В посадке прелата не было заметно монашеской
неуклюжести - напротив, она отличалась грацией и уверенностью хорошего
наездника. Казалось, что как ни приятна была спокойная иноходь мула, как
ни роскошно его убранство, все же щеголеватый монах пользовался таким
скромным средством передвижения только для переездов по большой дороге.
Один из служителей-мирян, составлявших его свиту, вел в поводу превос-
ходного испанского жеребца, на котором монах выезжал в торжественных
случаях. В те времена купцы с величайшим для себя риском и бесконечными
затруднениями вывозили из Андалузии таких лошадей, бывших в моде у бога-
тых и знатных вельмож. Седло и сбруя на этом великолепном коне были пок-
рыты длинной попоной, спускавшейся почти до самой земли и расшитой изоб-
ражениями крестов и иных церковных эмблем. Другой служитель вел в поводу
вьючного мула, нагруженного, вероятно, поклажей настоятеля; двое монахов
того же ордена, но низших степеней, ехали позади всех, пересмеиваясь,
оживленно разговаривая и не обращая никакого внимания на остальных всад-
ников.
Спутником духовной особы был человек высокого роста, старше сорока
лет, худощавый, сильный и мускулистый. Его атлетическая фигура
вследствие постоянных упражнений, казалось, состояла из одних костей,
мускуле" и сухожилий; видно было, что он перенес множество тяжелых испы-
таний и готов перенести еще столько же. На нем была красная шапка с ме-
ховой опушкой из тех, что французы зовут mortier за сходство ее формы со
ступкой, перевернутой вверх дном. На лице его ясно выражалось желание
вызвать в каждом встречном чувство боязливого почтения и страха. Очень
выразительное, нервное лицо его с крупными и резкими чертами, загоревшее
под лучами тропического солнца до негритянской черноты, в спокойные ми-
нуты казалось как бы задремавшим после взрыва бурных страстей, но надув-
шиеся жилы на лбу и подергивание верхней губы показывали, что буря каж-
дую минуту может снова разразиться. Во взгляде его смелых, темных, про-
ницательных глаз можно было прочесть целую историю об испытанных и прео-
доленных опасностях. У него был такой вид, точно ему хотелось вызвать
сопротивление своим желаниям - только для того, чтобы смести противника
с дороги, проявив свою волю и мужество. Глубокий шрам над бровями прида-
вал еще большую суровость его лицу и зловещее выражение одному глазу,
который был слегка задет тем же ударом и немного косил.
Этот всадник, так же как и его спутник, был одет в длинный монашеский
плащ, но красный цвет этого плаща показывал, что всадник не принадлежит
ни к одному из четырех главных монашеских орденов. На правом плече был
нашит белый суконный крест особой формы. Под плащом виднелась несовмес-
тимая с монашеским саном кольчуга с рукавами и перчатками из мелких ме-
таллических колец; она была сделана чрезвычайно искусно и так же плотно
и упруго прилегала к телу, как наши фуфайки, связанные из мягкой шерсти.
Насколько позволяли видеть складки плаща, его бедра защищала такая же
кольчуга; колени были покрыты тонкими стальными пластинками, а икры -
металлическими кольчужными чулками. За поясом был заткнут большой обою-
доострый кинжал - единственное бывшее при нем оружие.
Ехал он верхом на крепкой дорожной лошади, очевидно для того, чтобы
поберечь силы своего благородного боевого коня, которого один из оруже-
носцев вел позади. На коне было полное боевое вооружение; с одной сторо-
ны седла висел короткий бердыш с богатой дамасской насечкой, с другой -
украшенный перьями шлем хозяина, его колпак из кольчуги и длинный обою-
доострый меч. Другой оруженосец вез, подняв вверх, копье своего хозяина;
на острие копья развевался небольшой флаг с изображением такого же крес-
та, какой был нашит на плаще. Тот же оруженосец держал небольшой треу-
гольный щит, широкий вверху, чтобы прикрывать всю грудь, а книзу заост-
ренный. Щит был в чехле из красного сукна, а поэтому нельзя было увидеть
начертанный на нем девиз.
Вслед за этими двумя оруженосцами ехали еще двое слуг; темные лица,
белые тюрбаны и особый покрой одежды изобличали в них уроженцев Востока.
Вообще в наружности этого воина и его свиты было что-то дикое и чужезем-
ное. Одежда его оруженосцев блистала роскошью, восточные слуги носили
серебряные обручи на шеях и браслеты на полуобнаженных смуглых руках и
ногах. Их одежда из шелка, расшитая узорами, указывала на знатность и
богатство их господина и составляла в то же время резкий контраст с
простотой его собственной военной одежды. Они были вооружены кривыми
саблями с золотой насечкой на рукоятках и ножнах и турецкими кинжалами
еще более тонкой работы. У каждого торчал при седле пучок дротиков фута
в четыре длиною, с острыми стальными наконечниками. Этот род оружия был
в большом употреблении у сарацин и поныне еще находит себе применение в
военной игре, любимой восточными народами и называемой "эль-джерид". Ло-
шади, на которых ехали слуги, были арабской породы; сухощавые, легкие, с
упругим шагом, тонкогривые, они ничем не напоминали тех тяжелых и круп-
ных жеребцов, которых разводили в Нормандии и Фландрии для воинов в пол-
ном боевом вооружении. Рядом с этим громадными животными арабские лошади
казались изящной, легкой тенью.
- Необычный вид этой кавалькады возбудил любопытство не только Вамбы,
но и его менее легкомысленного товарища. В монахе он тотчас узнал приора
аббатства Жорво, известного по всей округе за большого любителя охоты,
веселых пирушек, а также, если верить молве, и других мирских утех, еще
менее совместимых с монашескими обетами.
Но в те времена не слишком строго относились к поведению монахов и
священников, так что приор Эймер пользовался доброй славой среди соседей
своего аббатства. Его веселый и вольный нрав и постоянная готовность да-
ровать отпущение мелких прегрешений делали его любимцем всех местных
дворян, титулованных и нетитулованных, со многими из которых он был в
родстве, так как принадлежал к именитой норманской фамилии. Дамы в осо-
бенности были расположены относиться без излишней суровости к поведению
человека, который не только являлся неизменным поклонником прекрасного
пола, но и отличался умением прогонять смертельную скуку, слишком часто
одолевавшую их в старинных покоях феодальных замков. Настоятель с азар-
том увлекался охотой, у него были лучшие соколы и борзые во всей север-
ной округе, этим видом спорта он завоевал симпатии дворянской молодежи;
с людьми почтенного возраста он разыгрывал другую роль, что отлично ему
удавалось, когда это было нужно. Его поверхностная начитанность была
достаточно велика, чтобы внушать окружающим невеждам почтение к его уче-
ности, а важная осанка и возвышенные рассуждения об авторитете церкви и
духовенства поддерживали мнение о его святости. Даже простой народ, ко-
торый всех строже судит поведение высших сословий, относился снисходи-
тельно к легкомыслию приора Эймера. Дело в том, что Эймер был очень
щедр, а за милосердие, как известно, отпускается множество грехов.
Большая часть монастырских доходов находилась в его полном распоряжении.
Это давало ему возможность не только много тратить на свои прихоти, но и
оказывать щедрую помощь соседним крестьянам. Если и случалось приору Эй-
меру с излишней пылкостью скакать на охоте или чересчур засиживаться на
пиру, если кому-нибудь приходилось видеть, как на рассвете он пробирает-
ся через боковую калитку в стене своего аббатства, возвращаясь домой
после свидания, продолжавшегося целую ночь, люди только пожимали плечами
и примирялись с такими проступками настоятеля, вспоминая, что точно так
же грешили и многие из его собратий, не искупая своих грехов теми ка-
чествами, какими отличался этот монах. Словом, приор Эймер был очень хо-
рошо известен и нашим саксам. Они неуклюже поклонились ему и получили
его благословение: "Benedicite, mes filz". [8]
Но диковинная внешность спутника Эймера и его свиты поразила вообра-
жение свинопаса и Вамбы так, что они не слыхали вопроса настоятеля, ког-
да он осведомился, не знают ли они, где можно было бы остановиться на
ночлег. Особенно удивила их полумонашеская-полувоенная одежда загорелого
иностранца и странный наряд и невиданное вооружение его восточных слуг.
Очень вероятно также, что для слуха саксонских крестьян неприятен был
язык, на котором было им преподано благословение и задан вопрос, хотя
они и понимали, что это значит.
- Я вас спрашиваю, дети мои, - повторил настоятель, возвысив голос и
перейдя на тот диалект, на котором объяснялись между собой норманны и
саксы, - нет ли по соседству доброго человека, который из любви к богу и
по усердию к святой нашей матери-церкви оказал бы на нынешнюю ночь гос-
теприимство и подкрепил бы силы двух смиреннейших ее служителей и их
спутников? - Несмотря на внешнюю скромность этих слов, он произнес их с
большой важностью.
"Двое смиреннейших служителей матери-церкви! Хотел бы я поглядеть,
какие же у нее бывают дворецкие, кравчие и иные старшие слуги", - поду-
мал про себя Вамба, однако же, хотя и слыл дураком, остерегся произнести
свою мысль вслух.
Сделав мысленно такое примечание к речи приора, он поднял глаза и от-
ветил:
- Если преподобным отцам угодны сытные трапезы и мягкие постели, то в
нескольких милях отсюда находится Бринксвортское аббатство, где им, по
их сану, окажут самый почетный прием; если же они предпочтут провести
вечер в покаянии, то вон та лесная тропинка доведет их прямехонько до
пустынной хижины в урочище Копменхерст, где благочестивый отшельник при-
ютит их под своей крышей и разделит с ними вечерние молитвы.
Но приор отрицательно покачал головой, выслушав оба предложения.
- Мой добрый друг, - сказал он, - если бы звон твоих бубенчиков не
помутил твоего разума, ты бы знал, что Clericus clericum non decimal
[9], то есть у нас, духовных лиц, не принято просить гостеприимства друг
у друга, и мы обращаемся за этим к мирянам, чтобы дать им лишний случай
послужить богу, оказывая, помощь его служителям.
- Я всего лишь осел, - отвечал Вамба, - и даже имею честь носить та-
кие же колокольчики, как и мул вашего преподобия. Однако мне казалось,
что доброта матери-церкви и ее служителей проявляется, как и у всех про-
чих людей, прежде всего к своей семье.
- Перестань грубить, нахал! - крикнул вооруженный всадник, сурово пе-
ребивая болтовню шута. - И укажи нам, если знаешь, дорогу к замку... Как
вы назвали этого франклина, приор Эймер?
- Седрик, - отвечал приор, - Седрик Сакс... Скажи мне, приятель, да-
леко ли мы от его жилья и можешь ли ты показать нам дорогу?
- Найти дорогу будет трудновато, - отвечал Гурт, в первый раз вступая
в беседу. - Притом у Седрика в доме рано ложатся спать.
- Ну, не мели пустяков! - сказал воин. - Могут и встать, чтобы при-
нять таких путников, как мы. Нам не пристало унижаться и просить гостеп-
риимства там, где мы вправе его требовать.
- Уж не знаю, - угрюмо сказал Гурт, - хорошо ли я сделаю, если укажу
дорогу к дому моего господина таким людям, которые хотят требовать то,
что другие рады получить из милости.
- Ты вздумал еще спорить со мной, раб! - воскликнул воин.
С этими словами он пришпорил свою лошадь, заставил ее круто повернуть
и поднял хлыст, собираясь наказать дерзкого простолюдина.
Гурт метнул на него злобный и мстительный взгляд и с угрозой, хотя и
нерешительно, схватился за нож; но в ту же минуту приор Эймер двинул
своего мула вперед и, встав между воином и свинопасом, предупредил опас-
ное столкновение.
- Нет, именем святой Марии прошу вас, брат Бриан, помнить, что вы те-
перь не в Палестине, где владычествовали над турецкими язычниками и не-
верными сарацинами; здесь, на нашем острове, мы не любим ударов и прини-
маем их только от святой церкви, которая карает любя... Скажи мне, доб-
рый человек, - продолжал он, обращаясь к Вамбе и подкрепляя свою речь
небольшой серебряной монетой, - как проехать к Седрику Саксу. Ты должен
знать туда дорогу и обязан указать ее любому путнику, а тем более духов-
ным лицам вроде нас.
- Право же, честной отец, - отвечал шут, - сарацинская голова вашего
преподобного брата до того перепугала мою, что я позабыл дорогу домой...
Не знаю даже, попаду ли и сам туда сегодня...
- Вздор! - сказал настоятель. - Коли захочешь, так вспомнишь. Этот
преподобный собрат мой всю жизнь сражался с сарацинами за обладание гро-
бом господним. Он принадлежит к ордену рыцарей Храма, о которых ты, мо-
жет быть, слышал: он наполовину монах, наполовину воин.
- Если он хоть наполовину монах, - сказал шут, - то ему не пристало
так неразумно обращаться с прохожими, если они замедлят с ответом на
вопросы, до которых им нет дела.
- Ну, я прощаю тебя с тем условием, что ты покажешь мне дорогу к дому
Седрика, - сказал аббат.
- Ладно, - отвечал Вамба. - Извольте, ваше преподобие, ехать по этой
тропинке до того места, где увидите вросший в землю крест; от него едва
одна верхушка виднеется, да и то не больше как на локоть вышиной. От
этого креста в разные стороны идут четыре дороги. Но вы поверните влево,
и надеюсь, что ваше преподобие достигнет ночлега прежде, чем разразится
гроза.
Аббат поблагодарил мудрого советчика, и вся кавалькада, прмшпорив ко-
ней, поскакала с той быстротой, с какой люди спешат достигнуть ночлега,
спасаясь от ночной бури.
Когда топот копыт замер в отдалении, Гурт сказал своему товарищу:
- Если преподобные отцы последуют твоему умному совету, вряд ли они
доедут сегодня до Ротервуда.
- Да, - сказал шут ухмыляясь, - но зато они могут доехать до Шеффил-
да, коли им посчастливится, а для них и то хорошо. Не такой уж я плохой
лесничий, чтоб указывать собакам, где залегла дичь, если не хочу, чтобы
они ее задрали.
- Это ты хорошо сделал, - сказал Гурт. - Плохо будет, если Эймер уви-
дит леди Ровену, а еще хуже, пожалуй, если Седрик поссорится с этим мо-
нахом, что легко может случиться. А мы с тобой - добрые слуги: будем
только смотреть да слушать и помалкивать.
Возвратимся к обоим всадникам, которые вскоре оставили рабов Седрика
далеко позади и вели беседу на нормано-французском языке, как и все тог-
дашние особы высшего сословия, за исключением тех немногих, которые еще
гордились своим саксонским происхождением.
- Чего хотели эти наглецы, - спросил рыцарь Храма у аббата, - и поче-
му вы не позволили мне наказать их?
- Но, брат Бриан, - отвечал приор, - один из них совсем дурак, и
странно было бы требовать у него ответа за его глупости; что же касается
другого грубияна, то он из породы тех неукротимых, свирепых дикарей, ко-
торые, как я вам не раз говорил, все еще встречаются среди потомков по-
коренных саксов: для них нет большего удовольствия, чем показывать при
каждом удобном случае свою ненависть к победителям.
- Ну, вежливость я бы живо в них вколотил! - ответил храмовник. - С
подобными людьми я умею обращаться. Наши турецкие пленные в своей неук-
ротимой ярости кажутся страшнее самого Одина; однако, пробыв два месяца
у меня в доме под руководством моего смотрителя за невольниками, они
становились смирными, послушными, услужливыми и даже раболепными. Прав-
да, сэр, с ними приходится постоянно остерегаться яда и кинжала, потому
что они при каждом удобном случае охотно пускают в ход и то и другое.
- Но ведь у всякого народа свои обычаи и нравы, - возразил приор Эй-
мер. - Прибей вы этого малого, мы так и не узнали бы дороги к дому Сед-
рика; кроме того, если бы нам самим и удалось добраться туда, то Седрик
непременно затеял бы с вами ссору из-за побоев, нанесенных его рабам.
Помните, что я вам говорил: этот богатый франклин горд, вспыльчив, рев-
нив и раздражителен, он настроен против нашего дворянства и в ссоре даже
со своими соседями - Реджинальдом Фрон де Бефом и Филиппом Мальвуазеном,
которые шутить не любят. Он так крепко держится за права своего рода и
так гордится тем, что происходит по прямой линии от Херварда, одного из
знаменитых поборников семицарствия, что его не называют иначе, как Сед-
рик Сакс. Он похваляется своим кровным родством с тем самым народом, от
которого многие из его соплеменников охотно отрекаются, чтобы избегнуть
- - vae victis [10] - бедствий, выпадающих на долю побежденного.
- Приор Эймер, - сказал храмовник, - вы большой любезник, знаток
женской красоты и не хуже трубадуров знакомы со всем, что касается уста-
вов любви;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
неуклюжести - напротив, она отличалась грацией и уверенностью хорошего
наездника. Казалось, что как ни приятна была спокойная иноходь мула, как
ни роскошно его убранство, все же щеголеватый монах пользовался таким
скромным средством передвижения только для переездов по большой дороге.
Один из служителей-мирян, составлявших его свиту, вел в поводу превос-
ходного испанского жеребца, на котором монах выезжал в торжественных
случаях. В те времена купцы с величайшим для себя риском и бесконечными
затруднениями вывозили из Андалузии таких лошадей, бывших в моде у бога-
тых и знатных вельмож. Седло и сбруя на этом великолепном коне были пок-
рыты длинной попоной, спускавшейся почти до самой земли и расшитой изоб-
ражениями крестов и иных церковных эмблем. Другой служитель вел в поводу
вьючного мула, нагруженного, вероятно, поклажей настоятеля; двое монахов
того же ордена, но низших степеней, ехали позади всех, пересмеиваясь,
оживленно разговаривая и не обращая никакого внимания на остальных всад-
ников.
Спутником духовной особы был человек высокого роста, старше сорока
лет, худощавый, сильный и мускулистый. Его атлетическая фигура
вследствие постоянных упражнений, казалось, состояла из одних костей,
мускуле" и сухожилий; видно было, что он перенес множество тяжелых испы-
таний и готов перенести еще столько же. На нем была красная шапка с ме-
ховой опушкой из тех, что французы зовут mortier за сходство ее формы со
ступкой, перевернутой вверх дном. На лице его ясно выражалось желание
вызвать в каждом встречном чувство боязливого почтения и страха. Очень
выразительное, нервное лицо его с крупными и резкими чертами, загоревшее
под лучами тропического солнца до негритянской черноты, в спокойные ми-
нуты казалось как бы задремавшим после взрыва бурных страстей, но надув-
шиеся жилы на лбу и подергивание верхней губы показывали, что буря каж-
дую минуту может снова разразиться. Во взгляде его смелых, темных, про-
ницательных глаз можно было прочесть целую историю об испытанных и прео-
доленных опасностях. У него был такой вид, точно ему хотелось вызвать
сопротивление своим желаниям - только для того, чтобы смести противника
с дороги, проявив свою волю и мужество. Глубокий шрам над бровями прида-
вал еще большую суровость его лицу и зловещее выражение одному глазу,
который был слегка задет тем же ударом и немного косил.
Этот всадник, так же как и его спутник, был одет в длинный монашеский
плащ, но красный цвет этого плаща показывал, что всадник не принадлежит
ни к одному из четырех главных монашеских орденов. На правом плече был
нашит белый суконный крест особой формы. Под плащом виднелась несовмес-
тимая с монашеским саном кольчуга с рукавами и перчатками из мелких ме-
таллических колец; она была сделана чрезвычайно искусно и так же плотно
и упруго прилегала к телу, как наши фуфайки, связанные из мягкой шерсти.
Насколько позволяли видеть складки плаща, его бедра защищала такая же
кольчуга; колени были покрыты тонкими стальными пластинками, а икры -
металлическими кольчужными чулками. За поясом был заткнут большой обою-
доострый кинжал - единственное бывшее при нем оружие.
Ехал он верхом на крепкой дорожной лошади, очевидно для того, чтобы
поберечь силы своего благородного боевого коня, которого один из оруже-
носцев вел позади. На коне было полное боевое вооружение; с одной сторо-
ны седла висел короткий бердыш с богатой дамасской насечкой, с другой -
украшенный перьями шлем хозяина, его колпак из кольчуги и длинный обою-
доострый меч. Другой оруженосец вез, подняв вверх, копье своего хозяина;
на острие копья развевался небольшой флаг с изображением такого же крес-
та, какой был нашит на плаще. Тот же оруженосец держал небольшой треу-
гольный щит, широкий вверху, чтобы прикрывать всю грудь, а книзу заост-
ренный. Щит был в чехле из красного сукна, а поэтому нельзя было увидеть
начертанный на нем девиз.
Вслед за этими двумя оруженосцами ехали еще двое слуг; темные лица,
белые тюрбаны и особый покрой одежды изобличали в них уроженцев Востока.
Вообще в наружности этого воина и его свиты было что-то дикое и чужезем-
ное. Одежда его оруженосцев блистала роскошью, восточные слуги носили
серебряные обручи на шеях и браслеты на полуобнаженных смуглых руках и
ногах. Их одежда из шелка, расшитая узорами, указывала на знатность и
богатство их господина и составляла в то же время резкий контраст с
простотой его собственной военной одежды. Они были вооружены кривыми
саблями с золотой насечкой на рукоятках и ножнах и турецкими кинжалами
еще более тонкой работы. У каждого торчал при седле пучок дротиков фута
в четыре длиною, с острыми стальными наконечниками. Этот род оружия был
в большом употреблении у сарацин и поныне еще находит себе применение в
военной игре, любимой восточными народами и называемой "эль-джерид". Ло-
шади, на которых ехали слуги, были арабской породы; сухощавые, легкие, с
упругим шагом, тонкогривые, они ничем не напоминали тех тяжелых и круп-
ных жеребцов, которых разводили в Нормандии и Фландрии для воинов в пол-
ном боевом вооружении. Рядом с этим громадными животными арабские лошади
казались изящной, легкой тенью.
- Необычный вид этой кавалькады возбудил любопытство не только Вамбы,
но и его менее легкомысленного товарища. В монахе он тотчас узнал приора
аббатства Жорво, известного по всей округе за большого любителя охоты,
веселых пирушек, а также, если верить молве, и других мирских утех, еще
менее совместимых с монашескими обетами.
Но в те времена не слишком строго относились к поведению монахов и
священников, так что приор Эймер пользовался доброй славой среди соседей
своего аббатства. Его веселый и вольный нрав и постоянная готовность да-
ровать отпущение мелких прегрешений делали его любимцем всех местных
дворян, титулованных и нетитулованных, со многими из которых он был в
родстве, так как принадлежал к именитой норманской фамилии. Дамы в осо-
бенности были расположены относиться без излишней суровости к поведению
человека, который не только являлся неизменным поклонником прекрасного
пола, но и отличался умением прогонять смертельную скуку, слишком часто
одолевавшую их в старинных покоях феодальных замков. Настоятель с азар-
том увлекался охотой, у него были лучшие соколы и борзые во всей север-
ной округе, этим видом спорта он завоевал симпатии дворянской молодежи;
с людьми почтенного возраста он разыгрывал другую роль, что отлично ему
удавалось, когда это было нужно. Его поверхностная начитанность была
достаточно велика, чтобы внушать окружающим невеждам почтение к его уче-
ности, а важная осанка и возвышенные рассуждения об авторитете церкви и
духовенства поддерживали мнение о его святости. Даже простой народ, ко-
торый всех строже судит поведение высших сословий, относился снисходи-
тельно к легкомыслию приора Эймера. Дело в том, что Эймер был очень
щедр, а за милосердие, как известно, отпускается множество грехов.
Большая часть монастырских доходов находилась в его полном распоряжении.
Это давало ему возможность не только много тратить на свои прихоти, но и
оказывать щедрую помощь соседним крестьянам. Если и случалось приору Эй-
меру с излишней пылкостью скакать на охоте или чересчур засиживаться на
пиру, если кому-нибудь приходилось видеть, как на рассвете он пробирает-
ся через боковую калитку в стене своего аббатства, возвращаясь домой
после свидания, продолжавшегося целую ночь, люди только пожимали плечами
и примирялись с такими проступками настоятеля, вспоминая, что точно так
же грешили и многие из его собратий, не искупая своих грехов теми ка-
чествами, какими отличался этот монах. Словом, приор Эймер был очень хо-
рошо известен и нашим саксам. Они неуклюже поклонились ему и получили
его благословение: "Benedicite, mes filz". [8]
Но диковинная внешность спутника Эймера и его свиты поразила вообра-
жение свинопаса и Вамбы так, что они не слыхали вопроса настоятеля, ког-
да он осведомился, не знают ли они, где можно было бы остановиться на
ночлег. Особенно удивила их полумонашеская-полувоенная одежда загорелого
иностранца и странный наряд и невиданное вооружение его восточных слуг.
Очень вероятно также, что для слуха саксонских крестьян неприятен был
язык, на котором было им преподано благословение и задан вопрос, хотя
они и понимали, что это значит.
- Я вас спрашиваю, дети мои, - повторил настоятель, возвысив голос и
перейдя на тот диалект, на котором объяснялись между собой норманны и
саксы, - нет ли по соседству доброго человека, который из любви к богу и
по усердию к святой нашей матери-церкви оказал бы на нынешнюю ночь гос-
теприимство и подкрепил бы силы двух смиреннейших ее служителей и их
спутников? - Несмотря на внешнюю скромность этих слов, он произнес их с
большой важностью.
"Двое смиреннейших служителей матери-церкви! Хотел бы я поглядеть,
какие же у нее бывают дворецкие, кравчие и иные старшие слуги", - поду-
мал про себя Вамба, однако же, хотя и слыл дураком, остерегся произнести
свою мысль вслух.
Сделав мысленно такое примечание к речи приора, он поднял глаза и от-
ветил:
- Если преподобным отцам угодны сытные трапезы и мягкие постели, то в
нескольких милях отсюда находится Бринксвортское аббатство, где им, по
их сану, окажут самый почетный прием; если же они предпочтут провести
вечер в покаянии, то вон та лесная тропинка доведет их прямехонько до
пустынной хижины в урочище Копменхерст, где благочестивый отшельник при-
ютит их под своей крышей и разделит с ними вечерние молитвы.
Но приор отрицательно покачал головой, выслушав оба предложения.
- Мой добрый друг, - сказал он, - если бы звон твоих бубенчиков не
помутил твоего разума, ты бы знал, что Clericus clericum non decimal
[9], то есть у нас, духовных лиц, не принято просить гостеприимства друг
у друга, и мы обращаемся за этим к мирянам, чтобы дать им лишний случай
послужить богу, оказывая, помощь его служителям.
- Я всего лишь осел, - отвечал Вамба, - и даже имею честь носить та-
кие же колокольчики, как и мул вашего преподобия. Однако мне казалось,
что доброта матери-церкви и ее служителей проявляется, как и у всех про-
чих людей, прежде всего к своей семье.
- Перестань грубить, нахал! - крикнул вооруженный всадник, сурово пе-
ребивая болтовню шута. - И укажи нам, если знаешь, дорогу к замку... Как
вы назвали этого франклина, приор Эймер?
- Седрик, - отвечал приор, - Седрик Сакс... Скажи мне, приятель, да-
леко ли мы от его жилья и можешь ли ты показать нам дорогу?
- Найти дорогу будет трудновато, - отвечал Гурт, в первый раз вступая
в беседу. - Притом у Седрика в доме рано ложатся спать.
- Ну, не мели пустяков! - сказал воин. - Могут и встать, чтобы при-
нять таких путников, как мы. Нам не пристало унижаться и просить гостеп-
риимства там, где мы вправе его требовать.
- Уж не знаю, - угрюмо сказал Гурт, - хорошо ли я сделаю, если укажу
дорогу к дому моего господина таким людям, которые хотят требовать то,
что другие рады получить из милости.
- Ты вздумал еще спорить со мной, раб! - воскликнул воин.
С этими словами он пришпорил свою лошадь, заставил ее круто повернуть
и поднял хлыст, собираясь наказать дерзкого простолюдина.
Гурт метнул на него злобный и мстительный взгляд и с угрозой, хотя и
нерешительно, схватился за нож; но в ту же минуту приор Эймер двинул
своего мула вперед и, встав между воином и свинопасом, предупредил опас-
ное столкновение.
- Нет, именем святой Марии прошу вас, брат Бриан, помнить, что вы те-
перь не в Палестине, где владычествовали над турецкими язычниками и не-
верными сарацинами; здесь, на нашем острове, мы не любим ударов и прини-
маем их только от святой церкви, которая карает любя... Скажи мне, доб-
рый человек, - продолжал он, обращаясь к Вамбе и подкрепляя свою речь
небольшой серебряной монетой, - как проехать к Седрику Саксу. Ты должен
знать туда дорогу и обязан указать ее любому путнику, а тем более духов-
ным лицам вроде нас.
- Право же, честной отец, - отвечал шут, - сарацинская голова вашего
преподобного брата до того перепугала мою, что я позабыл дорогу домой...
Не знаю даже, попаду ли и сам туда сегодня...
- Вздор! - сказал настоятель. - Коли захочешь, так вспомнишь. Этот
преподобный собрат мой всю жизнь сражался с сарацинами за обладание гро-
бом господним. Он принадлежит к ордену рыцарей Храма, о которых ты, мо-
жет быть, слышал: он наполовину монах, наполовину воин.
- Если он хоть наполовину монах, - сказал шут, - то ему не пристало
так неразумно обращаться с прохожими, если они замедлят с ответом на
вопросы, до которых им нет дела.
- Ну, я прощаю тебя с тем условием, что ты покажешь мне дорогу к дому
Седрика, - сказал аббат.
- Ладно, - отвечал Вамба. - Извольте, ваше преподобие, ехать по этой
тропинке до того места, где увидите вросший в землю крест; от него едва
одна верхушка виднеется, да и то не больше как на локоть вышиной. От
этого креста в разные стороны идут четыре дороги. Но вы поверните влево,
и надеюсь, что ваше преподобие достигнет ночлега прежде, чем разразится
гроза.
Аббат поблагодарил мудрого советчика, и вся кавалькада, прмшпорив ко-
ней, поскакала с той быстротой, с какой люди спешат достигнуть ночлега,
спасаясь от ночной бури.
Когда топот копыт замер в отдалении, Гурт сказал своему товарищу:
- Если преподобные отцы последуют твоему умному совету, вряд ли они
доедут сегодня до Ротервуда.
- Да, - сказал шут ухмыляясь, - но зато они могут доехать до Шеффил-
да, коли им посчастливится, а для них и то хорошо. Не такой уж я плохой
лесничий, чтоб указывать собакам, где залегла дичь, если не хочу, чтобы
они ее задрали.
- Это ты хорошо сделал, - сказал Гурт. - Плохо будет, если Эймер уви-
дит леди Ровену, а еще хуже, пожалуй, если Седрик поссорится с этим мо-
нахом, что легко может случиться. А мы с тобой - добрые слуги: будем
только смотреть да слушать и помалкивать.
Возвратимся к обоим всадникам, которые вскоре оставили рабов Седрика
далеко позади и вели беседу на нормано-французском языке, как и все тог-
дашние особы высшего сословия, за исключением тех немногих, которые еще
гордились своим саксонским происхождением.
- Чего хотели эти наглецы, - спросил рыцарь Храма у аббата, - и поче-
му вы не позволили мне наказать их?
- Но, брат Бриан, - отвечал приор, - один из них совсем дурак, и
странно было бы требовать у него ответа за его глупости; что же касается
другого грубияна, то он из породы тех неукротимых, свирепых дикарей, ко-
торые, как я вам не раз говорил, все еще встречаются среди потомков по-
коренных саксов: для них нет большего удовольствия, чем показывать при
каждом удобном случае свою ненависть к победителям.
- Ну, вежливость я бы живо в них вколотил! - ответил храмовник. - С
подобными людьми я умею обращаться. Наши турецкие пленные в своей неук-
ротимой ярости кажутся страшнее самого Одина; однако, пробыв два месяца
у меня в доме под руководством моего смотрителя за невольниками, они
становились смирными, послушными, услужливыми и даже раболепными. Прав-
да, сэр, с ними приходится постоянно остерегаться яда и кинжала, потому
что они при каждом удобном случае охотно пускают в ход и то и другое.
- Но ведь у всякого народа свои обычаи и нравы, - возразил приор Эй-
мер. - Прибей вы этого малого, мы так и не узнали бы дороги к дому Сед-
рика; кроме того, если бы нам самим и удалось добраться туда, то Седрик
непременно затеял бы с вами ссору из-за побоев, нанесенных его рабам.
Помните, что я вам говорил: этот богатый франклин горд, вспыльчив, рев-
нив и раздражителен, он настроен против нашего дворянства и в ссоре даже
со своими соседями - Реджинальдом Фрон де Бефом и Филиппом Мальвуазеном,
которые шутить не любят. Он так крепко держится за права своего рода и
так гордится тем, что происходит по прямой линии от Херварда, одного из
знаменитых поборников семицарствия, что его не называют иначе, как Сед-
рик Сакс. Он похваляется своим кровным родством с тем самым народом, от
которого многие из его соплеменников охотно отрекаются, чтобы избегнуть
- - vae victis [10] - бедствий, выпадающих на долю побежденного.
- Приор Эймер, - сказал храмовник, - вы большой любезник, знаток
женской красоты и не хуже трубадуров знакомы со всем, что касается уста-
вов любви;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10