Бекки улыбнулась и сказала: «Да». А Джек добавил:
– Конечно, я знаком с Бекки и с ее отцом тоже.
Он задумался, потом перевел взгляд с меня на Бекки и сказал:
– Вот что, возьмите с собой Бекки, если она не против. Неплохая мысль: она может помочь моей жене. – Он криво усмехнулся. – Не знаю, понравится ли ей то, что она увидит, но это намного интереснее любого кино, обещаю вам.
Я посмотрел на Бекки, она кивнула, и я больше ни о чем не спрашивал.
– Хорошо, – сказал я, – поедем в моей машине. Потом я подвезу вас сюда, чтобы вы забрали свою.
Мы поместились втроем на переднем сиденье. По дороге – Джек живет за городом – он ничего нового не сообщил, и я решил, что у него есть на то основания. Джек – сдержанный мужчина с тонкими чертами лица. Лет ему где-то под сорок, но он уже совсем седой. Он чрезвычайно разумный, проницательный, с утонченными чувствами. В этом я убедился в прошлом году, когда его жена заболела, и он обратился ко мне за помощью. У его жены вдруг поднялась температура, она была совершенно истощена, и я в конце концов поставил диагноз: пятнистая лихорадка Скалистых гор. Болезнь эта чрезвычайно редкая. В Калифорнии можно практиковать всю жизнь и ни разу с нею не столкнуться. Я понятия не имел, где она могла ее подхватить, но я не мог отнести эти симптомы к чему-то другому и для начала прописал лечение именно от пятнистой лихорадки. Тем не менее я должен был предупредить Джека, что это первый случай в моей практике, и он волен пригласить других специалистов. Я добавил, однако, что, насколько это вообще возможно, уверен в своем диагнозе, а противоположное мнение лишь вызовет неуверенность и не принесет пользы больной. Джек выслушал меня, задал несколько вопросов, все обдумал, а потом сказал, чтобы я приступал к лечению, что я и сделал. Через месяц она выздоровела, в благодарность напекла пирожков, и Джек привез целую кучу мне на работу.
Я уважал Джека за его решительный характер и сейчас ждал, когда он будет готов к разговору.
Мы проехали черно-белый знак на выезде из города, и Джек показал вперед:
– Сверните влево, на проселок, если помните, Майлз. Зеленый дом на пригорке.
Я кивнул и съехал с шоссе, переключив на вторую скорость, потому что начинался подъем.
Он попросил:
– Остановите на минутку, Майлз. Я хочу кое о чем вас попросить.
Я съехал на обочину, притормозил и обернулся к нему, не выключая двигателя.
Джек глубоко вздохнул и произнес:
– Майлз, есть определенные вещи, о которых врач обязан поставить в известность, если обнаружит их, так ведь?
Это было в равной мере и вопросом, и утверждением, и я кивнул.
– Инфекционные заболевания, например, – продолжал он, словно размышляя вслух, – или огнестрельные ранения, или мертвое тело. Вот что, Майлз, – он замялся, – всегда ли вы обязаны сообщать о них? Я имею в виду, существуют ли такие случаи, когда врач чувствует себя вправе пренебречь законом?
Я пожал плечами.
– Это зависит… – протянул я, не зная, что ответить.
– От чего?
– От врача, наверное. И от самого случая. В чем дело, Джек?
– Я пока не могу сказать; прежде всего я должен получить ответ на свой вопрос. – Он ненадолго задумался, потом повернулся ко мне. – Я поставлю вопрос по-другому. Можете ли вы представить себе ситуацию, какую угодно, допустим огнестрельное ранение, когда закон, устав или что там еще требуют, чтобы вы сообщили об этом? И вам будет угрожать серьезное наказание, если вы нарушите закон и это откроется – возможно вас даже лишат разрешения на практику? Можете вы себе представить такое стечение обстоятельств, когда вы рискуете своей репутацией, этикой, самой работой и все же умолчите о факте.
Я снова пожал плечами.
– Не знаю, Джек, может, такое и вероятно. По-моему, можно выдумать такую ситуацию, в которой я забыл бы о врачебном кодексе, если бы это было крайне важно и я чувствовал бы себя обязанным… – Вдруг я разозлился из-за всей этой таинственности. – Не знаю, Джек, к чему вы это все?
Слишком все расплывчато, и я не хочу создавать впечатление, будто я что-то обещал. Если у вас в доме есть что-то такое, о чем я обязан сообщить, то скорее всего выполню свой долг, больше я вам ничего сказать не могу.
Джек улыбнулся:
– Что ж, спасибо и на этом. Я думаю, об этом случае вы сообщать не станете. – Он показал на дом. – Поехали.
Я снова выехал на дорогу, и метров через тридцать впереди в свете фар возникла фигура, которая бежала нам навстречу. Это была женщина в домашнем халате и фартуке, она слегка поеживалась от вечерней прохлады. Я узнал Теодору, жену Джека.
Я подъехал и притормозил рядом с ней. Она поздоровалась:
– Здравствуйте, Майлз, – и обратилась к Джеку, заглядывая в машину через открытое окно с моей стороны.
– Я не могла оставаться там одна. Просто не могла. Извини.
Он заметил:
– Надо было взять тебя с собой. Глупо, что я этого не сделал.
Открыв дверь машины, я нагнулся, чтобы пропустить Теодору на заднее сиденье. Потом Джек представил ей Бекки, и мы поехали прямо к дому.

Глава 4

У Джека зеленый двухэтажный коттедж на склоне холма; гараж является продолжением подвала. Гараж был пуст, двери раскрыты, и Джек показал мне, что можно въезжать прямо туда. Потом мы вышли из машины, Джек включил свет, закрыл ворота гаража и, толкнув дверь, которая вела в подвал, пропустил нас вперед.
Мы вошли в самый обыкновенный подвал: там стояли корыта для белья, стиральная машина, козлы для пилки дров, лежали связки газет, а возле одной стены – несколько картонных ящиков и пустых банок из-под краски.
Джек подошел к другой двери, остановился, взявшись за ручку, и повернулся к нам. Я знал, что у него там неплохой, хотя и не новый, бильярдный стол; он говорил мне, что очень часто им пользуется, просто гоняя шары сам с собой – это помогает ему собраться с мыслями. Джек взглянул на женщин.
– Возьмите себя в руки, – произнес он, потом зашел, потянул шнурок выключателя, и мы вошли следом за ним.
Лампа над бильярдным столом должна ярко освещать его поверхность. Она подвешена низко, чтобы свет не резал глаза игрокам, и потолок остается во тьме. У Джека лампа была еще охвачена прямоугольным абажуром, который ограничивал круг света лишь верхушкой стола, а все остальное помещение тонуло в полумраке. Я почти не различал лица Бекки, но услышал, как у нее перехватило дыхание. На ярко-зеленом сукне в слепящем свете 150-ваттной лампы, накрытое прорезиненной тканью, лежало какое-то тело. Я оглянулся на Джека, и он сказал:
– Ну-ка, снимите покрывало.
Ощущение раздражения и беспокойства не покидало меня: все это выглядело слишком уж таинственно, и у меня мелькнула мысль, что Джек специально нагнетает драматические эффекты. Я стащил ткань и отбросил ее в сторону.
На зеленом сукне лежал на спине обнаженный мужчина. Тело его было белоснежным, кожа в блестящем свете отдавала синевой, весь вид его был неестественным, театральным, но в то же время вполне, даже чересчур реальным. Тело было не толстое, весило килограммов семьдесят, но хорошо упитанное и мускулистое. Я не мог определить возраст, но это был явно не старик. Глаза, раскрытые навстречу потоку слепящего света, голубые и абсолютно прозрачные. На теле не было ни ран, ни каких бы то ни было признаков причины смерти. Я подошел к Бекки, взял ее под руку и повернулся к Джеку.
– И что?
Он покачал головой, воздерживаясь от комментариев.
– Смотрите дальше. Исследуйте его. Не замечаете ничего необычного?
Я снова повернулся к телу на столе. Мое раздражение все возрастало. В этом мертвом человеке действительно было что-то необычное, но я не мог понять, что именно, и из-за этого сердился еще больше.
– Послушайте-ка, Джек, – обернулся я к нему, – я ничего не вижу, кроме мертвого тела. Давайте-ка выясним тайну: в чем дело?
Он опять покачал головой, умоляюще гляди на меня.
– Майлз, успокойтесь, пожалуйста. Я не хочу пересказывать вам свои впечатления от всего этого, не хочу воздействовать на вас. Если тут есть что-то необычное, я хочу, чтобы вы сами увидели это. А если нет, если я выдумываю, я тоже хочу знать. Поймите меня, Майлз, – мягко произнес он. – Присмотритесь повнимательнее к этой штуке.
Я начал тщательно осматривать труп, не прикасаясь к нему, медленно передвигаясь вокруг стола, останавливаясь, чтобы присмотреться под разными углами. Джек, Бекки и Теодора отодвигались в сторону, когда я приближался к ним.
– Хорошо, – наконец вымолвил я неохотно, будто извиняясь. – В нем действительно есть что-то необычное. Вы не выдумываете. Или я тоже выдумываю. – Еще с минуту я постоял, всматриваясь в то, что лежало на столе. – Вот что, – решился выговорить я, – не часто встретишь такое тело, живое или неживое. Оно напоминает мне туберкулезных больных, которых я видел, – тех, кто почти всю жизнь проводит в санаториях. – Я посмотрел на присутствующих. – Нельзя прожить в нормальных условиях и не получить там и сям каких-нибудь шрамов или хотя бы маленьких царапин. Но эти больные из санаториев не имели возможности их получить, их тела оставались неповрежденными. Точно так же выглядит и это… – Я показал на бледное, неподвижное в лучах света тело. – Но оно не туберкулезное. Это крепко сбитое, здоровое тело, и мышцы у него развитые. Тем не менее оно никогда не играло в футбол или хоккей, не падало на цементный пол, никогда не ломало ни одной косточки. Вид у него такой, будто им… не пользовались. Вы это имели в виду?
Джек кивнул.
– Да. А еще что?
– Бекки, с тобой все в порядке? – Я посмотрел на нее через стол.
– Да, – кивнула она, покусывая губы.
– Лицо, – ответил я Джеку. Я стоял, всматриваясь в лицо – белое, как воск, абсолютно спокойное и неподвижное, с фиксированным взглядом прозрачных, как стекло, глаз. – Оно какое-то… незрелое. – Я не знал, как это точнее определить. – Кости развиты нормально, это лицо взрослого человека. Но вид у него… – я лихорадочно подыскивал нужное слово, но не мог найти, – какой-то незавершенный. Оно…
Джек перебил меня возбужденным от нетерпения голосом, он даже улыбнулся.
– Вы когда-нибудь видели, как делают медали?
– Медали?
– Да, тонкой работы. Медальоны.
– Нет.
– Так вот, для действительно тонкой работы на твердом металле, – оживленно принялся пояснить Джек, – делают два отпечатка.
Я не понимал, что он говорит и зачем.
– Сначала берут штамп и делают отпечаток номер один, перенося на гладкий металл грубые основные черты. А потом используется штамп номер два, и именно он придает детали те тонкие линии и чудесную отделку, которые вы видите на настоящих медальонах. Приходится так делать потому, что второй штамп, тот, который с деталями, не может оставить отпечаток на гладкой поверхности. Сначала нужно придать грубые черты штампом номер один.
Он остановился, переводя взгляд с меня на Бекки, чтобы удостовериться, что мы слушаем.
– Итак? – спросил я с легким нетерпением.
– На медальонах обычно изображают лица. И когда вы смотрите на них после штампа номер один, лицо еще не закончено. Все есть, все правильно, но детали, которые придают индивидуальность, отсутствуют. – Он пристально посмотрел на меня. – Майлз, вот на что похоже это лицо. Все есть: губы, нос, глаза, кожа и все необходимые кости. Но нету черт, нет подробностей, нет индивидуальности. Оно недоделано. Посмотрите на него! – Голос Джека зазвенел на высокой ноте. – Это как бы заготовка лица, которая ждет, чтобы на ней отштамповали окончательные, завершающие черты!
Он был прав. Я еще никогда в жизни не видел такого лица. Не то чтобы оно было вялым, этого никак нельзя было сказать. Но оно имело какой-то бесформенный, бесхарактерный вид. Это в общем-то не было лицо – еще не было. В нем не замечалось никакой жизни, никаких признаков жизненного опыта; я только так могу это объяснить.
– Кто он? – спросил я.
– Не знаю, – Джек подошел к двери и указал на лестницу, которая вела из подвала наверх. – Там, под лестницей, есть небольшой чуланчик, он отгорожен фанерой. Я там держу всякий мусор: старую одежду, поломанные электроприборы, пылесос, утюг, лампочки и всякое такое. А еще несколько старых книг. Там-то я его и нашел: мне нужна была какая-то справка, и я думал, что найду ее в этих книгах. Он там лежал на коробках с одеждой точно так, как вы видите сейчас. Ох, и испугался же я! Выскочил оттуда, как кот из собачьей будки, и крепко ударился головой, – он ощупал макушку. – Потом вернулся и вытащил его. Я думал, что он, может быть, еще жив. Майлз, за какое время мертвое тело окончательно коченеет?
– Часов за восемь-десять.
– Пощупайте его, – сказал Джек. Похоже было, что он забавляется, как человек, который много пообещал и теперь придерживается своего слова.
Я поднял неподвижную руку, придерживая ее за запястье, она была мягкой и гибкой. Даже не очень холодной на ощупь.
– Посмертное окоченение отсутствует, – заметил Джек. – Согласны?
– Согласен, – ответил я, – но ведь картина посмертного окоченения не всегда одинакова. Существуют определенные условия… – Я не знал, что еще сказать.
– Если хотите, – заявил Джек, – можете перевернуть его, но и на спине не найдете никаких ран. И на голове тоже. Никаких признаков того, что его убили.
Я засомневался, но по закону я не имел права прикасаться к мертвому телу, и только накрыл его тканью.
– Ладно, – сказал я. – Теперь куда – наверх?
– Ну да, – кивнул Джек; стоя в дверях, он держал руку на шнурке выключателя, пока мы не вышли.
Наверху, в гостиной, Теодора включила свет, расставила пепельницы, приветливо пригласила нас садиться, потом пошла на кухню и через минуту вернулась без фартука. Она уселась в легком кресле, мы с Бекки на тахте, а Джек устроился в кресле-качалке у окна. Почти вся передняя стена его гостиной представляет собой огромный сплошной лист стекла, так что можно видеть огни всего города, разбросанного среди холмов. Это замечательная комната.
– Хотите выпить? – спросил Джек.
Бекки покачала головой, а я сказал:
– Нет, спасибо, но вы на нас не обращайте внимания.
Джек с женой тоже не стали пить.
– Мы пригласили вас, Майлз, – заговорил Джек, – не только потому, что вы врач, но и потому, что вы умеете смотреть фактам в лицо. Даже если факты не такие, какими им положено быть. Вы не из тех, кто вылезет из кожи вон, доказывая, что черное – это белое только потому, что так удобнее. Для вас вещи таковы, какими они есть, в чем мы имели случай убедиться.
Я пожал плечами и ничего не сказал.
– Что вы можете добавить насчет того тела внизу? – спросил Джек.
Некоторое время я молча крутил пуговицу на пиджаке, пока не отважился сказать:
– Видимо, кое-что могу. Это бессмысленно, совершенно глупо, но я много бы дал, чтобы сделать вскрытие этого тела, потому что знаете, что я рассчитывал бы там найти? – Я посмотрел на всех – Джека, Теодору, Бекки, но никто не ответил; все сидели в напряженном ожидании. – Думаю, что я не смог бы найти никакой причины смерти. Я полагаю, что органы в таком же безупречном состоянии, как кожа. Все в порядке, вполне работоспособно.
Я дал им некоторое время, чтобы обдумать мои слова; произнося их, я чувствовал себя последним идиотом и в то же время был совершенно уверен в своей правоте.
– Это еще не все. Я уверен, что, когда доберусь до желудка, там внутри ничего не будет. Ни крошечки, ни единой частички еды, переваренной или непереваренной – ничего. Пусто, как у новорожденного. То же и в кишечнике – ни кусочка кала, ничего. Нигде ничего. Почему? – Я снова оглядел всех. Потому что я считаю, что тело никогда не умирало. Нет никакой причины смерти, потому что смерти не было. Оно никогда не умирало, так как никогда не жило. – Я пожал плечами и откинулся на тахте. – Вот так. Нравится?
– Еще бы, – отозвался Джек, энергично кивая головой.
Женщины молча наблюдали за нами.
– Мне этого вполне достаточно. Я только ждал подтверждения.
– Бекки, – обернулся я к ней, – а ты что думаешь?
Она мрачно покачала головой, потом произнесла:
– Я… поражена. И вообще, я не прочь выпить.
Все мы улыбнулись, и Джек поднялся было, но Теодора сказала: «Я сама» и встала с места.
– Всем по одной? – спросила она и отправилась на кухню.
В тишине, которая воцарилась в комнате, мы задумчиво закурили, неторопливо передавая друг другу сигареты и спички; через некоторое время вернулась Теодора и раздала стаканы. Каждый из нас немного пригубил, и тогда Джек сказал:
– Именно так я считаю, и Теодора тоже. Дело в том, что я ей не рассказывал о своих впечатлениях. Я просто дал ей посмотреть на это и сформулировать собственное мнение, так же, как и вам, Майлз. И это она первой сделала сравнение с медальонами: мы когда-то видели, как их изготовляют. – Джек вздохнул и покачал головой. – Мы целый день говорили и думали об этом, Майлз, а потом решили обратиться к вам.
– Вы больше никому об этом не говорили?
– Нет.
– Почему вы не вызвали полицию?
– Не знаю. – Джек взглянул на меня с легкой улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19