Но вида не подала.– Что ж, скатертью дорога, – спокойно сказала она. – Надолго едем?– Навсегда.– Нет, но почему? – таращился Павел, сразу утративший обычный свой лоск и ставший похожим на того круглоглазого карапуза, которого Парфенов двадцать лет назад любил к потолку подбрасывать.– Я ж говорю: мне все тут осточертело! Вы в том числе. Что смотришь, сынок? Ты не уважаешь меня, ты считаешь, что я в коридорах власти пристроился пол языком мести, разве не так? Ты давно не любишь меня, я давно не нужен тебе. Равно как и тебе, – отнесся Парфенов к Ольге. – Но я не в претензии! Какие претензии, если я вас тоже давно не люблю, родные мои. Вы мне надоели. Мне скучно с вами. Я иссяк для семейной жизни. Что, так и буду вертеться, хитрить, любовниц на стороне искать?Ольга издала легкий звук, показав глазами на сына.– Да брось ты! – махнул рукой Парфенов. – Он не маленький! Если он сам не трахает подруг своей жены – и надо ж такую уродину отыскать! – то он последний дурак!– Ну знаешь!.. – начал было Павел, но Парфенов пресек:– Не будем! Не будем лицемерить. Простимся спокойно и достойно. Кстати, Оля, я знаю, у тебя с деньгами нет проблем, но все-таки на первое время… – и он выложил пачку денег.Павел присвистнул:– Ты что, банк ограбил?– Очень может быть. Ну, слезы прощанья будут? Не будет слез. Очень хорошо.Парфенов и впрямь не увидел слез прощанья. Он видел только растерянность. Но сожаления, печали, потрясения – не увидел он. И понял с горечью, что прав: не любят его давно ни жена, ни сын. И – не надо.Но вот быть дома до поезда – невыносимо. Он, в сущности, простился, ему тут больше нечего делать.Куда пойти?Есть Роберт, друг по работе и другим делам, он тоже сегодня свободен. Надо позвонить ему.Парфенов позвонил.Ответил приятный баритон друга Роберта, всегда спокойного, знающего цену вещам и людям.– Здравствуй, Роба, – сказал Парфенов. – Я тут во Владивосток уезжаю.– Очень хорошо, – сказал Роба. – И сколько надо выпить, чтобы поехать во Владивосток?– Я слишком трезв. И в трезвом уме говорю тебе, Роба: жаль, но я всегда тебя презирал. Твое спокойствие. И вообще. Ты холоден, как сом. И с усами, кстати.– Ладно. Завтра поговорим, – ответил Роберт.– Повторяю, я трезв! Я сегодня ночью уезжаю во Владивосток. И хочу, чтобы ты напоследок знал: ты дерьмо! Я тебя ненавижу.– Очень жаль, – сокрушенно вздохнул Роберт.– Сукин сын! – заорал Парфенов и бросил трубку.Энергия кипела в нем.Он заглянул на кухню и сказал Ольге:– Собери вещи, если не трудно. Поезд в полночь, часов в одиннадцать я заеду.И быстро вышел из квартиры, из дома, из двора – к дороге, приказным жестом остановил машину и сел, не зная еще, куда поедет. Глава тридцать четвертаяПрощания. Писатель Писатель же Иван Алексеевич Свинцитский, тоже заглянув в рюмочную на Ульяновской, увы, ослаб. А в ослабшем виде он становился загадочным и непредсказуемым. Явившись домой, он сел в свое любимое мягкое кресло под торшером, где так хорошо читать вечерами, и позвал судьбоносным голосом:– Иола!Иола сказала:– Я здесь.Она действительно была здесь же, за письменным столом, редактировала текст последнего коммерческого романа Свинцитского. Писатель удивился, но осознал. И позвал тем же многозначительным голосом:– Люда! Оля!Девы-старшеклассницы, пришедшие из школы и тихо слонявшиеся по комнатам с грезами о вечерних планах, не сразу, но вплыли в комнату.– Дорогие мои! Я уезжаю!И он достал из карманов билеты и деньги и рассыпал по полу. И заплакал без голоса, одними глазами.Девочки так удивились, что даже взяли на себя труд нагнуться и собрать рассыпанное – и подать матери. Иола рассматривала билеты, деньги…– Ни о чем не спрашивайте! – закричал Свинцитский. – Я решил! Сегодня ночью. Во Владивосток! Как Гоген или Ван Гог, не помню. Ну, который все бросил и стал гением. Художник. Я страшно необразован! Но талант во мне есть, я чувствую! Но ничего не выходит! Но я же могу! Но почему не выходит? И я понял: надо бросить! Все говорят: Гоген – или Ван Гог? – бросил постылые краски и шумы города! Не верю! Наверняка он бросил что-то очень дорогое! Бросать надо что-то очень дорогое, иначе нет смысла! Это преступление, но мне как раз нужно преступление! Я слишком порядочен, поэтому из меня ничего не получается. Я должен бросить жену и детей, заразиться сифилисом от портовой шлюхи, стать алкоголиком, и тогда я напишу роман… Это будет роман!.. И даже если я его не напишу, я успею стать гением! Гений и злодейство – две вещи несовместные? Чепуха! Только злодей и может быть гением!Тут Свинцитский окончательно обессилел от горя и от своей отчаянной мудрости и повесил голову.И слюнка потекла из уголка его рта, и дочери, ранее не преминувшие бы перехихикнуться, как-то странно посмотрели на мать.– Билеты-то настоящие, – сказала Люда.– И деньги, – сказала Оля.– Разберемся, – сказала Иола, оставаясь совершенно спокойной матерью и женой. – Помогите-ка мне.Втроем они подняли огрузневшего Свинцитского, повели – и уложили.– Через час разбудить! – были последние его слова.– Конечно, – сказала мать серьезно – и строго глянула на дочерей, чтобы те не вздумали смеяться.Но те и не собирались. Глава тридцать пятаяПарфенов в поисках разврата и порока. Брюнеточка.Отставник. Кислые апартаменты. Юля и Галя. Обморок
Парфенову хотелось оставить о себе память экстраординарным поступком в паршивом этом городе (который окончательно стал для него таковым с сегодняшнего дня). В рамках закона, конечно.Сперва он велел водителю ехать к зданию губернского правительства.Пребывая в нетерпеливом раздражении, думал: ну и что он там сделает?Нахамит губернатору или кому иному из верхних?Глупо, мелко, пошло.Соберет народ и произнесет обличительную речь, предъявляя известные ему компрометирующие тех же верхних факты?Глупо, мелко, пошло.Пока размышлял, приехали.– Дальше! – сказал он.– Куда?– Куда дорога ведет!Водитель, человек с лицом, исполненным житейского опыта, хмыкнул.Дорога через несколько минут привела машину на улицу Большую Казачью (бывш. 20 лет ВЛКСМ), известную, в частности, тем, что на ней молоденькие дешевые девочки стоят. Правда, стоять они начинают ближе к вечеру, но есть некоторые из старшеклассниц или первокурсниц вузов и техникумов, которые, не желая заниматься этим как регулярным бизнесом (то есть иметь сутенеров и т.п.), выходят на условные точки тогда, когда у них есть свободное время – и когда нет еще жестоких конкуренток, которые ведь и поувечить могут, были случаи. Они даже не на условных точках этих стоят, а прохаживаются поблизости и с таким видом, будто просто идут, задумавшись. В одну сторону подумают несколько шагов, повернут – в другую подумают. Поди докажи, что я клиента ловлю!Поэтому водитель, почуявший, что надобно Парфенову, и повез его сюда. Вскоре он притормозил и сказал:– Вот эта ничего себе.Парфенов понял, что его поняли, – и посмотрел.Тоненькая брюнеточка с распущенными волосами. Действительно, хороша. Но нельзя же вот так хватать первую попавшуюся.– Проедемся еще.Они проехались. Видели опять же брюнеток, блондинок, шатенок, полных, худых, средних, высоких, маленьких, с глазами и губами всех оттенков и форм. Но все как-то казалось не то. Глянет Парфенов: нет, брюнеточка была лучше. И решил вернуться к брюнеточке.Сделали круг, приехали на то место, где брюнеточка стояла.А она уже не стоит, она уже в машину садится!Парфенов выскочил, подбежал, успел подхватить брюнеточку под локоток.Она обернулась, недоумевая, а двое сидевших в машине настоящих мужчин удивились:– В чем дело, дорогой?– Мы договаривались, я раньше, мы с ней… Прошу… – и Парфенов почти силой вынул девушку из машины и поставил рядом с собой.– Я заплачу! – шепнул он ей. – Хорошо заплачу!– Да мне все равно! – сказала она.Но настоящим мужчинам было не все равно.Они вышли и старший из них начал разговор:– Если вы раньше, зачем она к нам сидеть полезла, так? Все правильно должно быть, так? Вы не пришли раньше, она к нам согласилась, значит, вам придется ждать, так?– Не так!– Почему? – удивился старший.– Потому! – нагло ответил Парфенов.Девушка засмеялась. Ей нравился этот странный дядька. Да и с одним как-то все-таки… Все-таки она не такая еще привычная. Всего раз десятый…– Тогда мы будем с вами спорить! – сказал старший, и настоящие мужчины двинулись вперед.Но на Парфенова напал кураж.Он сунул руку во внутренний карман и сказал:– Ну, идите ко мне, идите!Настоящие мужчины переглянулись.– Ладно, – сказал старший. – Мы еще с вами увидимся.– Надеюсь! – гордо сказал Парфенов и повел брюнеточку к своей машине.– Куда поедем? – спросил водитель.– То есть? – удивилась девушка. – У вас, что ль, хазы нет?– Квартиры? Нет. Я думал, у вас. У тебя, – сказал Парфенов.– Фраера тоже! Отсветили от клиентов, а куда везти – не знают!– Сама должна соображать, если работаешь! – обрезал ее водитель. – А если любительница, нечего и лезть!Девушка промолчала.– Что ж мне с вами делать… – побарабанил пальцами по рулю водитель. – Вот что, – обернулся он к Парфенову. – Я тебя на свою квартиру отвезу. Двести в час. И чтоб полный порядок.– Гарантирую.– Деньги вперед. Сколько понадобится?– Часа два, – сказал Парфенов.– Ого! – сказала девушка. – Дядя гигант? – и потрепала Парфенова по штанам.– Поехали, – сказал Парфенов.Он был недоволен. Рассмотрев девушку вблизи, он увидел, что кожа у нее еще подростково прыщевата, что рот, нарисованный помадой, на самом деле вдвое меньше, что на ресницах комками лепится дешевая тушь… Оставалась надежда, что у нее хоть фигура хороша. Да еще промелькнула странная мысль, что настоящий порок и разврат и должен быть вот с такими вот изъянцами – с прыщами и фальшивыми губами…Доехали до улицы Вишневой, поднялись по улице вверх, остановились у пятиэтажного дома.– Сейчас рекогносцировку местности проведу, – по-военному выразился водитель. (Похоже, он и был отставной военный, прирабатывающий к пенсии частным извозом, недаром зеленая армейская рубашка на нем – и на красной шее характерные морщины военно-полевого качества.)– Между прочим, я тоже двести в час стою, – сказала девушка.– Ладно, ладно, – ответил Парфенов.Явился отставник.– Облом, ребята! Тещу черт принес, стирает, видите ли! Но у меня еще родная мама есть! – утешил он. – Мы ее сейчас попросим погулять – и нет проблем. И дешевле будет стоить: сотня в час.– И частичные удобства? – спросила девушка.– Удобства все! – весело сказал отставник, гоня машину. – Только в общем месте, но это разве проблема, когда главное – любовь?– Коммуналка? – спросила девушка.– Ну и что? Там комната сорок метров, а потолки – пять!– Мы там что, летать будем?– Плачу триста в час, – сказал ей Парфенов. Она его все больше раздражала. И голос какой-то… Ринит у нее, что ли, или просто насморк? Да и фигуру он успел косвенно рассмотреть. Ножки худенькие в черных чулочках из-под короткой юбки высовываются загогулинками, коленочки шишковаты, свитерочек плоско обтягивает стан.«Но, может, это опять-таки и лучше?!» – возникла недавняя странная мысль.Приехали в центр, на улицу Бахметьевскую, подрулили к двухэтажному дому, отставник убежал.И вернулся бодрый:– Все нормально! Мама, правда, приболела, но она будет за ширмочкой лежать, не встанет. Ну, может, чего-нибудь скажет, она любит на жизнь пожаловаться, маразм! Не обращайте внимания!Девушка хмыкнула, а Парфенов, в уме своем представлявший уже сцены с нежными девичьими криками и стонами и мужским пламенным рычанием, не хотел, чтобы старушка это слышала.– Не пойдет, – сказал он.– Тогда так, – не унывая, сказал ему отставник. – Стольник в зубы этой шалаве и на фиг ее, а я везу тебя туда, куда надо!– Чего?! – возмутилась брюнеточка.– Вали, вали! – посоветовал ей отставник, вынул из руки Парфенова сотенную бумажку, которую тот по его слову достал, сунул девице и открыл дверь.Она, ругаясь сквозь зубы, вылезла из машины.И отставник погнал с лицом вдохновенным и бодрым. Видимо, он был из тех упертых служак, которые, взявшись за дело, доводят его до конца.Мигом пролетели они несколько кварталов и остановились возле обычнейшего девятиэтажного дома.Мигом отставник залетел в подъезд и мигом вылетел:– Все нормально, тебя ждут, и выбор есть! Квартира семнадцать, назовешься Владиком. Я ж забыл спросить, как тебя зовут. Тебя ждать?– Нет.– Как хочешь.И, взяв за труды достаточную сумму, довольный отставник укатил.Парфенов поднялся на третий этаж, позвонил в дверь семнадцатой квартиры, назвался Владиком, его впустили.Впустил мужчина в джинсах и майке, живот нависал на джинсы, от мужчины пахло чем-то кислым, но потом Парфенов понял, что это запах всей квартиры.– На сколько? – спросил мужчина.– Часа на два.– Обоих?– Кого?– Девушек обоих?– Обоих, – усмехнулся Парфенов.– Семьсот пятьдесят, – явно наобум сказал мужчина, с трусливой наглостью глянув на Парфенова.Но тому неохота было изображать из себя знатока. Он вынул пачку денег, отлистнул семь сотенных и пятидесятку.– Туда, – указал мужчина.(Квартира представляла собой двухкомнатную «распашонку»: посредине кухня и санузел, а по бокам комнаты. Сутенер находился в одной из комнат, а «обои» – в другой.)«Обои» эти хоть и были малочисленны, но представляли собой лаконически воплощенное стремление угодить всем вкусам. Одна, естественно, блондинка (неестественная), вторая – брюнетка (кажется, природная). Одна повыше, ближе к топ-модельному стандарту, но, само собой, статнее, вторая – гибче и мельче, зато красивенькая, с орехово-зелеными, подлость такая, глазками.В комнате был широчайший диван, ничем не покрытый, зеленого цвета, во многих местах залоснившийся, – и больше почти ничего не было. Ну и телевизор, конечно, с видеомагнитофоном, оттуда ритмические стоны звучали. Девушки лежали на диване в мятом полупрозрачном белье, которое должно было казаться эротичным, в опостылевший телевизор не смотрели, а смотрели так как-то… в никуда. Вот мужчина вошел – стали смотреть на него. Не старый еще, хорошо. Не сильно пьяный, тоже хорошо. Одет не сильно круто, тоже хорошо. Интеллигент, в общем, как они таких называли. Не самый худший вариант (хотя некоторые из них так распоясываются – почище загулявшего братана какого-нибудь).В дверь постучали.– Не желаете напитков? – спросил мужчина голосом официанта.– Желаем! – тут же откликнулась блондинка.Слово ее произвело неожиданное действие. Мужчина влетел, поставил наскоро на пол поднос с бутылками и какой-то дрянью-закуской, подскочил к блондинке, схватил ее за ухо и стал крутить с криком:– Я тебе сколько говорил, подлюка! Ты к концу дня опять лыка вязать не будешь? Работать я буду за тебя?– Я пошутила! – верещала блондинка.– То-то, – сказал мужчина, вытирая пальцы о штаны. А потом нагнулся и что-то пошептал ей в наказанное покрасневшее ухо. Она кивнула.Все это выглядело как дело семейное, обычное, при котором посторонних не стесняются, поскольку они, войдя сюда, тут же как бы становятся членами семьи. И именно поэтому мужчина сказал Парфенову совершенно по-свойски:– Ей не давать, заметано?– Ладно, – кивнул Парфенов.Мужчина вышел.Повисла пауза.Всем было скучно. Ни Парфенову, ни девушкам не хотелось начинать того, ради чего они были здесь.Вдруг блондинка вздохнула, разделась (такими бытовыми движениями, как в бане раздеваются), легла на спину, резко подняла вверх ноги и брякнула их, раскидывая, о постель так, что та вся заколыхалась. Ее подруге это показалось почему-то очень смешно, она аж повалилась от смеха.Полежав так некоторое время, блондинка поднялась, села и сказала:– Мущин, а мущин! Налей полстакашка, а? У меня день рожденья сегодня, а он даже в день рождения меня оскорбляет!– И мне немножко! – просюсюкала черненькая.Что ж, налил им Парфенов винца, а себе – водки. Чокнулись.– Юля.– Галя.– Пал Палыч.Девушки, выпив, закусили дольками соленых огурцов, а Парфенов выбрал апельсин.Ему тепло стало и хорошо.Намеревался он совсем другое делать: раздеть этих шлюх, излапать их, изнасиловать, унизить словами и движеньями, довести до того, чтобы пощады запросили.И – расхотел.И – сидят, выпивают (он вдогонку тут же еще выпил), разговор завязался.– На улице такая прелесть! Золотая осень! – сказала Юля. – А этот сучец нас даже погулять не выпускает. Собак, и тех выгуливают.– Хочу собаку, – печально сказала Галя, – чтоб меня любила, а других грызла.– А поедем на природу! – сказал Парфенов. – Недалеко, в пригород. Постоим, воздухом подышим, осенним лесом полюбуемся. А?Девушки переглянулись.– Я оплачу!– Нет, – сказала Юля. – Он не разрешит.– Жаль. На природе, знаете, думается хорошо. О себе. О жизни.И Парфенов взял да и рассказал этим девушкам о себе и о жизни, о том, что на самом деле он хотел стать когда-то матросом торгового флота и избороздить все моря и океаны, а потом сбежать (еще в советское время) с корабля, устроиться портовым грузчиком, потом начать собственное дельце, слегка разбогатеть, поселиться на берегу в какой-нибудь камышовой хижине и писать книги, как писатель Эрнест Хемингуэй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Парфенову хотелось оставить о себе память экстраординарным поступком в паршивом этом городе (который окончательно стал для него таковым с сегодняшнего дня). В рамках закона, конечно.Сперва он велел водителю ехать к зданию губернского правительства.Пребывая в нетерпеливом раздражении, думал: ну и что он там сделает?Нахамит губернатору или кому иному из верхних?Глупо, мелко, пошло.Соберет народ и произнесет обличительную речь, предъявляя известные ему компрометирующие тех же верхних факты?Глупо, мелко, пошло.Пока размышлял, приехали.– Дальше! – сказал он.– Куда?– Куда дорога ведет!Водитель, человек с лицом, исполненным житейского опыта, хмыкнул.Дорога через несколько минут привела машину на улицу Большую Казачью (бывш. 20 лет ВЛКСМ), известную, в частности, тем, что на ней молоденькие дешевые девочки стоят. Правда, стоять они начинают ближе к вечеру, но есть некоторые из старшеклассниц или первокурсниц вузов и техникумов, которые, не желая заниматься этим как регулярным бизнесом (то есть иметь сутенеров и т.п.), выходят на условные точки тогда, когда у них есть свободное время – и когда нет еще жестоких конкуренток, которые ведь и поувечить могут, были случаи. Они даже не на условных точках этих стоят, а прохаживаются поблизости и с таким видом, будто просто идут, задумавшись. В одну сторону подумают несколько шагов, повернут – в другую подумают. Поди докажи, что я клиента ловлю!Поэтому водитель, почуявший, что надобно Парфенову, и повез его сюда. Вскоре он притормозил и сказал:– Вот эта ничего себе.Парфенов понял, что его поняли, – и посмотрел.Тоненькая брюнеточка с распущенными волосами. Действительно, хороша. Но нельзя же вот так хватать первую попавшуюся.– Проедемся еще.Они проехались. Видели опять же брюнеток, блондинок, шатенок, полных, худых, средних, высоких, маленьких, с глазами и губами всех оттенков и форм. Но все как-то казалось не то. Глянет Парфенов: нет, брюнеточка была лучше. И решил вернуться к брюнеточке.Сделали круг, приехали на то место, где брюнеточка стояла.А она уже не стоит, она уже в машину садится!Парфенов выскочил, подбежал, успел подхватить брюнеточку под локоток.Она обернулась, недоумевая, а двое сидевших в машине настоящих мужчин удивились:– В чем дело, дорогой?– Мы договаривались, я раньше, мы с ней… Прошу… – и Парфенов почти силой вынул девушку из машины и поставил рядом с собой.– Я заплачу! – шепнул он ей. – Хорошо заплачу!– Да мне все равно! – сказала она.Но настоящим мужчинам было не все равно.Они вышли и старший из них начал разговор:– Если вы раньше, зачем она к нам сидеть полезла, так? Все правильно должно быть, так? Вы не пришли раньше, она к нам согласилась, значит, вам придется ждать, так?– Не так!– Почему? – удивился старший.– Потому! – нагло ответил Парфенов.Девушка засмеялась. Ей нравился этот странный дядька. Да и с одним как-то все-таки… Все-таки она не такая еще привычная. Всего раз десятый…– Тогда мы будем с вами спорить! – сказал старший, и настоящие мужчины двинулись вперед.Но на Парфенова напал кураж.Он сунул руку во внутренний карман и сказал:– Ну, идите ко мне, идите!Настоящие мужчины переглянулись.– Ладно, – сказал старший. – Мы еще с вами увидимся.– Надеюсь! – гордо сказал Парфенов и повел брюнеточку к своей машине.– Куда поедем? – спросил водитель.– То есть? – удивилась девушка. – У вас, что ль, хазы нет?– Квартиры? Нет. Я думал, у вас. У тебя, – сказал Парфенов.– Фраера тоже! Отсветили от клиентов, а куда везти – не знают!– Сама должна соображать, если работаешь! – обрезал ее водитель. – А если любительница, нечего и лезть!Девушка промолчала.– Что ж мне с вами делать… – побарабанил пальцами по рулю водитель. – Вот что, – обернулся он к Парфенову. – Я тебя на свою квартиру отвезу. Двести в час. И чтоб полный порядок.– Гарантирую.– Деньги вперед. Сколько понадобится?– Часа два, – сказал Парфенов.– Ого! – сказала девушка. – Дядя гигант? – и потрепала Парфенова по штанам.– Поехали, – сказал Парфенов.Он был недоволен. Рассмотрев девушку вблизи, он увидел, что кожа у нее еще подростково прыщевата, что рот, нарисованный помадой, на самом деле вдвое меньше, что на ресницах комками лепится дешевая тушь… Оставалась надежда, что у нее хоть фигура хороша. Да еще промелькнула странная мысль, что настоящий порок и разврат и должен быть вот с такими вот изъянцами – с прыщами и фальшивыми губами…Доехали до улицы Вишневой, поднялись по улице вверх, остановились у пятиэтажного дома.– Сейчас рекогносцировку местности проведу, – по-военному выразился водитель. (Похоже, он и был отставной военный, прирабатывающий к пенсии частным извозом, недаром зеленая армейская рубашка на нем – и на красной шее характерные морщины военно-полевого качества.)– Между прочим, я тоже двести в час стою, – сказала девушка.– Ладно, ладно, – ответил Парфенов.Явился отставник.– Облом, ребята! Тещу черт принес, стирает, видите ли! Но у меня еще родная мама есть! – утешил он. – Мы ее сейчас попросим погулять – и нет проблем. И дешевле будет стоить: сотня в час.– И частичные удобства? – спросила девушка.– Удобства все! – весело сказал отставник, гоня машину. – Только в общем месте, но это разве проблема, когда главное – любовь?– Коммуналка? – спросила девушка.– Ну и что? Там комната сорок метров, а потолки – пять!– Мы там что, летать будем?– Плачу триста в час, – сказал ей Парфенов. Она его все больше раздражала. И голос какой-то… Ринит у нее, что ли, или просто насморк? Да и фигуру он успел косвенно рассмотреть. Ножки худенькие в черных чулочках из-под короткой юбки высовываются загогулинками, коленочки шишковаты, свитерочек плоско обтягивает стан.«Но, может, это опять-таки и лучше?!» – возникла недавняя странная мысль.Приехали в центр, на улицу Бахметьевскую, подрулили к двухэтажному дому, отставник убежал.И вернулся бодрый:– Все нормально! Мама, правда, приболела, но она будет за ширмочкой лежать, не встанет. Ну, может, чего-нибудь скажет, она любит на жизнь пожаловаться, маразм! Не обращайте внимания!Девушка хмыкнула, а Парфенов, в уме своем представлявший уже сцены с нежными девичьими криками и стонами и мужским пламенным рычанием, не хотел, чтобы старушка это слышала.– Не пойдет, – сказал он.– Тогда так, – не унывая, сказал ему отставник. – Стольник в зубы этой шалаве и на фиг ее, а я везу тебя туда, куда надо!– Чего?! – возмутилась брюнеточка.– Вали, вали! – посоветовал ей отставник, вынул из руки Парфенова сотенную бумажку, которую тот по его слову достал, сунул девице и открыл дверь.Она, ругаясь сквозь зубы, вылезла из машины.И отставник погнал с лицом вдохновенным и бодрым. Видимо, он был из тех упертых служак, которые, взявшись за дело, доводят его до конца.Мигом пролетели они несколько кварталов и остановились возле обычнейшего девятиэтажного дома.Мигом отставник залетел в подъезд и мигом вылетел:– Все нормально, тебя ждут, и выбор есть! Квартира семнадцать, назовешься Владиком. Я ж забыл спросить, как тебя зовут. Тебя ждать?– Нет.– Как хочешь.И, взяв за труды достаточную сумму, довольный отставник укатил.Парфенов поднялся на третий этаж, позвонил в дверь семнадцатой квартиры, назвался Владиком, его впустили.Впустил мужчина в джинсах и майке, живот нависал на джинсы, от мужчины пахло чем-то кислым, но потом Парфенов понял, что это запах всей квартиры.– На сколько? – спросил мужчина.– Часа на два.– Обоих?– Кого?– Девушек обоих?– Обоих, – усмехнулся Парфенов.– Семьсот пятьдесят, – явно наобум сказал мужчина, с трусливой наглостью глянув на Парфенова.Но тому неохота было изображать из себя знатока. Он вынул пачку денег, отлистнул семь сотенных и пятидесятку.– Туда, – указал мужчина.(Квартира представляла собой двухкомнатную «распашонку»: посредине кухня и санузел, а по бокам комнаты. Сутенер находился в одной из комнат, а «обои» – в другой.)«Обои» эти хоть и были малочисленны, но представляли собой лаконически воплощенное стремление угодить всем вкусам. Одна, естественно, блондинка (неестественная), вторая – брюнетка (кажется, природная). Одна повыше, ближе к топ-модельному стандарту, но, само собой, статнее, вторая – гибче и мельче, зато красивенькая, с орехово-зелеными, подлость такая, глазками.В комнате был широчайший диван, ничем не покрытый, зеленого цвета, во многих местах залоснившийся, – и больше почти ничего не было. Ну и телевизор, конечно, с видеомагнитофоном, оттуда ритмические стоны звучали. Девушки лежали на диване в мятом полупрозрачном белье, которое должно было казаться эротичным, в опостылевший телевизор не смотрели, а смотрели так как-то… в никуда. Вот мужчина вошел – стали смотреть на него. Не старый еще, хорошо. Не сильно пьяный, тоже хорошо. Одет не сильно круто, тоже хорошо. Интеллигент, в общем, как они таких называли. Не самый худший вариант (хотя некоторые из них так распоясываются – почище загулявшего братана какого-нибудь).В дверь постучали.– Не желаете напитков? – спросил мужчина голосом официанта.– Желаем! – тут же откликнулась блондинка.Слово ее произвело неожиданное действие. Мужчина влетел, поставил наскоро на пол поднос с бутылками и какой-то дрянью-закуской, подскочил к блондинке, схватил ее за ухо и стал крутить с криком:– Я тебе сколько говорил, подлюка! Ты к концу дня опять лыка вязать не будешь? Работать я буду за тебя?– Я пошутила! – верещала блондинка.– То-то, – сказал мужчина, вытирая пальцы о штаны. А потом нагнулся и что-то пошептал ей в наказанное покрасневшее ухо. Она кивнула.Все это выглядело как дело семейное, обычное, при котором посторонних не стесняются, поскольку они, войдя сюда, тут же как бы становятся членами семьи. И именно поэтому мужчина сказал Парфенову совершенно по-свойски:– Ей не давать, заметано?– Ладно, – кивнул Парфенов.Мужчина вышел.Повисла пауза.Всем было скучно. Ни Парфенову, ни девушкам не хотелось начинать того, ради чего они были здесь.Вдруг блондинка вздохнула, разделась (такими бытовыми движениями, как в бане раздеваются), легла на спину, резко подняла вверх ноги и брякнула их, раскидывая, о постель так, что та вся заколыхалась. Ее подруге это показалось почему-то очень смешно, она аж повалилась от смеха.Полежав так некоторое время, блондинка поднялась, села и сказала:– Мущин, а мущин! Налей полстакашка, а? У меня день рожденья сегодня, а он даже в день рождения меня оскорбляет!– И мне немножко! – просюсюкала черненькая.Что ж, налил им Парфенов винца, а себе – водки. Чокнулись.– Юля.– Галя.– Пал Палыч.Девушки, выпив, закусили дольками соленых огурцов, а Парфенов выбрал апельсин.Ему тепло стало и хорошо.Намеревался он совсем другое делать: раздеть этих шлюх, излапать их, изнасиловать, унизить словами и движеньями, довести до того, чтобы пощады запросили.И – расхотел.И – сидят, выпивают (он вдогонку тут же еще выпил), разговор завязался.– На улице такая прелесть! Золотая осень! – сказала Юля. – А этот сучец нас даже погулять не выпускает. Собак, и тех выгуливают.– Хочу собаку, – печально сказала Галя, – чтоб меня любила, а других грызла.– А поедем на природу! – сказал Парфенов. – Недалеко, в пригород. Постоим, воздухом подышим, осенним лесом полюбуемся. А?Девушки переглянулись.– Я оплачу!– Нет, – сказала Юля. – Он не разрешит.– Жаль. На природе, знаете, думается хорошо. О себе. О жизни.И Парфенов взял да и рассказал этим девушкам о себе и о жизни, о том, что на самом деле он хотел стать когда-то матросом торгового флота и избороздить все моря и океаны, а потом сбежать (еще в советское время) с корабля, устроиться портовым грузчиком, потом начать собственное дельце, слегка разбогатеть, поселиться на берегу в какой-нибудь камышовой хижине и писать книги, как писатель Эрнест Хемингуэй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18