Отец проводил его взглядом до двери, взглянул на часы и потянулся рукой к бутылке. Прошло уже лишних три минуты.
Глава 2
Боб взял с собой лишь чемоданчик, в котором помимо небольшого количества нижнего белья лежали фланелевые брюки и пара запасной обуви на тот случай, если его застигнет сильный дождь.
Покидая виллу, он намеренно не стал заходить в гостиную, где болтали приятельницы его матери, так что с последней он не попрощался. Зато он зашел на кухню.
— Я знала, что ты поедешь, — сказала ему Матильда — Боб, сделай все, чтобы найти ее. Не знаю почему, но у меня такое чувство, что ее угроза серьезна. Я давно уже замечаю в ней что-то болезненное.
Он вышел из сада и как бы попрощался со своим деревом, на которое падали красноватые отсветы заходящего солнца. Они были видны и по ту сторону города — на поверхности озера.
Широко ступая, он пошел вниз по улице, пересек парк Мон-Репо и поймал такси.
— На вокзал.
Большую часть времени в поезде он продремал В вагоне-ресторане он спросил у метрдотеля:
— Вы вчера работали на этом направлении?
— Да, мсье.
— Вы не заметили молоденькой девушки, выглядевшей удрученной или взвинченной?
— Знаете, мы их столько видим…
Он показал ему фотографию сестры.
— Кажется, она сидела вон в том углу. За тем столиком для двоих. Вошла одна, но ее визави не замедлил с ней заговорить, и они покинули вагон-ресторан.
— На кого он похож?
— Ну, еще довольно молодой. Что-то около сорока.
В Париже Боб отправился на улицу Гей-Люссака. Здание гостиницы было самым маленьким на этой улице, всего четыре этажа, тесно зажатым между шести-, семиэтажными домами. Позади стойки через раскрытую дверь можно было видеть хозяина, мсье Бедона, склонившегося над кипой бумаг.
— Подумать только! Мсье Боб… Какими судьбами?
— Не очень-то счастливыми. Прежде всего, скажите мне, здесь случайно нет моей сестры?
— Нет. Она уже полгода, как не приезжала.
— Вы ничего не заметили во время ее последнего приезда?
— Она пробыла всего три дня.
— Ну, это мне известно.
— Она отправилась в город в первый же вечер после того, как отнесла в номер свой чемодан, заявив при этом, что собирается пойти подышать воздухом.
В действительности же, вам я могу это сказать, она вернулась лишь в четыре утра.
— Как она выглядела?
— Как будто в полном порядке. Ключ ей выдал старый Виктор. Какое-то время они болтали. Она сейчас в Париже?
— Возможно.
— Мне кажется странным, что она не остановилась, как обычно, у нас.
Мсье Бедон нахмурил брови.
— Вы ее разыскиваете?
— Можно сказать, да. Она уехала из дому, никого не предупредив.
— Очевидно, она весьма независимая барышня.
— А в две другие ночи, которые сестра провела в Париже, она тоже возвращалась под утро?
— Вынужден вам сказать, что да.
— А в прошлые приезды с ней такое случалось?
— Чтобы три ночи кряду — такого никогда. Днем она практически не выходила на улицу. В два часа заказала в номер сандвичи, затем, должно быть, снова уснула. Она отправилась в город, когда настало время ужина.
— Спасибо, мсье Бедон.
Тот снял с доски ключ и протянул ему.
— Двенадцатый, тот, что был у вас в прошлый раз.
Он узнал эту комнату, с ее обоями в цветочек, медной кроватью и большим зеркальным шкафом.
Как и шестью месяцами раньше его сестра, он тут же снова спустился в холл, кивнул хозяину и направился в сторону бульвара Сен-Жермен. То, что он только что услышал от мсье Бедона о последнем приезде Одиль в Париж, напомнило ему об одной ее фразе.
«Я открыла для себя в Сен-Жермен-де-Пре потрясный ночной кабачок. Там всего пять музыкантов, но им удается создать такую грохочущую атмосферу. Он совсем маленький. Называется „Каннибал“.
Туда-то он на всякий случай и направился. Не без труда отыскал он вывеску и лестницу в полуподвал, откуда доносилась поп-музыка.
Заведение оказалось и в самом деле небольшим. В зале могло поместиться десятка три посетителей, но сейчас он был заполнен лишь наполовину. На узкой эстраде — пять длинноволосых музыкантов, самые длинные волосы у гитариста.
— Вы один? — спросил у Боба хозяин с весьма сильным шведским акцентом.
— Да.
— Это ничего. Присаживайтесь за этот столик. Что вы будете пить?
— Виски.
Его обслужила красивая девушка, носившая самую короткую юбку, которую он когда-либо видел.
В зале были главным образом пары, влюбленные, некоторые из них танцевали на крошечной площадке.
— Скажите, это тот же оркестр, что был здесь и полгода назад?
— Да, мсье. Вот уже полгода, как они здесь работают. Хорошо играют, правда?
— Да, разумеется.
Ему пришлось подождать с полчаса, пока музыканты не сделают перерыв. Трое из них остались на своих местах и закурили. Один направился к бару, а другой пошел к выходу. Это был гитарист. Боб проследовал за ним на тротуар, где тот дышал воздухом.
У него была светлая жидкая борода, и он казался очень юным, еще сохранившим румянец на щеках.
— Сигарету?
Гитарист взял.
— Спасибо.
— Часто бывает, что женщины приходят к вам в ресторан одни?
— Редко, а профессионалки — никогда. Хозяин этого не хочет. Забавно, конечно, но он весьма стыдлив на свой манер.
— Мне бы хотелось знать: вам знакомо это лицо?
Он показал ему фотографию Одиль, которую его собеседник взял и отправился разглядывать под газовым рожком.
Возвращая снимок, он, казалось, колебался.
— Кем она вам приходится?
— Сестрой. Но ничего не бойтесь. Ей предоставлена полная свобода, и я в курсе большей части ее любовных похождений.
— Вы в этом уверены?
— Да.
— Она вам рассказывала обо мне?
— О вас нет, но о «Каннибале — да. Вы переспали с ней, ведь так?
— Да.
— И она первая с вами заговорила?
— Да.
— Узнаю свою сестру.
— Ей хотелось поговорить о гитаре. Она тоже на ней играет.
— Да, играла. Что еще она вам рассказала?
— Что живет в Лозанне, в старом доме, принадлежавшем еще ее прадеду, и что ей в нем до смерти скучно. Я спросил у нее, почему она не переберется в Париж, и она ответила, что у нее нет ни денег, ни профессии.
«Все, на что я была бы способна, — вздохнула она, — это стоять за прилавком магазина».
— Она оставалась до закрытия?
— Да.
— И пошла к вам домой?
Привести кого-нибудь в гостиницу «Меркатор» Одаль бы не осмелилась.
— Если это можно назвать домом. У меня плохо обставленная и малоаппетитная комнатенка в меблирашке на улице Муфтар.
— И она туда с вами пошла.
— Да. Мы с ней занимались не только любовью. Она много рассказывала.
Нужно сказать, она до этого пропустила два-три стаканчика.
— О чем она рассказывала?
— О себе. Она завидовала, что у меня есть профессия, хотя я и зарабатываю мало денег. Жалела, что забросила гитару.
«И так во всем, — вздыхала она. — Я берусь за что-нибудь с увлечением, и кажется, что наконец-то я спасена, что я нашла свой путь. Потом, через месяц или через полгода, я чувствую себя так, будто сражалась с пустотой. Ничего уже не существует, я себе отвратительна… «.
— Я ее хорошо знаю, и мне она тоже часто признавалась в этом.
— Знаете, ведь заниматься любовью для нее не главное.
— Я всегда это подозревал.
— Ей хочется сделать так, чтобы ее партнер получил наслаждение, но сама она его не получает. Мне нужно возвращаться. Через полчаса будет еще один перерыв.
Боб снова сел за столик и заказал еще одну порцию виски.
— Вы ни разу здесь не были? — спросил хозяин.
— Нет. Зато некоторое время назад сюда несколько раз приходила моя сестра.
Он показал ему снимок, и человек со скандинавским акцентом узнал изображенную на нем девушку.
— Красивая девушка. Она часами просиживала в своем углу, тот, что слева, возле оркестра. Уходила, лишь когда мы закрывались. А сколько ей лет на самом деле?
— Когда вы с ней познакомились, ей не было восемнадцати. А сейчас уже есть.
— Она не приехала в Париж вместе с вами?
— Нет. Она приехала сюда одна, и я ее разыскиваю.
Хозяин непроизвольно посмотрел в сторону гитариста, и Боб поспешил сказать:
— Знаю. Я только что говорил с ним на тротуаре.
— Ему ничего не известно?
— В этот ее приезд он с ней еще не виделся. Она должна была приехать вчера вечером.
— Я тоже ее не видел. Похоже, вы беспокоитесь.
— Да. Она уехала из дома очень подавленной. В письме, которое она мне оставила, Одиль пишет, что хочет покончить с собой.
— Вы надеялись, что она придет сюда?
— Да. Вам она не делала никаких признаний?
— Нет. Я довольствовался тем, что дважды пригласил ее на танец, и оба раза она согласилась.
Спустя полчаса к нему за столик подсел гитарист.
— Виски?
— Нет. Пива. Мне жарко. Одно пиво, Люсьенна.
— И еще одну порцию виски.
— Хозяину удалось сообщить вам что-нибудь интересное?
— Нет. Он танцевал с ней, но она с ним почти не разговаривала. По-вашему, он с ней переспал?
— Нет. Это не в его стиле. И потом, Люсьенна не позволила бы. Они уже больше года живут вместе.
— Вы ничего не припоминаете, может, какое-нибудь случайно оброненное слово, которое могло бы навести меня на след сестры?
— Вы бы хотели отвезти ее назад в Лозанну?
— Совсем не обязательно. Я даже не уверен, что стал бы сообщать родителям, если бы нашел ее. Я разыскиваю сестру, чтобы помешать ей совершить непоправимую глупость.
— Она весьма неглупая девушка и, судит о себе трезво.
— Знаю.
— Она очень несчастна. Приходила сюда три вечера подряд.
— Все три вечера вы отправлялись на улицу Муфтар?
— Я не мог пойти к ней в гостиницу, у этой гостиницы такое странное название…
— «Меркатор».
— Да. Кажется, там имеет обыкновение останавливаться все семейство, и она уже бывала в ней, когда была маленькой.
— Это правда.
— Она и очень сложная, и одновременно очень простая. Вернее, простодушная. Мы с ней до этого не были знакомы, а она в первый же вечер призналась мне в таких вещах, которые поверяют только старому другу. Во вторую ночь она попросила меня захватить с собой гитару. Она разлеглась, обнаженная, на постели, хотела, чтобы я поиграл для нее одной. Это ведь говорит о романтическом характере, не так ли?
Боб не ответил. Он размышлял, пытаясь расставить по местам полученные им таким путем сведения.
— Ваше здоровье.
— Ваше здоровье.
— Она не рассказывала вам о каком-нибудь друге или подруге, которые есть у нее в Париже?
— Она рассказывала мне об одном друге, но он, скорее, ваш друг.
— Люсьен Данж?
— Его имени я не знаю. Знаю только, что он как-то связан с кино.
— Тогда это он и есть. С ним она тоже спала?
— Этого она мне не говорила. Еще она рассказывала мне об одной подружке, которая занимается историей искусств.
— Эмильенна?
— Вполне возможно, что она называла мне именно это имя.
И, несколько замявшись, музыкант добавил:
— Прошу извинить меня за то, что произошло. Клянусь, у меня и в мыслях этого не было. Я не хочу перекладывать вину на нее, но я сам первым удивился. Мне нужно снова приниматься за работу. Спасибо за пиво.
Он протянул руку.
— Меня зовут Кристиан Вермелен. Я из Рубэ. Я тоже все бросил, чтобы перебраться в Париж.
У него была искренняя, чуть робкая улыбка.
— Надеюсь, мы еще увидимся. И желаю вам найти ее. Если она придет сюда или ко мне, я вам позвоню. Вы сказали, гостиница «Меркатор»?
— Да, на улице Гей-Люссака.
Боб подозвал Люсьенну и расплатился. В дверях ему пожал руку хозяин.
— Удачи.
Никто над ним не смеялся, во всяком случае, здешние люди сохранили добрые воспоминания об Одиль.
Он вернулся в гостиницу пешком. Конечно, образ сестры в его мозгу делался все точнее. Он сознавал, что до сих пор не знал ее по-настоящему. А между тем они ведь прекрасно ладили друг с другом. Неужели узнать по-настоящему кого-нибудь из членов его семьи невозможно?
Он воображал ее обнаженной в постели на улице Муфтар, как она просит, чтобы ей играли на гитаре, и слушает, уставившись в потолок.
Для него не являлось тайной, что она уже сменила несколько любовников, и он подозревал, что она фригидна.
Чего ей хотелось, так это говорить, говорить с кем-нибудь, кого она не знала и кто слушал ее с интересом.
Она была не уверена в себе. Или, вернее, когда как: в иные моменты ее излишняя самоуверенность кружила ей голову. Ей было необходимо найти способ проявить свои чувства, самоутвердиться, показать, что она необыкновенная девушка.
После чего наступал приступ самоуничижения, как тот, когда она написала письмо, которое отправила ему. У себя в номере он перечел его. Теперь, из-за рассказа музыканта, оно взволновало его больше, чем в первый раз.
Его окружало пять миллионов человеческих существ, а он искал среди них одно — девушку, которая не хотела, чтобы ее нашли, которая, возможно, была уже мертва.
Почему она не хотела, чтобы ее тело нашли? Не было ли это своего рода вызовом? И как она рассчитывала взяться за такое дело?
В конце концов он заснул. Когда он проснулся, утро было в самом разгаре, над городом стоял легкий желтоватый туман. Он брился, когда вдруг зазвонил телефон.
Боб бросился к нему, надеясь на Бог весть что, но голос на другом конце провода принадлежал его отцу.
— Полагаю, у тебя нет ничего нового?
— Нет. Но я знаю, где она провела три вечера в свой последний приезд в Париж.
— Где же?
— В одном ночном кабачке на бульваре Сен-Жермен.
— Одна?
— Она отправилась туда одна и познакомилась с одним из музыкантов.
— Догадываюсь, что произошло.
— Да.
— Ему ничего не известно?
— Нет. Он мне много рассказал о ней. И хозяин кабачка тоже.
— Что ты собираешься делать?
— Буду и дальше расспрашивать людей. Есть два-три человека в Париже, с которыми она была знакома. Может, она связалась с ними?
— Хорошо бы. Держи меня в курсе. Сегодня утром я не способен работать.
Изнываю один на своей мансарде.
— До скорого.
— До скорого. Желательно с добрыми вестями.
Боб был удивлен. Неожиданно для себя он открывал отца, отличного от того образа, который давно считал для себя отцовским. Ему вспомнилось, что неоднократно повторяла ему сестра.
«Папа — старый эгоист, только и думает что о своей работе и красном вине.
Что до мамы, то ее взгляд устремлен внутрь себя самой».
Однако отец только что позвонил, а ведь для этого ему пришлось спуститься в гостиную, так как именно там находился единственный в доме телефонный аппарат. Раз десять заводил он речь о том, чтобы установить телефон у себя в кабинете, но так и не сделал этого.
Чувствовалось, что этот человек сильно озабочен, подавлен.
Только Одиль из-за ее собственного возраста он казался старым. На самом же деле он только-только разменял пятый десяток и был полон сил.
У Боба не было адреса Эмильенны, которая скорее являлась приятельницей сестры, чем его собственной. Он отправился в Сорбонну, где попытался навести справки в секретариате. Это оказалось непростым делом. Первые служащие, к которым он обратился, ничего не знали.
— Какая у нее специальность?
— История искусств.
— Обратитесь в двадцать первый кабинет.
В двадцать первом кабинете на него посмотрели настороженно.
— Она ваша родственница?
— Нет. Подруга моей сестры.
— А зачем вам нужен ее адрес?
— Чтобы она помогла мне отыскать сестру.
— Она пропала?
— Да.
— А ушла из дома по своей воле?
— Да.
— Сколько ей лет?
— Восемнадцать.
— Откуда вы?
— Из Лозанны.
— И ваша сестра покинула дом, чтобы перебраться в Париж. Она уже приезжала сюда?
— Несколько раз, но это происходило с согласия моих родителей.
— Посмотрим, что я могу для вас сделать.
Сотрудник прошел в другой кабинет, дверь которого осталась открытой, но говорил он тихо, и Бобу было не разобрать слов. Наконец он вернулся и сказал:
— Минуточку.
Открыв металлический ящик, полный розовых карточек, он, порывшись, вынул в конце концов одну.
— Эмильенна Лот, авеню де ла Саллаз?
— Да.
— Ее адрес в Париже — Отель «де ла Нева», на улице дез Эколь.
— Благодарю вас.
— Вы знаете, в котором часу у нее заканчиваются занятия?
— Так много я и не прошу.
Гостиница оказалась на самом деле семейным пансионом в доме, который когда-то, должно быть, был просторным особняком. Стены выкрашены в белый цвет, зеленые ставни как в деревне. Наличие с каждой стороны двери по скамье дополняло иллюзию.
В момент появления там Боба солнечные лучи падали прямо на фасад, и дверь была открыта; крупная девица в платье, несколько растерзанном на груди, стояла в коридоре на коленях и намыливала плиточный пол.
— Вы не знаете, мадемуазель Лот у себя?
— Как вы сказали?
— Мадемуазель Лот. Эмильенна Лот.
— Я знаю мадемуазель Лот, но вот наверху ли она сейчас? В разные дни она возвращается по-разному. Пойду позову хозяйку.
Та появилась из глубины коридора, вытирая руки о фартук в мелкую клетку.
— Вы желаете видеть мадемуазель Эмильенну?
— Да.
— Сейчас ее здесь нет. Я подаю своим постояльцам завтрак, затем, в восемь часов, ужин. Что касается обеда, то они питаются в том квартале, где работают. Вы ее родственник?
— Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13