Комиссар Мегрэ –

Оригинал: Georges Simenon, “Maigret et l'affaire Nahour”, 1966
Жорж Сименон
«Мегрэ и дело Наура»
Глава 1
Мегрэ снилось, что он отбивается от невидимого злодея, трясущего его за плечо. Рука не подчинялась комиссару и казалась вялой, словно одеревеневшей.
— Кто это? — крикнул он, смутно сознавая всю бессмысленность вопроса. Да и произнес ли он вообще что-нибудь?
— Жюль!.. Телефон…
Сквозь сон он слышал какой-то звук, казавшийся ему угрожающим, и лишь спустя несколько мгновений осознал, что это телефонный звонок, а он лежит в постели, и жена тормошит его за плечо. Комиссар протянул руку к телефону, стараясь стряхнуть с себя сон. Мадам Мегрэ сидела на постели рядом с ним, лампа у изголовья светила неясным светом.
— Алло!
Он чуть было не повторил снова, словно во сне: «Кто это?».
— Мегрэ?.. Говорит Пардон…
Комиссар бросил взгляд на будильник, стоявший на ночном столике жены. Половина второго. С традиционного ужина у Пардонов они вернулись в начале двенадцатого. В этот раз гвоздем вечера была фаршированная баранья лопатка.
— Да… Я слушаю…
— Извините, что я разбудил вас. Но только что в моем доме произошло неприятное происшествие, и мне кажется, оно входит в вашу компетенцию…
Больше десяти лет Мегрэ и Пардоны дружили семьями, но тем не менее обоим мужчинам никогда не приходила в голову мысль обращаться друг к другу на «ты».
— Я вас слушаю, Пардон… Продолжайте…
Голос на другом конце провода был встревоженным и одновременно смущенным.
— Думаю, вам стоило бы приехать… Вы бы лучше поняли ситуацию…
— Надеюсь, несчастья не случилось?
Пардон запнулся.
— Нет… Не совсем так, но…
— С женой все в порядке?
— Да… Она готовит для нас с вами кофе.
Мадам Мегрэ пыталась по репликам мужа понять, что произошло, и вопросительно смотрела на него…
— Я сейчас буду…
Мегрэ повесил трубку. Теперь он окончательно проснулся, и на его лице появилась тревога. Впервые доктор Пардон звонил ему в такое время, и комиссар, который хорошо знал врача, понял, что случилось что-то серьезное.
— В чем дело? — произнесла мадам Мегрэ.
— Не знаю… Я нужен Пардону… Кажется, у него есть основания, чтобы я приехал…
— Весь вечер он был очень весел… И его жена тоже… Мы говорили об их дочери и зяте, о поездке на Балеарские острова, которую они планируют на будущее лето…
Слушал ли ее Мегрэ? Встревоженный, он одевался, пытаясь догадаться, чем был вызван ночной звонок доктора Пардона.
— Я приготовлю тебе кофе…
— Не стоит… Мадам Пардон как раз этим занимается…
— Вызвать такси?
— Не надо. Погода отвратительная, машина приедет не раньше, чем через полчаса…
Наступило 14 января, пятница. Весь день в Париже температура была ниже двенадцати градусов. Снег, наваливший за последние дни, настолько смерзся, что его невозможно было убирать, и, несмотря на рассыпанную по тротуарам соль, повсюду оставались островки льда, на которых поскальзывались прохожие.
— Не забудь свой теплый шарф…
Этот шарф из плотной шерсти связала мадам Мегрэ, и он еще ни разу не надевал его.
— Может быть, мне пойти с тобой?
— Зачем?
Ей не нравилось, что он уходит один в такую ночь. Возвращаясь домой от Пардонов, они шли осторожно, глядя под ноги, и все же Мегрэ поскользнулся и упал на углу улицы Шемен-Вер. Некоторое время он сидел на земле, ошеломленный и какой-то пристыженный.
— Ты не ушибся?
— Нет… Я просто не ожидал, что упаду…
Он отказался от ее помощи, сам поднялся и не захотел, чтобы она взяла его под руку.
— Не стоит, а то мы упадем оба…
Теперь она проводила его до двери, поцеловала, прошептала:
— Будь осторожен…
Она не закрывала дверь до тех пор, пока Мегрэ не спустился на первый этаж. Он не пошел по улице Шемен-Вер, а предпочел сделать небольшой крюк, направляясь от бульвара Ришар-Ленуар к бульвару Вольтера, где жили супруги Пардон.
Он двигался медленно. Были слышны только его шаги. На улицах ни такси, ни машин. Париж казался вымершим, и Мегрэ вспоминал, что он видел его таким, парализованным от холода, всего два или три раза в своей жизни.
Однако по бульвару Вольтера, со стороны площади Республики, медленно катил грузовик, рабочие разбрасывали с него лопатами соль по тротуару.
Свет горел лишь в квартире Пардонов, все окна соседних домов были темны. Мегрэ показалось, что он видит за шторами чей-то силуэт, и когда он добрался до двери, та открылась прежде, чем комиссар успел позвонить.
— Еще раз извините меня, Мегрэ…
На докторе Пардоне был тот же самый темно-синий костюм, в котором он был за ужином.
— Я попал в затруднительное положение и не знаю, что мне теперь делать…
В лифте комиссар заметил, что лицо врача осунулось.
— Вы не ложились?
Пардон, смущаясь, объяснил:
— Когда вы ушли, я еще не хотел спать и принялся заполнять регистрационные карточки…
Иными словами, несмотря на занятость по работе, он не хотел переносить традиционный ужин на другой день.
На этот раз супруги Мегрэ засиделись у них дольше обычного. Разговор в основном шел об отпуске, и Пардон заметил, что его пациенты после отдыха выглядят более уставшими.
Они прошли через комнату для посетителей, где горела лишь небольшая лампа, и вместо того, чтобы направиться в гостиную, свернули в кабинет Пардона.
Мадам Пардон появилась сразу же, принеся на подносе две чашки, кофейник и сахарницу.
— Прошу извинить, что не одета… Но я уже ухожу, мужу нужно поговорить с вами
На ней был светло-голубой халат, накинутый на ночную рубашку, и тапочки без задников на босу ногу.
— Муж не хотел вас беспокоить… Это я настояла, и если я не права, прошу меня простить.
Она налила им кофе и направилась к двери.
— Я не смогу заснуть, пока вы не закончите, так что не стесняйтесь, если что-нибудь понадобится… Вы не хотите есть, Мегрэ?
— Я слишком хорошо поужинал, чтобы успеть проголодаться…
— Ты тоже не хочешь?
— Спасибо.
Дверь комнаты, где Пардон осматривал своих пациентов, была открыта. Посередине ее стояла высокая кушетка, покрытая белой простыней, испачканной кровью. Большие пятна крови Мегрэ заметил и на зеленом линолеуме.
— Присаживайтесь… Выпейте сначала кофе — Пардон указал на груду бумаг и карточек на своем столе.
— Видите ли… Людям не приходит в голову, что помимо консультаций и визитов мы должны выполнять еще эту бюрократическую работу… Часто приходится выезжать по срочным вызовам, постоянно откладываешь писанину на потом, и в один прекрасный день оказывается, что просто тонешь в бумагах… Я рассчитывал уделить этому занятию два или три часа…
А ведь Пардон начинал визиты в восемь, а с десяти приступал к приему больных в своем кабинете. Квартал Пикпюс не принадлежал к разряду богатых. Здесь жили малообеспеченные люди, и нередко в приемной собиралось до пятнадцати человек одновременно. можно перечислить по пальцам те традиционные ужины, во время которых Пардона не вызывали бы по телефону и он не отлучался бы на час, а то и больше.
— Я погрузился в эти бумаги… Моя жена спала… Было очень тихо, и я даже вздрогнул, когда раздался звонок в квартиру… Открыв дверь, я увидел мужчину и женщину, которые произвели на меня странное впечатление…
— Почему?
— Прежде всего потому, что я их не знал, а ведь среди ночи меня обычно беспокоят лишь мои постоянные клиенты, и только те, у которых нет телефона…
— Понимаю…
— Еще мне показалось, что они живут не в этом квартале. На женщине была шуба из морской выдры и такая же шапка. Случилось так, что моя жена, листая два дня назад журнал мод, вдруг сказала: «Когда ты надумаешь подарить мне шубу, выбирай не норковую, а из морской выдры. Норку носят все, а вот выдра…»
Остальное я тогда не дослушал, но вспомнил об этих словах, когда, открыв дверь, с удивлением обнаружил их. Мужчина тоже был одет не так, как одеваются на бульваре Вольтера.
Он спросил с легким акцентом:
«Доктор Пардон?»
«Да, это я.»
«Эту даму только что ранили, и я хотел бы, чтобы вы ее осмотрели».
«Как вы узнали мой адрес?»
«Нам дала его какая-то пожилая женщина, проходившая по бульвару Вольтера… Полагаю, одна из ваших клиенток…»
Женщина, очень бледная, казалось, вот-вот потеряет сознание. Она бессмысленно смотрела на меня, прижав руки к груди.
«Я думаю, вам нужно поторопиться, доктор», — сказал мужчина, снимая перчатки. «Что за ранение?» Я повернулся к женщине, яркой блондинке, на вид ей не было тридцати.
«Снимите шубу…»
Она молча сбросила шубку, и я увидел, что ее соломенного цвета платье до пояса пропитано кровью.
Вот, взгляните на это пятно крови возле моего стола на том месте, где она стояла.
Я провел ее в кабинет и попросил снять платье, предложив свою помощь. Она покачала головой и разделась самостоятельно.
Мужчина не пошел с нами, но дверь между двумя комнатами оставалась открытой, и он продолжал говорить со мной, или, вернее, отвечать мне. Я надел халат. Вымыл руки. Женщина неподвижно лежала на животе, не издавая ни единого звука.
— Который был час? — спросил Мегрэ, закуривший свою первую трубку с тех пор, как Пардон позвонил ему.
— Я посмотрел на часы, когда раздался звонок. Было десять минут второго. Все это произошло очень быстро, гораздо быстрее, чем я рассказываю.
Я промыл рану, остановил кровотечение и только тогда задумался о том, что же происходит. На первый взгляд, рана казалась не слишком тяжелой, хотя кровь еще сочилась.
Продолжая заниматься раной, я попросил мужчину рассказать, что произошло.
«Я шел по бульвару Вольтера, в ста метрах отсюда, эта женщина шла впереди…»
«Не будете же вы утверждать, что она поскользнулась?»
«Я удивился, увидев ее на улице одну в такой час, и замедлил шаг с тем, чтобы она не подумала, что я иду за ней… И тогда я услышал, как приближается какая-то машина…»
Пардон прервал рассказ, чтобы допить кофе и налить себе вторую чашку.
— Вам тоже?
— С удовольствием…
Мегрэ одолевала сонливость, у него пощипывало переносицу, и он чувствовал, как начинается насморк. Десять его сотрудников свалил грипп, это осложнило работу в последние дни.
— Я стараюсь как можно более точно передать вам наш разговор, но не могу поручиться за каждое слово… Я обнаружил, что между третьим и четвертым ребром рана более глубокая, при ее обработке что-то упало на пол, причем я не сразу обратил на это внимание.
— Пуля?
— Подождите…
Мужчина в соседней комнате продолжал свой рассказ:
«Поравнявшись с дамой, машина притормозила, хотя и до этого ехала не быстро. Я увидел, как из открытого окошка высунулась рука…»
Мегрэ прервал врача:
— Из передней или из задней дверцы?
— Он мне этого не сказал, и у меня даже в мыслях не было спросить его… Не забывайте, что я фактически делал операцию… Мне приходилось заниматься этим в экстренных случаях, но я не хирург по специальности, и вся эта история мне казалась странной… Что меня удивляло больше всего, так это полное молчание пациентки…
Мужчина же продолжал:
«Я услышал звук выстрела и увидел, как женщина пошатнулась, попыталась уцепиться за стену дома, затем у нее подкосились колени, и она медленно осела в снег…
Машина набрала скорость и исчезла… Я бросился к женщине и увидел, что она жива. Ей удалось самостоятельно, хотя и держась за меня, подняться на ноги… Я спросил ее, не ранена ли она, и она молча кивнула.»
«Она и с вами не разговаривала?»
«Нет… Я не знал, что делать… Я оглядывался вокруг, надеясь найти кого-нибудь в помощь… Проходила пожилая женщина, я спросил у нее, где можно найти врача… Она указала на ваш дом и назвала фамилию…»
Пардон замолчал и глядел на Мегрэ с видом провинившегося ребенка.
Тогда комиссар спросил:
— Этому человеку не пришло в голову отвезти ее в больницу?
— Вот и я сказал ему, что мы находимся в двух шагах от больницы Сент-Антуан. А он лишь прошептал: «Я этого не знал.»
— Он, видно, не знал и того, что главный комиссариат квартала находится в ста метрах отсюда?
— Наверное… Я был в затруднительном положении… Знаю, что я не имел права оказывать помощь, не предупредив тотчас же полицию, ведь речь шла об огнестрельном ранении. Но с другой стороны, я ведь уже начал операцию… Я сказал себе: «Окажу ей первую помощь и, как только закончу, сразу же вызову санитарную машину…»
«Вместо окровавленной одежды я могу дать вам купальный халат,» — предложил я.
Она вновь покачала головой и через несколько секунд уже самостоятельно надела комбинацию, платье, а затем вышла в мой кабинет к мужчине, который ее привел.
Я сказал им обоим:
«Присаживайтесь… Через минуту я освобожусь…»
Мне нужно было снять резиновые перчатки, испачканный халат и закрыть пробками пузырьки с лекарствами.
«Я должен записать ваши имена и адреса… Если вы предпочитаете лечиться не в больнице, а в какой-нибудь частной клинике, скажите мне, и я сделаю все необходимое…»
Мэгре уже понял, что произошло дальше:
— Как долго вы занимались своими делами?
— Трудно сказать… Помню, я поднял пулю, упавшую на пол во время операции, затем бросил в корзину использованную вату и бинты… Наверное, две или три минуты… По-прежнему продолжая беседовать с ними, я подошел к двери и увидел, что в моем кабинете никого нет…
Сначала я бросился в прихожую, потом выбежал на лестничную площадку… Не услышав ни шума спускающегося лифта, ни шагов по лестнице, я вернулся в кабинет и посмотрел в окно, но не мог разглядеть тротуара у дома…
Именно в этот момент я услышал, как тронулась с места какая-то машина… Судя по звуку, это был мощный спортивный автомобиль.. Когда я открыл окно, то увидел, что бульвар Вольтера пуст, и только со стороны площади Республики движется грузовик, разбрасывающий соль, да вдалеке шел одинокий прохожий…

Если не считать самых близких своих сотрудников — таких, как Люка, Жанвье, Торранс, и недавно принятого Лапуэнта, к которым Мегрэ испытывал чувство искренней привязанности, — комиссар дружил лишь с доктором Пардоном.
Оба они, будучи в сущности ровесниками, ежедневно занимались тем, что лечили болезни — людей и общества, и поэтому их взгляды на жизнь во многом совпадали.
Они могли после своих традиционных ужинов, устраиваемых то на бульваре Ришар-Ленуар, то на бульваре Вольтера, часами беседовать, совсем не замечая времени, и приходили к одним и тем же выводам — так был схож их жизненный опыт. Не уважение ли, которое каждый испытывал по отношению к другому, мешало им перейти на «ты»?
В эту ночь, несмотря на царившие в кабинете врача тишину и покой, они не чувствовали себя так непринужденно, как за улейном. Возможно, это объяснялось тем, что случай впервые столкнул старых друзей на почве их профессиональных интересов.
Доктор, выглядевший смущенным, говорил быстрее обычного, и чувствовалось, что он желает поскорее доказать свои благие намерения, как если бы его допрашивали на совете коллегии адвокатов. Мегрэ, со своей стороны, не решался задавать слишком много вопросов, выбирая после некоторого колебания лишь те, которые казались ему неизбежными.
— Скажите, Пардон, в самом начале вы говорили, что мужчина и женщина, как вам показалось, не проживают в этом квартале.
Доктор пробовал объяснить:
— Моя клиентура — это лавочники, ремесленники и небогатые люди. Я не какое-нибудь светило, а всего лишь тот, кому приходится по двадцать раз на дню преодолевать пять или шесть этажей в домах без лифта, таская с собой сумку с инструментами. На этом бульваре есть дома, где живут зажиточные люди, но я никогда не видел здесь кого-нибудь, кто был бы похож на моих недавних посетителей…
Хотя женщина и не произнесла ни одного слова, у меня сложилось впечатление, что она иностранка… У нее черты типичной северянки: молочной белизны лицо, белокурые волосы, которые редко можно увидеть в Париже, да и то разве что крашеные, но это не тот случай… Судя по ее груди, я могу полагать, что она родила по меньшей мере одного ребенка и кормила его своим молоком…
— Не было ли у нее какой-нибудь особой приметы?
— Нет… Хотя, подождите… Шрам, длиной около двух сантиметров, идущий от левого глаза в направлении уха… Я его заметил потому, что он имел форму гусиной лапки, а на молодом лице это выглядит довольно пикантно…
— Вы думаете, она молчала умышленно?
— Уверен, что это было так… Я видел их на лестничной площадке и в своем кабинете и думаю, что они знали друг друга, притом очень близко. Возможно, я скажу глупость… Мне кажется, что существует нечто неуловимое, объединяющее истинно влюбленных, и что эта связь чувствуется даже тогда, когда они не смотрят друг на друга…
— Расскажите мне, как выглядел он.
— Его я видел совсем недолго, он не снимал пальто из мягкой ворсистой ткани…
— На нем была шляпа?
— Нет. Он был с непокрытой головой. У него черные волосы, лицо с тонкими чертами, загорелая кожа, карие глаза… Я дал бы ему двадцать пять-двадцать шесть лет, и, судя по манере говорить, по его поведению, одежде, я сказал бы, что он всегда вращался среди привилегированных людей… Красивый парень, с виду нежный, немного меланхоличный… Вероятно, он испанец или из Южной Америки… Что мне теперь делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12