..
В тот же миг он увидел Веллию, действительно возлежащую
на траве, окруженную качающимися голубыми и лиловыми
головками. Она была обнаженной, как и в их первую встречу.
Пушистые, слабо блестящие в свете луны волосы укрывали ее,
словно золотистая пена, словно нежные водоросли на морском
дне. Они слабо вздымались в такт ее дыханию.
Конан оглянулся и дал знак своим спутникам, призывая к
полному молчанию. Но сам тут же нарушил его, схватившись за
правую голень, которую обожгло резкой болью.
- Копыта Нергала!..
Он с трудом оторвал один из синих цветов, похожий на
большой колокольчик, присосавшийся к ноге и прожегший
прочную кожаную штанину. На том месте, где лепестки
прикасались к коже, появилась кровоточащая язва.
- Остерегайтесь цветов! - громким шепотом предупредил он
своих спутников.
Но было поздно. Молчание ночи прорезал хриплый вскрик.
Один из слуг Шумри, захлебываясь воплем, отрывал от шеи
цветок, протянувшийся к нему с ветки дерева. На месте
вгрызшихся лепестков зияла рана - из порванной сонной
артерии толчками выплескивалась кровь, казавшаяся в свете
луны черной.
От крика Веллия тотчас проснулась и вскочила на ноги.
Конан бросился к ней, словно голодный лев на готовую
умчаться прочь антилопу. Прежде чем крепкие пальцы варвара
сжали ей горло, женщина успела пронзительно закричать. На ее
крик со стороны замка и ворот поспешили стражники, в воздухе
засвистели стрелы.
- Не стреляйте! - во всю силу своих легких взревел
киммериец. - Одно движение - и я задушу ее!
Увидев, что госпожа их полностью во власти Конана,
красавцы-стражники опустили луки. Но стрелы их уже успели
пронзить второго из слуг Шумри, который бился теперь в
агонии на траве. Его товарищ, к шее которого присосался
цветок, уже не двигался, испустив дух от потери крови. Больд
также лежал, упав навзничь.
- Ты ранен? - нагнулся над ним встревоженный немедиец.
Тот покачал головой, с трудом приподнялся и сел.
- Стрела ударила мне в грудь, - сказал Больд. - Смотри.
Сквозь прорехи в одежде Шумри увидел кольчугу из очень
мелких колец. В месте удара стрелы она блестела, точно
посеребренная.
- Она спасли тебя еще раз, - прошептал Шумри. - Я же
тебе говорил...
- Бросьте луки и мечи в одну кучу! - громко
распоряжался между тем Конан. - И не вздумайте шутить
или утаивать оружие. Иначе ее хрупкое горлышко в один
момент хрустнет - точь-в-точь как куриная шейка!
Больд поднялся на ноги, пошатываясь, подошел к
киммерийцу и встал рядом.
- Не только мечи и луки, но также лопаты, подсвечники
и все остальное, - добавил он.
Шумри поразило, что здесь были не только охрана и
слуги-мужчины, но и девушки. Растрепанные, полуодетые,
оставившие впопыхах постели красавицы сжимали в руках кто
что успел схватить: бронзовый подсвечник, топор, шило,
ножницы... на их лицах была такая ненависть и решимость, что
не оставалось сомнений, насколько они преданы своей госпоже.
Неожиданно Больд изо всех сил оттолкнул Конана. Краем
глаза он успел заметить, как одна из молоденьких служанок -
та, что встречала Конана и Шумри у дверей замка и угощала
вином - сумела подкрасться в темноте за спину киммерийцу и,
размахнувшись, занесла кинжал над его левой лопаткой.
- Получай же, зверь! - крикнула она, нанося удар двумя
руками, но кинжал просвистел мимо цели и вместо лопатки
Конана вонзился в плечо оттолкнувшего его Больда.
- Я убью ее! - взревел Конан, и в падении не
выпустивший ведьмы и увлекший ее за собой на землю.
Он сжал ее горло с такой силой, что Веллия захрипела и
закатила глаза.
Шумри бросился к Больду.
- Ничего, ничего, рана не глубокая, просто царапина, -
приговаривал он, разорвав рукав и стараясь рассмотреть в
призрачном лунном свете узкий разрез, из которого струился
темный ручеек крови.
- Рана не глубока, - пробормотал Больд, отводя его
руки. - Но эта милая девушка обмакнула кинжал в яд. Должно
быть, цветы уступили его ей... Не суетись, друг. Я рад, что
последние капли моей жизни истрачены именно так...
Он откинулся головой на землю и прикрыл глаза. По его
изможденному, болезненному лицу прошла судорога, после чего
все черты словно разгладились и налились покоем.
- Живо оружие в одну кучу, иначе я убью ее! - повторил
Конан. - Шумри, разрази тебя Кром! Не забывай про порошок!
Немедиец отвел глаза от успокоившегося Больда и послушно
вдохнул несколько раз порошок горной травки.
Веллия, слабо извиваясь в мощных руках киммерийца,
прохрипела, обращаясь к своим возлюбленным, игрушкам и
слугам:
- Делайте... что он говорит...
Стражники и служанки нехотя стали бросать на землю свои
стальные и бронзовые орудия. Двигались она как-то замедленно,
словно в полусне. Шумри сообразил, что запах синих цветов -
яростный, ненавидящий, жгучий - делал свое дело. Не
защищенные пронзительным ароматом серого порошка, слуги
Веллии изо всех сил боролись со сном, но он одолевал их.
Спустя недолгое время на траве, рядом с тремя
окровавленными трупами валялась дюжина тяжело дышавших,
постанывающих под бременем кошмарных сновидений тел.
- Пока кончать, - пробормотал киммериец.
Он швырнул на землю извивающуюся и шепчущую сквозь зубы
то ли проклятия, то ли заклинания Веллию, отрезал мечом
несколько длинных прядей ее волос и крепко связал ими ее
руки и ноги.
- Найди мне камень, да покрупнее, - велел он Шумри.
Немедиец, бессильно опустившийся на искрящуюся
хрусталем дорожку, посмотрел на Конана, словно не слыша
его или не понимая. - Ладно, я сам найду, - бросил варвар.
- Порошок - смотри, не забудь про порошок!
Конан, в поисках камня, пошел вдоль ограды. Как только
он отдалился настолько, что не мог их слышать, Веллия,
перекатываясь по траве, помогая себе зубами, локтями и
коленями, добралась до ног неподвижного Шумри.
- О, благородный Кельберг! - жарко зашептала она. Глаза
ее, увлажненные слезами, блестели в свете луны еще
пленительней, еще несказанней. чем днем. - Отпусти меня!
Ведь ты совсем не такой, как этот грубый варвар, этот
бездушный кусок плоти, чье назначение в жизни - лишь рушить,
крушить и жечь!.. О, ты не такой! Душа твоя высока, сердце
твое великодушно и чисто! А как ты чувствуешь музыку!.. О
мой добрый Кельберг! Да, я отбирала у некоторых из моих
гостей годы жизни, но у кого и зачем? Только у бездушных
животных, подобных твоему спутнику, отбирала я их будущие
годы, годы, которые иначе были бы наполнены лишь резней и
обжорством, кровью и свистом мечей, воплями терзаемых
женщин и слезами младенцев... О Кельберг! Во что же
превращались эти отнятые у кровавых зверей годы? Разве ты
не видел сам? В картины и гобелены в глубокие и
проникновенные разговоры под ночным небом... Кельберг,
Кельберг, послушай душу свою: она молит, она заклинает тебя
спасти красоту! Кельберг, послушайся души своей!..
- Что она так пылко тебе обещает? - спросил подошедший с
огромным камнем в руках киммериец. - Впрочем, понятно что.
Вечную молодость и вечную красоту, и в придачу кровавые
пиршества время от времени. Соглашайся, Шумри! О чем тут
раздумывать?..
Он наклонился и крепко привязал камень к ногам ведьмы.
Затем взвалил ее тело себе на плечо.
- Кельберг! - позвала она в последний раз, мелодично и
жалобно.
Даже в таком положении, нагая, перекинутая через плечо
варвара, со спутанными и обрезанными волосами, она была
дивно прекрасна.
Шумри взглянул на нее и тут же отвел глаза.
- Ты бы лучше прогулялся, - посоветовал ему Конан.
Немедиец послушно поднялся и, опустив голову, медленно
пошел прочь.
Подойдя к ограде, Конан перебросил через нее нежное
женское тело. Взметнув в воздухе искристыми тонкими
волосами, Веллия с глухим плеском погрузилась в черную воду
рва.

* * *

К рассвету Конан и Шумри похоронили своих погибших -
Больда и обоих слуг. Они зарыли их за пределами замка, на
обочине тропы. Перед тем, как опустить в землю тело Больда,
немедиец снял с него кольчугу. Она и впрямь оказалась на
удивление легкой, словно была сплетена не из металла, но из
затвердевших лунных лучей, чуть потемневших от времени.
- Кажется, я знаю, кто эта девушка и кто этот доблестный
человек, назвавшийся нам Больдом, - сказал он Конану. - В
Бельверусе его имя широко известно, да и ее тоже. Какая
трагедия! Удивительная были бы из них пара!..
Киммериец взвесил в руках кольчугу, так же отдав
должное ее легкости.
- Что ты собираешься с ней делать? - спросил он. -
Носить сам?..
- Ну что ты! Отдам девушке... Мертвому телу она не
нужна, ей же может пригодиться...
- Чтобы подарить следующему жениху? - спросил Конан -
без всякого, впрочем, желания кого-нибудь обидеть.
Шумри взглянул на него с укором и промолчал.
Когда они уже собрались уходить, немедиец вспомнил о
спящих в саду стражниках и служанках. По его настоянию они
вернулись обратно и перенесли бормочущие и постанывающие
тела подальше от цветов, к самым воротам. Киммериец с
большой неохотой занимался этим вздорным, на его взгляд,
делом, но Шумри уверял, что если оставить их в саду, они
могут никогда больше не проснуться.
Цветы снова пахли сладко и дурманяще, и лепестки их при
прикосновении не ранили и не обжигали, но лишь щекотали и
нежили.
- Быстро же эти лиловые твари простили нам свою
госпожу, - хмыкнул Конан, когда последнее тело было
перетащено в безопасное место и приятели присели, чтобы
перевести дыхание. - Впрочем, ты все-таки не забывай пока
про порошок.
- Я и не забываю, - отозвался Шумри, разворачивая
тряпицу, в которой серели уже последние крупицы
спасительного снадобья.
Внезапно киммериец поднял голову и насторожился. Ему
послышалось что-то похожее на мелодичный женский смех,
доносящийся из-за ограды замка. В два прыжка он подскочил к
стене и посмотрел вниз. Громкий рев - рев досады и ярости -
чуть не разорвал его широкую грудную клетку.
Испуганный Шумри мгновенно очутился рядом. Внизу, на
противоположной стороне рва сушила на солнце пушистые волосы
нагая ведьма. В ответ на вопль киммерийца она подняла
голову, и звонкий, победный, счастливый издевательский смех
прозвенел, словно пение утренней птицы.
- Проклятье! Она выплыла! Ну почему я прежде не
придушил ее - а ведь хотел! - ревел Конан. - Где мой лук?!..
Но пока он искал лук, Веллия, подарив на прощанье
остолбеневшему Шумри нежную и укоризненную улыбку, скрылась
в густых зарослях.
Первым порывом варвара было ринуться вслед за ней, и он
уже закинул ногу через ограду, но через мгновение сообразил,
что это бесполезно: местность ему незнакома, ловкая и
наглая, как куница, колдунья ускользнет от него - а может,
и заманит в смертельную ловушку. Ярость его не знала
пределов.
- Будь я проклят, что не придушил ее! Что не размозжил
ей голову! Что не сжег ее, как тушку бешенного пса, повесив
вниз головой! Вот почему эти проклятые цветы снова пахнут
сладко! Они рады, что она жива, что больше ей ничто не
грозит!.. Ну что же, деритесь, лиловые отродья!
И он принялся отводить душу, бешено размахивая мечом,
сшибая головки цветов, рубя стебли, превращая в крошево
нежные лепестки... Запах цветов снова изменился: стал таким
резким и острым, колющим, как тысячи игл, что Шумри поскорее
прижал к ноздрям остатки серого порошка. Извиваясь и
дергаясь, цветы старались достать до тела киммерийца,
ужалить его, обжечь, убить... Но он так стремительно и
яростно вращал мечом вокруг себя, не останавливаясь ни на
миг, что ни один из шевелящихся лепестков не достиг цели.
Скоро с волшебным садом было покончено. Последние цветы
он срубил с деревьев вместе с ветвями и растоптал их
ногами. Золотисто-зеленый сок блестел на срезанных стеблях,
каплями стекал вниз по коре. Хотя то была не кровь, но
всего лишь сок, зрелище было почти столь же тягостным, как
поле битвы, усеянное свежими трупами.
Тяжело дышащий варвар вытер меч о край плаща и вложил
его в ножны. Но ярость его еще не утихла, не истощила
себя. Подумав немного, он ринулся к замку, снял один из
факелов, прикрепленных над дверьми, и зажег его.
- Что ты хочешь делать? - обеспокоено спросил немедиец.
- Сейчас увидишь! - Конан рывком распахнул резную
дверь. - Сейчас мы с тобой славно погреемся!..
- Постой, Конан! - Шумри крепко схватил его за руку. -
Не надо! Ведь ты же уничтожишь эти... эти...
Он не мог сказать приятелю, как ему жалко прекрасные
гобелены, картины, фарфоровые вазы и мраморные статуэтки. В
ушах его звенел умоляющий голос Веллии: "только у бездушных
животных отбирала я их будущие годы... Чье назначение в
жизни - лишь рушить и жечь!..
- Прошу тебя! - воскликнул он с мольбой. - Не разрушай,
не жги!..
- Тебе жалко ее гобелены?! Ее ковры?! - захохотал
киммериец. Когда он смеялся вот так, охваченный
исступлением ярости, он был и ужасен, и величествен в одно
и то же время. - Не жалей: она выткет новые! Ты ведь
радуешься в глубине души, что она не сдохла, разве не
так?!..
Он повернулся, готовясь ринуться с гудящим пламенем над
головой в глубь изысканных и прекрасных залов.
- Подожди же!.. - еще отчаянней завопил Шумри. - Ты
погубишь людей! Они сгорят или задохнуться во сне! Ты
забыл, что говорил нам старик: почти все они не
догадываются о том, кто она. Ее слуги не виноваты!..
- Да пропади ты пропадом со своей жалостью! - Конан
швырнул факел на землю. - Не виноваты! Конечно, они всего
лишь прикончили пару твоих слуг, да Больда!.. Как ты не
понимаешь: ведь она же вернется сюда! Она все начнет
сначала!..
- Хорошо, жги, - тихо сказал Шумри. - Подожди только,
пока они не проснуться и пока я не расскажу им правду
об их госпоже.

* * *

Солнце уже сползло за кромки деревьев, когда приятели
неторопливой рысью отдалялись наконец от замка, еще утром
напоминавшего на выступ скалы белоснежную птицу, сейчас же
превратившегося в черные горячие руны.
Оба молчали. От едкого дыма першило в горле, лохмотья
сажи застряли в волосах и складках одежды. Кони мягко
стучали копытами по тропе, потряхивая гривами, словно не
понимая и удивляясь подавленности своих хозяев.
На повороте тропы показалась знакомая, вросшая в землю
лачуга. Но старик в рваных лоскутьях не вышел навстречу, не
замахал руками и не затряс приветственно головой. Шумри
придержал коня.
- Стоит ли? - спросил Конан. - Или ты хочешь его
обрадовать, что ведьма осталась жива?
Не ответив, немедиец подъехал к хижине и соскочил с
коня. Конан нехотя последовал за ним.
В лачуге было сумрачно. Старик лежал навзничь на старых
шкурах. При появлении "любезных гостей" он не пошевелился и
не издал ни звука. Шумри склонился над ним и прикоснулся
пальцами к холодному лбу. На сморщенном лице старика
застыло удивленно-жалобное выражение.
- Надо его похоронить, - сказал Шумри.
- Стоит ли? - спросил киммериец. - Лопату из замка мы
как-то не догадались прихватить...
- Будем рыть мечом.
Когда они отдали последний долг столетнему старику,
была уже ночь. Но они все-таки решили не останавливаться
для ночлега, а ехать дальше. Несмотря на смертельную
усталость, и Конану, и Шумри хотелось как можно скорее
оставить позади себя печальное и проклятое место.
В полном молчании они возвращались с веселой охотничьей
прогулки.
1 2 3 4 5 6 7