В: Стало думать, прежде он с ними не встречался?
О: Выходило, что так. Но напрямик он этого не объявлял.
В: Не почли вы за странность, что Его Милость, точно сводник, замышляет отдать вас другим?
О: Да, меня это несколько удивило.
В: Несколько? И только?
О: Я уже привыкла, что он обыкновенно говорит загадками.
В: Не сделалось ли вам страшно, невзирая на ваше убеждение, будто происшествие на Уилтширском капище не заключает в себе ничего опасного?
О: Но ведь я видела, что Его Милость хоть и суров, но не злонамерен.
Да, я его не понимала, но пуще всего боялась лишь этой своей непонятливости.
В: Мне желательно узнать об одном обстоятельстве более общего свойства.
Известно ли было Его Милости про ваши амуры с его слугой? Делалось ли это за его спиной или с его ведома?
О: Он все знал. За то и пенял, что я слишком млею в объятиях Дика. Он на это смотрел как хозяин: я, мол, тебя купил для собственного услаждения, а ты сама услаждаешься с другим. И фиалочки, которыми я себя украсила, он в этом смысле и понял.
В: Ему было известно, что вы сходились с Диком не только по его приказу, но и втайне?
О: Я исправляла должность, для которой была нанята, всего дважды, а больше меня не просили, как будто Его Милость в этом средстве изверился и нужды в нем уже не видел. И все же его задевало за живое, что я нахожу в этом приятность.
В: Вы разумеете, что ваши блудные занятия не приблизили исполнение означенной цели и Его Милость махнул на вас рукой?
О: Имел он и другую цель, и несравненно против первой величайшую.
В: Благоволите объяснить.
О: В свое время объясню.
В: Тогда – о том вашем разговоре. Не странно ли, что Его Милость вменяет вам в должное ублажать важных чужеземцев, а чтобы воздержаться от утех со слугой, и речи не ведет?
О: Слов нет, странно. И все же сущая правда.
В: Стало быть, его воля, по вашему суждению, состояла в том, чтобы вы, буде потребуется, сделались при этих господах шлюхой, но между тем хранили вид невинности? И больше ничего?
О: Так я его поняла.
В: И эта его воля имела вид приказа? Должны – и все тут? Угодно вам, нет ли – сие в уважение не принималось?
О: Такова была его воля, и мне оставалось повиноваться.
В: Больше Его Милость ни о чем с вами не говорил?
О: Нет.
В: С запинкой отвечаете.
О: Я силилась припомнить.
В: И все-таки «нет»?
О: Все-таки нет.
В: Не нравятся мне, сударыня, ваши ответы. Не то дразните, не то загадки загадываете. Смотри у меня: дело нешуточное, не время бы загадки подпускать.
О: Не я их загадываю: мне их загадали. Не я тебя путаю: меня запутали.
В: С тем Его Милость вас и отослал?
О: Да.
В: И до самого утра вы его не видели?
О: Нет.
В: А потом к вам в покой пришел Дик?
О: Когда он пришел, я спала.
В: Не подумалось ли вам тогда: «Завтра мне придется обнимать другого»?
О: Тогда я, благодарение Богу, еще не чаяла, что будет завтра.
В: Довольно отлагательств. Мы уже почти добрались до этого самого завтра.
О: Знаю.
В: Не имели вы каких-либо предвестий, что Джонс этой ночью вас покинет?
О: Нет, никаких.
В: Он с вами об этом не говорил?
О: Мы с ним мало разговаривали.
В: Отчего же?
О: Больно он с самого начала любопытничал. И все-то норовил показать, будто знает про меня такое, чего по правде не знал. И выходило, что я должна быть ему благодарна за молчание.
В: Разве же это не правда?
О: Ну и пусть. Он даже Дику проходу не давал – все потешался над его глухотой и немотой. Куда как приятно мне было слушать! Слова в простоте не вымолвит – и так всю дорогу.
В: Было ли вам ведомо, что мистер Браун также должен в скором времени с вами разъехаться?
О: Нет.
В: Вас это удивило?
О: Нет. Чему дивиться? Они, видать, свое дело сделали.
В: Добро. Итак, мистер Браун уехал прочь, и вы пустились по бидефордской дороге. Что дальше?
О: Ехали мы, ехали и скоро заехали в лесную глушь. А через дорогу бежит ручей, и нам надо перебраться на другой берег. Тут Его Милость остановил коня – он ехал впереди, а мы следом. Остановил он коня, оборотился к Дику и поднял указательный палец. А другой указательный палец вот этак с ним скрестил. Дик в ответ указал вперед. Не на дорогу – дорога за ручьем поворачивала, – а на склон холма или горы, откуда сбегал ручей.
В: В каком смысле вы это поняли?
О: Что Дик дорогу знает, а Его Милость нет. Или знает, но нетвердо.
В: Делались ли еще знаки?
О: Его Милость расставил руки, словно бы меряет что, а Дик поднял два пальца. Тогда мне было невдомек, а сейчас думаю, Дик хотел показать, что до места еще две мили. Больше никаких знаков они не делали, но и с места не сдвинулись. Смотрят друг другу в глаза как завороженные, не пошевелятся. И вдруг Его Милость поворотил коня и поехал меж деревьев вверх по склону – куда указывал Дик.
В: К вам он не обращался?
О: Слова не сказал. Даже не поглядел. Будто меня здесь и нет.
В: Случалось ли вам прежде замечать, чтобы они так друг друга разглядывали?
О: Раз или два случалось. Но чтобы так долго – ни разу.
В: Не как хозяин и слуга?
О: Больше похоже – как двое ребятишек.
В: Это как же: с видимой враждебностью?
О: Да нет, не так. А как-то необычно: будто разговаривают, не шевеля губами.
В: Хорошо. Итак, вы въехали в долину. О ее местоположении я уже наслышан от Джонса. Расскажите, как вы сделали первую остановку.
О: Скоро нам пришлось спешиться: кони чуть не падали. Дик взял за повод нашего коня и вьючную лошадь и пошел вперед, я за ним, а Его Милость со своим конем позади всех. Бредем по-над ручьем, молчим, только копыта по камням постукивают. Шли так с милю, может, больше. Вдруг Дик остановился и примотал поводья к колючему кусту, а как подошел Его Милость, то и его коня привязал. Потом принялся отвязывать от рамы большой сундук Его Милости.
В: Это Его Милость приказал ему остановиться?
О: Нет, он сам. Как если бы он лучше знал, куда мы едем.
В: Продолжайте.
О: Его Милость приблизился и заговорил со мною. Он объявил, что платье на мне для встречи с теми особами не весьма нарядно. А у него есть другое, более приличествующее такой оказии. И я должна его надеть сейчас, потому что мы почти на месте. Я спросила, нет ли туда дороги поудобнее. Он отвечал: «Нет, только эта. Но ты не тревожься: станешь делать, что скажут, – никакого лиха не случится». А сундук между тем поставили наземь и открыли, и Его Милость передал мне новый наряд – он лежал поверх прочих вещей.
В: Что же это был за наряд?
О: Исподница, юбка, платье из тонкого белого полотна. Манжеты у него батистовые, плоеные, и еще по рукавам розовые ленточки, стянутые в узелки.
Потом чулки из тонкого ноттингемского шелка, со стрелкой, тоже белые.
Башмачки белые. Все белое, все с иголочки либо только что из стирки.
В: Словом, точно для майского праздника?
О: Да, какие крестьянки в праздники носят. Только на крестьянках-то платья из канифаса, а это из тонкого полотна, отменной работы, что и леди надеть не зазорно.
В: Впору ли оно пришлось?
О: Сидело изрядно.
В: Прежде вы об этих вещах не ведали?
О: Нет.
В: Что дальше?
О: Дальше Его Милость сказал, что, прежде чем надеть новый наряд, надлежит мне омыться.
В: Омыться! Скажите на милость!
О: Очистить тело от всего, чем я запятнала себя в прежней жизни. Он указал в ту сторону, откуда мы шли: там неподалеку ручей в одном месте делался несколько глубже. Получался вроде как пруд, только что не такой широкий и помельче: ручей сам по себе был не так чтобы глубок.
В: Что вы на это подумали?
О: Что вода больно студеная. Он же возгласил, что поток этот должен стать мне Иорданом.
В: Так прямо и выразился: «Пусть этот поток станет тебе Иорданом»?
О: Так и выразился.
В: Уж не в шутку ли он это?
О: А вот увидишь, в шутку или нет. В тот миг и правда недолго было почесть его слова за шутку, да только мне было не до шуток.
В: И вы таки омылись?
О: С грехом пополам. Вода едва достигала до колен, пришлось присесть – а вода ледяная.
В: Вы купались нагишом?
О: Да, нагишом.
В: И Его Милость смотрел?
О: Я видела, что он поворотился ко мне спиной. Тогда и я отвернулась.
В: Что потом?
О: Обсохла я на берегу, надела новое платье и села на припеке обогреться. Тут Его Милость опять ко мне подошел, а в руке у него нож, который носил Дик. Подходит и говорит: «Нынче майский праздник, вон и ты цветешь как майский день. Будешь ты у нас, Фанни, майской королевой.
Только уж корону себе изволь приготовить сама».
В: Он снова пришел в доброе расположение духа?
О: Хмуриться перестал, а все же что-то его томило. Отошел он и стал глядеть в ту сторону, куда удалился Дик.
В: А когда он удалился? Прежде чем вы вошли в воду?
О: Как только открыл сундук и привязал коней поудобнее. Перешел ручей, полез по склону и скрылся из глаз.
В: Так, стало быть, коней успели отвязать?
О: Да нет. Когда я шла купаться, Дик их распряг, расседлал и пустил на длинной привязи пощипать травку и попить из ручья. А конец привязи примотал к кусту.
В: Это показывало, что вы задержитесь тут надолго?
О: Да.
В: И вы не приметили наблюдавшего за вами Джонса?
О: У меня была своя забота, ни Джонс, ни кто другой на мысль не шел. Я, как умела, делала себе венок. А тут воротился Дик, увидал, что Его Милость дожидается, и подал ему знак.
В: Вот так?
О: Нет, не так.
В: Джонс показывал, что знак был такой.
О: Да нет же. Джонс не доглядел. И что он мог видеть из своего укрытия?
В: Какой же тогда?
О: Вот как: руки сцеплены перед грудью. Я его и прежде видала, а знаменует он: «Дело сделано» или «Все исполнено по вашему слову». А при той оказии понимай так: «Те, кого мы ищем, ожидают наверху». Его Милость тотчас воротился ко мне и объявил, что пора идти. И мы пошли. Но вначале меня несли на руках, а то склон крутой, кремнистый, и Дик подхватил меня в охапку.
В: Не выказывал ли он, вернувшись к вам, волнения или радости?
О: Нет.
В: Добро. На этом пока остановимся. К пещере, сударыня, за тобой не полезем. Мой человек сведет тебя в отдельный покой обедать. Ни с супругом, ни с кем иным – ни слова. Ясно ли?
О: Так и быть. Стану говорить с духовным моим супругом, с Иисусом.

***

Долговязый сутуловатый писец открывает дверь и пропускает свою пленницу. Однако, оказавшись в коротком коридорчике, он выходит вперед и ведет ее за собой. Коридор заканчивается другой дверью. Чиновник и молодая женщина проходят в комнату. Женщина оборачивается к нему, и лишь тогда он нарушает молчание:
– Эля, сударыня, или еще воды?
– Воды.
– Из комнаты ни шагу.
Она покорно кивает. Чиновник смотрит на нее долгим взглядом, словно не слишком верит ее молчаливому обещанию, потом выходит, прикрыв за собой дверь.
Тесная комнатушка с единственным окном служит, по-видимому, спальней. У окна стоит стол и два стула. Но женщина к окну не подходит, она направляется к кровати, нагибается и, откинув покрывало, глазами ищет что-то на полу. Наконец нужный предмет найден. Женщина достает его из-под кровати, поддергивает юбки и садится на него.
Снимать прочие предметы туалета ей нет необходимости – по той простой причине, что в описываемую эпоху англичанки какого бы то ни было сословия ничего под юбки не надевали: эта мода появится еще лет через шестьдесят.
Смутные и малоизвестные факты, касающиеся нижнего белья – или его отсутствия, – это материал для целого очерка. Итальянки и француженки к тому времени давным-давно исправили это упущение, англичане мужского пола тоже. Другое дело англичанки. Все эти ослепительно элегантные и величественные светские щеголихи в выходных туалетах, на разные лады запечатленные живописцами XVIII века, ходили, грубо говоря, без трусов.
Более того, когда эта мода и в Англии наконец взяла верх (точнее, низ), когда в начале XIX века исподние штаны, а затем и панталоны стали носить женщины, это воспринималось как вызов, брошенный мужчинам, и уже, конечно, поэтому-то они так быстро и сделались de rigueur привычное, распространенное (фр.)

.
Облегчившись, Ребекка встает, задвигает глиняный ночной горшок обратно под кровать и поправляет покрывало. Затем не спеша подходит к окну и озирает просторный задний двор гостиницы.
В дальнем конце двора стоит запряженная четверней карета. Судя по тому, что коней еще не выпрягли, она подъехала совсем недавно. На дверце красуется родовой герб владельца: геральдический щит, который поддерживают лев и дракон. Рассмотреть его подробно и прочесть девиз с такого расстояния невозможно, в глаза бросаются лишь два красных ромба в поле щита. Пассажиров и кучера нигде не видать, у кареты дожидается лишь мальчишка – подручный конюха, должно быть, оставленный присматривать за лошадьми. По двору, выклевывая корм из щелей между булыжников, расхаживают куры, бойцовый петух и пара белых голубей, прыгают воробьи. Прислонившийся к карете мальчишка швыряет им зерно. Время от времени он выбирает из горсти зернышко покрупнее и отправляет в рот. Внезапно Ребекка опускает голову и закрывает глаза, словно у нее нет сил наблюдать эту невинную картинку. Губы ее шевелятся, однако слов не слышно. Без сомнения, речь ее обращена к тому самому супругу, право на беседы с которым она только что себе выговорила.
Но вот губы замерли. Из коридорчика доносится стук башмаков по деревянному полу. Ребекка открывает глаза и поспешно опускается на стул, отвернувшись от двери. Дверь отворяется, и на пороге вырастает все тот же чиновник. Какое-то мгновение он смотрит ей в спину. Ребекка не оглядывается. Чуть погодя она словно спохватывается, что, судя по звуку, в открывшуюся дверь никто не вошел, и поворачивает голову. Но вопреки ожиданиям в двери она видит не злорадного чиновника, а совсем другого человека. Это джентльмен преклонного возраста, в сером костюме, невысокий, но довольно грузный. Он стоит не в коридоре, не в комнате, а именно в дверях: застывший на пороге неумолимый рок. Ребекка поднимается, но больше никаких знаков почтения не показывает. На незнакомце простая черная шляпа, в правой руке он держит что-то непонятное. На первый взгляд – пастушья клюка, однако незнакомец на пастуха не похож, а навершие клюки, на которую он опирается, не из дерева, не из рога, а из сверкающего серебра. Это уже не обычная клюка, а скорее символ власти – больше всего она напоминает посох епископа.
Необычен и взгляд незнакомца: он рассматривает Ребекку с таким видом, будто оценивает корову или кобылу. Кажется, еще немного – и он без всяких церемоний объявит, чего она стоит. Этот взгляд человека высокопоставленного и высокомерного, которому нет дела до простых смертных; человека, который стоит выше всех законов. И все же в его глазах читается чувство, которому появляться в этом взгляде непривычно, даже неловко.
Внезапно незнакомец заговорил – но, хотя взгляд его был по-прежнему прикован к Ребекке, обращался он не к ней:
– Пусть приблизится. Свет в глаза, никак не разгляжу.
За спиной незнакомца в коридорчике показался чиновник и требовательным жестом подозвал Ребекку: два молниеносных движения согнутым пальцем.
Женщина подошла поближе. В тот же миг конец клюки с серебряным навершием оторвался от пола и удержал ее на расстоянии. Ребекка остановилась в шести футах от незнакомца. Его тяжелое лицо не выражало никаких чувств – ни добрых, ни дурных, и, что уж совсем удивительно, в нем не было и следа любопытства. На нем лежала разве что тень угрюмых сомнений, иными словами, меланхолии. Но заметить ее было не так-то просто: весь вид незнакомца говорил о другом – о сознании безграничности своего права как в обыденном смысле, так и в понимании самодержцев былых времен. К этому примешивалась внешняя бесстрастность, которая вошла в плоть и кровь и намертво спеленала все чувства. Теперь он не осматривал Ребекку как выставленную на продажу скотину, а глядел ей прямо в глаза, словно силился сквозь них прочесть в ее душе, что же именно она собой воплощает. Ребекка не прятала лица и, сложив руки на животе, отвечала таким же пристальным взглядом – не почтительным, не дерзким, но открытым и в то же время непроницаемо-выжидательным.
Рука мужчины медленно скользнула вниз по клюке, он вытянул ее перед собой – не угрожая, а едва ли не с осторожностью, – и серебряный крюк прикоснулся сбоку к белому чепцу. Легонько повернув клюку, мужчина потянул женщину к себе. Он действовал так бережно – при других обстоятельствах можно было бы сказать «робко», – что, когда серебряный крюк зацепил ее за шею и повлек за собой, она, не дрогнув, повиновалась. Наконец она почувствовала, что ее больше не тащат вперед, и остановилась. Незнакомец и Ребекка оказались лицом к лицу. Однако между ними по-прежнему лежала пропасть: их разделял не только пол и возраст, но и то, что они люди двух бесконечно чуждых друг другу пород.
Незнакомец обрывает эту безмолвную беседу так же внезапно, как и начал.
Клюка отдергивается и твердо упирается в пол. Отвернувшись с разочарованным видом, незнакомец удаляется. Ребекка успевает заметить, что он сильно припадает на ногу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49