая двигателя. Было еще очень рано, улица выглядела удивительно чистой в свете нового дня, вокруг не было ни души. Я смело приблизился к дому по траве, которая заглушала шаги. Возле выбитого окна подвала я постоял, присматриваясь к соседним окнам: нигде ничего подозрительного. Я быстро нагнулся, проскользнул в окно и пошел на цыпочках по цементному полу. Сейчас в подвале было светло и очень тихо, и я был спокоен, хотя и боялся, что меня могут застать здесь и спросить, что мне нужно.
Двери стенного шкафа были полуоткрыты, как я их оставил. Теперь я распахнул их настежь и бросил взгляд на нижнюю полку. Свет из ближнего окна залил ее полностью; полка была пуста. Я раскрыл все двери многочисленных отделений шкафа и не нашел ничего необычного: только консервы, инструменты, пустые банки, старые газеты. На пустой полке насыпалась масса какого-то серого пуха. Присев рядом с ней, я только пожал плечами: то была просто пыль с грязью, которая накапливается в подвалах и которую мои извращенные истерией ощущения превратили в тело.
Я больше не хотел оставаться в подвале ни минуты, поэтому закрыл шкаф и выбрался через окно на газон. Что подумает отец Бекки об этом выбитом стекле, когда увидит, я не знал, но давать объяснения не собирался.
В машине, трогаясь с места, я повернулся к Мэнни со слегка дурацкой ухмылкой:
– Ты был прав, – сказал я, посматривая на Джека, и пожал плечами.
Глава 8
Человек – это такое животное, которое не может жить только одним каким-то ощущением, будь то страх, счастье, горе или удовлетворение.
Странно, но после этой тревожной ночи мы испытывали неподдельное наслаждение от завтрака. Помогло солнце: желтовато-теплое, оно струилось сквозь раскрытые окна и двери, обещая утреннюю радость. Теодора уже сидела на кухне. Они с Бекки пили кофе. Завидев нас, Теодора встала. Джек бросился к ней, и они долго стояли обнявшись. Джек исступленно целовал жену. Потом от отступил на шаг, чтобы присмотреться к ней. Она еще выглядела усталой, под глазами были круги, но выражение ее лица было теперь спокойным, и она улыбалась нам с Мэнни через плечо Джека.
А потом, словно по сигналу, все мы сразу начали весело болтать, смеяться, шутить; женщины принялись зажигать газ, вынимать кастрюли и сковородки, рыскать по буфетам и холодильнику. Тем временем мы втроем уселись за кухонный стол. Бекки разлила кофе. Будто сговорившись, мы не вспоминали о прошлой ночи – по крайней мере, серьезно, – или о том, что только что делали Джек, Мэнни и я, а женщины ничего не спрашивали: они чувствовали по нашему поведению, что все в порядке.
Вскоре на плите зашипела колбаса, Теодора переворачивала ее вилкой, а Бекки стала взбивать яйца в чаше; послышался приятный ритмичный стук металлической ложки о фарфор. Теодора весело сказала:
– Я все обдумала и теперь знаю, куда пристроить двойника Джека. Один из них пускай бродит по дому, как всегда, не слыша ни одного моего слова, и пусть у него идет этот самый процесс творческого мышления. А другой, может быть, иногда найдет время поговорить со мной, а то и поможет помыть посуду.
Джек улыбнулся с радостью и облегчением, видя ее такой.
– А что, стоит попробовать. Иногда мне кажется, что любая перемена во мне к лучшему. Может быть, новый и вправду будет знать, как писать, и не станет биться головой о стену в напрасных усилиях.
Бекки кивнула:
– М-да, тут масса преимуществ. Было бы здорово, если бы одну меня тайно несли по улицам в ночной рубашке, а другая спокойно спала бы в своей постели, отвечая всем требованиям благопристойности.
Шутя мы обсосали эту идею со всех сторон. Мэнни пожелал, чтобы один доктор Кауфман выслушивал своих пациентов, а другой тем временем играл в гольф. Я сказал, что приспособил бы двойника Майлза Беннелла отсыпаться за двоих.
Блюда были замечательными на вкус, и мы ели и болтали, шутили как только могли. Вообще мы были немного чересчур веселы, даже возбуждены; очевидно, это было реакцией на то, что произошло. Наконец, Мэнни вытер рот салфеткой, посмотрел на часы и поднялся. Пока он доедет домой, объяснил он, побреется, переоденется и появится у себя в кабинете, его уже будет ждать первый пациент. Он попрощался, пригрозив мне, что пришлет громадный счет по двойной таксе, и ушел. Я проводил его к выходу, и мы снова сели за стол и принялись за вторую или третью чашку кофе.
После завтрака я закурил, удобно уселся в кресле и кратко рассказал женщинам, что произошло, что мы нашли – вернее, не нашли – в обоих подвалах и что нам рассказал Мэнни на дороге перед домом Джека.
Произошло именно то, чего я ожидал. Теодора только покачала головой, упрямо поджав губы. Она не могла поверить, что то, что она видела, было не в действительности, а лишь в ее воображении. Бекки ничего не сказала, но я понял, что она, согласившись с объяснением Мэнни, испытывает облегчение, думая о своем отце. Бекки выглядела привлекательно, сидя за столом рядом со мной – такая свежая, оживленная и хорошенькая, и мне было очень приятно видеть ее в моей рубашке с расстегнутым воротником.
Джек встал, прошел в гостиную и вернулся со своей папкой, которую забрал из дому. Он сел и заговорил с улыбкой, перебирая бумаги:
– Я как белка – собираю разные вещи, не имея понятия, к чему они. Вот вам, например, – он полез в одну из секций папки и вытащил большую охапку вырезок, – газетные сообщения на некоторые темы. Я достал их после разговора с Мэнни.
Отодвинув стоящие перед ним тарелки, он положил на стол сотни вырезок, некоторые уже пожелтевшие от времени, другие новенькие, большинство из них были небольшие, но попадались и обширные. Выбрав наудачу несколько, он посмотрел на заголовки, а потом передал их мне.
Я держал их так, чтобы Бекки тоже могла прочитать. Один заголовок извещал: «ЛЯГУШКИ ПАДАЮТ НА АЛАБАМУ». Это была небольшая, в несколько строк, заметка: «ЭДЖВИЛЛ, АЛАБАМА. У всех рыбаков в этом городке с четырьмя тысячами жителей вчера утром был немалый улов, если бы его можно было хоть как-то использовать. Ночью ливень маленьких лягушек неизвестного происхождения…» Заметка – я пробежал ее глазами – рассказывала далее, что на город ночью пролился дождь из маленьких лягушек, которые стучали о крыши и окна, словно град, в течение нескольких минут. Сообщение было выдержано в мягких юмористических тонах, никакого объяснения этому явлению не давалось.
Я посмотрел на Джека, и тот улыбнулся.
– Бессмыслица, правда? – спросил он. – Особенно если учесть, что лягушкам неоткуда было взяться.
Он достал другую вырезку и протянул мне.
У этой был заголовок: «ЧЕЛОВЕК СГОРЕЛ НАСМЕРТЬ, ОДЕЖДА НЕ ПОСТРАДАЛА», и сообщала она о том, что на ферме в Айдахо нашли человека, который сгорел дотла. Но на одежде, которая была на нем, не было никаких подпалин, и нигде в доме не обнаружили следов огня и даже копоти. Окружной следователь будто бы заявил, что необходима температура не ниже тысячи ста градусов, чтобы так сжечь человека. Вот и вся заметка.
Я с кривой усмешкой взглянул на Джека, не понимая, к чему это все.
Теодора смотрела на него поверх чашки с кофе, хитро прищурившись, с видом влюбленного презрения, которое проявляют жены к чудачествам своих мужей.
Джек улыбнулся нам.
– У меня целых две дюжины таких заметок – люди сгорели насмерть, а одежда целая. Вы когда-нибудь читали такую чепуху? А вот нечто другое.
Карандашом на полях было написано «из “Нью-Йорк пост”», а заголовок был такой: «СКОРАЯ ПОМОГЛА ВОВРЕМЯ». Вот что там было написано: «Ричмонд, Калифорния, 7 апреля (“Ассошиэйтед пресс”). “Поспешите на угол Сан-Пабло и Макдональд-авеню”, сказал голос по телефону. “Курьерский поезд на Санта-Фе только что наскочил на грузовик, и человек тяжело ранен”. Полиция направила патрульную машину и скорую помощь по этому адресу. Там ничего не произошло. Состав еще не прибыл к месту события. Однако поезд сделал это в тот момент, когда полиция уже уезжала, и как раз тогда, когда фургон, которым управлял Рандольф Брюс, 44 лет, находился на переезде. Брюс очень тяжело ранен. У него кровоизлияние в мозг и раздавлена грудь».
Я отложил вырезку.
– К чему это ты, Джек?
– Да вот, – он неторопливо встал, – есть еще сотни две не менее удивительных случаев, которые я насобирал всего за несколько лет; можно найти еще тысячи. – Он начал мерить кухню медленными шагами. – По-моему, они подтверждают по крайней мере то, что удивительное происходит, действительно происходит время от времени всюду, во всем мире. Вещи, просто не укладывающиеся в рамки той суммы знаний, которую человечество постепенно приобрело на протяжении тысячелетий. Вещи, прямо противоположные тому, что мы считаем истиной. Нечто падает вверх, а не вниз.
Протянув руку к хлебнице, Джек взял пальцем крошку хлеба и поднес ко рту.
– Вот к чему я веду, Майлз. Нужно ли всегда их строго отметать? Или смеяться над ними? Или просто не замечать? Потому что всегда получается именно так. – Он снова начал расхаживать взад-вперед по большой старой кухне. – Вполне естественно, что мы ничего не допустим в пределы нашего официального знания, пока оно не будет повсеместно признано. Тем не менее, наука претендует на объективность. – Он остановился, повернувшись к столу.
– Претендует на то, что она рассматривает все явления нелицеприятно и без предрассудков. Но, ясное дело, ничего подобного она не делает. Вот такие явления, – он кивнул на кучу вырезок на столе, – наука отбрасывает с рефлекторным презрением. А это формирует мышление у нас, у массы. Что такое все подобные явления, говорят ученые? Всего лишь оптический обман, или самовнушение, или истерия, или массовый гипноз, а когда не могут объяснить, называют простым стечением обстоятельств. Что угодно, кроме того, что такие вещи действительно происходят. О, нет, – Джек саркастически покачал головой, – вы не имеете права и на миг допустить, будто что-то, чего мы не понимаем, может иметь место.
Как и большинство женщин, даже самых умных, Теодора немедленно встала на сторону того, что проповедовал ее муж, и добавила от себя:
– И как только человечество познает что-то новое – не знаю.
– Это требует много времени, – согласился Джек. – Сотни лет, чтобы признать факт, что Земля круглая. Целый век сопротивлялись истине, что она вращается вокруг Солнца. Мы не любим сталкиваться с новыми фактами, потому что они вынуждают пересматривать укоренившиеся представления, а это так неудобно.
Джек усмехнулся и снова присел к столу.
– Но продолжим наш разговор. Возьмите любой из этих материалов. – Он схватил вырезку. – Например, публикацию из «Нью-Йорк пост». Это ведь не фантастика. «Нью-Йорк пост» – серьезная газета, и заметку действительно напечатали там несколько лет назад, как, несомненно, и во многих других газетах страны. Тысячи людей читали ее, и я в том числе. Но разве кто-нибудь поразился настолько, чтобы потребовать пересмотра наших знаний в свете этого небольшого случая? Ну, скажем, я? Нет, мы удивились, заинтересовались на миг, а потом просто выбросили из головы. А теперь, как все прочие незначительные события, которые не совсем вяжутся с тем, что мы полагаем, будто знаем, этот случай напрочь забыт всеми, кроме нескольких собирателей курьезов вроде меня.
– Может, так и надо, – спокойно возразил я. – Посмотрите на это.
Пока Джек говорил, я лениво перебирал вырезки, и теперь подтолкнул одну из них к нему. Это была небольшая заметка из нашей городской газеты, не слишком содержательная. Некий Л. Бернард Бадлонг, профессор биологии из городского колледжа, как утверждалось, опроверг комментарий, который ему приписывали в предыдущем номере газеты, относительно неких «таинственных предметов», найденных на ферме близ Санта-Миры. Они были охарактеризованы как большие коробочки какого-то растения, и теперь Бадлонг отрицал, будто заявил, что они «происходят из космического пространства». Редакция «Трибюн» завершила заметку растерянным «извините, профессор». Газета была от 9 мая.
– А об этом что ты скажешь, Джек? – вкрадчиво спросил я. – Вот судьба одного из твоих сообщений: небольшая утка похоронена в следующем номере газеты. Это вызывает сомнение, – я показал на кучу вырезок, – в достоверности остальных, не так ли?
– Конечно, – ответил Джек. – Это опровержение тоже входит в коллекцию. Именно поэтому я его не выбросил. – Он потрогал кипу вырезок на столе. Майлз, большинство из этих сообщений действительно ложь. Попадаются и розыгрыши. А из остального почти все – искажения, преувеличения, обман зрения или ошибочные суждения; у меня хватает здравого смысла признать это. Но, черт побери, Майлз, – не все же эти факты – прошлые, настоящие и будущие – чушь! Нельзя отмести их все раз и навсегда!
Некоторое время он смотрел на меня, потом улыбнулся.
– Так что, Мэнни прав? И то, что произошло этой ночью, тоже нужно отбросить? – Джек пожал плечами. – Очевидно. Мэнни вполне логичен, как всегда. И он объяснил происшедшее почти удовлетворительно; скажем, на девяносто девять процентов. – Он посмотрел на нас, потом тихо произнес: – Но у меня еще остается крохотный процент сомнения.
Я смотрел на Джека и ощущал неприятное холодное покалывание в спине от простой мысли, которая сейчас промелькнула у меня.
– Отпечатки, – пробормотал я, и Джек сразу помрачнел. – Отпечатки пальцев! – воскликнул я. – Мэнни считает, что это обычное тело. С каких это пор обычные тела не имеют отпечатков пальцев!
Теодора изо всех сил вцепилась руками в край стола и, резко встав, пронзительно закричала:
– Я не могу вернуться туда, Джек! Ноги моей больше не будет в этом доме! – Ее голос, когда Джек поднялся на ноги, сорвался почти на визг. – Я знаю, что видела: оно превращалось в тебя, Джек, на самом деле!
Когда он обнял ее, по ее щекам потекли слезы, а в глазах снова стоял нескрываемый ужас.
Вскоре ко мне вернулось самообладание.
– Тогда не возвращайтесь, – сказал я Теодоре. – Оставайтесь здесь.
Они оба повернулись ко мне, и я добавил:
– Так нужно для вас обоих. У меня просторный дом, выбирайте комнату и живите. Ты, Джек, забери машинку и работай. Я буду рад. Мне скучно одному, я нуждаюсь в обществе.
Некоторое время Джек всматривался в мое лицо:
– Ты уверен?
– Абсолютно.
Он посмотрел на Теодору, она кивнула с молчаливой мольбой. Тогда он ответил:
– Ладно, может быть, так лучше; останемся на пару дней. Спасибо, Майлз, большое спасибо.
– Ты тоже, Бекки, – сказал, я. – И тебе нужно остаться здесь – хотя бы на некоторое время. – Что-то заставило меня добавить: – С Теодорой и Джеком.
Бекки, немного бледная от переживаний, ответила улыбкой на мои последние слова.
– С Теодорой и Джеком, – повторила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19