Вот почему Боб двинулся в тот квартал. Ресторан, куда он вошел, по-прежнему обещая себе, что это последний, смахивал на какое-нибудь бистро — не слишком чистые стены, публика, состоящая большей частью из хиппи. Между столами ходила и пела женщина с темными жирными волосами, ей аккомпанировал такой же, как она, лохматый гитарист.
Никаких следов Одиль не было. Перед тем как уйти, он направился к стойке бара, за которой стоял огромных размеров хозяин с большими усами. Его торс обтягивала майка, на которую он не надел рубашки.
— Порцию рома.
Ему вдруг захотелось заменить джин с тоником чем-нибудь другим, и тут он увидел прямо перед собой бутылку рома.
— Знаете, певица-то не наша. Здесь со своими номерами выступают сами клиенты. Есть такие, что специально сюда за этим и ходят. Если у них получается не слишком плохо, я угощаю их стаканчиком.
Он оглядел Боба и спросил:
— Вы студент?
— Да.
— Так я и думал. Среди посетителей мало студентов. Много молодых англичан. Еще скандинавов. Все они так или иначе хиппи, но весьма симпатичные.
— Вам уже попадалась на глаза эта девушка?
Он без малейшей надежды протянул фотографию. Хозяин лишь мельком взглянул на нее.
— Если бы вы пришли прошлой ночью, вы бы застали ее за третьим столиком, тем, который сейчас занимают два негра.
— Вы не ошибаетесь?
— Я в этом уверен так же, как в том, что я вас вижу.
— Что она пила?
— Джин с водой.
Это был любимый напиток Одиль. Виски она пила, лишь когда отсутствовал джин.
— Как она была одета?
— Это что, допрос?
— Я пытаюсь удостовериться, что речь идет именно о ней. Она была одна?
— Пришла она одна, да.
— В котором часу это было?
— Примерно в четверть первого. Один южноамериканец, в жилах которого явно течет индейская кровь, играл на странной флейте. Сюда стекается публика отовсюду, и один вечер непохож на другой. Когда музыкант закончил играть, я увидел, что она поменяла место и села к нему за столик.
— Как она была одета?
— Темно-коричневые брюки и желтый пуловер, поверх него замшевая куртка.
Это был наряд, который Одиль носила чаще всего.
— Она много выпила?
— Три-четыре бокала. Индеец, тот не пил спиртного.
— Они ушли вместе?
— Не думаю. Мне ни к чему было наблюдать за ними больше, чем за остальными. Во всяком случае, я ее снова увидел, она сидела одна за своим столиком. Это ваша хорошая приятельница?
— Нет. Моя сестра.
— Тоже студентка?
— Нет.
— Вы оба уже давно в Париже?
— Три дня Но мы сюда приезжали — Вместе?
— Нет. В котором часу вы закрываетесь?
— Когда начинает пустеть зал. Чаще всего между двумя-тремя часами ночи.
— Я на всякий случай подожду.
Он пошел и сел в углу. У него немного кружилась голова, поскольку, кочуя из бара в бар, он выпил больше, чем ожидал.
— Можно попросить у вас кофе, желательно покрепче? — спросил он у официантки.
— Пойду взгляну на кухне, не выключен ли уже кипятильник.
Вскоре она принесла ему чашку густого, как суп, кофе. Певшая до этого женщина уже ушла. На пороге возникла группа из пяти туристов, они оглядели посетителей и ретировались. На их вкус тут было маловато экзотики.
Значит, он не ошибся. Одиль выходила прошлой ночью из гостиницы, но не для того, чтобы проведать своего гитариста. Ей захотелось изведать чего-нибудь нового. Может, подобно ему, она тоже обошла какое-то число ночных ресторанов?
В глазах у Боба все немного плыло Почему Одиль не хотела, чтобы ее тело нашли или, во всяком случае, чтобы его можно было опознать? Это была нелепая затея, и он никак — не мог отгадать, как же она рассчитывала это исполнить.
Если бы она бросилась в Сену… Но она умела плавать, и ей было бы трудно утопиться… Ее бы или же зацепило корабельным винтом, или же ее тело всплыло бы через несколько дней.
Револьвера у нее не было… Хотя… Он чуть было не бросился тут же звонить отцу, но тот не услышал бы у себя в комнате звонка телефона, стоявшего в гостиной. Револьвер в доме действительно был. Он находился там, наверное, уже много лет, и Альбер Пуэнте хранил его у себя в кабинете, хотя было маловероятно, что кто-нибудь нападет на него там среди бела дня.
Бобу хотелось как можно скорее узнать, не пропало ли оружие. Он позвонит около шести утра, когда отец в одиночестве выпивает свою большую чашку кофе, прежде чем отправиться на прогулку.
Всякий раз, когда распахивалась дверь, в нем вспыхивала надежда. Опять заиграл гитарист, один, как бы для себя самого, чуть склонив голову набок.
Его слушали. Он играл неплохо.
Вздохнув, он расплатился, поскольку публика редела. Он уже было собрался вернуться в свою гостиницу на улице Гей-Люссака, но в итоге направился в сторону ночного кабачка, где побывал накануне.
Одиль там не было. В зале сидели пять-шесть человек, и вяло играл небольшой оркестр. Подошел хозяин и пожал ему руку.
— Ничего не нашли?
— Я знаю, где она была прошлой ночью.
К ним не замедлил присоединиться гитарист.
— Она не приходила?
— Нет. Вы не узнали ничего нового?
— Она жива. Во всяком случае, была жива прошлой ночью и находилась в одном ночном кабачке на улице Муфтар. Он называется «Червовый туз».
— Знаю. У них там одни музыканты-любители, но довольно симпатично. А ушла она одна?
— По словам хозяина, да.
— Я вспомнил одну ее фразу, которую она мне сказала в свой прошлый приезд в Париж: «Есть люди, которые довольны собой. Я им завидую. Себя же я ненавижу. Сколько себя помню, я всегда себя ненавидела…»
— Вы помните, что она пила?
— Джин с водой.
Боб чувствовал, что начинает сказываться усталость и выпитые бокалы.
Поставив будильник на шесть утра, он тут же лег спать. Когда он позвонит отцу, тот как раз будет на первом этаже. Ну а разделавшись с этим делом, он снова заснет.
Ему показалось, что только-только он закрыл глаза, как уже настало утро, и вот уже в подернутом дымкой небе показалось солнце. По улице проезжали грузовики. У него раскалывалась голова, и он был не слишком доволен собой.
Он набрал Лозанну. Пришлось долго ждать, прежде чем сняли трубку. Это был отец.
— Кто это? Боб, ты? Нашел ее?
— Нет, но еще позавчера она была жива. Похоже, она разгуливает по ночным ресторанчикам в Сен-Жерменде-Пре.
— Одна?
— Похоже на то. Но я тебе звоню по другому поводу. Ты можешь мне сказать, твой револьвер по-прежнему у тебя?
— Какой револьвер? Ах да… Та старая штуковина, которую дал мне один приятель, когда мне было двадцать Он должен лежать где-то на полке у меня в мансарде.
— Пойди проверь, пожалуйста.
Ему пришлось ждать долго. Наконец раздался задыхающийся голос отца:
— Я не нахожу его. Между тем я уверен, что не перекладывал его в другое место. Я только что спросил у Матильды, не попадался ли он ей на глаза, когда она делала уборку. Она тоже не знает, что с ним стало. Думаешь, это Одиль?
— Не знаю. Из ванной пропал пузырек со снотворным. Из твоего кабинета исчез револьвер.
Итак, его сестра хотела умереть, но еще не знала, как лучше за это взяться. И это не помешало ей провести часть ночи в квартале возле площади Мобер.
— Ты обошел гостиницы?
— Нет. Их слишком много. У меня складывается впечатление, что она подыскала себе гостиницу в другом месте, а не в Латинском квартале, где, как ей известно, останавливаемся мы.
— Что ты собираешься делать?
— Сначала отправлюсь в бюро розыска пропавших родственников.
— Не забудь, что мы швейцарцы.
— Но пропала-то она в Париже.
— Ты это можешь доказать?
— Я все ж таки попробую. Приятной тебе прогулки. Я делаю все, что в моих силах.
Он снова заснул и проспал до десяти часов утра. Его состояние от этого не улучшилось. Он безо всякого удовольствия выпил кофе и съел завтрак. Чуть раньше одиннадцати он уже был на улице дез Юрсен и следовал указаниям стрелок, нарисованных на стенах коридора. Так он добрался до кабинета N 4 и вошел в его двери раньше, чем успел прочесть «Входите без стука». Там за светлым и почти новым столом сидел полицейский в форме.
— Что вам угодно?
— Я хотел бы видеть начальника.
— Начальника нет, но есть главный комиссар. Хотите заявить об исчезновении?
— Случай довольно трудный. Мне бы хотелось лично встретиться с комиссаром.
Полицейский пододвинул к нему пачку листов бумаги, на которых были отпечатаны несколько вопросов. Он заполнил ручкой пустые графы, и полицейский исчез в коридоре.
— Комиссар занят. Он примет вас, когда освободится.
— По-вашему, это будет нескоро?
— Мне про это известно не больше вашего.
— У меня есть хотя бы пять минут?
— Разумеется.
— Я сейчас вернусь.
Он сбежал по лестнице и направился к первому попавшемуся на глаза бару.
— Стакан белого вина.
— Вуврей?
— Можно и его.
Ему было необходимо прочистить себе рот. Кофе и завтрак давили на желудок.
Стакан был небольшим, и он осушил его одним залпом.
— Еще один.
Он чуть было не заказал и третий, но верх взяла осторожность. Ему стало уже немного лучше. Он расплатился, выскочил на улицу и вскоре вновь занял свое место в кабинете, где сидел полицейский в форме.
— Главный комиссар не вызывал?
— Нет. Погодите-ка. Вот как раз от него выходит посетитель.
До них донеслись отдаленные голоса, затем шум шагов в длинном коридоре.
— Следуйте, пожалуйста, за мной.
Комиссар оказался широкоплечим мужчиной, курившим очень черную сигару.
— Присаживайтесь.
Сам он сел за свой стол.
— Кто пропал?
— Моя сестра.
— Несовершеннолетняя?
— Ей только что исполнилось восемнадцать.
— Она уже сбегала до этого?
— Нет.
— Как так получилось, что сюда пришли вы? У вас нет родителей?
— Есть. Но мой отец уже не столь охотно расстается с домом.
— Вы указали в своей анкете адрес гостиницы. Смею предположить, что это не постоянное местожительство вашей семьи. Где вы живете?
— В Лозанне.
— Вы швейцарец? Учитесь в Париже?
— Нет. Я учусь в Швейцарии. — А ваша сестра?
— Еще четыре дня назад… Нет, три дня… Я уже не знаю. Я был так ошарашен.
— В действительности ваш случай не имеет к нам отношения. Даже если бы вы жили во французской провинции, вам бы следовало действовать через префектуру, которая бы, в свою очередь, обратилась к нам. В общем, буквально на днях ваша сестра пропала. Вот только есть ли у вас доказательства того, что она в Париже?
— Да. Я напал на ее след, прошлой ночью, в ночном кабачке на улице Муфтар. Хозяин узнал ее по фотографии. А также дал мне точное описание ее одежды.
— Дайте мне это описание.
— Темно-коричневые брюки, желтый пуловер и замшевая куртка, как на мне.
— Название кабачка?
— «Червовый туз».
— Знаю. А она не могла остановиться у родственников или у друзей?
— Я виделся с теми немногочисленными друзьями, что есть у нас в Париже.
— Может быть, есть кто-то, кого вы не знаете?
— Я встретил одного такого. Это гитарист из Сен-Жермен-де-Пре, с которым они вместе проводили время в ее предыдущий приезд.
— Значит, она уже приезжала прежде?
— С согласия моих родителей.
Он вынул из кармана фотографию и протянул комиссару, который принялся внимательно ее разглядывать.
— Что она за девушка?
— Довольно сумасбродная. Бросила, не доучившись, коллеж. Затем перепробовала разные занятия.
— А как насчет мужчин?
— Были. Она начала свои эксперименты, как только ей исполнилось пятнадцать.
— Все так же с согласия ваших родителей?
— Нет. Этим она делилась только со мной. С самого начала она испытала разочарование, но тем не менее продолжала.
— У нее есть в Лозанне подруги?
— Когда она училась в коллеже, я их знал. Затем она стала более независимой. Часто выходила из дома по вечерам и возвращалась в час-два часа ночи.
— И ваши родители мирились с таким положением?
— Если бы ей стали Противоречить, это ничего бы не дало. Она все равно бы делала по-своему.
Комиссар жевал сигару, не скрывая удивления.
— Чем занимается ваш отец?
— Пишет книги по истории. Вы наверняка видели их в витринах книжных магазинов, поскольку его издают в Париже и его работы пользуются большим успехом. Он подписывается своим настоящим именем: Альбер Пуэнте. Он мог бы преподавать в Лозаннском университете, ведь он агреже.
— Если я правильно понял, он не очень-то занимается вами и вашей сестрой.
— Я думаю, что у него отбили охоту.
— А ваша мать?
— Мать спит и играет в бридж.
— Она пьет?
Почему он задал этот вопрос?
— Два-три стаканчика виски в начале вечера.
— Значит, ваша сестра пользовалась полной свободой. Почему же она приехала именно в Париж?
— Потому что для нее в мире существует только Париж. Даже не Париж. А Сен-Жермен-де-Пре, она была зачарована им.
Он рассердился на себя, ощутив что-то вроде суеверного страха за то, что употребил прошедшее время, и поправился:
— …она зачарована им.
— Я не вижу, что могут сделать в этих условиях мои службы. Даже если мы ее найдем, мы не можем отвезти ее насильно в Лозанну, и вашим родителям там не заковать ее в цепи.
— Прочтите это письмо. Она отправила его, вероятно, с вокзала, когда садилась на поезд, и я получил его утром следующего дня.
Комиссар очень внимательно прочел письмо.
— Теперь я понимаю ваше беспокойство, — произнес он наконец, возвращая его Бобу. — Оставьте мне на всякий случай фотографию. Я размножу ее и вручу нашим агентам.
— А вам не кажется, что будет слишком поздно?
— Мы сделаем все, что в наших силах, мсье Пуэнте. Но согласитесь, ваша сестра ненадежная клиентка.
— Это так. Я смогу получить фотографию уже сегодня вечером? Мне она нужна, чтобы показывать ее людям.
— Зайдите около пяти. Дежурный вам ее вернет, он даже сможет дать вам еще две-три копии.
Он встал, затянулся сигарой и сжал руку Боба в своей сильной ладони.
Он остался в этом квартале и теперь обедал в небольшом ресторанчике для завсегдатаев, который нашел без труда, поскольку они встречаются в Париже почти на каждом шагу.
Сидя в одиночестве за столиком возле окна, он смотрел на проходивших мимо людей, но думал об Одиль. Может, и она сейчас ела в каком-нибудь бистро типа тех, что были в ее вкусе?
А может, куда более вероятно — особенно если она поздно легла спать, что она довольствуется тем, что грызет сандвич в своей постели, как часто делала дома?
Не без смутной тревоги он спрашивал себя, привела ли она уже в исполнение свой план или же дала себе еще несколько дней отсрочки.
Пребывала ли она в том же состоянии духа, как и когда писала ему отправленное с вокзала письмо? Если же нет и тогда была всего лишь временная депрессия, не жалела ли она сейчас, что отправила его?
Всякие мысли лезли ему в голову, и у него было чувство, будто с тех пор, как он в Париже, он ничего еще не сделал. А между тем он почти что отыскал ее в «Червовом тузе». Отправься он туда на сутки раньше, и он бы оказался лицом к лицу со своей сестрой.
Рестораны он не обследовал. Это было почти невыполнимой задачей для одного человека. В одном лишь Латинском квартале их несколько сотен. Столько же было и гостиниц, в которых она могла остановиться.
У него мелькнула мысль попросить газеты напечатать ее фотографию. Он бы придумал короткий текст, способный тронуть ее сердце. Утром, он чуть было не заговорил об этом с главным комиссаром, но в последний момент сдержался, опасаясь, как бы не ускорить таким манером ход событий.
Она прислушивалась к мнению других. Это было трудно объяснить. Она делала все, чтобы шокировать людей, с которыми жила, но притом оставалась внимательной к их мнению и к тому, какое у них складывалось о ней впечатление.
Она презирала их, считала глупыми, старомодными. В то же время ей хотелось, чтобы ее любили, вот почему она выказывала себя весьма щедрой.
Выйдя из ресторана, он взял такси и велел отвезти его в Институт судмедэкспертизы. Сидевший в приемной чиновник спросил у него:
— Вы пришли опознать тело?
— Не знаю. Пропала моя сестра, и я уже исчерпал почти все возможности отыскать ее.
— У нее были причины для самоубийства?
— Она объявила мне об этом в письме.
— Фамилия?
— Одиль Пуэнте. При ней могло и не быть сумки с документами.
— Так чаще всего и случается. Возраст?
— Восемнадцать лет. Блондинка, довольно высокая, со стройной фигурой.
Одета, скорее всего, в коричневые брюки.
— И когда же она пропала?
— В последний раз ее видели позапрошлой ночью в районе улицы Муфтар.
— Тогда ее здесь нет. За последние сутки мы получили три тела, но среди них нет тела девушки или молодой женщины. Оставьте мне на всякий случай свой адрес.
Он было обрадовался, как вдруг его как холодным душем обдало от этой фразы, произнесенной естественным и безразличным тоном.
Он написал на листке бумаги свою фамилию и адрес гостиницы на улице Гей-Люссака.
— Так вы говорите, она объявила вам, что собирается покончить с собой?
— Да. После этого прошло четыре дня, может, пять.
— В таком случае мало шансов, что она это сделает.
Когда и в самом деле хотят умереть, не думают о других людях и сразу делают то, что требуется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Никаких следов Одиль не было. Перед тем как уйти, он направился к стойке бара, за которой стоял огромных размеров хозяин с большими усами. Его торс обтягивала майка, на которую он не надел рубашки.
— Порцию рома.
Ему вдруг захотелось заменить джин с тоником чем-нибудь другим, и тут он увидел прямо перед собой бутылку рома.
— Знаете, певица-то не наша. Здесь со своими номерами выступают сами клиенты. Есть такие, что специально сюда за этим и ходят. Если у них получается не слишком плохо, я угощаю их стаканчиком.
Он оглядел Боба и спросил:
— Вы студент?
— Да.
— Так я и думал. Среди посетителей мало студентов. Много молодых англичан. Еще скандинавов. Все они так или иначе хиппи, но весьма симпатичные.
— Вам уже попадалась на глаза эта девушка?
Он без малейшей надежды протянул фотографию. Хозяин лишь мельком взглянул на нее.
— Если бы вы пришли прошлой ночью, вы бы застали ее за третьим столиком, тем, который сейчас занимают два негра.
— Вы не ошибаетесь?
— Я в этом уверен так же, как в том, что я вас вижу.
— Что она пила?
— Джин с водой.
Это был любимый напиток Одиль. Виски она пила, лишь когда отсутствовал джин.
— Как она была одета?
— Это что, допрос?
— Я пытаюсь удостовериться, что речь идет именно о ней. Она была одна?
— Пришла она одна, да.
— В котором часу это было?
— Примерно в четверть первого. Один южноамериканец, в жилах которого явно течет индейская кровь, играл на странной флейте. Сюда стекается публика отовсюду, и один вечер непохож на другой. Когда музыкант закончил играть, я увидел, что она поменяла место и села к нему за столик.
— Как она была одета?
— Темно-коричневые брюки и желтый пуловер, поверх него замшевая куртка.
Это был наряд, который Одиль носила чаще всего.
— Она много выпила?
— Три-четыре бокала. Индеец, тот не пил спиртного.
— Они ушли вместе?
— Не думаю. Мне ни к чему было наблюдать за ними больше, чем за остальными. Во всяком случае, я ее снова увидел, она сидела одна за своим столиком. Это ваша хорошая приятельница?
— Нет. Моя сестра.
— Тоже студентка?
— Нет.
— Вы оба уже давно в Париже?
— Три дня Но мы сюда приезжали — Вместе?
— Нет. В котором часу вы закрываетесь?
— Когда начинает пустеть зал. Чаще всего между двумя-тремя часами ночи.
— Я на всякий случай подожду.
Он пошел и сел в углу. У него немного кружилась голова, поскольку, кочуя из бара в бар, он выпил больше, чем ожидал.
— Можно попросить у вас кофе, желательно покрепче? — спросил он у официантки.
— Пойду взгляну на кухне, не выключен ли уже кипятильник.
Вскоре она принесла ему чашку густого, как суп, кофе. Певшая до этого женщина уже ушла. На пороге возникла группа из пяти туристов, они оглядели посетителей и ретировались. На их вкус тут было маловато экзотики.
Значит, он не ошибся. Одиль выходила прошлой ночью из гостиницы, но не для того, чтобы проведать своего гитариста. Ей захотелось изведать чего-нибудь нового. Может, подобно ему, она тоже обошла какое-то число ночных ресторанов?
В глазах у Боба все немного плыло Почему Одиль не хотела, чтобы ее тело нашли или, во всяком случае, чтобы его можно было опознать? Это была нелепая затея, и он никак — не мог отгадать, как же она рассчитывала это исполнить.
Если бы она бросилась в Сену… Но она умела плавать, и ей было бы трудно утопиться… Ее бы или же зацепило корабельным винтом, или же ее тело всплыло бы через несколько дней.
Револьвера у нее не было… Хотя… Он чуть было не бросился тут же звонить отцу, но тот не услышал бы у себя в комнате звонка телефона, стоявшего в гостиной. Револьвер в доме действительно был. Он находился там, наверное, уже много лет, и Альбер Пуэнте хранил его у себя в кабинете, хотя было маловероятно, что кто-нибудь нападет на него там среди бела дня.
Бобу хотелось как можно скорее узнать, не пропало ли оружие. Он позвонит около шести утра, когда отец в одиночестве выпивает свою большую чашку кофе, прежде чем отправиться на прогулку.
Всякий раз, когда распахивалась дверь, в нем вспыхивала надежда. Опять заиграл гитарист, один, как бы для себя самого, чуть склонив голову набок.
Его слушали. Он играл неплохо.
Вздохнув, он расплатился, поскольку публика редела. Он уже было собрался вернуться в свою гостиницу на улице Гей-Люссака, но в итоге направился в сторону ночного кабачка, где побывал накануне.
Одиль там не было. В зале сидели пять-шесть человек, и вяло играл небольшой оркестр. Подошел хозяин и пожал ему руку.
— Ничего не нашли?
— Я знаю, где она была прошлой ночью.
К ним не замедлил присоединиться гитарист.
— Она не приходила?
— Нет. Вы не узнали ничего нового?
— Она жива. Во всяком случае, была жива прошлой ночью и находилась в одном ночном кабачке на улице Муфтар. Он называется «Червовый туз».
— Знаю. У них там одни музыканты-любители, но довольно симпатично. А ушла она одна?
— По словам хозяина, да.
— Я вспомнил одну ее фразу, которую она мне сказала в свой прошлый приезд в Париж: «Есть люди, которые довольны собой. Я им завидую. Себя же я ненавижу. Сколько себя помню, я всегда себя ненавидела…»
— Вы помните, что она пила?
— Джин с водой.
Боб чувствовал, что начинает сказываться усталость и выпитые бокалы.
Поставив будильник на шесть утра, он тут же лег спать. Когда он позвонит отцу, тот как раз будет на первом этаже. Ну а разделавшись с этим делом, он снова заснет.
Ему показалось, что только-только он закрыл глаза, как уже настало утро, и вот уже в подернутом дымкой небе показалось солнце. По улице проезжали грузовики. У него раскалывалась голова, и он был не слишком доволен собой.
Он набрал Лозанну. Пришлось долго ждать, прежде чем сняли трубку. Это был отец.
— Кто это? Боб, ты? Нашел ее?
— Нет, но еще позавчера она была жива. Похоже, она разгуливает по ночным ресторанчикам в Сен-Жерменде-Пре.
— Одна?
— Похоже на то. Но я тебе звоню по другому поводу. Ты можешь мне сказать, твой револьвер по-прежнему у тебя?
— Какой револьвер? Ах да… Та старая штуковина, которую дал мне один приятель, когда мне было двадцать Он должен лежать где-то на полке у меня в мансарде.
— Пойди проверь, пожалуйста.
Ему пришлось ждать долго. Наконец раздался задыхающийся голос отца:
— Я не нахожу его. Между тем я уверен, что не перекладывал его в другое место. Я только что спросил у Матильды, не попадался ли он ей на глаза, когда она делала уборку. Она тоже не знает, что с ним стало. Думаешь, это Одиль?
— Не знаю. Из ванной пропал пузырек со снотворным. Из твоего кабинета исчез револьвер.
Итак, его сестра хотела умереть, но еще не знала, как лучше за это взяться. И это не помешало ей провести часть ночи в квартале возле площади Мобер.
— Ты обошел гостиницы?
— Нет. Их слишком много. У меня складывается впечатление, что она подыскала себе гостиницу в другом месте, а не в Латинском квартале, где, как ей известно, останавливаемся мы.
— Что ты собираешься делать?
— Сначала отправлюсь в бюро розыска пропавших родственников.
— Не забудь, что мы швейцарцы.
— Но пропала-то она в Париже.
— Ты это можешь доказать?
— Я все ж таки попробую. Приятной тебе прогулки. Я делаю все, что в моих силах.
Он снова заснул и проспал до десяти часов утра. Его состояние от этого не улучшилось. Он безо всякого удовольствия выпил кофе и съел завтрак. Чуть раньше одиннадцати он уже был на улице дез Юрсен и следовал указаниям стрелок, нарисованных на стенах коридора. Так он добрался до кабинета N 4 и вошел в его двери раньше, чем успел прочесть «Входите без стука». Там за светлым и почти новым столом сидел полицейский в форме.
— Что вам угодно?
— Я хотел бы видеть начальника.
— Начальника нет, но есть главный комиссар. Хотите заявить об исчезновении?
— Случай довольно трудный. Мне бы хотелось лично встретиться с комиссаром.
Полицейский пододвинул к нему пачку листов бумаги, на которых были отпечатаны несколько вопросов. Он заполнил ручкой пустые графы, и полицейский исчез в коридоре.
— Комиссар занят. Он примет вас, когда освободится.
— По-вашему, это будет нескоро?
— Мне про это известно не больше вашего.
— У меня есть хотя бы пять минут?
— Разумеется.
— Я сейчас вернусь.
Он сбежал по лестнице и направился к первому попавшемуся на глаза бару.
— Стакан белого вина.
— Вуврей?
— Можно и его.
Ему было необходимо прочистить себе рот. Кофе и завтрак давили на желудок.
Стакан был небольшим, и он осушил его одним залпом.
— Еще один.
Он чуть было не заказал и третий, но верх взяла осторожность. Ему стало уже немного лучше. Он расплатился, выскочил на улицу и вскоре вновь занял свое место в кабинете, где сидел полицейский в форме.
— Главный комиссар не вызывал?
— Нет. Погодите-ка. Вот как раз от него выходит посетитель.
До них донеслись отдаленные голоса, затем шум шагов в длинном коридоре.
— Следуйте, пожалуйста, за мной.
Комиссар оказался широкоплечим мужчиной, курившим очень черную сигару.
— Присаживайтесь.
Сам он сел за свой стол.
— Кто пропал?
— Моя сестра.
— Несовершеннолетняя?
— Ей только что исполнилось восемнадцать.
— Она уже сбегала до этого?
— Нет.
— Как так получилось, что сюда пришли вы? У вас нет родителей?
— Есть. Но мой отец уже не столь охотно расстается с домом.
— Вы указали в своей анкете адрес гостиницы. Смею предположить, что это не постоянное местожительство вашей семьи. Где вы живете?
— В Лозанне.
— Вы швейцарец? Учитесь в Париже?
— Нет. Я учусь в Швейцарии. — А ваша сестра?
— Еще четыре дня назад… Нет, три дня… Я уже не знаю. Я был так ошарашен.
— В действительности ваш случай не имеет к нам отношения. Даже если бы вы жили во французской провинции, вам бы следовало действовать через префектуру, которая бы, в свою очередь, обратилась к нам. В общем, буквально на днях ваша сестра пропала. Вот только есть ли у вас доказательства того, что она в Париже?
— Да. Я напал на ее след, прошлой ночью, в ночном кабачке на улице Муфтар. Хозяин узнал ее по фотографии. А также дал мне точное описание ее одежды.
— Дайте мне это описание.
— Темно-коричневые брюки, желтый пуловер и замшевая куртка, как на мне.
— Название кабачка?
— «Червовый туз».
— Знаю. А она не могла остановиться у родственников или у друзей?
— Я виделся с теми немногочисленными друзьями, что есть у нас в Париже.
— Может быть, есть кто-то, кого вы не знаете?
— Я встретил одного такого. Это гитарист из Сен-Жермен-де-Пре, с которым они вместе проводили время в ее предыдущий приезд.
— Значит, она уже приезжала прежде?
— С согласия моих родителей.
Он вынул из кармана фотографию и протянул комиссару, который принялся внимательно ее разглядывать.
— Что она за девушка?
— Довольно сумасбродная. Бросила, не доучившись, коллеж. Затем перепробовала разные занятия.
— А как насчет мужчин?
— Были. Она начала свои эксперименты, как только ей исполнилось пятнадцать.
— Все так же с согласия ваших родителей?
— Нет. Этим она делилась только со мной. С самого начала она испытала разочарование, но тем не менее продолжала.
— У нее есть в Лозанне подруги?
— Когда она училась в коллеже, я их знал. Затем она стала более независимой. Часто выходила из дома по вечерам и возвращалась в час-два часа ночи.
— И ваши родители мирились с таким положением?
— Если бы ей стали Противоречить, это ничего бы не дало. Она все равно бы делала по-своему.
Комиссар жевал сигару, не скрывая удивления.
— Чем занимается ваш отец?
— Пишет книги по истории. Вы наверняка видели их в витринах книжных магазинов, поскольку его издают в Париже и его работы пользуются большим успехом. Он подписывается своим настоящим именем: Альбер Пуэнте. Он мог бы преподавать в Лозаннском университете, ведь он агреже.
— Если я правильно понял, он не очень-то занимается вами и вашей сестрой.
— Я думаю, что у него отбили охоту.
— А ваша мать?
— Мать спит и играет в бридж.
— Она пьет?
Почему он задал этот вопрос?
— Два-три стаканчика виски в начале вечера.
— Значит, ваша сестра пользовалась полной свободой. Почему же она приехала именно в Париж?
— Потому что для нее в мире существует только Париж. Даже не Париж. А Сен-Жермен-де-Пре, она была зачарована им.
Он рассердился на себя, ощутив что-то вроде суеверного страха за то, что употребил прошедшее время, и поправился:
— …она зачарована им.
— Я не вижу, что могут сделать в этих условиях мои службы. Даже если мы ее найдем, мы не можем отвезти ее насильно в Лозанну, и вашим родителям там не заковать ее в цепи.
— Прочтите это письмо. Она отправила его, вероятно, с вокзала, когда садилась на поезд, и я получил его утром следующего дня.
Комиссар очень внимательно прочел письмо.
— Теперь я понимаю ваше беспокойство, — произнес он наконец, возвращая его Бобу. — Оставьте мне на всякий случай фотографию. Я размножу ее и вручу нашим агентам.
— А вам не кажется, что будет слишком поздно?
— Мы сделаем все, что в наших силах, мсье Пуэнте. Но согласитесь, ваша сестра ненадежная клиентка.
— Это так. Я смогу получить фотографию уже сегодня вечером? Мне она нужна, чтобы показывать ее людям.
— Зайдите около пяти. Дежурный вам ее вернет, он даже сможет дать вам еще две-три копии.
Он встал, затянулся сигарой и сжал руку Боба в своей сильной ладони.
Он остался в этом квартале и теперь обедал в небольшом ресторанчике для завсегдатаев, который нашел без труда, поскольку они встречаются в Париже почти на каждом шагу.
Сидя в одиночестве за столиком возле окна, он смотрел на проходивших мимо людей, но думал об Одиль. Может, и она сейчас ела в каком-нибудь бистро типа тех, что были в ее вкусе?
А может, куда более вероятно — особенно если она поздно легла спать, что она довольствуется тем, что грызет сандвич в своей постели, как часто делала дома?
Не без смутной тревоги он спрашивал себя, привела ли она уже в исполнение свой план или же дала себе еще несколько дней отсрочки.
Пребывала ли она в том же состоянии духа, как и когда писала ему отправленное с вокзала письмо? Если же нет и тогда была всего лишь временная депрессия, не жалела ли она сейчас, что отправила его?
Всякие мысли лезли ему в голову, и у него было чувство, будто с тех пор, как он в Париже, он ничего еще не сделал. А между тем он почти что отыскал ее в «Червовом тузе». Отправься он туда на сутки раньше, и он бы оказался лицом к лицу со своей сестрой.
Рестораны он не обследовал. Это было почти невыполнимой задачей для одного человека. В одном лишь Латинском квартале их несколько сотен. Столько же было и гостиниц, в которых она могла остановиться.
У него мелькнула мысль попросить газеты напечатать ее фотографию. Он бы придумал короткий текст, способный тронуть ее сердце. Утром, он чуть было не заговорил об этом с главным комиссаром, но в последний момент сдержался, опасаясь, как бы не ускорить таким манером ход событий.
Она прислушивалась к мнению других. Это было трудно объяснить. Она делала все, чтобы шокировать людей, с которыми жила, но притом оставалась внимательной к их мнению и к тому, какое у них складывалось о ней впечатление.
Она презирала их, считала глупыми, старомодными. В то же время ей хотелось, чтобы ее любили, вот почему она выказывала себя весьма щедрой.
Выйдя из ресторана, он взял такси и велел отвезти его в Институт судмедэкспертизы. Сидевший в приемной чиновник спросил у него:
— Вы пришли опознать тело?
— Не знаю. Пропала моя сестра, и я уже исчерпал почти все возможности отыскать ее.
— У нее были причины для самоубийства?
— Она объявила мне об этом в письме.
— Фамилия?
— Одиль Пуэнте. При ней могло и не быть сумки с документами.
— Так чаще всего и случается. Возраст?
— Восемнадцать лет. Блондинка, довольно высокая, со стройной фигурой.
Одета, скорее всего, в коричневые брюки.
— И когда же она пропала?
— В последний раз ее видели позапрошлой ночью в районе улицы Муфтар.
— Тогда ее здесь нет. За последние сутки мы получили три тела, но среди них нет тела девушки или молодой женщины. Оставьте мне на всякий случай свой адрес.
Он было обрадовался, как вдруг его как холодным душем обдало от этой фразы, произнесенной естественным и безразличным тоном.
Он написал на листке бумаги свою фамилию и адрес гостиницы на улице Гей-Люссака.
— Так вы говорите, она объявила вам, что собирается покончить с собой?
— Да. После этого прошло четыре дня, может, пять.
— В таком случае мало шансов, что она это сделает.
Когда и в самом деле хотят умереть, не думают о других людях и сразу делают то, что требуется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13