- Даже ради нашей дружбы, Конан, я не стану убивать
невинного человека, - наконец произнес немедиец. - И тебе не
позволю. Лучше убей меня. Я же вижу: рукоять меча так и
просится к тебе в ладонь, и лезвие дрожит, алча свежей
крови. Убей меня, и ты успокоишь и меч свой, и сердце.
Конан расхохотался, горько и саркастически.
- Что мне за радость убивать тебя, несчастный ты
недоумок! Если б удар моего меча мог прибавить тебе мозгов!
Ладно. Эту мутноглазую тварь я тоже не трону, раз ты уж так
умоляешь. Я уйду сейчас прочь. Только последняя просьба: не
развязывай ее и не вынимай кляп, пока я не выйду за пределы
замка. Мне не хочется крошить на мясо толпу ее красивых и
нарядных мальчиков. Ты увидишь отсюда, с ограды, когда я
перейду через ров.
- Хорошо, - тихо сказал Шумри. - Я выпущу ее, как
только ты выйдешь за ворота.
Не прощаясь, киммериец развернулся и зашагал вниз по
хрустящей осколками горного хрусталя, чистенькой и
сверкающей дорожке.

* * *

Бессильный гнев и горечь теснились в груди Конана и
подстегивали его шаги, словно удары плети по крупу горячей
лошади. Он почти бежал. Прочь, скорее прочь от этого
колдовского места! От проклятого места, где испытанный друг
и кровный побратим предал его, поддавшись чарам
полуженщины-полуптицы...
Он ничего не видел впереди себя от ярости и оттого едва
не столкнулся с выросшей на тропе сгорбленной фигурой в
лохмотьях.
- Кром! - ругнулся киммериец. - Прочь с дороги, старик!
Старик не отходил, и в следующий миг Конан узнал его -
это был тот самый немой нищий, что встретился им с Шумри на
пути в белый замок. Вот и вросшая в землю лачуга его
проглядывает из-за ветвей...
- Прочь, прочь! Не до тебя сейчас! - повторил Конан.
По-видимому, за время, прошедшее с их первой встречи,
старик излечился от немоты, потому что повторял теперь,
хоть и сильно шамкая, но довольно внятно:
- Хвала Митре, ты жив! Но горе, горе - бедный твой
спутник!.. Хвала Митре!.. Горе!.. Как же тебе удалось уйти,
как?..
Когда смысл его назойливых причитаний дошел до
киммерийца, тот взъярился еще больше. Схватив старика за
плечи так, что хрупкие кости едва не хрустнули в его мощных
лапах, Конан заорал:
- А! Так ты знал, что она ведьма! Знал и не предупредил
нас! Ты только прикидывался немым, чтобы заманить нас
туда, грязный старикашка!..
- О нет же, нет, нет!.. - кричал старик, пытаясь
выговорить что-то в свое оправдание, но взбешенный варвар
тряс его с такой силой, что беззубые челюсти стучали друг
о друга, мешая вылетать жалобным словам.
- Эй, ты! - раздался вдруг со стороны лачуги незнакомый
голос, хмурый и мужественный. - Оставь в покое старика! Если
тебе не с кем померяться силой, померяйся со мной!
Конан отпустил старика и обернулся. Возле дверей лачуги
стоял высокий мужчина лет тридцати. Судя по одежде и
благородным чертам лица, он был знатного рода, хотя плащ и
колет давно запылились и порвались во многих местах. Левый
глаз его скрывала грязная белая повязка. Лицо его худым и
изможденным, словно он только что перенес тяжкую болезнь, а
может, и до сих пор еще был болен. Правой рукой незнакомец
опирался на меч, левой держался за ручку двери.
- Ты думаешь, ты намного сильнее этого дряхлого старца?
- усмехнулся, немного остыв, киммериец. - Сдается мне,
если подует ветер, ты покатишься по земле, словно упавший
лист. Я не дерусь со вставшими со смертного одра!
- Зато ты дерешься со столетними стариками, - заметил
незнакомец.
Он действительно чуть покачивался, словно от порывов
ветра, и был, видимо, очень слаб.
- Ну нет, со стариками я не дерусь, - возразил Конан. -
Потряс его немножко - это верно. Но он заслужил. В следующий
раз не будет притворяться немым и заманивать людей в
ловушку!
- Нет-нет, я не заманивал! - возразил старик, слегка
отдышавшись от бешенной тряски - вас все объясню! Больд,
друг мой, давайте пригласим доблестного незнакомца в дом и
все ему расскажем!
Немного подумав, киммериец кивнул в знак согласия. Он
уже двинулся было к дверям лачуги, так незаслуженно гордо
именуемой домом, как вдруг услышал за спиной знакомый голос:
- Конан! Подожди, Митрой заклинаю тебя, подожди!..
Запыхавшийся от быстрого бега Шумри спешил к нему по
тропе. В разгоряченном его лице была и радость, и
облегчение, и следы недавней горькой обиды.
- Как хорошо, что я догнал тебя прежде, чем ты сел на
коня! - проговорил он, подходя и кивая в знак приветствия
старику и Больду. - Твой скакун не в пример резвее моего, и
я бы тебя больше не увидел! Все выяснилось! Все
замечательно! послушай меня!..
Он взял киммерийца за локоть и отвел шагов на двадцать
назад по тропе, не переставая взволнованно говорить:
- Веллия мне все объяснила! Все дело в цветах! Их запах
действительно дурманит и навевает видения. Но если человек
спокоен - видения эти светлые, волшебные. Если ж что-то его
гнетет, может привидеться мрачное и зловещее. Веллия так
сокрушалась, что не учла этого, так просила тебя ее
простить! Ей показалось, что в душе твоей мир и покой - ведь
синие твои глаза обычно так же невозмутимы... Тебе
привиделась страшная птица, Конан, это так понятно! Разве
коршун Кээ-Ту, зловещая облезлая птичка стигийских жрецов,
не запала тебе глубоко в память?.. Это все цветы, это их
волшебные и коварные ароматы!..
- А это тоже ароматы? - спросил Конан, повернувшись к
приятелю боком и приоткрыв свежую царапину над левым ухом. -
Никогда не знал прежде, что запах царапает, как клюв!
- О Конан! - вздохнул Шумри. - Конечно, она царапалась,
когда ты ее связывал и затыкал рот. Я и представить себе не
мог до сих пор, что ты способен так обращаться с женщиной. С
хрупкой и пленительной женщиной!..
- Такой пленительной, что Илоис тут же вылетела у тебя
из головы, - ядовито заметил киммериец.
Шумри вспухну. Его круглые глаза, обычно мягкие и
мечтательные, затвердели. Какое-то время он молчал, борясь с
собой, затем сказал примирительным тоном, положив приятелю
на плечо руку:
- Тебе не удастся обидеть ни меня, ни мою жену, Конан.
Это не вина твоя, но, скорее, твоя печаль, что никаких
иных отношений с женщиной, кроме любовных или скотских, не
можешь ты и помыслить. От Илоис у меня нет и не будет тайн.
Конечно же, она порадуется за меня, когда я расскажу, с
каким исключительным человеком свела меня ненадолго судьба.
- Великие боги! - только и мог выдохнуть Конан, не
находя иных слов.
- И еще одно, Конан, - продолжал Шумри, чуть понизив
голос. - Наверное, ты знаешь, что я могу чувствовать...
С недавних пор научился немного чувствовать, что думает обо
мне человек, который находится рядом. Как относится ко мне
человек... Если б Веллия таила злобные мысли, я бы услышал
это.
- Разве я говорил, что она таила против тебя злобные
мысли? - воскликнул, теряя терпение, киммериец. - Не тебе,
нет, не тебе - мне она собиралась выклевать глаза! С тобой
же, как мне показалось, она собиралась заняться куда более
приятными вещами... но с меня хватит! Видишь, мне кивает и
машет этот полубезумный старик? Ты оказался прав: он не
немой, и он обещает рассказать мне что-то интересное.
Отвернувшись от приятеля, Конан двинулся навстречу
старику, нетерпеливо перетаптывающемуся у дверей своей
хижины. Увидев, что Шумри стоит в нерешительности, старик
замахал и ему тоже, и тот, пожав плечами, последовал за
киммерийцем.
- Твой спутник тоже спасен?.. Как я рад! Какое счастье!
- лепетал старик, пока приятели, пригнувшись, входили
под замшелые своды и рассаживались на трухлявой лавке вдоль
стены. Больд был уже внутри и лежал, подперев руками голову,
на убогом ложе из тряпок и облезлых козьих шкур.
- Мне нечем угостить вас, любезные гости, - сокрушался
старик, то открывал, то закрывал ветхие деревянные
шкафчики, словно надеясь отыскать в них что-то достойное
быть выставленным на щербатый, изъеденный жуками стол.
- Мы сыты, - не очень вежливо перебил его Конан. - Не
трать время, старик. Ты хотел рассказать нам о чем-то
занимательном.
- Да-да, конечно, - старик перестал суетиться и тоже
присел. - Но прежде скажите мне, любезные гости, как вам
удалось вырваться из когтей Веллии?
- Благодаря моему насморку, - ответил киммериец. - Я не
заснул от ее дурацких цветов, потому что не чувствовал их
запаха. Что касается его, - он кивнул в сторону Шумри, -
ведьма не тронула его, потому что сильно полюбила.
- Полюбила... - закивал старик понимающе. - Да-да,
Веллия часто отдает свое сердце то одному, то другому...
Правда, никого из своих возлюбленных она не выпускает из
стен замка. Во всяком случае, живыми. Вам повезло, вам
очень повезло... Должно быть, насморк послали тебе
пресветлые боги...
- Покороче, старик, - прервал его Конан. - Я пришел
услышать не о своем насморке. Что ты хотел рассказать?
Отчего ты вначале притворился немым?
- Ну, что ж, все по порядку, - старик глубоко вздохнул,
положил на доски стола свои сморщенные ладони и заговорил,
глядя на них, словно вчитываясь в строки старой книги. -
Хозяйка замка из белого мрамора сильна и могущественна. Не
знаю, женщина она или демон. Ей много-много лет. О, она
гораздо старше меня и даже старше моей прабабушки! Она
владеет секретом вечной молодости. Я - один из немногих,
кто знает, каким путем она поддерживает в себе вечную
молодость и красоту. Это страшный способ, любезные мои
гости! Когда случайные путники, поодиночке или вдвоем,
забредают в ее замок и стучатся в красивые резные ворота,
она ласково встречает их, вкусно поит и сладко кормит,
услаждает стихами и музыкой. Но когда гости засыпают в ее
чародейной саду их синих цветов, она обращается в полуптицу
и выклевывает им глаза. О, дурманный сон так крепок, что
даже от боли они не в силах проснуться! Сначала левый глаз -
при этом все годы, которые должен был бы в будущем прожить
ее гость, переходят к ней, становятся ее достоянием. Потом
правый - и этим впитывает в себя силы, здоровье и таланты -
если они есть - своего несчастного гостя. Наверное, она
поразила вас своим мастерством во многих видах искусства?
Шумри, не сводящий со старика распахнутых напряженных
глаз, молча кивнул.
- Все то краденные, вернее, отобранные, выпитые
таланты, - продолжал старик. - Затем она перерезает
беспомощным, ослепленным жертвам вены - они и при этом не
просыпаются! - и кровью их поливают свои цветы. Синие цветы
- самые верные ее слуги и помощники, и она щедро их поит.
Людская кровь всасывается их корнями, и ароматы становятся
слаще и гуще, а лепестки - ярче. Заем обескровленные тела
бросают в ров, на корм рыбам. Наверное, она угощала вас, и
вы не могли не заметить, какое нежное и сочное мясо у
жаренных рыб, которыми она потчует своих гостей?
Немедиец снова кивнул, не в силах произнести ни сова
пересохшими губами.
- Но не всех ее гостей ожидает подобная участь сразу, -
после паузы продолжал старик. - Если гость очень хорош
собой, если он пришелся ей по душе своим мастерством в
каком-нибудь виде искусства, Веллия не убивает его. Она
предлагает ему остаться с ней навсегда. В качестве
любовника, собеседника, слуги, красивой безделушки,
домашнего зверька... Она без ума от всего красивого и не
терпит вокруг себя невзрачных и старых лиц. Те, кто
остаются, еще больше хорошеют со временем, ибо впитывают в
себя разлитые вокруг ароматы колдовских цветов. Если они
послушны, милы и веселы с ней, она терпит их возле себя
долго, иногда многие годы. В конце концов они неизбежно
надоедают ей - даже самые цветущие, самые звонкоголосые, - и
их постигает общая участь.
Старик замолчал. Он все так же не отрывал взгляда от
своих морщинистых, узловатых ладоней, тихонько шевеля
пальцами, словно ощупывая невидимую ткань. Голова его мелко
и монотонно покачивалась.
- Ты так хорошо все про нее знаешь, старик, словно был,
по меньшей мере, ее супругом, - заметил Конан.
- Я был ее игрушкой, - закивал старик. - Красивой
игрушкой, румяным пышнокудрым зверьком, одним из многих, о
которых я только что говорил. Надо вам сказать, что
большинство ее игрушек не догадываются, отчего так юна и
прекрасна их госпожа. Они искренне считают ее светлой феей
и ежедневно возносят благодарения судьбе, выведшей их
когда-то на дорогу к белому замку. И я был таким Глядя на
меня сейчас, трудно представить, что когда-то я был очень
хорош собой, но так было. Боги не обделили меня - в придачу
к внешности я был пылок, весел и остроумен, отлично пел и
баловался стихами... Веллия долго любовалась мной и
забавлялась со мной!..
- Ты так будто гордишься этим, старик, - пробормотал
киммериец.
- Правда?.. - удивился старик. - О нет. Это просто
обычные старческие вздохи по поводу отлетевшей молодости...
Ее слугам и любовникам было строжайше запрещено
приближаться к саду. Однажды я нарушил запрет и стал
невольным свидетелем ее кровавого обряда. Можете себе
представить, какой ужас я испытал! Ужас и омерзение...
Веллия не заметила меня, но ужас и омерзение не
почувствовать не могла и обо всем догадалась. Тогда она
позвала меня к себе, горячо целовала, нежно ласкала, а в
перерывах между поцелуями рассказывала о себе, о тайнах
вечной своей юности... И она поставила меня перед выбором:
либо мою кровь выпью цветы, а телом будут лакомиться рыбы,
либо - я стану как и прежде весел, игрив и ласков, и не
омрачу негу ее души угрюмым или испуганным взглядом. Что бы
выбрали на моем месте вы, любезные гости?..
- Тут и размышлять нечего, - пожал плечами Конан. -
Задушить и выбросить ее любимым рыбам.
- О, не так все это просто... - вздохнул старик. - Ее
окружали со всех сторон влюбленные и преданные слуги. Но
даже когда мы оставались наедине, я не мог! Не знаю, поймете
ли вы меня, но новые чувства - ужас и омерзение, не
уничтожили старых, но только прибавились к ним. Когда я
протягивал руки к ее шее - не душить, но гладить, но
целовать исступленно тянуло меня... Я выбрал побег.
Готовился к нему очень долго...
- Отчего-то меня ее красивые мальчики в блестящих
доспехах выпустили без единого слова, - перебил его
Конан. - Мне даже не пришлось вынимать из ножен свой меч.
- Да, это странно! - кивнул старик. - Особенно, если
учесть, что ты проник в ее кровавую тайну. Тебе очень
повезло, я уже говорил... За мной же Веллия велела следить
днем и ночью. Под страхом смерти страже было запрещено
выпускать меня за ворота. Мне все труднее и труднее было
изображать веселье и игривость. Я чувствовал, что близиться
мой последний срок, близится пиршество рыб и синих цветов
моим бренным телом. Но боги помогли мне! Однажды ночью
случилась сильная гроза, ветром валило в саду деревья, и
все слуги в спешке и панике бросились спасать от гибели
синие цветы, укрывать их от режущих струй дождя и от
ветра... Мне удалось незаметным перелезть через ограду и
переплыть ров. Я бежал изо всех сил и упал без чувств
далеко от замка на глухой тропинке. А утром вернулся.
Вернулся вот сюда, на это самое место, выстроил скромную
хижину и стал здесь жить.
- Странное ты выбрал себе место! - хмыкнул киммериец.
- О да, вам это покажется странным. Но я не смог уйти
от нее далеко. Мне казалось, что здесь до меня будут
доноситься слабые ароматы ее цветов, слабые отголоски ее
пения... И я действительно их слышу, по ночам, когда все
вокруг затихает.
1 2 3 4 5 6 7