Если Вероника не показывалась, Дюпюш был уверен, что у них собралось с полдюжины темнокожих соседок и все пьют чай. Они пили настоящий чай, как настоящие американские дамы, а когда он входил, вскакивали и разбегались.
Быть может, теперь он меньше любил Веронику? А разве он вообще мог еще кого-нибудь любить?
Как-то он написал жене:
«Не будешь ли так любезна прислать мне мои шерстяные костюмы, которые остались в багаже?»
Дюпюш решил их продать. Начав работать, он приблизительно подсчитал: если откладывать по двадцать долларов в месяц… Но сколько месяцев надо работать, чтобы заработать на билеты? Да и зачем? Что ему делать во Франции?
Отложить ему ничего не удалось. Он повсюду задолжал по мелочи. Граммофон сломался задолго до того, как был выплачен последний взнос.
Но особенно Дюпюша беспокоило то, что слышал он все хуже. Он всегда был туговат на ухо, но теперь его глухота прогрессировала, и первой это заметила Вероника, которой уже приходилось кричать, обращаясь к нему.
Однажды на борту американского парохода Дюпюш заметил старого товарища, вместе с которым слушал когда-то курс геологии. Тот не узнал его. Пароход шел в Гуаякиль. Дюпюш мог бы порасспросить его кое о чем. Быть может, общество «Копи Эквадора» все-таки выкарабкалось? Или другая компания перекупила рудники и собирается вновь их эксплуатировать?
Но Дюпюш ни на шаг не отошел от своего кабестана.
Целый день он наблюдал за бывшим однокашником, коренастым и румяным нормандцем, который, поиграв в пинг-понг с молодой американкой, болтал с ней на прогулочной палубе.
Вернувшись как-то домой, Дюпюш застал там Эжена Монти и старика Че-Че, который не подал ему руки.
Забившаяся в угол Вероника растерянно смотрела на Дюпюша и хотела уйти.
— Останься! — велел Дюпюш.
Че-Че поднялся и заявил:
— Тогда придется уйти мне.
— Как вам будет угодно.
Вмешался Эжен:
— Успокойтесь! Не стоит ссориться. Слушай, Дюпюш, нам надо серьезно поговорить с тобой, и хорошо бы без свидетелей…
Но Дюпюш заупрямился. Просто так, просто потому, что ему хотелось упрямиться, и еще потому, что недавно он выпил три стакана чичи. С нового года его нормой стали три стакана.
— Я тоже предпочту, чтобы мы поговорили с глазу на глаз, — проворчал Че-Че.
Всем своим видом он выражал неудовольствие и презрение. Интересно, помнит ли он еще, что приехал в Панаму без гроша и начинал официантом в кафе вместе с Жефом, который только что бежал с каторги?
— Не знаю, отдаете ли вы себе отчет…
— В чем?
— Что так больше продолжаться не может. У вас есть жена, вы сделали ее несчастной…
— Вы находите?
Дюпюш был совершенно спокоен, голова у него работала четко, несмотря на то, что он выпил. А может быть, именно поэтому. Он понимал, что означают пренебрежительные гримасы старика, который отнюдь не был дипломатом и чувствовал себя в этой роли отвратительно. Вероника всхлипывала, и только для того, чтобы позлить Эжена Монти и Че-Че, Дюпюш обнял ее за плечи и стал утешать.
— Итак, что же вам от меня угодно?
— Французский посланник возмущен. Он собирается добиться постановления о вашей высылке из Панамы? Угрозы? Неплохо придумано.
— За что? — невозмутимо осведомился Дюпюш.
Он боялся лишь одного: что его заставят вернуться к Жермене. А как же Кристиан? Нет, невозможно. У них какая-то иная цель.
— Вы единственный француз в стране, открыто живущий с негритянкой. Да еще с проституткой, которую знала вся Панама. Вы единственный француз, работающий на разгрузке пароходов, как французских, так и иностранных, и к тому же в бригаде, которая состоит из одних цветных. — Че-Че помолчал и добавил:
— Вы просто подлый гаденыш. Я специально приехал сюда, чтобы сказать вам это. Я позаботился о вашей жене. Я не позволю, чтобы вы упекали ее за собой в грязь. Я имею на это право.
— Пойдем, Вероника.
Она не смела шелохнуться, и ему пришлось подтолкнуть ее. Они вместе подошли к двери и спустились по лестнице.
— Дюпюш! — окликнул растерявшийся Эжен Монти.
— К черту! Оставьте меня в покое!
Вероника плакала и бормотала:
— Пюш!.. Пюш, не надо так! Не надо!
— Почему не надо?
— Не знаю. Они засадят тебя в тюрьму, Пюш. И потом, твоя жена…
— Глупости!
Они прошли вдоль пляжа, под шумящими на ветру кокосовыми пальмами, мимо американских вилл; Вероника высморкалась и утерла слезы.
— Че-Че делает здесь что хочет: это он оплачивает выборы.
Неизвестно почему, но Дюпюша эта история нисколько не встревожила. Он чувствовал себя свободно и легко, он ничего больше не боялся. Даже пощечин. После пощечины Жефа он знал, что это совсем не страшно.
Неприятная минута, и все.
— Замолчи.
— Они вернутся снова, — предупредила она.
— Тем хуже для них.
Если бы Дюпюш мог, он отправился сейчас же выпить четвертый стакан чичи, и он дал себе слово купить у Марко целую бутылку. Неприятно заходить так часто в эту мерзкую лавчонку, где тебя каждый может увидеть.
Вечером он нарочно прошел мимо кафе Жефа и удостоверился, что Че-Че и Эжен не уехали. Они сидели в кафе с какими-то подозрительными типами, и сразу можно было догадаться, что Че-Че здесь хозяин.
— Видишь, Ника?
— Я боюсь, Пюш. Поездов сегодня больше не будет.
Она так перепуталась, что перед тем, как лечь спать, подперла дверь столом. Дюпюш сразу задремал. Проснувшись часа через два, он увидел, что Вероника бодрствует. Она неподвижно сидела на кровати в молитвенной позе.
— Поостерегись, Пюш! — сказала она утром, провожая его на работу.
Чего? Автомобиля, который уронят ему на голову?
Он постучал к Марко. Метис, у которого под глазами были огромные мешки, заставил себя долго упрашивать, прежде чем налил Дюпюшу чичи. Было еще очень рано.
— Погорю я из-за вас! — жалобно вздохнул он.
А потом заработал кабестан, быстро, как всегда.
Грузчики в трюме с трудом поспевали за ним, ящики, вращаясь, вылетали наружу и стукались о края люка.
В тот день Дюпюш напрасно искал глазами Веронику. В порт она не пришла. Надвигалась гроза. Дюпюш с работы направился прямо домой, но ненадолго заглянул к Марко. Тот смотрел на Дюпюша как-то странно, словно в чем-то перед ним провинился.
— К тебе кто-нибудь приходил? — спросил Дюпюш.
— Ко мне? А кто мог прийти?
— Я и сам не знаю. Ну ладно, я пошел!
Че-Че все еще был в Колоне. Дюпюш видел его: он играл с Жефом в карты в прохладном кафе. Эжена с ними не было.
Дюпюш ускорил шаги и подавил в себе желание навестить хижины у моря. Выйдя на свою улицу, он увидел такси, стоявшее у дверей его дома. Вокруг машины сновали негритята: для квартала это было событием.
Дюпюш поднял глаза, но веранда была пуста.
— Ко мне кто-то приехал? — спросил он хозяйку.
— Какая-то дама.
Дюпюш поднимался по лестнице, в голове у него гудело. Он выпил бы еще чего-нибудь, чтобы успокоиться. Когда он очутился на площадке, дверь комнаты распахнулась, оттуда выскочила Вероника. Она тупо посмотрела на него и крикнула:
— Пюш!.. Она пришла!
Вся в слезах. Вероника сбежала по лестнице, толкнув Дюпюша, и заперлась в комнате хозяйки.
Спокойно, медленно и важно, словно во сне, Дюпюш сделал несколько шагов вперед, свернул налево и вошел в свою комнату. Все было на месте: швейная машина, желтые занавесочки. На столе стоял чайник и две чашки.
— Где ты, Жермена? — спросил Дюпюш.
Он знал, что сейчас увидит жену. Он нашел ее на веранде, она прислонилась к одному из столбов и обеими руками вцепилась в сумочку. На ней было платье, которого он раньше не видел.
Дюпюш медленно прикрыл дверь и совершенно спокойно сказал:
— Ну что ж, садись.
IX
Не удивление ли было преобладающим чувством Жермены в ту минуту? Присев на краешек стула, она неотрывно смотрела на Дюпюша, и постепенно решительное и жестокое выражение исчезло с лица. А Дюпюш мыл руки, как всегда после работы, но делал это нарочито медленно.
И молчал он тоже умышленно! И так же умышленно по-хозяйски прошел по комнате, спустил жалюзи на окне, переставил какую-то безделушку. Он был у себя дома, и Жермена должна была это почувствовать.
— Я приехала… — начала она.
Он холодно повторил:
— Да, ты приехала.
Он сел напротив нее и заметил:
— Меня не обманули. Ты действительно похорошела.
Он не лгал. Когда они были вместе, в наружности Жермены было что-то незавершенное, теперь красота ее созрела. Поэтому Жермена казалась еще более уравновешенной, спокойной, уверенной в себе.
Однако сейчас она заметно волновалась. Встреча проходила совсем не так, как она рассчитывала, и женщина печальным взглядом продолжала изучать мужа.
— Ты очень изменился, — вздохнула она наконец.
Дюпюш улыбнулся, хоть и знал, что его улыбка не будет приятной — несколько дней назад он сломал передний зуб.
— Да, люди меняются.
— Почему ты не приезжал ко мне в Панаму, Жозеф?
— Ах, вот оно что!
Он снова улыбнулся и осмотрел жену с головы до ног. Она была во всем новом. Жермена нервно щелкала замком сумочки — выдержка начинала ей изменять. Дюпюш опять замолчал.
Слышно было, как играют на улице ребятишки, бегая вокруг такси. Снизу, из комнаты хозяйки, где спряталась Ника, доносился неясный шепот. Заходящее солнце, разрезанное на полосы планками жалюзи, неровно освещало комнату. Луч играл на швейной машине; на печке в голубой кастрюльке булькала вода, на кровати валялась пара чулок.
— Что ты намерен делать? — спросила Жермена. Лицо ее опять стало жестким.
— А ты?
Жермена осторожно двигалась по комнате, словно опасаясь капкана.
— Неужели ты думаешь, что мы можем и дальше так жить?
— Разве ты не счастлива?
Да, на ней было все новое, на груди поблескивала золотая брошь чеканной работы. Этой броши он ей не дарил. Это, несомненно, подарок Кристиана.
Жермена приняла равнодушный вид и шагнула вперед.
— Это смешно — быть женатыми и жить на разных концах канала. В Панаме все знают, что у тебя есть негритянка.
— Но все знают и то, что у тебя есть Кристиан.
Жермена круто повернулась к нему.
— Это не правда! — выкрикнула она, — Я запрещаю тебе оскорблять меня, слышишь Жозеф? Как тебе не стыдно!
— Значит, ты не живешь с Кристианом? — спросил он равнодушно.
— Между нами ничего такого нет. Кристиан меня уважает, и тебе не мешало бы у него поучиться.
— Значит, тем хуже!
Слова Дюпюша были так неожиданны, что Жермена на секунду оторопела. Ей показалось даже, что он пьян.
— Как это «тем хуже»?
— А так. Если бы ты спала с Кристианом, все было бы вполне естественно. Вас оправдывала бы страсть. Но коли вы не сошлись, это просто смешно. И даже отвратительно.
Она не понимала его, но чувствовала беспокойство и неловкость, словно в его словах была доля истины.
Дюпюш тоже поднялся. Теперь они оба ходили то вокруг стола, то останавливались.
— Значит, разыгрываете из себя жениха и невесту! — уточнил он. — Все еще не понимаешь? А ведь госпожа Коломбани с удовольствием выступает в роли свекрови. Да и Че-Че примчался собрать сведения обо мне.
Дюпюш говорил сбивчиво. Мозг его работал четко, но мысли находили выражение скорее в образах: белое здание отеля на тенистой площади; Жермена за кассой, окруженная предупредительностью; г-жа Коломбани, то и дело дружески улыбающаяся ей.
И тут же облокотившийся о кассу Кристиан в свеженакрахмаленном костюме, с благоухающей шевелюрой.
И семейные обеды за хозяйским столом, справа, в углу ресторана, и прогулки на машине вчетвером…
— Разве ты заботился обо мне, когда мы приехали? — с горечью продолжала Жермена. — Ты думаешь, я пошла работать, потому что мне очень хотелось?
— А как же иначе?
Он и вправду так думал. За кассой Жермена сразу почувствовала себя на месте. Она не протестовала, когда ей сообщили, что Дюпюшу придется покинуть отель.
— Как ты смеешь так говорить, Жозеф? Скажи лучше, что было бы, если бы я не нашла места?
— Возможно, мы оба подохли бы с голоду, — небрежно проронил Дюпюш.
— Вот видишь!
— Ну и что?
Ему хотелось улыбнуться. Он знал, что Жермена не в состоянии его понять, и это забавляло его.
— Разве я надумала уехать из Амьена, где у меня была работа?
— Согласен, не ты.
— Разве я надумала ехать в эту страну?
— Тоже не ты.
— Разве я подписывала контракт с этим мерзавцем Гренье?
— Нет, я.
— Разве я так неузнаваемо изменилась с первого дня?
— Нет, ты осталась такой же, как всегда.
— Вот видишь!..
— Ты совершенно права. Ты всегда была такой. Я вспомнил сейчас тот день, когда мы с тобой пошли договариваться с кюре. Говорила ты, я молчал. Ты все устроила, обо всем позаботилась. Ты даже поторговалась, чтобы поменьше заплатить за венчание.
— Это упрек?
— Какие там упреки! По-моему, это просто замечательно.
— Тогда в чем ты можешь обвинить меня? Я же не спуталась с негром…
Дюпюш сдвинул кастрюлю с огня — вода закипела.
— Конечно нет.
— Значит, признаешь, что во всем виноват ты?
— Если это можно назвать виной. Впрочем, почему бы и нет?
Жермена по-прежнему нервно теребила сумочку — Что же дальше? — крикнула она.
— Дальше? Ровно ничего.
— Это все, что ты можешь мне сказать?
— Но ведь приехала ко мне ты.
— Я приехала, чтобы мы вместе решили.
— Что решили?
— Намерен ли ты вернуться ко мне? Есть ли у тебя какие-нибудь планы на будущее? Думаешь ли ты возвращаться во Францию?
— Нет, — ответил он спокойно.
— И ты хочешь, чтобы я оставалась твоей женой?
— Нет.
Дюпюш чуть не рассмеялся, увидев, как растерялась Жермена. Она была готова ко всему — только не к этому короткому, отрывистому «нет». Жермену охватило сомнение: победа была одержана слишком легко.
— Значит, ты согласен на развод, Джо?
— Конечно!
Нервы ее не выдержали. На глазах выступили слезы, она разрыдалась. Дюпюш, не зная, что ему делать, топтался вокруг нее.
— Почему ты плачешь? Ты же видишь, я согласен на все.
Она посмотрела на него и зарыдала еще отчаянней.
Дюпюш отвернулся: он понял, что выражает ее взгляд.
Он и сам знал, что сильно похудел, что у него утомленные глаза, покрасневшие веки. Он теперь носил короткую стрижку, потому что в порту было очень пыльно.
Сломанный зуб тоже не украшал его.
Почему-то Дюпюш вспомнил Лами — тот тоже изо всех сил старался быть спокойным.
— Почему ты бросил меня, как только мы приехали в Панаму? — спросила она, вытерев глаза платком и все еще всхлипывая.
Дюпюш пожал плечами.
— Это ты меня бросила.
— Я?.. Как ты смеешь так говорить, Джо! Я пошла работать, чтобы…
— Вот именно! Ты никак не можешь понять. Ты пошла работать. Ты! Ты зарабатывала на жизнь себе и мне. Ты, а не я! Ты обедала вместе с Коломбани… — Он провел рукой по лбу. — А меня заставила продавать сосиски!
Дюпюш замолчал, и Жермена повернулась к нему, растроганная, готовая броситься к нему на шею.
— Джо!..
Он отрицательно покачал головой и опять обошел вокруг стола.
— Ты писала отцу, — глухо продолжал он, — и он писал тебе. Ты…
— Будь справедлив, Джо! Тебе нечего было сказать мне, когда ты приходил за мной в отель и мы шли гулять. Ты молчал, ты дожидался, когда я уйду… Ты любишь свою негритяночку, да?
Дюпюш сделал неопределенный жест, означавший, что он и сам этого не знает.
— Из-за нее ты не хотел возвращаться в Панаму и даже не попытался вернуть меня.
— Не думаю.
— А теперь она ждет ребенка.
Дюпюш вскинул голову.
— Что ты говоришь?
— У тебя будет ребенок.
— Это она тебе сказала?
— Нет… Не смотри на меня так… Мне сказал Монти.
Дюпюш потер лоб. Он вспомнил, что последние дни какие-то люди бродили вокруг его дома и расспрашивали хозяев и соседей.
— Монти добавил, что она собирается избавиться от него. Неужели ты этого не знал?
Дюпюш опустился на стул.
— У тебя есть еще что сказать? — спросил он изменившимся вдруг голосом.
— Но, Джо…
— И чтобы брак был расторгнут по моей вине? Что ж, это нетрудно.
Жермена перепугалась. Не так, совсем не так представляла она себе их встречу.
— Че-Че здесь все знают. Он очень влиятелен и сделает все необходимое. Вы с Кристианом сможете пожениться.
— Джо!..
— Ну, в чем дело?
— Не знаю… Ты пугаешь меня.
— Тем, что даю тебе возможность выйти замуж за Кристиана? Он вполне приличный парень и увезет тебя во Францию.
— Послушай, Джо, ты не должен на меня сердиться.
Я знаю, ты все равно разозлишься…
— Тогда помолчи.
— Но я не могу видеть тебя таким. Обещай мне, что примешь мое предложение.
— Нет.
— У меня отложены деньги. Если ты хочешь вернуться во Францию или уехать еще куда-нибудь…
— А здесь я тебе мешаю?
Она опять чуть не разрыдалась.
— Нет, Джо, вовсе нет. Не надо быть таким злым.
Жаль, ты себя не видишь… Ты пугаешь меня.
— Но я же совершенно спокоен, Жермена.
— Позволь мне дать тебе денег и займись чем-нибудь, все равно чем.
— И что, по-твоему, я должен делать?
— Откуда мне знать? Ты инженер, умный человек.
Стоит тебе захотеть…
— А я не хочу.
Дюпюш поднялся, взял Жермену за плечо и тихонько подтолкнул ее к двери.
— Ступай. Пусть Че-Че приедет с бумагами, я подпишу все, что нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13