Мне оставалось только надеяться, что мы обманули того, кто нас подслушивал.
В гараже я нашел крохотный ключ от наручников Ника Гриветта, он был в одной связке с ключами от его машины. Держа пистолет наизготовку, я затолкал Ника в полицейскую машину и приковал наручниками к рулевой колонке. Я оставил его на полу машины так, чтобы он не мог дотянуться до сигнала. Завернув пистолет в шляпу Гриветта, я хорошенько ударил им Ника по голове. Очень часто читаешь о том, как человека бьют по голове, но мало кто пишет о многочисленных кровоизлияниях в мозг, которые имеют место при этом. На самом деле это очень деликатное искусство – бить человека по голове; и хотя это, скорее всего, был уже не Ник Гриветт, а что-то очень похожее на него, я не в силах был раскроить ему череп. Когда я ударил Ника, он упал и лежал неподвижно. Я ухватил двумя пальцами кожу у него на шее и хорошенько крутанул ее. Ник завопил, и на этот раз я приложился к его черепу немного сильнее. Когда он потерял сознание, я еще раз изо всей силы ущипнул его, глядя в лицо, но он больше не пошевелился.
Мы выехали на моей машине, и я запер дверь гаража. Развернув «форд», я поехал в сторону Кортс Мадера-авеню в направлении дома Л. Бернарда Бадлонга, человека, который мог знать то, чего не знали мы. Время шло, время работало против нас – это я понимал. В любой момент патрульная машина или любой другой автомобиль мог прижать нас к тротуару, и я держал пистолет Ника Гриветта наготове на сиденье.
Мне неудержимо хотелось бежать, прятаться; самое последнее, что мне хотелось бы делать, – это сидеть и вести разговоры у какого-то там профессора, но мы должны были пойти на это. Я просто не представлял, что делать дальше.
Мне было не по себе, потому что мы ехали в светло-зеленом «форде» – автомобиле доктора Беннелла, а его знали все в городе, и я опасался, не направляются ли люди в домах, мимо которых мы проезжаем, к телефонам и не наполнен ли сам воздух информацией о нас.
Глава 14
Местность вокруг Санта-Миры в основном холмистая, да и сам город построен на многочисленных пригорках, между которыми извиваются улицы. Я знал каждую из них и сейчас направлялся к одной тихой улочке квартала за три от дома Бадлонга. Улица упиралась в крутой склон, покрытый кустарником и деревьями. Я остановил машину у купы небольших деревьев, подальше от людских глаз. Ее было видно только из двух соседних домов, но, возможно, никто оттуда нас не заметил. Мы вышли, но я не стал выключать двигатель.
Машина нам больше не понадобится, так что тот, кто найдет «форд», будет напрасно ждать нашего возвращения. Пистолет Ника оттягивал карман, и, немного поразмыслив, я зашвырнул его в кусты.
Мы полезли вверх по узкой тропинке, по которой я бегал еще мальчишкой, охотясь на мелкую дичь. На этой тропинке нас не было видно и за пять шагов, к тому же я знал, как попасть к дому Бадлонга, не появляясь на вершине холма.
Вскоре мы заметили его дом внизу, у самого подножия. Я отыскал место чуть в стороне от тропинки, откуда хорошо было видно и дом, и двор, и мы тщательно осмотрели все. Двухэтажный грязноватый дом стоял на обширном участке, который был отгорожен с одной стороны забором, а с другой густым кустарником. В Калифорнии любят жить «на свежем воздухе», и каждый, у кого есть возможность, создает на своем собственном участке все условия для этого, стараясь отгородиться от слишком любопытных глаз, – сейчас это нас весьма устраивало.
Вокруг дома и во дворе никого не было видно, и мы не спеша сошли вниз, открыли высокую калитку в заборе, миновали двор и направились вдоль дома.
Я был уверен, что нас никто не видит.
В доме была боковая дверь, и когда мы постучали, мне пришло в голову, что Бадлонга, возможно, даже скорее всего, нет дома. Но он был; через полминуты появился мужчина лет под сорок, присмотрелся через стекло и отпер дверь. Он внимательно взглянул на нас, удивленный, как мне показалось, что мы воспользовались боковым входом.
– Мы заблудились, – произнес я с вежливой улыбкой. – Видимо, мы постучали не в ту дверь, профессор Бадлонг?
– Да, – ответил он, приятно улыбаясь нам через очки в металлической оправе. У него были русые, слегка курчавые волосы и умное, вдумчивое лицо настоящего учителя.
– Я Майлз Беннелл, доктор Беннелл, и…
– О, доктор. – Он кивнул, улыбаясь. – Я видел вас в городе, так что…
– Я вас тоже встречал, – произнес я. – Мне было известно, что вы работаете в колледже, но я не знал вашего имени. Это мисс Бекки Дрисколл.
– Добрый день, – он распахнул дверь и отступил в сторону. – Заходите, пожалуйста.
Он провел нас в комнату, похожую на кабинет. Там стоял старомодный письменный стол, на стенах висели полки с книгами, дипломы и фотографии в рамках, пол был застелен небольшим ковром, а у стены находился старый разбитый диван. Комната была небольшая, с одним окном, довольно темная, но на столе горела лампа, заполняя помещение приятным уютным светом.
Наверное, он тут много работает, подумал я. Мы с Бекки сели на диван, Бадлонг развернул вращающееся кресло у стола и устроился в нем, слегка насмешливо, но дружелюбно посматривая на нас.
– Чем могу быть полезен?
Я ответил ему, что по достаточно серьезным, хотя и запутанным причинам нам крайне важно знать все, что он может рассказать относительно заметки в газете, которую мы не читали, но на которую намекала «Трибюн», цитируя его собственные слова.
Еще прежде, чем я закончил, на его лице появилась мягкая смущенная улыбка, и он укоризненно покачал головой.
– Это дело, – проговорил он, – похоже, так и не закончится. Что ж, – он откинулся в кресле, – я сам в этом виноват, так что пенять не на кого. Что вам нужно знать – о чем говорилось в заметке?
– Да, – ответил я. – И все, что вы сможете добавить.
– Понимаете, – Бадлонг пожал плечами, – в газете были напечатаны вещи, которые не следовало бы публиковать. – Он снова виновато улыбнулся. – Газетные репортеры. Видимо, я жил довольно одиноко, потому что до сих пор ни одного из них не встречал. Этот парень, Бики, довольно умный, кстати, позвонил мне как-то утром. Кажется, я профессор ботаники и биологии, поинтересовался он. Да, ответил я, и он спросил, не подъеду ли я на ферму Парнелла. Бики рассказал мне, где это, – ферма оказалась недалеко отсюда.
Там есть кое-что, что мне следовало бы увидеть, сообщил он и добавил некоторые подробности, которых оказалось достаточно, чтобы вызвать у меня интерес.
Профессор Бадлонг на минуту замолк, сложив руки перед собой ладонь в ладонь, потом продолжал:
– Так вот, я поехал на ферму, и там на куче мусора рядом с коровником увидел какие-то большущие то ли шары, то ли семенные коробочки явно растительного происхождения. Бики спросил меня, что это такое, и я откровенно ответил, что не знаю. – Бадлонг усмехнулся. – Поскольку Бики с удивлением и недовольством поднял брови, моя профессиональная гордость была задета, и я вынужден был добавить, что ни один специалист-ботаник не в состоянии опознать абсолютно все, что ему покажут. Специалист-ботаник, подхватил Бики, значит, я имею в виду, что это какая-то растительная форма жизни? Да, ответил я, по-моему, так и есть. – Бадлонг с удивленным восхищением покачал головой. – О, эти репортеры очень умные ребята, они заставляют вас делать выводы раньше, чем вы сами к ним придете. Сигарету?
Бадлонг достал пачку из кармана, и мы с Бекки взяли себе по одной. Бадлонг тоже сунул сигарету в рот и дал нам прикурить.
– То, что они мне показали, – профессор Бадлонг выпустил облако дыма, – было похоже, как мне показалось, на огромные семенные коробочки, думаю, это любому пришло бы в голову. Мистер Парнелл, фермер, рассказал, что «эти штуковины» приплыли просто по небу (я не сомневался в его искренности, потому что, вообще-то, как иначе они могли тут появиться?) и его это крайне удивило. На мой взгляд, в коробочках этих ничего особенного не было, разве что размеры. Семенные коробочки какого-то растения – это все, что я мог сказать, хотя должен был признать, что вещество, которым они были наполнены, никак не напоминало семена в нашем традиционном понимании.
Бики попытался обратить мое внимание на то, что несколько предметов в куче мусора, на которую упали коробочки, были удивительно похожи друг на друга, при этом он старался как-то связать это с самими коробочками. Бики показал на две пустые банки из-под персиков, одинаковые, словно близнецы. В куче лежала сломанная ручка от топора и рядом с ней другая, которую невозможно было от нее отличить. Но я ничего удивительного в этом не увидел. Тогда он решил подойти ко мне с другого конца, ему нужен был репортаж, настоящая сенсация, если возможно, и он старался этого добиться любой ценой.
Бадлонг с усмешкой в глазах снова затянулся сигаретой.
– Не могли ли эти штуковины, спросил Бики, появиться «из внешнего пространства», он так это сформулировал. – Бадлонг пожал плечами. – Все, что я мог ответить, было: да, могли, потому что я понятия не имел, откуда они сюда попали. Итак, – Бадлонг выпрямился в кресле и наклонился в нашу сторону, – тут-то хитрый Бики меня и поймал. Теория или идея, как вам угодно, согласно которой некоторые растительные формы жизни попали на нашу планету из космического пространства, стара, как мир. Это достаточно респектабельная и разумная теория, в ней нет ничего сенсационного и даже удивительного. Лорд Кельвин, вы, доктор, это, безусловно, знаете, лорд Кельвин, выдающийся ученый нашего времени, был одним из многочисленных сторонников этой теории. Возможно, говорил он, ни одна форма жизни на нашей планете не возникла самостоятельно, а все они попали сюда из космической бездны. Некоторые споры, указывал он, очень стойки против самого жестокого холода, и они могли быть занесены на земную орбиту под действием светового давления. Каждый, кто изучал данную тему, знаком с этой теорией; есть аргументы за и против нее.
Вот я и ответил репортеру: «Да». Это могут быть споры из «внешнего пространства», почему бы и нет? Я просто не знал. Похоже, что эта новость показалась моему собеседнику весьма эффектной, и он сделал из всех моих слов одну фразу. «Космические споры», удовлетворенно произнес он, записывая эти слова на клочке бумаги, которым у него был, и я уже увидел, как рождаются заголовки.
Бадлонг снова выпрямился в кресле.
– Мне следовало быть более осторожным, но я всего лишь живой человек, мне понравилось давать интервью, и я, удовлетворенный, несколько выделил эту мысль – с целью дать молодому Бики то, что он так рвался получить. – Профессор быстро поднял руку. – Вы понимаете, что я не пытался придерживаться абсолютной истины. Вполне возможно, что «космические споры», если вам нравится употреблять столь определенный термин, приплыли на Землю. Допуская такую возможность, лично я сомневаюсь, что все без исключения формы жизни на Земле возникли именно таким образом.
Последователи этой теории, однако, указывают на то, что когда-то наша планета представляла собой клокочущую массу невероятно горячего газа.
Когда она, наконец, остыла до температуры, при которой возможна жизнь, то откуда еще могла взяться на Земле живая материя, спрашивают они, как не из окружающего пространства?
Во всяком случае меня понесло. – Профессор Бадлонг по-мальчишески усмехнулся. – Почти каждому ученому свойствен такой недостаток – развивать любую теорию как можно дольше и, сплошь и рядом, как можно скучнее. Так вот, на ферме Парнелла этот мальчишка получил от меня свой репортаж. Да, это могут быть космические споры, сказал я, и, наоборот, это могут быть совсем не космические споры. По сути дела, объяснил я ему, я испытываю полную уверенность, что их можно было бы идентифицировать, если бы кто-нибудь за это взялся, как нечто хорошо известное, хотя и весьма редкое, к тому же самого что ни на есть земного происхождения. Но произошло непоправимое. Он решил напечатать одну часть моего рассказа и пренебречь другой, и в городской газете появились две-три задиристые и, по моему мнению, недостоверные корреспонденции, относительно которых я вынужден был требовать опровержения. Вот и все, доктор Беннелл, по-моему, много шума из ничего.
Я улыбнулся, пытаясь поддержать настрой беседы.
– Вы говорите, световое давление, профессор Бадлонг. Эти коробочки могли путешествовать в пространстве под воздействием светового давления. Это интересно.
– Это же заинтересовало молодого Бики, – усмехнулся профессор. – И он меня поймал. Я рассказал ему часть теории, и мне пришлось изложить остальное. Здесь нет никакого волшебства, доктор. Свет – это один из видов энергии, как вам известно, следовательно, любой объект, находящийся в космическом пространстве, будь то семенные коробочки или что угодно, несомненно, будет испытывать на себе давление светового потока. Световой поток имеет определенную, точно измеренную силу, у него есть даже вес.
Солнечный свет, падающий на гектар пашни, весит несколько тонн, можете верить или нет. Значит, если семенные коробочки где-то в пространстве попадают в световой поток, который в конечном счете достигает Земли излучение от далеких звезд или от какого-то другого источника, – поток света будет неуклонно толкать их в направлении другой планеты.
– Это, видимо, довольно медленно, не так ли? – спросил я.
– Чрезвычайно медленно. Настолько медленно, что вряд ли это можно измерить. Но что такое бесконечно медленно в бесконечности времени? Если допустить, что эти споры могли попасть сюда из космического пространства, вполне обоснованно будет признать, что они блуждали там миллионы лет, сотни миллионов лет – это не имеет никакого значения. Запечатанная бутылка, брошенная в океан, может совершить кругосветное путешествие, если ей дать время. Растяните крохотную пылинку, какой является наша планета, вдоль невероятных расстояний космоса, и будет вполне справедливо, что на протяжении достаточного времени все эти расстояния можно преодолеть.
Значит, если эти или какие-то другие споры приплыли на Землю, вполне вероятно, что они начали свое путешествие задолго до того, как Земля вообще появилась на свет.
Бадлонг наклонился и похлопал меня по колену, улыбаясь Бекки.
– Однако вы не газетный репортер, доктор Беннелл. Семенные коробочки с фермы Парнелла, если это действительно семенные коробочки, скорее всего занесло ветром, причем с небольшого расстояния, и представляют они собой, вне всякого сомнения, что-то хорошо известное науке, хотя, к сожалению, не мне. И я уверен, что избежал бы многих ехидных вопросов и шуточек со стороны моих коллег, если бы так и сказал тому мальчишке Бики, вместо того, чтобы позволить ему подхватить мои мысли и раздуть из них сенсацию. – Он снова виновато улыбнулся.
Я задумался над тем, что услышал от Бадлонга, а он мягко произнес:
– Почему вас это так заинтересовало, доктор Беннелл?
– Да вот… – я заколебался, размышляя, что я могу или имею право ему сказать. Наконец произнес: – Слышали ли вы что-нибудь, профессор Бадлонг, о… чем-то подобном мании, которая распространилась тут, в Санта-Мире?
– Да, немного. – Он с интересом взглянул на меня, потом кивнул на стопку бумаг на столе перед собой. – Я много работал этим летом над одной, как я полагаю, важной статьей, которая должна быть напечатана осенью; для меня эта статья, ее публикация, имеет большое значение. Так что я не очень внимательно следил за внешними событиями. Однако один коллега рассказывал мне о какой-то несомненной, хотя и временной мании, связанной с раздвоением личности, которая была у нескольких жителей города. Вы полагаете, что существует какая-то связь между ней и, – он усмехнулся, – нашими «космическими спорами»?
Я взглянул на часы и встал: через три минуты Джек Беличек должен был проехать по этой улице, и нам нужно было выйти наружу, чтобы быть готовыми сесть в машину.
– Возможно, – ответил я профессору Бадлонгу. – Скажите мне вот что. Не могут ли эти споры быть каким-то сверхъестественным враждебным организмом, способным имитировать и даже дублировать человеческое тело? Превращаться, по всем практически признакам, в нечто похожее на человека настолько, что его невозможно отличить от настоящего?
Моложавый профессор за столом с интересом взглянул на меня, изучая мое лицо. Когда он, наконец, заговорил, очевидно, обдумав, как следует мой вопрос, голос его был очень, даже немного чересчур, вежливым.
– Надеюсь, нет, доктор Беннелл. Мало существует вещей, – он еще раз улыбнулся нам, – которые можно утверждать с абсолютной уверенностью, но одна из них следующая. Никакая субстанция во Вселенной не в состоянии реконструировать себя в невероятно запутанную совокупность живых костей и крови и в ту чрезвычайно сложную структуру, которая называется человеческим организмом. Или любым другим живым существом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
В гараже я нашел крохотный ключ от наручников Ника Гриветта, он был в одной связке с ключами от его машины. Держа пистолет наизготовку, я затолкал Ника в полицейскую машину и приковал наручниками к рулевой колонке. Я оставил его на полу машины так, чтобы он не мог дотянуться до сигнала. Завернув пистолет в шляпу Гриветта, я хорошенько ударил им Ника по голове. Очень часто читаешь о том, как человека бьют по голове, но мало кто пишет о многочисленных кровоизлияниях в мозг, которые имеют место при этом. На самом деле это очень деликатное искусство – бить человека по голове; и хотя это, скорее всего, был уже не Ник Гриветт, а что-то очень похожее на него, я не в силах был раскроить ему череп. Когда я ударил Ника, он упал и лежал неподвижно. Я ухватил двумя пальцами кожу у него на шее и хорошенько крутанул ее. Ник завопил, и на этот раз я приложился к его черепу немного сильнее. Когда он потерял сознание, я еще раз изо всей силы ущипнул его, глядя в лицо, но он больше не пошевелился.
Мы выехали на моей машине, и я запер дверь гаража. Развернув «форд», я поехал в сторону Кортс Мадера-авеню в направлении дома Л. Бернарда Бадлонга, человека, который мог знать то, чего не знали мы. Время шло, время работало против нас – это я понимал. В любой момент патрульная машина или любой другой автомобиль мог прижать нас к тротуару, и я держал пистолет Ника Гриветта наготове на сиденье.
Мне неудержимо хотелось бежать, прятаться; самое последнее, что мне хотелось бы делать, – это сидеть и вести разговоры у какого-то там профессора, но мы должны были пойти на это. Я просто не представлял, что делать дальше.
Мне было не по себе, потому что мы ехали в светло-зеленом «форде» – автомобиле доктора Беннелла, а его знали все в городе, и я опасался, не направляются ли люди в домах, мимо которых мы проезжаем, к телефонам и не наполнен ли сам воздух информацией о нас.
Глава 14
Местность вокруг Санта-Миры в основном холмистая, да и сам город построен на многочисленных пригорках, между которыми извиваются улицы. Я знал каждую из них и сейчас направлялся к одной тихой улочке квартала за три от дома Бадлонга. Улица упиралась в крутой склон, покрытый кустарником и деревьями. Я остановил машину у купы небольших деревьев, подальше от людских глаз. Ее было видно только из двух соседних домов, но, возможно, никто оттуда нас не заметил. Мы вышли, но я не стал выключать двигатель.
Машина нам больше не понадобится, так что тот, кто найдет «форд», будет напрасно ждать нашего возвращения. Пистолет Ника оттягивал карман, и, немного поразмыслив, я зашвырнул его в кусты.
Мы полезли вверх по узкой тропинке, по которой я бегал еще мальчишкой, охотясь на мелкую дичь. На этой тропинке нас не было видно и за пять шагов, к тому же я знал, как попасть к дому Бадлонга, не появляясь на вершине холма.
Вскоре мы заметили его дом внизу, у самого подножия. Я отыскал место чуть в стороне от тропинки, откуда хорошо было видно и дом, и двор, и мы тщательно осмотрели все. Двухэтажный грязноватый дом стоял на обширном участке, который был отгорожен с одной стороны забором, а с другой густым кустарником. В Калифорнии любят жить «на свежем воздухе», и каждый, у кого есть возможность, создает на своем собственном участке все условия для этого, стараясь отгородиться от слишком любопытных глаз, – сейчас это нас весьма устраивало.
Вокруг дома и во дворе никого не было видно, и мы не спеша сошли вниз, открыли высокую калитку в заборе, миновали двор и направились вдоль дома.
Я был уверен, что нас никто не видит.
В доме была боковая дверь, и когда мы постучали, мне пришло в голову, что Бадлонга, возможно, даже скорее всего, нет дома. Но он был; через полминуты появился мужчина лет под сорок, присмотрелся через стекло и отпер дверь. Он внимательно взглянул на нас, удивленный, как мне показалось, что мы воспользовались боковым входом.
– Мы заблудились, – произнес я с вежливой улыбкой. – Видимо, мы постучали не в ту дверь, профессор Бадлонг?
– Да, – ответил он, приятно улыбаясь нам через очки в металлической оправе. У него были русые, слегка курчавые волосы и умное, вдумчивое лицо настоящего учителя.
– Я Майлз Беннелл, доктор Беннелл, и…
– О, доктор. – Он кивнул, улыбаясь. – Я видел вас в городе, так что…
– Я вас тоже встречал, – произнес я. – Мне было известно, что вы работаете в колледже, но я не знал вашего имени. Это мисс Бекки Дрисколл.
– Добрый день, – он распахнул дверь и отступил в сторону. – Заходите, пожалуйста.
Он провел нас в комнату, похожую на кабинет. Там стоял старомодный письменный стол, на стенах висели полки с книгами, дипломы и фотографии в рамках, пол был застелен небольшим ковром, а у стены находился старый разбитый диван. Комната была небольшая, с одним окном, довольно темная, но на столе горела лампа, заполняя помещение приятным уютным светом.
Наверное, он тут много работает, подумал я. Мы с Бекки сели на диван, Бадлонг развернул вращающееся кресло у стола и устроился в нем, слегка насмешливо, но дружелюбно посматривая на нас.
– Чем могу быть полезен?
Я ответил ему, что по достаточно серьезным, хотя и запутанным причинам нам крайне важно знать все, что он может рассказать относительно заметки в газете, которую мы не читали, но на которую намекала «Трибюн», цитируя его собственные слова.
Еще прежде, чем я закончил, на его лице появилась мягкая смущенная улыбка, и он укоризненно покачал головой.
– Это дело, – проговорил он, – похоже, так и не закончится. Что ж, – он откинулся в кресле, – я сам в этом виноват, так что пенять не на кого. Что вам нужно знать – о чем говорилось в заметке?
– Да, – ответил я. – И все, что вы сможете добавить.
– Понимаете, – Бадлонг пожал плечами, – в газете были напечатаны вещи, которые не следовало бы публиковать. – Он снова виновато улыбнулся. – Газетные репортеры. Видимо, я жил довольно одиноко, потому что до сих пор ни одного из них не встречал. Этот парень, Бики, довольно умный, кстати, позвонил мне как-то утром. Кажется, я профессор ботаники и биологии, поинтересовался он. Да, ответил я, и он спросил, не подъеду ли я на ферму Парнелла. Бики рассказал мне, где это, – ферма оказалась недалеко отсюда.
Там есть кое-что, что мне следовало бы увидеть, сообщил он и добавил некоторые подробности, которых оказалось достаточно, чтобы вызвать у меня интерес.
Профессор Бадлонг на минуту замолк, сложив руки перед собой ладонь в ладонь, потом продолжал:
– Так вот, я поехал на ферму, и там на куче мусора рядом с коровником увидел какие-то большущие то ли шары, то ли семенные коробочки явно растительного происхождения. Бики спросил меня, что это такое, и я откровенно ответил, что не знаю. – Бадлонг усмехнулся. – Поскольку Бики с удивлением и недовольством поднял брови, моя профессиональная гордость была задета, и я вынужден был добавить, что ни один специалист-ботаник не в состоянии опознать абсолютно все, что ему покажут. Специалист-ботаник, подхватил Бики, значит, я имею в виду, что это какая-то растительная форма жизни? Да, ответил я, по-моему, так и есть. – Бадлонг с удивленным восхищением покачал головой. – О, эти репортеры очень умные ребята, они заставляют вас делать выводы раньше, чем вы сами к ним придете. Сигарету?
Бадлонг достал пачку из кармана, и мы с Бекки взяли себе по одной. Бадлонг тоже сунул сигарету в рот и дал нам прикурить.
– То, что они мне показали, – профессор Бадлонг выпустил облако дыма, – было похоже, как мне показалось, на огромные семенные коробочки, думаю, это любому пришло бы в голову. Мистер Парнелл, фермер, рассказал, что «эти штуковины» приплыли просто по небу (я не сомневался в его искренности, потому что, вообще-то, как иначе они могли тут появиться?) и его это крайне удивило. На мой взгляд, в коробочках этих ничего особенного не было, разве что размеры. Семенные коробочки какого-то растения – это все, что я мог сказать, хотя должен был признать, что вещество, которым они были наполнены, никак не напоминало семена в нашем традиционном понимании.
Бики попытался обратить мое внимание на то, что несколько предметов в куче мусора, на которую упали коробочки, были удивительно похожи друг на друга, при этом он старался как-то связать это с самими коробочками. Бики показал на две пустые банки из-под персиков, одинаковые, словно близнецы. В куче лежала сломанная ручка от топора и рядом с ней другая, которую невозможно было от нее отличить. Но я ничего удивительного в этом не увидел. Тогда он решил подойти ко мне с другого конца, ему нужен был репортаж, настоящая сенсация, если возможно, и он старался этого добиться любой ценой.
Бадлонг с усмешкой в глазах снова затянулся сигаретой.
– Не могли ли эти штуковины, спросил Бики, появиться «из внешнего пространства», он так это сформулировал. – Бадлонг пожал плечами. – Все, что я мог ответить, было: да, могли, потому что я понятия не имел, откуда они сюда попали. Итак, – Бадлонг выпрямился в кресле и наклонился в нашу сторону, – тут-то хитрый Бики меня и поймал. Теория или идея, как вам угодно, согласно которой некоторые растительные формы жизни попали на нашу планету из космического пространства, стара, как мир. Это достаточно респектабельная и разумная теория, в ней нет ничего сенсационного и даже удивительного. Лорд Кельвин, вы, доктор, это, безусловно, знаете, лорд Кельвин, выдающийся ученый нашего времени, был одним из многочисленных сторонников этой теории. Возможно, говорил он, ни одна форма жизни на нашей планете не возникла самостоятельно, а все они попали сюда из космической бездны. Некоторые споры, указывал он, очень стойки против самого жестокого холода, и они могли быть занесены на земную орбиту под действием светового давления. Каждый, кто изучал данную тему, знаком с этой теорией; есть аргументы за и против нее.
Вот я и ответил репортеру: «Да». Это могут быть споры из «внешнего пространства», почему бы и нет? Я просто не знал. Похоже, что эта новость показалась моему собеседнику весьма эффектной, и он сделал из всех моих слов одну фразу. «Космические споры», удовлетворенно произнес он, записывая эти слова на клочке бумаги, которым у него был, и я уже увидел, как рождаются заголовки.
Бадлонг снова выпрямился в кресле.
– Мне следовало быть более осторожным, но я всего лишь живой человек, мне понравилось давать интервью, и я, удовлетворенный, несколько выделил эту мысль – с целью дать молодому Бики то, что он так рвался получить. – Профессор быстро поднял руку. – Вы понимаете, что я не пытался придерживаться абсолютной истины. Вполне возможно, что «космические споры», если вам нравится употреблять столь определенный термин, приплыли на Землю. Допуская такую возможность, лично я сомневаюсь, что все без исключения формы жизни на Земле возникли именно таким образом.
Последователи этой теории, однако, указывают на то, что когда-то наша планета представляла собой клокочущую массу невероятно горячего газа.
Когда она, наконец, остыла до температуры, при которой возможна жизнь, то откуда еще могла взяться на Земле живая материя, спрашивают они, как не из окружающего пространства?
Во всяком случае меня понесло. – Профессор Бадлонг по-мальчишески усмехнулся. – Почти каждому ученому свойствен такой недостаток – развивать любую теорию как можно дольше и, сплошь и рядом, как можно скучнее. Так вот, на ферме Парнелла этот мальчишка получил от меня свой репортаж. Да, это могут быть космические споры, сказал я, и, наоборот, это могут быть совсем не космические споры. По сути дела, объяснил я ему, я испытываю полную уверенность, что их можно было бы идентифицировать, если бы кто-нибудь за это взялся, как нечто хорошо известное, хотя и весьма редкое, к тому же самого что ни на есть земного происхождения. Но произошло непоправимое. Он решил напечатать одну часть моего рассказа и пренебречь другой, и в городской газете появились две-три задиристые и, по моему мнению, недостоверные корреспонденции, относительно которых я вынужден был требовать опровержения. Вот и все, доктор Беннелл, по-моему, много шума из ничего.
Я улыбнулся, пытаясь поддержать настрой беседы.
– Вы говорите, световое давление, профессор Бадлонг. Эти коробочки могли путешествовать в пространстве под воздействием светового давления. Это интересно.
– Это же заинтересовало молодого Бики, – усмехнулся профессор. – И он меня поймал. Я рассказал ему часть теории, и мне пришлось изложить остальное. Здесь нет никакого волшебства, доктор. Свет – это один из видов энергии, как вам известно, следовательно, любой объект, находящийся в космическом пространстве, будь то семенные коробочки или что угодно, несомненно, будет испытывать на себе давление светового потока. Световой поток имеет определенную, точно измеренную силу, у него есть даже вес.
Солнечный свет, падающий на гектар пашни, весит несколько тонн, можете верить или нет. Значит, если семенные коробочки где-то в пространстве попадают в световой поток, который в конечном счете достигает Земли излучение от далеких звезд или от какого-то другого источника, – поток света будет неуклонно толкать их в направлении другой планеты.
– Это, видимо, довольно медленно, не так ли? – спросил я.
– Чрезвычайно медленно. Настолько медленно, что вряд ли это можно измерить. Но что такое бесконечно медленно в бесконечности времени? Если допустить, что эти споры могли попасть сюда из космического пространства, вполне обоснованно будет признать, что они блуждали там миллионы лет, сотни миллионов лет – это не имеет никакого значения. Запечатанная бутылка, брошенная в океан, может совершить кругосветное путешествие, если ей дать время. Растяните крохотную пылинку, какой является наша планета, вдоль невероятных расстояний космоса, и будет вполне справедливо, что на протяжении достаточного времени все эти расстояния можно преодолеть.
Значит, если эти или какие-то другие споры приплыли на Землю, вполне вероятно, что они начали свое путешествие задолго до того, как Земля вообще появилась на свет.
Бадлонг наклонился и похлопал меня по колену, улыбаясь Бекки.
– Однако вы не газетный репортер, доктор Беннелл. Семенные коробочки с фермы Парнелла, если это действительно семенные коробочки, скорее всего занесло ветром, причем с небольшого расстояния, и представляют они собой, вне всякого сомнения, что-то хорошо известное науке, хотя, к сожалению, не мне. И я уверен, что избежал бы многих ехидных вопросов и шуточек со стороны моих коллег, если бы так и сказал тому мальчишке Бики, вместо того, чтобы позволить ему подхватить мои мысли и раздуть из них сенсацию. – Он снова виновато улыбнулся.
Я задумался над тем, что услышал от Бадлонга, а он мягко произнес:
– Почему вас это так заинтересовало, доктор Беннелл?
– Да вот… – я заколебался, размышляя, что я могу или имею право ему сказать. Наконец произнес: – Слышали ли вы что-нибудь, профессор Бадлонг, о… чем-то подобном мании, которая распространилась тут, в Санта-Мире?
– Да, немного. – Он с интересом взглянул на меня, потом кивнул на стопку бумаг на столе перед собой. – Я много работал этим летом над одной, как я полагаю, важной статьей, которая должна быть напечатана осенью; для меня эта статья, ее публикация, имеет большое значение. Так что я не очень внимательно следил за внешними событиями. Однако один коллега рассказывал мне о какой-то несомненной, хотя и временной мании, связанной с раздвоением личности, которая была у нескольких жителей города. Вы полагаете, что существует какая-то связь между ней и, – он усмехнулся, – нашими «космическими спорами»?
Я взглянул на часы и встал: через три минуты Джек Беличек должен был проехать по этой улице, и нам нужно было выйти наружу, чтобы быть готовыми сесть в машину.
– Возможно, – ответил я профессору Бадлонгу. – Скажите мне вот что. Не могут ли эти споры быть каким-то сверхъестественным враждебным организмом, способным имитировать и даже дублировать человеческое тело? Превращаться, по всем практически признакам, в нечто похожее на человека настолько, что его невозможно отличить от настоящего?
Моложавый профессор за столом с интересом взглянул на меня, изучая мое лицо. Когда он, наконец, заговорил, очевидно, обдумав, как следует мой вопрос, голос его был очень, даже немного чересчур, вежливым.
– Надеюсь, нет, доктор Беннелл. Мало существует вещей, – он еще раз улыбнулся нам, – которые можно утверждать с абсолютной уверенностью, но одна из них следующая. Никакая субстанция во Вселенной не в состоянии реконструировать себя в невероятно запутанную совокупность живых костей и крови и в ту чрезвычайно сложную структуру, которая называется человеческим организмом. Или любым другим живым существом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19