Да, сигнальный колокол! Реджинальд Фрон де Беф и Фи-
липп де Мальвуазен знают пользу сигнального колокола не хуже самого
Вильгельма Ублюдка и всех прочих норманских проходимцев, сражавшихся под
Гастингсом. Того и гляди услышу, что мое имущество отобрано, чтобы спас-
ти от голодной смерти их разбойничью шайку, которую они могут содержать
только грабежами. Мой верный раб убит, мое добро украдено, а Вамба...
Где Вамба? Кажется, кто-то говорил, что и он ушел с Гуртом?
Освальд ответил утвердительно.
- Ну вот, час от часу не легче! Стало быть, и саксонского дурака тоже
забрали служить норманскому лорду. Да и правда: все мы дураки, коли сог-
лашаемся им служить и терпеть их насмешки; будь мы от рождения полоумны-
ми, и то у них было бы меньше оснований издеваться над нами. Но я отом-
щу! - воскликнул он, вскакивая с кресла и хватаясь за рогатину при одной
мысли о воображаемой обиде. - Я подам жалобу в Главный совет - у меня
есть друзья, есть и сторонники. Я вызову норманна на честный бой, как
подобает мужчине. Пускай выступит в панцире, в кольчуге, во всех доспе-
хах, придающих трусу отвагу. Мне случалось вот таким же дротиком проби-
вать ограды втрое толще их боевых щитов. Может, они считают меня стари-
ком, но я им покажу, что, хотя я и одинок и бездетен, все-таки в жилах
Седрика течет кровь Херварда! О Уилфред, Уилфред, - произнес он горест-
но, - если бы ты мог победить свою безрассудную страсть, твой отец не
оставался бы на старости лет как одинокий дуб, простирающий свои поло-
манные и оголенные ветви навстречу налетающей буре!
Эти мысли, по-видимому, превратили его гнев в тихую печаль. Он отло-
жил в сторону дротик, сел на прежнее место, понурил голову и глубоко за-
думался. Вдруг его размышления прервал громкий звук рога; в ответ на не-
го все собаки в зале, да еще штук тридцать псов со всей усадьбы, подняли
оглушительный лай и визг. Белой дубинке и слугам пришлось немало потру-
диться, пока удалось утихомирить псов.
- Эй, слуги, ступайте же к воротам! - сказал Седрик, как только в за-
ле поутихло и можно было расслышать его слова. - Узнайте, какие вести
принес нам этот рог. Посмотрим, какие бесчинства и хищения учинены в мо-
их владениях.
Минуты через три возвратившийся слуга доложил, что приор Эймер из аб-
батства Жорво и добрый рыцарь Бриан де Буагильбер, командор доблестного
и досточтимого ордена храмовников, с небольшою свитой просят оказать им
гостеприимство и дать ночлег на пути к месту турнира, назначенного непо-
далеку от Ашби де ла Зуш на послезавтра.
- Эймер? Приор Эймер? И Бриан де Буагильбер? - бормотал Седрик. - Оба
норманны... Но это все равно, норманны они или саксы, - Ротервуд не дол-
жен отказать им в гостеприимстве. Добро пожаловать, раз пожелали здесь
ночевать. Приятнее было бы, если б они проехали дальше. Но неприлично
отказать путникам в ужине и ночлеге; впрочем, я надеюсь, что в качестве
гостей и норманны будут держать себя поскромнее. Ступай, Гундиберт, -
прибавил он, обращаясь к дворецкому, стоявшему за его креслом с белым
жезлом в руке. - Возьми с собой полдюжины слуг и проводи приезжих в по-
мещение для гостей. Позаботься об их лошадях и мулах и смотри, чтобы
никто из их свиты ни в чем не терпел недостатка. Дай им переодеться, ес-
ли пожелают, разведи огонь, подай воды для омовения, поднеси вина и эля.
Поварам скажи, чтобы поскорее прибавили что-нибудь к нашему ужину, и ве-
ли подавать на стол, как только гости будут готовы. Скажи им, Гундиберт,
что Седрик и сам бы вышел приветствовать их, но не может, потому что дал
обет не отходить дальше трех шагов от своего помоста навстречу гостям,
если они не принадлежат к саксонскому королевскому дому. Иди. Смотри,
чтобы все было как следует: пусть эти гордецы не говорят потом, что гру-
биян Сакс показал себя жалким скупцом.
Дворецкий и несколько слуг ушли исполнять приказания хозяина, а Сед-
рик обратился к кравчему Освальду и сказал:
- Приор Эймер... Ведь это, если не ошибаюсь, родной брат того самого
Жиля де Мольверера, который ныне стал лордом Миддлгемом.
Освальд почтительно наклонил голову в знак согласия.
- Его брат занял замок и отнял земли и владения, принадлежавшие го-
раздо более высокому роду - роду Уилфгора Миддлгемского. А разве все
норманские лорды поступают иначе? Этот приор, говорят, довольно веселый
поп и предпочитает кубок с вином и охотничий рог колокольному звону и
требнику. Ну, да что говорить. Пускай войдет, я приму его с честью. А
как ты назвал того, храмовника?
- Бриан де Буагильбер.
- Буагильбер? - повторил в раздумье Седрик, как бы рассуждая сам с
собой, как человек, который живет среди подчиненных и привык скорее об-
ращаться к себе самому, чем к другим, - Буагильбер?.. Это имя известное.
Много говорят о нем и доброго и худого. По слухам, это один из храбрей-
ших рыцарей ордена Храма, но он погряз в обычных для них пороках: горд,
дерзок, злобен и сластолюбив. Говорят, что это человек жестокосердый,
что он не боится никого ни на земле, ни на небе. Так отзываются о нем те
немногие воины, что воротились из Палестины. А впрочем, он переночует у
меня только одну ночь; ничего, милости просим и его. Освальд, начни боч-
ку самого старого вина; подай к столу лучшего меду, самого крепкого эля,
самого душистого мората, шипучего сидра, пряного пигмента и налей самые
большие кубки! Храмовники и аббаты любят добрые вина и большие кубки.
Эльгита, доложи леди Ровене, что мы не станем сегодня ожидать ее выхода
к столу, если только на то не будет ее особого желания.
- Сегодня у нее будет особое желание, - отвечала Эльгита без запинки,
- последние новости из Палестины ей всегда интересно послушать.
Седрик метнул на бойкую служанку гневный взор. Однако леди Ровена и
все, кто ей прислуживал, пользовались особыми привилегиями и были защи-
щены от его гнева. Он сказал только:
- Придержи язык! Иди передай твоей госпоже мое поручение, и пусть она
поступает как ей угодно. По крайней мере здесь внучка Альфреда может по-
велевать как королева.
Эльгита ушла из зала.
- Палестина! - проговорил Сакс. - Палестина... Сколько ушей жадно
прислушивается к басням, которые приносят из этой роковой страны распут-
ные крестоносцы и лицемерные пилигримы. И я бы мог спросить, и я бы мог
осведомиться и с замирающим сердцем слушать сказки, которые рассказывают
эти хитрые бродяги, втираясь в наши дома и пользуясь нашим гостепри-
имством... Но нет, сын, который меня ослушался, - не сын мне, и я забо-
чусь о его судьбе не более, чем об участи самого недостойного из тех лю-
дишек, которые, пришивая себе на плечо крест, предаются распутству и
убийствам да еще уверяют, будто так угодно богу.
Нахмурив брови, он опустил глаза и минуту сидел в таком положении.
Когда же он снова поднял взгляд, створчатые двери в противоположном кон-
це зала распахнулись настежь, и, предшествуемые дворецким с жезлом и че-
тырьмя слугами с пылающими факелами, поздние гости вошли в зал.


Глава IV Свиней, козлов, баранов кровь текла;
На мрамор туша брошена вола;
Вот мясо делят, жарят на огне,
И свет играет в розовом вине.
Без почестей Улисс на пир пришел:
Его в сторонке за треногий стол
Царевич усадил...
"Одиссея", книга 21

Аббат Эймер воспользовался удобным случаем, чтобы сменить костюм для
верховой езды на еще более великолепный, поверх которого надел затейливо
вышитую мантию. Кроме массивного золотого перстня, являвшегося знаком
его духовного сана, он носил еще множество колец с драгоценными камнями,
хотя это и запрещалось монастырским уставом, обувь его была из тончайше-
го испанского сафьяна, борода подстрижена так коротко, как только это
допускалось его саном, темя прикрыто алой шапочкой с нарядной вышивкой.
Храмовник тоже переоделся - его костюм был тоже богат, хотя и не так
старательно и замысловато украшен, но сам он производил более величест-
венное впечатление, чем его спутник. Он снял кольчугу и вместо нее надел
тунику из темно-красной шелковой материи, опушенную мехом, а поверх нее
- длинный белоснежный плащ, ниспадавший крупными складками. Восьмиконеч-
ный крест его ордена, вырезанный из черного бархата, был нашит на белой
мантии. Он снял свою высокую дорогую шапку: густые черные как смоль куд-
ри, под стать смуглой коже, красиво обрамляли его лоб. Осанка и поступь,
полные величавой грации, были бы очень привлекательны, если бы не над-
менное выражение лица, говорившее о привычке к неограниченной власти.
Вслед за почетными гостями вошли их слуги, а за ними смиренно вступил
в зал и проводник, в наружности которого не было ничего примечательного,
кроме одежды пилигрима. С ног до головы он был закутан в просторный плащ
из черной саржи, который напоминал нынешние гусарские плащи с такими же
висячими клапанами вместо рукавов и назывался склавэн, или славянский.
Грубые сандалии, прикрепленные ремнями к обнаженным ногам, широкополая
шляпа, обшитая по краям раковинами, окованный железом длинный посох с
привязанной к верхнему концу пальмовой ветвью дополняли костюм паломни-
ка. Он скромно вошел позади всех и, видя, что у нижнего стола едва най-
дется место для прислуги Седрика и свиты его гостей, отошел к очагу и
сел на скамейку под его навесом. Там он стал сушить свое платье, терпе-
ливо дожидаясь, когда у стола случайно очистится для него место или дво-
рецкий даст ему чего-нибудь поесть тут же у очага.
Седрик с величавой приветливостью встал навстречу гостям, сошел с по-
четного помоста и, ступив три шага им навстречу, остановился.
- Сожалею, - сказал он, - достопочтенный приор, что данный мною обет
воспрещает мне двинуться далее навстречу даже таким гостям, как ваше
преподобие и этот доблестный рыцарь-храмовник. Но мой дворецкий должен
был объяснить вам причину моей кажущейся невежливости. Прошу вас также
извинить, что буду говорить с вами на моем родном языке, и вас попрошу
сделать то же, если вы настолько знакомы с ним, что это вас не затруд-
нит; в противном случае я сам настолько разумею по-нормански, что разбе-
ру то, что вы пожелаете мне сказать.
- Обеты, - сказал аббат, - следует соблюдать, почтенный франклин,
или, если позволите так выразиться, почтенный тан, хотя этот титул уже
несколько устарел. Обеты суть те узы, которые связуют нас с небесами,
или те вервии, коими жертва прикрепляется к алтарю; а потому, как я уже
сказал, их следует держать и сохранять нерушимо, если только не отменит
их святая наша матьцерковь. Что же касается языка, я очень охотно объяс-
нюсь на том наречии, на котором говорила моя покойная бабушка Хильда
Миддлгемская, блаженная кончина которой была весьма сходна с кончиною ее
достославной тезки, если позволительно так выразиться, блаженной памяти
святой и преподобной Хильды в аббатстве Витби - упокой боже ее душу!
Когда приор кончил эту речь, произнесенную с самыми миролюбивыми на-
мерениями, храмовник сказал отрывисто и внушительно:
- Я всегда говорил по-французски, на языке короля Ричарда и его дво-
рян; но понимаю английский язык настолько, что могу объясниться с уро-
женцами здешней страны.
Седрик метнул на говорившего один из тех нетерпеливых взоров, которы-
ми почти всегда встречал всякое сравнение между нациями-соперницами; но,
вспомнив, к чему его обязывали законы гостеприимства, подавил свой гнев
и движением руки пригласил гостей сесть на кресла пониже его собственно-
го, но рядом с собою, после чего велел подавать кушанья.
Прислуга бросилась исполнять приказание, и в это время Седрик увидел
свинопаса Гурта и его спутника Вамбу, которые только что вошли в зал.
- Позвать сюда этих бездельников! - нетерпеливо крикнул Седрик.
Когда провинившиеся рабы подошли к помосту, он спросил:
- Это что значит, негодяи? Почему ты, Гурт, сегодня так замешкался?
Что ж, пригнал ты свое стадо домой, мошенник, или бросил его на поживу
бродягам и разбойникам?
- Стадо все цело, как угодно вашей милости, - ответил Гурт.
- Но мне вовсе не угодно, мошенник, - сказал Седрик, - целых два часа
проводить в тревоге, представлять себе разные несчастия и придумывать
месть соседям за те обиды, которых они мне не причиняли! Помни, что в
другой раз колодки и тюрьма будут тебе наказанием за подобный проступок.
Зная вспыльчивый нрав хозяина, Гурт и не пытался оправдываться; но
шут, которому многое прощалось, мог рассчитывать на большую терпимость
со стороны Седрика и поэтому решился ответить за себя и за товарища:
- Поистине, дядюшка Седрик, ты сегодня совсем не дело говоришь.
- Что такое? - отозвался хозяин. - Я тебя пошлю в сторожку и прикажу
выдрать, если ты будешь давать волю своему дурацкому языку!
- А ты сперва ответь мне, мудрый человек, - сказал Вамба, - справед-
ливо и разумно ли наказывать одного за провинности другого?
- Конечно, нет, дурак.
- Так что же ты грозишься заковать в кандалы бедного Гурта, дядюшка,
за грехи его собаки Фангса? Я готов хоть сейчас присягнуть, что мы ни
единой минуты не замешкались в дороге, как только собрали стадо, а Фанге
еле-еле успел загнать их к тому времени, когда мы услышали звон к вечер-
не.
- Стало быть, Фангса и повесить, - поспешно объявил Седрик, обращаясь
к Гурту, - он виноват. А себе возьми другую собаку.
- Постой, постой, дядюшка, - сказал шут, - ведь и такое решение, вы-
ходит, не совсем справедливо: чем же виноват Фанге, коли он хромает и не
мог быстро собрать стадо? Это вина того, кто обстриг ему когти на перед-
них лапах; если б Фангса спросили, так, верно, бедняга не согласился бы
на эту операцию.
- Кто же осмелился так изувечить собаку, принадлежащую моему рабу? -
спросил Сакс, мигом приходя в ярость.
- Да вот старый Губерт ее изувечил, - отвечал Вамба, - начальник охо-
ты у сэра Филиппа Мальвуазена. Он поймал Фангса в лесу и заявил, будто
тот гонялся за оленем. А это, видишь ли, запрещено хозяином. А сам он
лесной сторож, так вот...
- Черт бы побрал этого Мальвуазена, да и его сторожа! - воскликнул
Седрик. - Я им докажу, что этот лес не входит в число охотничьих запо-
ведников, установленных великой лесной хартией... Но довольно об этом.
Ступай, плут, садись на свое место. А ты. Гурт, достань себе другую со-
баку, и если этот сторож осмелится тронуть ее, я его отучу стрелять из
лука. Будь я проклят, как трус, если не отрублю ему большого пальца на
правой руке! Тогда он перестанет стрелять... Прошу извинить, почтенные
гости. Мои соседи - не лучше ваших язычников в Святой Земле, сэр рыцарь.
Однако ваша скромная трапеза уже перед вами. Прошу откушать, и пусть
добрые пожелания, с какими предлагаются вам эти яства, вознаградят вас
за их скромность.
Угощение, расставленное на столах, не нуждалось, однако, в извинениях
хозяина дома. На нижний стол было подано свиное мясо, приготовленное
различными способами, а также множество кушаний из домашней птицы, оле-
нины, козлятины, зайцев и рыбы, не говоря уже о больших караваях хлеба,
печенье и всевозможных сластях, варенных из ягод и меда. Мелкие сорта
дичи, которой было также большое количество, подавались не на блюдах, а
на деревянных спицах или вертелах. Пажи и прислуга предлагали их каждому
из гостей по порядку; гости уже сами брали себе столько, сколько им хо-
телось. Возле каждого почетного гостя стоял серебряный кубок; на нижнем
столе пили из больших рогов.
Только что собрались приняться за еду, как дворецкий поднял жезл и
громко произнес:
- Прошу прощения - место леди Ровене! Позади почетного стола, в верх-
нем конце зала, отворилась боковая дверь, и на помост взошла леди Ровена
в сопровождении четырех прислужниц.
Седрик был удивлен и недоволен тем, что его воспитанница по такому
случаю появилась на людях, тем не менее он поспешил ей навстречу и, взяв
за руку, с почтительной торжественностью подвел к предназначенному для
хозяйки дома креслу на возвышении, по правую руку от своего места. Все
встали при ее появлении. Ответив безмолвным поклоном на эту любезность,
она грациозно проследовала к своему месту за столом. Но не успела она
сесть, как храмовник шепнул аббату:
- Не носить мне вашей золотой цепи на турнире, а хиосское вино при-
надлежит вам!
- А что я вам говорил? - ответил аббат. - Но умерьте свои восторги -
франклин наблюдает за вами.
Бриан де Буагильбер, привыкший считаться только со своими желаниями,
не обратил внимания на это предостережение и впился глазами в саксонскую
красавицу, которая, вероятно, тем более поразила его, что ничем не была
похожа на восточных султанш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10