Ненависть была столь острой, что
представлялась почти беспричинной. Кондрат выходил из себя при одном
упоминании о Сомове. И чтобы не порождать вспышек, мы трое сговорились при
Кондрате помалкивать о первом заместителе директора института.
Затем произошли два важных события: стала функционировать наша
лаборатория и развалилась наша творческая группа.
Адель объявила, что выходит замуж за Кондрата.

10

Лишь впоследствии я понял, что только для меня было неожиданным
решение Адели и Кондрата соединиться. Я слишком ушел в конструирование и
наладку ротонового генератора и проглядел, что совершается с тремя
друзьями. Конечно, я знал, что Кондрат нравится Адели, она этого не
скрывала. Но ведь и я ей когда-то нравился. И Эдуард ей нравился. У меня
иногда появлялась мысль, что она выберет Эдуарда. Я говорю "она", а не
"он", подразумевая под "он" меня, Эдуарда, Кондрата, ибо все мы могли лишь
подчиниться или не подчиниться, решала она одна. И ни мгновения не
сомневалась: кого выберет, тот и будет.
Было сумрачное осеннее утро, был тяжкий день, шел монтаж
оборудования, и уже не помню, светило ли в тот день солнце, лил ли дождь,
шастал ли по деревьям сухой ветер. И был вечер, когда мы наконец
распрямили спины и подумали об отдыхе. Мы, трое мужчин, сидели на диване у
Кондрата, а Адель раздала нам бутерброды и бутылочки с апельсиновым соком.
Потом она подвинула к дивану стул, села перед нами и сказала:
- Ребята, имею сообщение. Мы с Кондратом поженимся.
Хорошо помню, что сразу обернулся к Кондрату. Он побагровел, низко
опустил голову, дышал прерывисто - так волновался. Она улыбалась. У нее
была - да и теперь бывает - удивительная улыбка, та самая, какую предки
называли пленительной. Эдуард пробурчал:
- Поздравляю обоих!
Адель поглядела на меня. Из миловидной она вдруг стала красавицей. От
нее трудно было оторвать взгляд.
- Почему ты молчишь, Мартын? У тебя есть возражения?
Я наконец обрел голос:
- Какие могут быть возражения? Я рад за тебя и Кондрата.
Эдуард попробовал благопристойно пошутить:
- Очень жаль, конечно, что ты выбрала не меня, Адочка. По против
рожна не попрешь. В смысле: насильно мил не будешь. Такова печальная
истина, установленная тысячелетними изысканиями человечества. Мы с
Мартыном примиряемся с нашей горькой участью. В смысле: счастливы вашим
счастьем! Какие нести подарки на свадьбу?
- Только один: хорошее настроение.
- Хорошее настроение обеспечим. За вас, молодожены!
И мы чокнулись бутылочками с апельсиновым соком.
В эту ночь я дежурил. Адель и Кондрат ушли, Эдуард остался мне
помогать. Мы работали и говорили всю ночь. Эдуард не скрывал, что
подавлен. Он признался, что влюблен в Адель со встречи на лекции Прохазки.
Я сказал, что он умело камуфлировал свое чувство дружескими шуточками.
Неужели так и не открылся ей?
- Что было открывать? Тебе и Кондрату, чтоб поняли, нужно подробно
растолковать, желательно с приложением формул и чертежей. А она чужие
чувства ощущает без слов. Всем существом резонирует на них.
- На твою любовь не прорезонировала, Эдуард.
- На твою тоже. И что до тебя - правильно поступила.
- Почему такая дискриминация моих чувств?
- Не дискриминация - понимание. Не сердись, я от души. Ты ведь кто?
Фанатик науки, вот твоя натура. Куда больший фанатик, чем сам Кондрат.
Адель с тобой не могла быть счастливой, ибо чувствовала бы себя как бы при
тебе. Придаток к научным исследованиям, красочная деталь в семейном
пейзаже, который сам по себе второстепенен... Нет, такая судьба не для
нее.
- С тобой у нее была бы иная судьба?
- Можешь не сомневаться! Видишь ли, Мартын, мы с Адой вовсе не гении,
хоть и пыжимся. Новую главу в науке не обозначат ни ее, ни моим именем. Мы
всегда будем при вас - при Кондрате и при тебе. Это не значит, что я уже
объявляю вас научными исполинами. Но вы можете, если повезет, вырасти в
исполинов, мы - нет. Улавливаешь разницу? Вот почему для меня Адель совсем
иное, чем для вас.
- Короче, ты в нее по-настоящему влюблен!
- Настоящее, не настоящее! Какая еще может быть любовь, кроме
настоящей?
- Тогда объясни все-таки, почему она не отрезонировала
благожелательно на твое чувство, которое сулит ей счастливую судьбу?
Почему вдруг покорилась желанию Кондрата взять ее в жены? Сам же говоришь,
что он не будет ей хорошим мужем, и она не может этого не чувствовать.
- Мартын, знаешь главную страсть Адели? Она честолюбива - вот
доминанта ее характера.
- Все мы честолюбивы.
- По-иному. Для тебя и Кондрата слава - признание важности ваших
работ, признание их научного значения. Вы гордитесь ими, а не собой. А для
нее слава - признание ее собственного значения. Результаты, принесшие ей
славу, не просто открыты ею, а она сама раскрыта в них, они лишь ее
иновыражение. Тебе понятен этот философский термин - "иновыражение"?
- Я плохой философ. С этим ничего не поделаешь. Значит, она сошлась с
Кондратом ради будущей славы? Но слава, если будет, равно осенит нас всех.
И раз так, то Адели должна быть дороже близость с тобой, ибо ты сильней
любишь ее.
- Не всех одинаково осеняет слава. Больше всех ее достойны вы с
Кондратом. Я считаю, что ты крупней, чем Кондрат, но она уверена в
обратном.
- И я уверен в обратном. Это не мешает мне спокойно спать, когда есть
возможность выспаться. Эдуард, а тебе не приходило в голову, что Адель
попросту влюбилась в него? С людьми иногда это бывает - влюбляются. Вот и
она влюбилась в Кондрата. С нами дружит, а его полюбила.
Эдуард покачал головой.
- Если бы так! С ее любовью к другому человеку, особенно к Кондрату,
я бы примирился. Во всех нас угнездилось уважение к любви без разума и
расчета. В старину говорили: "Любовь зла - полюбишь и козла". В
необоснованности любви угадывали ее силу, это не могло не трогать. Но нет
любви! Аделью командует честолюбие, а не страсть.
Мы помолчали. Я проверял монтажную схему ротонового генератора,
Эдуард отмечал силу импульсов при включении. Потом он сказал:
- Только для тебя, Мартын... Раз уж исповедуюсь...
- Валяй! Дальше меня твоя исповедь не уйдет.
- Адель, конечно, будет изображать семейное счастье. Видеть это,
боюсь, выше моих сил.
- Устроишь сцены ревности? Поссоришься с Кондратом?
- Хорошо бы, - сказал он с сожалением. - На кулачках либо на шпагах!
В старину бытовали неплохие способы эффективно решать личные проблемы. Да
не модно ныне! Нет, я выбрал другой путь. И в буквальном смысле путь -
улечу с Земли!
- Ты рехнулся, Эдуард! Уйти перед успехом? Когда каждый так нужен в
общем деле!
- До успеха не скоро. И во время монтажа и пуска я менее всех нужен.
Мне отведено Кондратом и тобой внедрение результатов, а не эксперименты.
Катастрофы не будет, если я на год откомандируюсь на другую планету. Год -
срок достаточный для излечения больной души.
- Особенно если болезнь не смертельная.
Он засмеялся.
- Друг мой Мартын, ты разишь безошибочно. Самоубийства от любви -
давно пройденный этап человеческой истории.
- Куда же ты "откомандировываешься"?
- В планетную систему Цереры. В смысле - на Гарпию.
Я уставился на него. Среди новооткрытых планет не было страшнее
Гарпии. И грозное ее название отвечало обстановке: на ней обитали
существа, похожие на мифических гарпий.
- Там же война!
Эдуард пожал плечами.
- Ну и что? Если война, повоюю!
- Но там погибают наши астронавты! Такого страшилища, как Гарпия,
надо избегать:
Он не преминул поострить:
- Люди обычно погибают в постелях, Мартын. Но я еще не встречал
человека, который на этом основании избегал бы постели.
Мы посмеялись, потом я сказал:
- Когда собираешься улететь?
- После их свадьбы. Не сразу, чтобы они не связали с ней мой отъезд.
Буду аргументировать, что временно мое присутствие не обязательно, поэтому
хочу поразмять мускулы и поднакопить житейского опыта. Крепко надеюсь, что
ты меня, во-первых, не выдашь, а во-вторых, поддержишь просьбу.
Я пообещал:
- Во-первых, не выдам, во-вторых, поддержу.

11

Вот так стала разваливаться наша группа.
Еще месяца два Эдуард исправно трудился в лаборатории, не говоря ни
Кондрату, ни Адели, что надумал уходить. Только я угадывал скрытый смысл
иных его поступков: он слишком громко требовал, чтобы ему выдали
конкретное задание, возмущался, что всех меньше загружен и что это ему не
нравится. Не знаю, как Адель, а Кондрат видел в таких требованиях лишь
усердие и выдумывал Эдуарду работу.
Как-то я показал Эдуарду пусковой график ротонового генератора.
- Кондрат еще не видел? - быстро спросил он.
- Пока не видел. Улавливаешь ситуацию?
- Все ясно! Пуск через неделю - тогда у всех загрузка по горло.
Короче: сейчас или никогда!
- Сейчас или никогда. Но советовал бы передумать.
- Об этом не может быть и речи. Мартын!
В тот же день Эдуард объявил, что ему предложили рейс на Гарпию
сроком на год и он согласился. В лаборатории этот год будет наладочным. В
общем, легко обойдемся без него. А на Гарпии небольшой коллектив наших
астронавтов отражает натиск местных чудовищ. Люди требуют срочной помощи.
Спасательную экспедицию возглавляет знаменитый Семен Мияко, проделавший
четырнадцать дальних рейсов - столько еще никто не налетал среди звезд.
Эдуарду поручено разобраться в обстановке и дать рекомендации по
освоению планеты.
Если Эдуард надеялся обмануть Кондрата и Адель, то сомневаюсь, чтобы
в отношении Адели это удалось. Она побледнела, ее глаза впились в Эдуарда.
И сказала она то, что и я говорил ему:
- Эдик, там война!
- Типичная картина дикости, Адочка. И на Земле когда-то бывали такие
войны. Битвы двух популяций гарпов со сладостным поеданием побежденных. Не
то гражданская война, не то охота за кормом.
- Но ведь они едят и людей, Эдик.
- А почему бы им и не есть людей? Ты видела изображения гарпов?
Человек даже по внешнему виду вкусней. Тем не менее задача не попасть
чудовищам в зубы не относится к безнадежным. Спустя год я ворочусь живым,
здоровым, лишь похудею, но это меня скорей обрадует, чем испугает.
- Не шути, Эдик. Если астронавты просят срочной помощи, значит, им
грозит реальная перспектива стать пищей для бестий.
Он понял, что надо отвечать серьезней:
- Есть одно затруднение, Адель, и именно поиски выхода из него и
составят мою задачу. Ты знаешь, что астронавтам запрещено использовать
убийственное оружие? Они являются в иные миры с миссией мира, так это
формулируется. Все древние пушки, автоматы, пистолеты, бомбы простые и
ядерные, смертоносные лучи и газы - все они объявлены вне закона и строго
запрещены. Вот почему астронавты и просят помощи - на них лезут с жадно
распахнутыми ртами, а они не могут ответить ни пулей, ни бомбой. Есть еще
вопросы?
- Есть, - сказал Кондрат. - Мы еще не согласились на твой отъезд.
- Думаю, у Мартына возражений не будет. Я не ошибся?
- Не будет. Ты не ошибся.
- А у меня будут, - сердито сказал Кондрат. - Ты астрофизик, а не
астросоциолог. Почему же тебя приглашают решать социологические проблемы?
Мне непонятна цель твоей командировки.
Эдуард знал, что именно такой вопрос и задаст Кондрат.
- Я не объяснил вам важного обстоятельства. Дело в том, что дикие
обитатели Гарпии не только лезут на людей с раскрытыми пастями, но и
обстреливают их генерируемыми импульсами.
- Дикари овладели такой техникой?
- Они не производят генераторов, Кондрат. Они сами являются
генераторами. Гарпы - живые, разумные или полуразумные - орудия. Они
убивают своим естеством, а не с помощью механизмов. Вот так.
Кондрат был порядком озадачен. Я тоже впервые слышал о странной
природе гарпов.
- Вижу, вы ошарашены, - спокойно продолжал Эдуард. - Я сам онемел,
когда мне продемонстрировали последние данные. О них еще не оповещали,
изучение не закончено. И заканчивать его буду я. Как видишь, Кондрат, тема
для астрофизика, а не для астросоциолога. Нужно выяснить, как работает
боевой организм гарпов. Это бросит свет и на их внутренние распри, и на их
свирепую ненависть к людям, и на еще не известные нам возможности творения
мощных силовых полей. Понимаешь теперь, что ни как человек, ни как физик я
не мог отказаться от командировки на Гарпию?
Кондрат посмотрел на меня, я развел руками. Адель молчала.
Эдуард улетел на базу звездолетов, разместившихся на Марсе, уже на
другой день.
Вскоре после его отлета я показал Кондрату график пусковых испытаний
ротонового генератора. Что разразится скандал, я догадывался, только не
ожидал, что Кондрат так разъярится. Он чуть не набросился на меня с
кулаками. К счастью, Адели не было, при ней я не смог бы вытерпеть такую
сцену.
- Да понимаешь ли сам, что сделал? - орал Кондрат.
- Понимаю. Составил пусковой график и прошу тебя его утвердить, а
потом понесем его нашему общему другу Карлу-Фридриху.
- Врагу, а не другу! - Ирония и в обычные минуты до него доходила
плохо, а впадая в неистовство, он совершенно ее не ощущал. - Возможно,
впрочем, что он твой друг. Ты это скрывал, но сейчас я тебя разоблачил!
- Выбирай выражения, Кондрат, - посоветовал я.
- Нет, это же черт знает что! - бушевал он. - Я ведь думал, что до
испытаний месяца два, ты так ловко уклонялся назвать точную дату. А дата -
завтра! И мы отпустили Эдика! Да знай я, как близки испытания машины,
разве он выпросил бы моего согласия на отъезд?
- Обойдемся. Мы с тобой тоже чего-то стоим.
- Я настаиваю на честном ответе! Ты знал, как близок пуск, и
намеренно молчал, чтобы я не задержал Эдика. Зачем ты это сделал, можешь
сказать?
- Могу Кондрат. Это же так естественно. Чтобы помешать успеху наших
экспериментов, навредить самому себе. Другого объяснения ты, кажется, не
примешь.
Он уже не кричал, а шипел:
- Ладно, издевайся! Насмешки твои - камуфляж, я давно заметил.
- Выбирай выражения, Кондрат, - кротко повторил я. Мной тоже овладела
ярость.
- Мартын, дело не в выражениях! Я понял твою суть!
- Что же ты понял, скажи на милость?
- Никакой милости! Ты сознательно усложнил нашу работу. Я не верил
Адели, теперь верю. Боишься, что вся слава достанется мне, и теряешь охоту
работать со мной. Успокойся, все, что заслужишь, то и получишь сполна.
Я вплотную подошел к нему. Он замолчал и отодвинулся.
- Дурак ты, Кондрат! - сказал я, - И твоя Адель не блещет
проницательностью. Теперь я ухожу к себе. И пока ты не воротишься в
сознание, не смей заходить ко мне. Слышишь, Кондрат? Пока не обретешь
ясность мысли, открывать мою дверь запрещаю!

12

Ссора с Кондратом потрясла меня. Небольшие стычки уже бывали, Кондрат
слишком горячо воспринимал всякую неполадку, а мы все же строили еще
невиданную установку, такие дела без неполадок не обходятся. И после одной
рабочей стычки мы договорились: каждый ведет свое дело особо, лишь
информируя других о результатах. Конечно, выпадали и общие дела, пусковые
испытания ротонового генератора как раз относились к таким, но их было
немного. Разделение функций в какой-то момент стало необходимо для
сохранения в лаборатории согласия. Моя совесть не испытывала угрызений. Я
не показывал пусковой график генератора, ибо имел право не оглашать
незавершенную программу. Что мое умолчание совпало с отъездом Эдуарда,
было случайностью, а не сговором: он заторопился, узнав о графике, но сам
я не наталкивал его на отъезд.
Зато не случайной была вспышка Кондрата. Раздражение в нем
накоплялось исподволь, он лишь выплеснул его, получив повод. И я сидел в
своем кабинете и думал о том, что никогда у нас с Кондратом не было тесной
дружбы, а сейчас немыслимо восстановить и прежние прохладные связи. Он
оскорблял меня, зная, что оскорбляет. Остынув, он извинится, но можно ли
принять извинения? Извинения - слово, оскорбление - дело. Не лучше ли уйти
из лаборатории, пока взаимное раздражение не превратится в ненависть?
Дверь отворилась, и вошла Адель.
- Не ждал? - спросила она и встала у окна. Сидя, она не так
смотрелась и редко об этом забывала. Демонстрация красивой фигуры являлась
у нее одним из аргументов в спорах. Красота имеет свои привилегии, и часто
не меньшие, чем логика рассуждений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17