- Не ждал. Ты пришла мирить нас?
- Для чего же еще?
- Для примирения должен прийти сам Кондрат, а не ты.
- Он и придет, когда ты успокоишься. Ты ведь запретил ему открывать
твою дверь. На меня запрещение не распространялось. Вот я и пришла.
- Адель, это чепуха какая-то. Успокоиться нужно ему, а не мне.
- Вам обоим, так точней.
- Считай, что я уже успокоился. Что теперь?
- Теперь я вызову его, и вы пожмете друг другу руки.
Она сделала шаг к столу. Я остановил ее. Она немедленно
воспользовалась этим.
- Вот видишь, ты еще не готов к примирению.
- Не готов, - с горечью признался я. - Слишком уж тяжко он обидел
меня. Собственно, не он один, ты тоже. Кондрат рассказал, как ты толкуешь
наши отношения. Повторить?
- Не надо. Он подробно описал вашу стычку. И я пришла к тебе, чтобы
ты судил обо мне не только с его слов.
- Ты думаешь, это лучше? Такое чудовищное обвинение - в зависти и
намеренной задержке работы.
- Давай расчленим эти два пункта, Мартын. Первое относится ко мне,
другое - выводы одного Кондрата. Итак, зависть. Тебе не понравилось, что я
так сказала?
- По-твоему, это может понравиться?
- А тебе нужно, чтобы все только нравилось? Ты слишком много требуешь
от жизни. В ней не все может нас услаждать.
Я начал терять терпение. Мне было не до абстрактных рассуждений.
- Адель, пойми меня...
- Я тебя понимаю, Это ты не хочешь меня понять! Да, я говорила о
зависти. Но как? Ты разве забыл, что тон делает музыку? Тона Кондрат не
передал. Мартын, ты не знаешь Кондрата. Он кажется твердым, решительным,
целеустремленным, нетерпимым до грубости, до неуважения друзей. Какое
заблуждение! Он совсем иной. Он неустойчив, нерешителен, вечно в себе
сомневается, постоянно обвиняет себя в ошибках, в неумелости. Во время
одного такого приступа подавленности я утешала его. Ты, говорила я ему,
ставишь себя ниже всех, завидуешь, что Мартын так логичен, так честен, так
целеустремлен, что Эдуард так весел и широк душой, а ведь они ставят тебя
гораздо выше себя, по-хорошему завидуют твоему таланту, тому, что именно
ты придумал модель энергетической установки, а они лишь исполнители твоих
проектов. Вот так я говорила о зависти. Мартын, о хорошей зависти одного
таланта к другому, о зависти, порожденной уважением и высокой оценкой.
Разве это не меняет дела?
- Меняет. Но только относительно тебя. А в сознании Кондрата твои
рискованные утешения так трансформировались...
- В ссорах хватаются за оружие, которое сильней разит. Ты должен
понимать логику ссоры.
- Но мне, несправедливо обиженному, не легче от того, что я понимаю,
почему возникла несправедливость.
- Ему тоже нелегко. Обижать и быть обиженным - одинаково скверно на
душе. Ты сейчас в этом убедишься. Я вызываю Кондрата.
Кондрат вошел смущенный, с растерянной улыбкой. Он готов был просить
прощения за грубость, нужные слова были заранее обговорены с Аделью. Я не
дал ему ничего сказать - протянул руку, мы молча стиснули наши ладони. Так
было лучше.
Так было лучше, конечно. Я и сейчас в этом уверен. Но молчаливое
прощение не высветляет всех хитросплетений чувств. Дружеское пожатие рук -
поступок, а не объяснение. Что-то у нас с Кондратом надломилось. Он
выглядел прежним, но я опасался новых стычек.
Нет, не могу сказать, что работа шла неудачно. Мой маленький
генератор давал устойчивый пучок ротонов. Пришел черед вводить ротоны в
энергетическую установку. Разрабатывал ее сам Кондрат, мы только помогали
- Адель вычислениями, я при монтаже. Установка была, конечно, сложна, но
Кондрат слишком уж затягивал ее пуск. Я сказал Адели, что нельзя так
тянуть, монтаж надежен, проект добротен - что еще?
- Страшно подумать, что случилось бы, если бы пуск установки
задерживал не он, а я.
А когда состоялся затянувшийся пуск, мы трое были измотаны вконец. Мы
сидели и смотрели на стенд, на нем сияли две лампочки - пока единственные
потребители энергии, полученной от манипуляции с внутриядерным
пространством согласно теории Прохазки - Сабурова. Так мы теперь называли
идеи, положенные в фундамент нашей конструкции. Ни на что другое, кроме
как сидеть и молчаливо любоваться тусклым сиянием двух лампочек, нас
попросту не хватило.
В лабораторию пришли Огюст Ларр и Карл-Фридрих Сомов.
- Великолепно, друзья мои! - порадовался Ларр. - Человечество в вашем
трехликом облике продвинулось вперед на шаг.
- Пока шажок, - отозвался Кондрат. - И почему трехликий облик? Нас
четверо. Откомандированный на Гарпию Эдуард Ширвинд - полноправный член
нашего коллектива.
- Да, еще Ширвинд. Он скоро прилетит, юные друзья. Нехорошо на
Гарпии, очень нехорошо. Такие странные проблемы поставили перед нами
гарпы... Вот вернется ваш друг, узнаем подробно, что там происходит.
Сомов деловито осведомился:
- Сколько тратится энергии на возбуждение ротонового пучка и сколько
энергии выдает энергетическая установка?
Ему ответил Кондрат:
- Вас интересует коэффициент полезного действия? Ротоновый генератор
конструкции Мартына Колесниченко потребляет сегодня около десяти киловатт.
Энергетическая установка моей конструкции выдает, как вы видите по накалу
этих лампочек, около ста ватт. КПД - одна сотая.
- А по вашим расчетам, должно быть, если не ошибаюсь...
- Вы не ошибаетесь! В десять тысяч раз больше. Мы исходим в проекте
из того, что установка на киловатт затраченной мощности должна обеспечить
на выходе не меньше ста киловатт. Почти вечный двигатель! Вечный в смысле
высочайшей эффективности.
Они ушли. Мне не понравился вызывающий тон Кондрата. Он так ненавидел
Сомова, что технической справке придал характер дерзкого отпора. Я все же
промолчал, но Адель не выдержала:
- Зачем ты так с Сомовым? Да еще в присутствии Ларра!
- Сомова нужно ставить на место! - зло ответил Кондрат. - И именно в
присутствии Ларра! Неужели ты не поняла смысла его ехидного вопроса? Вот,
мол, обещали стократную выдачу от затрат, а что реально? Сомов был нам
врагом и останется им!
- Пойдемте домой, друзья, - сказал я. - Ужасно хочу спать. А завтра
начнем тихонько поднимать эффективность с одной сотой до обещанной полной
сотни.
Ни завтра, ни послезавтра, ни даже через месяц не было подъема
эффективности. Установка работала все в том же первоначальном режиме.
Кондрат снова и снова задавал один и тот же съем энергии. Все так же
тускло тлели две лампочки на стенде. Мне они стали даже сниться, до того
надоел их жалкий свет.
- Впечатление, будто ты боишься менять режим,сказал я однажды.
- Боюсь, Мартын, - признался Кондрат.
- Чего боишься?
- Сам не знаю чего! Просто боюсь.
- Это не ответ.
- Другого у меня нет.
- Скажи тогда, сколько времени отводишь на боязнь. Хотелось бы, чтобы
свой беспричинный страх ты как-то планировал во времени.
Он засмеялся.
- Адель твердит то же, что и ты, Мартын. Не терпится вам поскорей
добиться славы. Но мы все плохо знаем себя. Думаем о себе одно, а на
практике получается другое. Отсюда нередки саморазочарования.
- Не понял. Выпусти свою философскую сентенцию вторым изданием. Для
широкого пользования и со списком опечаток.
Теперь мы хохотали оба. Кондрат сказал:
- Вы с Аделью правы. Я слишком затягиваю испытания. Завтра начну
прибавлять энергию.
Он выполнил свое обещание. Неконтролируемые вспышки эмоций в нем
соединялись с жесткой педантичностью. Иногда Кондрат говорил, что завидует
моей дотошности и моему спокойствию. В спокойствии я его, естественно,
превосходил, но в научной дотошности уступал. Он неделю каждодневно
увеличивал съем энергии на одну сотую потребляемой. Вскоре уже гирлянды
лампочек не хватало, чтобы потребить все, что выдавала энергетическая
установка. Кондрат стал возвращать энергию в генератор, возбуждающий
ротоновый поток. Соответственно уменьшалась потребность в посторонней
энергии для генератора. Наступил воистину торжественный день - энергия,
потребляемая генератором, сравнялась с энергией, выдаваемой установкой. Мы
создали замкнутый цикл: производили энергию для того, чтобы потребить ее
для этого самого производства.
Давно не было в нашей лаборатории так радостно, как в тот день.
- Мне вспоминается сказочка о бароне Мюнхгаузене, - шутила Адель. -
Помните, барон сам себя вместе с конем вытащил из болота, потянув руками
за косичку. Столько веков человеческая техника не могла повторить
блистательного подвига этого великого барона. А мы сумели! Мы ухватили
себя энергетически за волосы и держим на весу. Чуть добавим энергии и
потащим себя наверх.
Я повторил шуточку Адели по-своему:
- Сколько веков человечество мечтало о вечном двигателе, производящем
энергию из ничего. А что такое вакуум, из которого мы высасываем ротоны?
Типичное же ничто! Не знаю, как вы, а я претендую на почетное звание
"Изобретатель реального вечного двигателя".
Мы посмеялись. Потом Кондрат сказал:
- Нам еще долго работать без выдачи энергии на сторону. Пока
всесторонне не изучим процесс, кричать об успехе не будем. Ведь есть еще
такая проблема - техника безопасности.
Адель говорила, что нет смысла таить удачу, раз удача несомненна. Но
я поддержал Кондрата. Все может быть" любая непредвиденность. Нужна не
убежденность, а несомненность - это вещи разные.
Непредвиденности обнаружились очень скоро. Прилетел Эдуард и вызвал
смятение в наших душах. И Кондрат обнаружил ошибку в своих вычислениях,
столь важную и столь трагичную, что все впереди стало видеться
по-другому...
Я снял датчики, закрепленные за ушами. Мыслеграф перестал записывать
воспоминания. Я очень устал от ворошения картин прошлого, от заново
переживаемых, вовсе не перегоревших чувств.

13

Утром, сев за стол и прикрепив датчики мыслеграфа, я велел себе
думать о вернувшемся Эдуарде Ширвинде.
...Он с шумом ворвался в лабораторию, обнял и расцеловал каждого.
Адель ужаснулась:
- Эдик, ты же обещал похудеть, а стал таким толстяком!
Эдуард, и до отъезда полный, очень добавил веса. Но живости у него не
убавилось. Он бегал по всем помещениям, трогал механизмы и приборы, с
восхищением осмотрел мой ротоновый генератор, об энергетической установке
с уважением сказал: "Ошеломительно и сногсшибательно! Предлагаю на
постаменте нашего общего монумента поставить ее модель впереди, а мы
вокруг. Если, конечно, вы еще не надумали лишить меня почетного местечка,
что из-за моего бегства к проклятым гарпам было бы справедливо".
Кондрат со смехом успокоил его:
- Местечки на памятнике зарезервированы для всех.
Эдуард позвал нас в свой кабинет, самое большое, из
непроизводственных помещений лаборатории, и радостно сказал, что мы
молодцы: ничего не переставили и не добавили, не вынесли и даже, кажется,
не вытирали пыль.
- Пыль вытирали, я сама это делала, - сказала Адель. - И открыла
закономерность: в твоей комнате больше всего скопляется пыли.
- Это оттого, что она была пустая. Разве ты не знала, что пустота
притягивает пыль? С чего начнем, друзья? Будете воспевать свои достижения
или разрешите мне покаяться в грехах?
- Кайся! - предложила Адель. - Ужасно люблю истории о прегрешениях.
Надеюсь, их у тебя много?
- Вполне хватает, чтобы потерять надежду на рай. Начнем с одного из
семи смертных грехов - греха чревоугодия. Как видите, я не злоупотребляю
постом. Потому что выпадали недели, когда мы питались одним собственным
жирком. Как человек предусмотрительный, я делал надежные запасы. На Земле
теперь порастрясу излишки.
Он, впрочем, всегда обещал в ближайшее время похудеть и всегда не
худел, а полнел.
- Жизнь на Гарпии определяют гарпы, - продолжал Эдуард. - Даже на
Гарпии не знают о гарпах всего. Эти бестии - загадки. Быть может, только
один человек в мире способен сказать о гарпах хоть и не все, но что-то
существенное.
- Этот человек, разумеется, ты? - засмеялась Адель.
- Естественно! Рад, что ты меня понимаешь. Мне было поручено изучить
Гарпию и гарпов. Мог бы я вернуться на Землю, если бы не выполнил с
блеском задания? Теперь смотрите вон на ту стену, я сфокусирую на нее
стереокартины этой страшноватой планеты.
Одна из стен кабинета вполне годилась быть приличным экраном, Эдуард
и раньше использовал ее для этой цели. Первые снимки Гарпии ужаса не
внушали. Планета была неудобная, но не страшная: в морщинах горных хребтов
с долинами и впадинами, для которых подходило лишь одно название -
"бездны", с тусклым небом и катящейся в нем Церерой, звездой из самых
свирепо-голубых. В небе редко сгущались тучи - так, мерцали легкие
облачка. Но воды хватало, вода била из грунта, рушилась в пропасти, а на
высоких вершинах каменела массивными ледяными шлемами. И воздух, хоть и
разреженней земного, содержал кислорода больше. Даже в окрестностях
Солнечной системы звездопроходцы осваивали местечки понеудобней и
пострашней.
- Я вижу, вы не прониклись ужасом от лицезрения планеты, - со вздохом
проговорил Эдуард. - Ну что ж, еще добавлю хорошего впечатления. Гарпия
безмерно богата изотопами редких элементов. Мы на заводах вырабатываем их
килограммами, а там тонны их можно собирать на поверхности. Скажу тебе
особо, Адочка. Я привез изумруд, которого и в музее не найти! Когда его
отшлифуют, буду просить тебя украсить им свое платье или волосы, тут я
всецело полагаюсь на твой вкус. Вот такова Гарпия, друзья!
- Изумруды - это хорошо, но где же ужас?
- Ты жаждешь ужасов, Мартын? Получай ужас!
Нападение страшилища Эдуард разыграл безукоризненно.
Он скомбинировал несколько снимков, чтобы получить сюжетное событие.
Из-за скалы выполз гарп, остановился, осмотрелся, зевнул, увидел нас и
бешено ринулся в комнату, распахнув зубастую пасть. Адель отшатнулась и
вскрикнула.
- Эдик, останови! - рявкнул Кондрат.
Гарп замер на прыжке, он был в комнате, а не на стене. Но не на полу
- повис в воздухе взлетевшим живым телом. Я вскочил и толкнул рукой его
рыжее бронированное туловище. Рука вошла в броню без сопротивления. Эдуард
ликовал, как ребенок, дорвавшийся до вожделенной игрушки. За мной подошел
к зверю с протянутой рукой Кондрат, потом и Адель набралась храбрости
собственными пальцами установить, что в комнате лишь изображение.
Да, гарп был из внушающих почтение, Эдуард подобрал нерядовой
экземпляр. Все на Земле знают, что гарпы напоминают наших вымерших
крылатых ящеров, хотя и бескрылы. Мне показались всего удивительней лапы:
их было шесть, и каждая смахивала на двойные челюсти - верхняя оснащена
десятью гибкими и очень прочными когтями, а нижняя похожа на совок или
лопату. Морда гарпа нас не удивила - видели и раньше в стереопередачах:
огромная пасть, сотня зубов, колющих, режущих, размалывающих... Даже камни
можно дробить такими зубами! В общем, бестия, какой и в незапамятные
времена не водилось на нашей смирной Земле. А глаз не было. Вместо глаз на
голове гарпа, как раз над пастью, торчала рыжая опухоль - орган для
локации и нападения.
Эдуард устроил еще одну неожиданность: от гарпа пахло. От него несло
острым ароматом озона и чеснока. Я бы сказал, что гарп пахнет, как мокрая
собака, только сильней.
- Специально для вас! - ликовал Эдуард. - Вот так воняет от каждого,
при нападении зажимай покрепче нос, иначе не вынести. Я попросил ребят
снабдить изображение запахом живого зверя, они постарались, как видите.
- Как обоняет, - поправил я. - Эдуард, ты не мог бы убрать свой
зубастый экспонат? Он занимает добрую треть комнаты, а ходить сквозь него
никто не решится.
Эдуард поворчал, что три земных месяца каждый день видел гарпов,
каждый день дышал их убийственным ароматом, каждую минуту страшился
попасть под силовой импульс их боевых генераторов и собирался передать нам
хоть ничтожную долю своих ощущений, а мы не проявляем желания даже
отдаленно посопереживать.
- Ты передашь нам свои ощущения словами. Говорить ты мастер, а мы
обещаем быть добрыми слушателями. Начинай лекцию о природе гарпов и о
твоей личной роли в благоденствии этого хищного народца.
Ширвинд строго разделил природу гарпов и свою роль в их истории.
Многое в его информации мы знали и раньше, многое слышали впервые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17