.. Наверное, вам помогали слуги?
- Ну, конечно, - кивнула Веллия. - Я начинала и
разрабатывала сюжет рисунка, а мелкие детали заканчивали мои
девочки. Я не думала, что такие мелочи достойны упоминания.
Обед, поданный тремя миловидными молоденькими служанками
в белоснежных кружевных фартучках, был восхитителен. Как и
обещала, Веллия ела и пила то же самое, что и ее гости.
Особенно вкусно было нежное, янтарно золотящееся мясо рыб.
Да и вино, которое Конан распробовал как следует, несмотря
на странный дурманящий привкус, оказалось совсем неплохим,
и он был вынужден признать, что был несправедлив к нему при
первой встрече.
Когда гости насытились, хозяйка сняла со стены
музыкальный инструмент, похожий на лютню, но больше и
продолговатей, с двенадцатью серебряными струнами. Шумри,
с разгоревшимися глазами, попросил у нее разрешения
прикоснуться к этим струнам, хотя бы на краткий миг.
- С удовольствием, мой прекрасный гость, - ответила
Веллия. - И не на миг, но сколько тебе будет угодно... Об
одном лишь хочу попросить вас: выйдемте в сад! Я так люблю
его, что в стенах замка провожу лишь ночи да ненастные
холодные дни. Повертеть, что в саду эта певучая игрушка
зазвучит нежнее и мелодичнее.
Пока они шли обратно по залам замка к выходу, Конан
задал давно мучающий его вопрос: отчего, подъезжая сюда, не
встретили они не полей, ни огородов, и где те люди, селяне и
ремесленники, чьей властительницей является Прекрасная
Веллия?
- О, мои славные спутники, я вовсе не богатая и знатная
властительница, какой показалась вам! - ответила она,
рассмеявшись. - Да и зачем мне селяне? Я не ем ни молока, ни
хлеба. Прекрасные рыбы, чье мясо вы хвалили сегодня, в
изобилии водятся во рву и озере. Дичи в лесу хватает и мне,
и моим друзьям. Да-да, друзьям! Не удивляйтесь: язык мой не
поворачивается называть слугами тех, кто близок мне и
любезен, словно члены моей семьи или добрые приятели.
- Интересно, а куда ты деваешь старых и некрасивых слуг?
- бухнул напрямик киммериец.
Шумри поежился от его бестактности и отвел глаза.
- Я скармливаю их рыбам, - ответила Веллия, мило
улыбнувшись.
Немедиец рассмеялся с облегчением, радуясь, что она не
обиделась и ответила шуткой на недостаточно галантный
вопрос.
Выйдя в сад, Веллия провела гостей к самому высокому
его месту, туда, где поросшая цветами земля соприкасалась
с мраморной стеной замка. Присев на белоснежный камень
ограды, она махнула рукой. Конан прилег на мягкую траву.
Шумри опустился на одно колено и тронул струны длинного
инструмента...
Сначала он просто перебирал их, осторожно, трепетно,
вслушиваясь в звучание каждой. Затем заиграл. Без слов,
что-то очень знакомое. Кажется, это была та самая мелодия,
которой он утешал когда-то Конана, сокрушенного отказом
Алмены. Но тогда он пел - и было что-то про ветер, гладящий
волны, и про темные крики боли, которые когда-нибудь станут
музыкой...
Когда стихло последнее трепетанье струны, и Шумри
устало откинулся на траву, Веллия долго молчала. Глаза ее,
обращенные на музыканта, подернулись влагой и блестели
больше обычного.
- Простите меня, мои неожиданные и прекрасные гости, но
мне хочется говорить стихами, - сказала она наконец.
Она протянула ладонь и коснулась пальцами волос
немедийца, наполовину седых и как всегда взлохмаченных.
Душа твоя высока.
Глаза твои зелены.
Скажи, отчего белы сады на висках твоих?
Мне кажется, что зима рано к тебе пришла.
Так незаслуженно рано!..
Смущаясь от ее пристального взгляда и прикосновения,
Шумри попытался было тоже ответить стихами, но вышло у
него довольно неуклюже:
Зима приходила ко мне,
о Прекрасная Госпожа!
Зима пришла и ушла.
Теперь же ласкает меня весеннее солнце.
- И вправду? - Веллия посмотрела ему в глаза испытующе.
- Тогда я рада!
Но вот что скажи, мой гость:
Умеют ли пальцы твои музыку извлекать
не только из жестких струн,
но и из нежных тел?
От такого откровенного вопроса Шумри смутился еще
больше. Побагровев, он мучительно - и тщетно - пытался
выстроить в голове достойный и изящный ответ.
- О, прости же меня! - рассмеялась Веллия. - Я чересчур
любопытна, прекрасный мой гость! Ты вправе не отвечать на
столь праздный вопрос...
Она грандиозно перегнулась назад, отвела голову и
замерла, вперив взор в мерцающую во рву ледяную воду. Не
дождавшись, пока немедиец поборет смущение и косноязычие,
она снова заговорила, мечтательно и отрешенно:
Так шевелит плавниками рыба,
так лениво прохладные струи ее обтекают,
словно в истоме духи реки застыли
и ловят зрачками вечнотекущие облака...
Немного успокоившись и приведя в порядок мысли, Шумри
откликнулся:
Там опускаются на самое дно
уставшие и заболевшие стремления,
и прохладные струи смывают боль,
как грязь, а грязь, как... как...
- Как растерянность, - подсказала ему Веллия, хоть и не
слишком осмысленно, но мелодично.
Поблагодарив ее взглядом, Шумри продолжал:
- Как немоту мою мне превозмочь? - горячо вопросил он,
прижав ладонь к левой стороне груди.
Как сделать, чтобы наконец
вылилась нежная безымянная река,
запертая в глухом подземелье
и не имеющая даже русла?
Конан в продолжение поэтического состязания чувствовал
себя лишним, и мало-помалу это состояние начало его
тяготить. Он открыл было рот, чтобы недвусмысленно
высказаться, но вместо решительных слов из глотки его
вылетело громкое чиханье.
Вдохновенные стихотворцы разом вздрогнули, затем
рассмеялись.
- Весьма достойный вклад! - воскликнула Веллия. - Так
коротко и так глубокомысленно!
- Могу еще глубокомысленней! - заверил ее киммериец. - И
еще короче.
И он чихнул громче прежнего.
- К сожалению, я не умею говорить стихами, - сказал
Конан, переждав второй взрыв смеха. - А из всех струн мне
подчиняется лишь тугая тетива лука. Так что в вашей
компании я, похоже, лишний.
- О, вовсе нет! - горячо запротестовала Веллия. -
Возможно, вы обладаете способностями, о которых никто и
не подозревает! Разве не так, Шумри? Попробуем открыть их
вместе!
- О да! - подтвердил тот. - Мой друг умеет, к примеру,
гадать по ступне.
Конан одарил его столь яростным взглядом, что немедиец
тут же пожалел о сорвавшейся у него с языка нелепой и
ранящей шутке, но было поздно. Он сам не мог понять, отчего
ляпнул такое. Наверное, пахучее вино отуманило его мозги...
да еще такие дурманные синие цветы со всех сторон!
Оживившись, Веллия опустилась на траву возле киммерийца
и сбросила с левой ноги легкую, как лепесток лилии,
туфельку.
- Погадай же мне, мой мужественный и суровый гость! -
горячо попросила она.
О, погадай мне на моей ступне!
Она - как книга с тайной, мудрой солью!
Пусть упоительно, легко и вольно
от вещих слов твоих непроизвольных
я поплыву, как в молодом вине!
Мои огромные зеленые глаза
взлетают выше, оставляя тело!
Я так смела, как будто бы посмела
всех небожителей облобызать!..
- Он пошутил! - отрезал киммериец. - И, клянусь Кромом,
кому другому за подобные шутку здорово бы досталось!
Глаза же у тебя, если мои собственные мне не изменяют,
голубого цвета.
- Но ведь это же стихи, стихи!.. - Томно протянула
красавица.
Казалось, она была разочарована, что Конан не захотел
раскрывать спрятанных в нем способностей.
- Простите меня, - сказал Шумри. - Это и впрямь
неудачная шутка. Ваше чудесное вино ударило мне в голову.
Мой друг замечательно одарен, но ни к поэзии, ни к музыке,
ни к ясновидению его способности отношения не имеют.
- Как жаль! - воскликнула Веллия.
Неожиданно для себя немедиец зевнул. Сладкая тяга ко
сну подступила незаметно и пропитала веки.
- Прошу простить меня... - пробормотал он.
- О, это мне нужно просить прощения! - прекрасная
хозяйка резво поднялась на ноги. - Вы давно устали и
мечтаете об отдыхе, я же пристаю к вам с разговорами и
стихами, позабыв о долге гостеприимства. Не хотите ли вы
уснуть прямо здесь, в саду? В замке душно, здесь же -
мягкая трава и свежий воздух. Мои цветы, склоняясь над
вашими веками, будут навевать самые безмятежные, самые
ароматные сны...
Она еще говорила, а Шумри уже погрузился в дрему,
послушно склонив голову на траву. Самые ароматные...
самые синие... самые... самые...

* * *

Конан лежал на спине, закрыв глаза, положив руки под
голову, и грудь его мерно вздымалась. Со стороны могло
бы показаться, что он спит, но это было не так. Киммериец
думал. Несколько вяло тревожащих его мыслей шевелились под
лобной костью, не давая преследовать примеру приятеля и
окунуться в безмятежное беспамятство.
Во-первых, отчего Шумри так стремительно заснул, на
полуслове, полувзгляде, уткнулся лицом в траву и посапывает,
как ребенок? Утром они встали довольно поздно, не было ни
погони за зверьем, ни изнурительных переходов, от которых
можно было бы устать уже к середине дня. Может быть, его
утомили стихи, унылые (на его взгляд) и занудливые? Да нет,
Шумри это глупое занятие как раз возбуждало. Это его,
Конана, их томные причитания могли бы погрузить в
беспробудный сон. Но ему-то как раз спать почти совершенно
не хочется...
Во-вторых, эти синие и лиловые цветы колышутся над его
лицом, как живые, то и дело прикасаясь ко лбу и щекам
мягкими и щекочущими лепестками. Отчего-то они вызывают у
него необъяснимую неприязнь. Хорошо хоть он не чувствует их
запаха: благодаря купанию в ледяной воде подхватил-таки
насморк, чем сейчас даже доволен. Можно представить, какой
аромат у этих назойливо-ласковых растений - въедливый,
дурманящий, как то вино.
В-третьих... но додумать свою третью тревожную мысль
Конан не успел. Чья-то тень упала на его лицо. Он еле
заметно приоткрыл веки и сквозь завесу ресниц увидел
склонившуюся над ним прекрасную Веллию. "Интересно, чего
она хочет? - вяло промелькнуло в его мозгу. Неужели того
самого?.. А ему-то, дураку, показалось, что Шумри ей
понравился гораздо больше. Вот и хорошо, что приятель его
крепко спит, не так ему будет обидно! А ну-ка..."
В следующее мгновение киммерийца прошиб холодный пот. Он
широко распахнул глаза. Над ним склонялось не красивое
женское лицо, но огромная птичья голова с острым и крепким
клювом.
- А-а-а!!! - дико заорав, Конан взмахнул руками, отгоняя
видение, и сел.
- Что с тобой? - раздался над ним мелодичный голос,
полный искренней тревоги.
Веллия - прекрасная женщина с точеными чертами и
голубыми глазами, полными сочувствия и испуга, а не жуткая
птица - наклонялась над ним.
- Должно быть, приснилось, - пробормотал Конан, вытирая
со лба испарину. - Привиделось... что-то кошмарное.
- Это бывает, когда сильно устаешь! - Она провела по его
векам прохладными и мягкими подушечками пальцев. - Ты так
напугал меня своим криком! Хорошо, что я не успела отойти
далеко. Но теперь ты заснешь спокойно, спокойно...
Женщина продолжала легко поглаживать его веки. Киммериец
снова откинулся на траву. От нежных прикосновений, от
обволакивающего шепота ему в самом деле неудержимо
захотелось спать. Сосредоточившись, он поборол в себе это
расслабляющееся желание. "Не успела отойти далеко"! Как бы
не так! Вовсе она не отходила, но склонилась зачем-то над
ним, склонилась низко-низко, а затем... В самом ли деле то
был кошмар? Последний раз кошмарный сон Конан видел лет
пятнадцать назад, в детстве, когда его трясла жесточайшая
лихорадка...
Несмотря на мечущиеся в голове мысли, киммериец старался
дышать глубоко и размеренно. Вскоре Веллия перестала шептать
и поглаживать ему веки. Но не уходила. Она пристально
всматривалась ему в лицо, и из глаз ее перламутрового
оттенка, казалось, исходили холодные и настороженные токи.
"Жди, жди, - подумал Конан, продолжая все так же
незаметно наблюдать на ней сквозь ресницы. - Вряд ли твоего
терпения хватит надолго!" Он не ошибся. Веллия не
отличалась большой выдержкой. Внезапно точеные и
благородные ее черты исказились, кожа покрылась бурыми
перьями, и женское лицо превратилось в голову хищно птицы.
Изогнутый клюв нацелился прямо в левый глаз киммерийцу.
Стремительный рывок вперед... Конан лишь на мгновения
оказался быстрее и успел резко отвернуть голову. Острый,
как костяная игла, клюв рассек ему кожу за ухом.
- Будь ты проклята, ведьма! - заорал киммериец и,
вскочив, вцепился оборотню в горло.
Это опять уже была женщина, она билась в его руках и
жалобно кричала. Чтобы на крик не сбежались слуги, Конан
заткнул ей рот ее же пышными волосами. Затем крепко связал
за спиной руки, оторвал для этого широкую полосу от подола
ее платья. Оставалось самое главное: разбудить Шумри.
Его спутник долго не хотел возвращаться я с тех
заоблачных лугов, куда вознесли его душу дурманные ароматы
сада. Он сладко причмокивал, мычал и даже пинался, когда
киммериец толчками, щипками и окриками пытался заставить его
открыть глаза. Наконец Шумри глубоко вздохнул, протер веки и
сил, озираясь по сторонам глазами мутными и покрасневшими,
словно у пьяного.
- Что это, Конан? - прошептал он в ужасе, увидев, что их
прекрасная и изысканная хозяйка валяется в траве со
связанными руками и заткнутым ртом.
- А то, что она - ведьма! - отрезал киммериец. - Я хотел
ее задушить, но не смог - от омерзения. Лучше мы привяжем
к ее ногам камень и сбросим в ров. Это не так противно.
- Ты сошел с ума, Конан! - Шумри вскочил на ноги и
бросился к прекрасной хозяйке. - Сейчас же развяжи ее!
Конан встал на его пути, не подпуская к извивающейся на
траве Велии.
- Если ты еще дернешься в эту сторону, я вытащу меч, -
сказал он.
Тон его голоса был таков, что немедиец не сомневался:
именно это сделает варвар с побелевшими от ярости глазами,
стоит ем двинутся в направлении связанной женщины.
- Но послушай, - заговорил он мягко и убедительно, - ты,
верно, перегрелся на солнце, или вино дарило тебе в голову!
Да, конечно, вино: оно только казалось некрепким...
Прекрасная Веллия не может быть ведьмой. Скорее уж, меня
можно назвать колдуном или оборотнем. Это вино и солнце!
Пойдем же в тень, Конан, пойдем под крышу, в прохладу!..
- А я тебе говорю, и не просто говорю, а клянусь Кромом,
Митрой и всеми богами тех стран, где мне доводилось бывать,
что она ведьма! - взревел киммериец. - Думая, что я сплю,
она обратилась в какую-то мерзкого вида птицу и собиралась
выклевать мне глаза!
- Это бред, Конан! - твердо сказал Шумри. - Зло не может
жить в такой душе. Как она чувствует все прекрасное! И не
просто чувствует, но творит вокруг себя красоту. Оглянись
вокруг, Конан!
Веллия, пока они спорили, извивалась в траве, пытаясь
ослабить путы на руках и выплюнуть кляп. Ни то, ни другое ей
не удавалось. Она переводила выпученные, налившиеся кровью
глаза с одного на другого, мучительно выжидая, кто же
возьмет верх, за кем останется последнее слово.
- Значит, ты считаешь меня клятвопреступником, -
спокойно сказал киммериец. - Хорошо. Знай же, если ты
помешаешь мне прикончить эту сладкоречивую ведьму, нашей
дружбе конец. Мы больше не побратимы, высокочтимый барон
Кельберг. Храм нашей дружбы на далеком плато на берегу
Южного Океана склеивали по камушку стервятники и грифы.
Шумри побледнел. Какое-то время оба молчали.
Веллия еще неистовей забилась в траве, поскуливая, как
новорожденный щенок.
1 2 3 4 5 6 7