— Мне было приятно. А что вы собираетесь делать? Отдыхать и пить чай или это, — он махнул рукой в сторону машины, — слишком вас беспокоит?Я сказала неопределенно:— Да, весьма. Наверно, прямо сразу я обязана за это взяться и сделать все, что можно.— Послушайте, простите за мои слова, но похоже, вам лучше немедленно отдохнуть. Давайте я этим займусь, но крайней мере, сейчас? Почему бы не лечь, и чтобы принесли чай в комнату, у них здесь, между прочим, отличный чай, а я для вас здесь займусь расспросами?Я очень смутилась, но на самом деле ужасно хотела, чтобы он взял на себя абсолютно все.— Вы не обязаны… В смысле, абсурдно, чтобы вы занимались моими трудностями… Не могу позволить…— Почему? Жестоко меня прогонять и говорить не лезть не в свое дело.— Я совсем не имела этого в виду. Вы знаете, что нет. Я только…— Конечно, это ваше приключение, и вы хотите довести его до конца. Но, каюсь, сгораю от любопытства, раз уж сюда затесался мой двойник. Пожалуйста, разрешите помочь. И вам ведь, честно, хочется отдохнуть, попить чаю, а я тут поработаю сыщиком со своим бойким, но несомненно, причудливым греческим?Я опять заколебалась, но сказала честно:— Очень!— Тогда решено, — он посмотрел на часы. — Сейчас двадцать минут пятого. Через час? Доложу о результатах в пять тридцать, нормально?— Нормально… Но вдруг вы его найдете, а он будет сердиться…— Ну и что?— Не хочу, чтобы вы несли ответственность за случившееся. Это нечестно, пусть все, что я заварила, на меня и выльется.— Вы не представляете, как много ответственности я могу на себе нести. Ну хорошо. Увидимся позже.Он помахал рукой и ушел.Моя комната выходила на равнину длинным окном и балконом. Колесо солнца катилось по долине к западу и заполняло все усыпляющим теплом. Волны олив утихли, исчезла даже иллюзия прохлады от колыхания их серых листьев. Я опустила шторы, но и так комнату заливал и переполнял свет. Мой новый знакомый не соврал, чай действительно принесли очень хороший. Я долго мылась прохладной водой, потом сидела, расчесывая волосы, откинулась на подушки, забросила ноги на кровать, забыла о Саймонах, машинах… и отключилась, прежде чем осознала приближение сна. Меня разбудила прохлада и шум дождя, хотя темнее не стало, солнце не ослабело. Дождем притворились листья, шуршащие на вечернем ветерке.Он расслабленно сидел под одним из платанов, курил, ни на что не смотрел и чувствовал себя явно в своей тарелке. Машина стояла там же, где и раньше. Значит, он не нашел другого Саймона, но нисколько не беспокоился. Задумчиво смотря на него, я осознала, что, лишь затратив массу усилий, можно разволновать этого человека, и то вряд ли. Такой тихий, демонстрирует небрежность, хорошее настроение и прекрасные отношения с жизнью, но тут же присутствует что-то трудноописуемое. Сказать — «он знает, чего хочет, и берет это» — значит создать ложное впечатление. Скорее так — он принимает нужные решения и выполняет с легкостью и почти пугающей уверенностью в себе. Не знаю, в первый ли день я поняла это, может, сразу увидела только присутствие качеств, которых мне постоянно не хватает. Но помню немедленное впечатление уверенности, живее и сложнее, чем я изучила за годы постоянного бахвальства гранд-сеньора Филипа. В глубине души я была очень благодарна Саймону, что он не заставил меня чувствовать себя полной идиоткой, а поближе к поверхности — за столь мягко предложенную помощь. А интересно, подумала я, он вообще искал «другого Саймона» или нет?Оказалось, я несправедлива. Когда я вышла, он, глубоко засунув руки в карманы, бурно общался с греком в яркоголубой рубашке с пришпиленной эмблемой гида. Саймон увидел меня и улыбнулся.— Отдохнули?— Прекрасно, спасибо. И чай на самом деле был хорошим.— Рад это слышать. Может быть, вы уже достаточно сильны, чтобы перенести удар?Он мотнул головой в сторону машины.— Так и знала! Вы его не нашли!— Ни малейших признаков. Сначала я узнавал в других отелях, потом отправился в музей к Георгию, он тоже не знает в Дельфах ни одного Саймона, кроме меня, — ни даже старика с деревянной ногой или погонщика мулов…Я опросила довольно беспомощно:— Что же нам делать? — а грек, любопытно тараща глаза, сказал:— Кирие Саймон, а что, если другого Саймона и нет? И это не ошибка, а кто-то злоупотребляет вашим именем?— Злоупотреблять моим именем? — Саймон засмеялся, но я знала, что он уже об этом думал. Я тоже. — Не похоже. Во-первых, кто? А во-вторых, если они и правда это сделали, причем срочно, то почему до сих пор не забрали проклятую штуку? Но я докопаюсь до корней этой странной маленькой аферы — и не только ради очень взволнованной мисс Хэвен. Слушай, Георгий, а, может быть, есть хоть один Саймон не здесь, а в окрестностях? В Криссе, она всего в нескольких километрах… Или в Арахове.Георгий сказал с сожалением:— Нет, никого, и в Арахове тоже.— Ну там-то я узнаю точно, я туда еду сегодня вечером.Грек быстро взглянул на него, почему-то с любопытством, но вспомнил, что в Итеа есть один Симонидис, хозяин маленькой булочной у кинотеатра, посередине главной улицы, и предложил нам выехать на автобусе через десять минут.Саймон сказал:— У нас есть машина, — и заулыбался, поймав мой взгляд.Она стояла олицетворенным издевательством, я смотреть на нее не могла без ненависти и спросила:— А может, не стоит?— Почему? Вполне законная попытка доставки. Поехали, чем скорее попадем в Итеа, тем лучше. Через час потемнеет.— А вы ее поведете, мистер Лестер?— Можно поспорить, что да. Вы еще не видели дорогу. И зовите меня по имени. Это лучше звучит и создаст иллюзию комфорта.Я на это не ответила, только взглядом, но, когда мы поехали, вдруг заявила неожиданно для себя:— Мне становится страшно.Его взгляд был удивленным, но совсем не веселым.— Сильное выражение.— Наверное, хотя от меня — нет. Я самый трусливый трус в мире. Я жалею, что мне не хватило здравого смысла оставить эту историю в покое. Эта гадость должна была бы спокойно стоять на площади Омониа и…— И вы продолжали бы безумно хотеть в Дельфы?— Да, наверное. Но вы понимаете, да?— Конечно.Автомобиль медленно поднялся вверх по улице и нырнул вниз, выезжая из деревни.— Вы хоть чуть-чуть верите, что Симонидис — тот человек, которого мы ищем? — спросила я грубо.— Не похоже. Но все равно стоит попробовать.— Чтобы я чувствовала, что что-то пытаюсь сделать? — Никакого ответа. — Знаете, слишком большим совпадением было бы, если бы в Дельфах оказалось два Саймона.— Это довольно редкое имя, — сказал он ровным голосом.Я ждала продолжения, но он молчал.Выехали из деревни. Я спросила небрежно:— Вы здесь в отпуске?Я хотела просто нарушить молчание, поддержать разговор, нормальный вопрос для такого места, но только произнесла, как сразу поняла, что получилось продолжение разговора. Я попыталась сказать что-нибудь еще, но он уже начал отвечать, будто вопрос был совершенно невинным.— В некотором роде. Я школьный учитель. Преподаватель классики.Я могла ожидать чего угодно, но только не этого олицетворения респектабельности.Я сказала слабо:— Значит, вам здесь тоже интересно. Как мне.— Неужели коллега?— Боюсь, что так. Я только учу девочек в школе, поэтому моя «классика» — просто латинский. Я чуть-чуть знаю древнегреческий, поэтому иногда понимаю слово-другое и о чем идет речь. И еще я образована достаточно, чтобы замирать в аттическом театре в Афинах от «Антигоны», когда хор зовет Зевса на фоне глубокого черного неба, слушавшего этот клич три тысячи лет подряд. — Тут я застеснялась и сказала — Какая ужасная дорога!Саймон ответил жизнерадостно:— Шоферы автобусов вешают перед собой иконы и зажигают перед ними маленький красный огонек, питаемый батарейкой. В пути икона безумно мотается из стороны в сторону, все крестятся, включая шофера, а иногда он закрывает глаза. Свои теперь можете открыть. Это — Крисса.Я покраснела:— Простите. Нервы почти совсем отказали.— Вы просто устали, надо чего-нибудь выпить, прежде чем встречаться с Симонидисом.— Нет, пожалуйста, — слишком быстро запротестовала я.Он внимательно посмотрел на меня:— Похоже, вы правда боитесь…— Я… Да. Понимаю, что не надо, что, если бы это было важно, все уже как-нибудь бы определилось… Понимаю, что это чушь. Глупо и тривиально, и ничего не значит, но я же говорила, что я — величайший трус в мире. Это правда. Я годами убеждала себя, что буду не менее компетентна и уверена в себе, чем другие, если понадобится, но теперь поняла… Господи, да я даже не переношу сцен, с какой же стати я решила, что выпутаюсь из такой ситуации, понятия не имею.Я остановилась. И оттого, что никогда ничего подобного даже через сто лет не рассказала бы Филипу, я впала в легкий шок.Саймон сказал мягко:— Не волнуйтесь. Я же здесь. Чтобы ни случилось, я вас спасу, поэтому сидите и расслабляйтесь.— Если, — сказала я, — мы найдем Саймона.— Если найдем.Когда мы приехали в Итеа, я с удовольствием передала ему всю инициативу.В этом порту в древние времена высаживались пилигримы, направляющиеся к святыням Аполлона в Дельфы — религиозному центру древнего мира. Это был самый легкий путь. Нам сейчас странно осознавать, какие огромные расстояния они преодолевали пешком, на лошадях или кораблях, чтобы помолиться Богу о свете, мире и исцелении или спросить совета у известного оракула. Сегодня Итеа — маленькая рыболовецкая деревня с одним рядом магазинов и таверн, параллельным морю и отделенным от него дорогой, а потом примерно пятьюдесятью ярдами пыльного бульвара. Там в тени перечных деревьев мужчины собираются выпить и закусить липкими медовыми пирожными.Саймон остановил машину под деревьями, посадил меня за самый чистый столик и угостил прекрасным, холодным, искрящимся, но слишком сладким лимонадом. Он понравился не только мне, но и всем окрестным насекомым. Когда мы его допили, я попросила еще, а Саймон отправился искать булочную Джаннакиса Симонидиса. Все равно ясно, что в Дельфах всего один Саймон… И он не сказал, что он здесь делает. Эх, подозренья, подозренья… Очень интересно, все превратилось в немного странную загадку, и чем дальше, тем больше преображалось в тайну с Саймоном Лестером в центре. И его девушкой.Я допила и поднялась. Саймон невдалеке расспрашивал могучую женщину в голубом фартуке, вращавшую целого барана на вертеле. Она кивала, потом показала куда-то. Он обернулся, увидел меня, помахал рукой и быстро ушел вверх по улице. Я так поняла ним идти не надо, и направила свои стопы в противоположную сторону вдоль бульвара — решила посмотреть на все святыни с той точки, с которой их видели пилигримы, впервые вступив на берег Коринфского залива.Чтобы вид не загораживал уродливый ряд домов, я пошла в лес по изломанной полосе бетона. По дороге я спугнула пыльного ослика, он ускакал и потерялся в тени. Бетон скоро кончился, я брела по мягкой земле просто на свет. Мне повезло. Я вышла на подходящее место и стояла там несколько минут, глядя на путь пилигримов в свете быстро умирающего солнца. Точно, именно отсюда лучше всего приходить в Дельфы.По щеке мазнул сгусток темноты, кажется летучая мышь. Я повернулась, увидела очень далеко уличные фонари, и отправилась другим путем, как мне показалось, напрямик. Ярдов через сто деревья расступились, немного левее показались огни первого дома — аванпоста деревни. Я спешила к нему по мягкой пыли, когда меня отвлекла неожиданная вспышка света справа — мощный электрический фонарь между деревьями. Не то я перевозбудилась за день, не то повлияли размышления о древней истории, но я очень испугалась и притаилась за огромной оливой.В глуби рощи стоял дом с двумя окнами, поленницей дров и цыплятами в винограднике. Мужчина с фонарем ковырялся в моторе чего-то вроде джипа. На мгновение осветилось его лицо — очень греческое, смуглое, волосы спадали на широкие скулы героя, округлую голову покрывали крутые кудри статуи. Зажегся свет в окне, осветил эту вполне мирную обстановку, мой страх пропал, и я собралась идти дальше. Грек услышал шорох движения, широко улыбнулся, что-то крикнул, на мгновение по мне скользнул луч фонаря, но я уже уходила.Саймон сидел у машины и курил. Он встал, когда увидел меня и открыл мне дверь. На мой взгляд он ответил мотанием головы.— Не вышло. Я задал все вопросы, какие смог, но это — тупик. — Он сел на место водителя и завел мотор. — Думаю, на сегодня хватит, нужно возвращаться в Дельфы, обедать, и надеяться, что все утрясется само собой.— А утрясется?Он развернул машину и мы тронулись в путь.— Я думаю.Я вспомнила все свои подозрения, поэтому ответила просто:— Ну тогда пусть утрясается. Как хотите.Он глянул на меня сбоку, но никак этого не прокомментировал.Сзади догорали огни деревни, мы набирали скорость на узкой дороге. Он бросил мне на колени что-то упругое, с листьями и прекрасно пахнущее.— Что это?— Базилик, король трав.Я провела веткой по губам. Запах был сладкий и немного мятный. Мы замолчали.Когда мы проехали знак «До Амфиссы 9 км» и повернули к Криссе, Саймон спросил:— Вы посмотрели на путь пилигримов?— Да, прекрасный вид прямо перед закатом. А вы были там?— Вчера.Дорога шла вверх. После недолгой тишины он сказал, не меняя выражения:— Знаете, я действительно понимаю в этом не больше вас.Очень нескоро я ответила:— Извините. Что, это так заметно? Но что я должна думать?— Может быть, именно то, что думаете. История совершенно безумная, а в конце концов скорее всего окажется, что она ничего не значит. — Я увидела, что он улыбнулся. — Спасибо, что не притворились, что вы не понимаете, что я имею в виду.— Но я поняла. Я сама только об этом и думала.— Знаю. Девять женщин из десяти сказали бы «Что вы имеете в виду?» и мы увязли бы в паутине выяснения отношений и объяснений.— В этом нет никакой нужды.Он засмеялся:— Пообедаете со мной сегодня?— Спасибо, мистер Лестер…— Саймон.— Саймон, но, может быть, я должна, я имею в виду…— Тогда прекрасно. В вашем отеле?— Послушайте, я не сказала…— Вы мне должны, — сказал Саймон холодно.— Должна? Нет! С какой стати вы это решили?— Как плата за то, что вы меня подозревали, в чем бы вы меня ни подозревали. — Мы взбирались по узкой улочке Криссы и, когда проезжали освещенный магазин, он посмотрел на часы. — Сейчас почти семь. Вы согласитесь пообедать через полчаса?Я сдалась:— Когда вас это устроит. Но это не слишком рано для Греции? Вы такой голодный?— В разумных пределах. Но дело не в этом. У меня намечены дела на сегодняшний вечер.— Понятно. Ну что же, для меня это не слишком рано. Я сегодня почти не ела и слишком боялась, чтобы и от этого получать удовольствие. Поэтому спасибо. В «Аполлоне», вы сказали? Вы сами там не остановились?— Нет. Когда я приехал, отель был переполнен, и мне позволили переночевать в студии на горе. Вы, наверное, ее еще не видели. Это большое уродливое здание в ста футах над деревней.— Студия? В смысле художественная студия?— Да. Не знаю для чего она предназначалась изначально, но сейчас там останавливаются только художники и студенты, у которых нет денег на гостиницу. Я там не совсем законно, но очень хотел быть в Дельфах и несколько дней ничего не мог найти. Когда я там устроился, оказалось, что студия мне очень подходит. Сейчас там, кроме меня, есть только один житель: молодой англичанин, художник… Очень хороший, хотя и не разрешает так говорить.— Но вы же все-таки имеете отношение к искусству. Как преподаватель классики…Он искоса посмотрел на меня:— Я здесь не для того, чтобы изучать классику.— О!Крайне беспомощное замечание, я надеялась, что оно не прозвучало, как вопрос, но оно повисло между нами, явно требуя ответа.Саймон сказал неожиданно в темноту:— Мой брат Михаэль был здесь во время войны.Крисса теперь оказалась внизу. Вдалеке слева, как бусины под тонкой луной, горели огни Итеа.Он продолжал так же совершенно невыразительным голосом:— Какое-то время он служил в Пелопоннесе офицером связи — связывал наших и греческое сопротивление. В сорок четвертом году он жил в Арахове у пастуха Стефаноса. Я сегодня его и искал, но он уехал в Левадию и ожидался только вечером — так, по крайней мере, мне сказала женщина его дома.— Женщина его дома?Он засмеялся:— Его жена. В Греции все должны относиться к чему-то, мужчину вспоминают, объединив с местом его пребывания, а женщину — с мужчиной, которому она принадлежит.— Верю. Это, очевидно, придает смысл ее несчастной жизни.— Ну конечно… В любом случае я сегодня вечером опять еду в Арахову.— Значит, это паломничество, как у всех — паломничество в Дельфы?— Можно сказать и так. Я приехал умиротворить его тень.У меня перехватило дыхание.— Извините. Какая я идиотка… Я не поняла.— Что он умер? Да.— Здесь?— Да. В сорок четвертом. Где-то на Парнасе.Мы повернули последний раз перед Дельфами. Слева сияли освещенные окна роскошного туристского павильона. Справа тонкая луна умирала в россыпи звезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17