Извини за ошибки и повторы, если они есть. А также извини за прожженное сигаретой пятно.
Если доктор Вине заговорит с тобой обо мне, скажи ему, что я дошла до трех пачек сигарет в день и постепенно пристрастилась к джину.
Чао! Крепко-крепко целую тебя. Прощай, старина Боб.
Твоя Одиль».
Какое-то время она сидела, глядя в пустоту, затем добавила ниже своей подписи:
«Р.S. Так же как и в случае с первым, прошу тебя не показывать это письмо папе и маме. Мне бы хотелось, чтобы все, что там говорится, осталось между нами, и чтобы никто другой этого не знал. Спасибо».
Она написала на конверте фамилию брата, а на месте адреса указала отель «Меркатор» на улице Гей-Люссака. Затем добавила: «Срочное».
Она порылась у себя в сумке, достала оттуда мелочь и положила ее на письмо. Затем вспомнила, что еще не заплатила за номер.
«Мадам, Прошу извинить меня за причиненное Вам беспокойство. Двести франков пойдут на оплату гостиничного номера и понесенных Вами расходов.
Вы были очень любезны, и я Вам благодарна за это».
Она положила под эту записку две банкноты и встала. Она закончила. Затем подошла к окну, из которого ей была видна улица — чуть в дымке из-за муслиновых занавесок.
Такой же-с теми же звуками, с теми же человечками на тротуарах — будет эта улица и завтра, и послезавтра, и еще многие многие годы.
Она закурила сигарету и твердым шагом направилась в ванную комнату, там она перелезла через край ванны.
Ей пришлось оттуда вылезти, так как она забыла на столике лезвия. Она взяла одно из них, села в воду и вытянула ноги.
Дым от сигареты лез в глаза, заставляя ее моргать. Ей не было страшно.
Она сохраняла спокойствие. Еще раньше она пообещала себе принять на всякий случай две-три таблетки снотворного, но они ей были не нужны.
Она нашла вену у себя на запястье и сделала бритвой длинный надрез.
В комнате кто-то был, какой-то человек — он что-то делал с ее рукой, и от него сильно пахло табаком. Она удивилась, что еще жива, и в конце концов приоткрыла веки.
Высокий молодой человек, рыжий, с лицом и руками, усеянными веснушками, был занят тем, что затягивал у нее на предплечье жгут. Вода в ванной, где она так и продолжала лежать, была слегка подкрашена розовым, и при виде этого у нее подступила к горлу тошнота.
— Что вы тут делаете?
— Вы же видите. Накладываю жгут. Ничего не бойтесь. Это чистый платок, я сходил за ним к себе в номер. Ваши чересчур маленькие.
Его кожа походила на кожуру апельсина, а глаза были голубыми.
— Как вы здесь оказались?
— Услышав ваш зов…
— Мой?
Он закончил возиться со жгутом и наложил еще временную повязку.
— Не хотите ли вылезти из воды… У вас есть домашний халат?
— Да, в чемодане.
Он заметил висевший за дверью купальный халат и протянул его ей.
— Держите! Наденьте это.
На его лице ничего нельзя было прочесть.
— Как я позвала?
— Вы испустили пронзительный крик, а поскольку меня от этой комнаты отделяет лишь простая перегородка, я понял, что это был крик отчаяния. Я опасался, что найду дверь запертой на ключ, но это оказалось не так. Вы были без сознания. Я побежал к себе в номер за чистым платком и зубной щеткой, которую использовал вместо деревянной палочки, чтобы закрутить жгут.
— Я хотела умереть.
— Я допускаю, что вы так глубоко порезались не ради собственного удовольствия.
— Порез глубокий?
— Не очень. Когда показалась кровь, вы инстинктивно остановились и закричали. Один-единственный раз. Это был очень пронзительный крик.
— Совсем не помню этого.
Он помог ей выбраться из ванны и протянул белый халат.
— Я не совсем врач, но я на четвертом курсе медицинского факультета и подрабатываю в больнице Кошен. Вам повезло, что сегодня днем мне нужно было закончить одну теоретическую работу. Как вы себя чувствуете?
— Я в полной прострации.
— Пойду принесу вам что-нибудь выпить, вам необходимо взбодриться.
Он вернулся с бутылкой коньяка и тщательно вымыл стакан для полоскания рта.
— А вы? — спросила она.
— Я не резал себе вены.
— Вы наложите мне другую повязку?
— Я отвезу вас в больницу, где вами будут заниматься куда лучше, чем это мог бы сделать здесь я.
— Умоляю вас, не отвозите меня в больницу. Они поймут, что это попытка самоубийства, и известят полицию.
— Вы боитесь полиции?
— Полицейские сообщат моим родителям. А я ни за что не хочу возвращаться домой.
— Сядьте. Вы, наверное, еще не слишком крепко держитесь на ногах.
— Странно. Не помню, чтобы мне было больно.
— Вам и не было больно. Вы испугались, вскрикнули и выпустили из рук лезвие.
Казалось, он колеблется.
— Вы живете в Париже?
— Нет. Я из Лозанны.
— У вас есть здесь родные?
— Только мамина тетка, которую я не видела по меньшей мере лет десять. Я не хочу возвращаться домой. Если вы хотите поговорить с кем-нибудь, кто меня знает, то я могу позвонить брату, который почти что наверняка остановился в одной гостинице на улице Гей-Люссака.
— Письмо предназначалось ему?
— Да.
— Он приехал в Париж, чтобы отыскать вас?
— Да. Я написала ему, что навсегда покидаю дом и больше обо мне никто не услышит.
У него на губах появилась чуть горькая улыбка.
— Весело!..
Она посмотрела на то место, где сидела, когда писала письмо, затем взглянула на часы. С того момента, когда она заклеила конверт, прошло меньше двадцати минут.
— Когда я смогу увидеться с вашим братом?
— Как только од вернется в гостиницу. Вы можете позвонить уже сейчас.
Узнаете, там ли он.
— У меня есть более срочная работа. Вы сейчас дадите мне слово, что будете вести себя благоразумно и подождете меня здесь. Я спущусь в аптеку и куплю все, что требуется.
— Вы не отвезете меня в больницу?
Он смутился.
— Вам повезло, что я еще не врач, так как, будь я им, мне бы тогда пришлось сообщить о вашем случае в полицию. Все это несколько притянуто за волосы. Надеюсь, вы не проговоритесь.
— Обещаю вам.
Она, действуя одной рукой, зажгла сигарету, в это время он, не надев даже пиджака, уже спускался по лестнице. Он был высокий, широкоплечий, с довольно крупными чертами лица.
Одиль не помнила, чтобы она кричала, но теперь у нее всплывало в памяти ощущение, будто она куда-то проваливается, и она попыталась за что-нибудь уцепиться, вероятно за край ванны.
Поверил ли ей рыжий студент? Не подозревал ли он ее в том, что она разыгрывала комедию с самоубийством, а сама знала, что в последний момент позовет на помощь?
Ей не могло быть известно, что он тут и что он экстерн. Он ни разу не встречал ее в гостинице, куда она приехала только этим утром.
Он вошел, держа в руках небольшие пакеты. Затем отправился к себе в номер за спиртовкой.
— Так вам больно?
— Немножко. Чуть-чуть.
— А сейчас мне придется сделать вам больно.
Он продезинфицировал инструменты, поднося их к пламени спиртовки, и наложил ей шов из пяти стежков.
Всякий раз она вздрагивала, сжимая зубы, так как не хотела стонать в его присутствии.
— Теперь я хочу снять вам жгут.
— Это все?
— Пока да. Завтра я должен буду снять вам повязку, чтобы посмотреть, как там рана.
Его взгляд упал на бутылку коньяка.
— Хотите еще немного?
— По-моему, мне от него становится лучше.
Он налил ей и сел верхом на стул.
— Вы беременны?
Она вздрогнула, скорее удивившись, чем возмутившись.
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Потому что девушки пытаются покончить с собой, когда они беременны от мужчины, за которого не могут выйти замуж.
— Это не мой случай. Вы сказали — пытаются. И много таких, которые остаются в живых?
— Добрая половина.
— Если бы вас не оказалось в номере…
— Знаю. Так позвоните брату.
Она попросила соединить ее с отелем «Меркатор».
— Отель «Меркатор».
Она узнала голос мсье Бедона.
— У вас живет Боб Пуэнте?
— Он остановился здесь, но примерно час назад вышел из гостиницы.
— Вы не знаете, когда мне лучше позвонить, чтобы застать его?
— Перед ужином — он любит принимать душ в конце дня.
— Благодарю вас.
— Что-нибудь передать?
— Скажите, что ему звонили и будут еще звонить. Он поймет.
Она повесила трубку.
— Так я и думала. Боб вернется только к ужину, чтобы принять душ.
Она схватила новую сигарету, и он протянул ей зажженную спичку.
— Вы позволите? — спросил он, вытаскивая трубку из кармана.
— Пожалуйста.
— Что вы чувствуете сейчас, оставшись в живых?
— Я, скорее, склонна спрашивать у себя: что бы я чувствовала сейчас, будь я мертва?
— Несчастная любовь?
— Нет. У меня нет возлюбленного.
Казалось, он задумался над чем-то, затем вздохнул.
— С вами такое уже случалось?
— Нет.
— У вас никогда не возникало такого желания?
— Возникало, часто. Это случается всякий раз, когда у меня депрессия, а она у меня бывает часто.
— Кто вас лечит?
— Наш семейный врач доктор Вине.
— Вы говорили ему о своем желании покончить с собой?
— Я все ему говорю.
— Какое лечение он вам рекомендует?
— Он говорит, чтобы я больше не курила, принимала три раза в день успокоительное, а вечером две таблетки снотворного, потому что иначе мне не удается заснуть. Такое уже было у меня в детстве.
Она прониклась доверием к этому высокому человеку в рубашке с засученными рукавами, на которых осталось несколько капелек крови.
Он не улыбался. Его не заботило, любезен он или нет. Он смотрел на нее с тревогой, как будто искал ответ на вопрос, который сам же себе задавал.
— У вас давно брали кровь на анализ?
— Меньше двух месяцев назад. В нашей семье принято каждый год сдавать анализы.
— Вы еще учитесь в лицее?
— Я должна была бы сейчас учиться в гимназии. У нас несколько иная школьная система, чем во Франции.
— Знаю. А почему вы сказали «я должна была бы… «.
— Потому что я там не учусь. Я бросила учебу, не закончив коллеж. У меня нет никакого диплома, никакого аттестата.
Ею занимались, и это делал молодой человек, который, похоже, разбирался в человеческом сердце. Она только-только чудом избегла смерти — и вот уже вновь обретала себя полностью. Она желала, чтобы он задал ей много вопросов.
— Я ведь оторвала вас от работы?
— Да, я работал, но это может подождать. Не сочтите мой вопрос нескромным, но какая профессия у вашего отца?
— Он писатель. Точнее, историк. В основном рассказывает о жизни выдающихся людей прошлого.
— Альбер Пуэнте?
— Вы его знаете?
— Я прочел три-четыре его книги. Если верить газетам, то он исправно пишет по книге в год.
— Это так.
Раздался телефонный звонок. Одиль бросилась к аппарату, потом ее охватила паника, она застыла, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы снять трубку.
— Алло, — произнесла она.
— Так это ты!
На другом конце провода был Боб.
Глава 6
— Где ты?
— Неподалеку от отеля «Меркатор».
— С тобой все в порядке?
— Все в порядке. У меня, конечно же, ничего не вышло. Со мной всегда так…
Она улыбалась студенту, у которого был несколько смущенный вид.
— Можно мне зайти к тебе или же ты собираешься перебраться сюда?
— Я предпочитаю, во всяком случае пока, оставаться здесь, — Тогда я еду. Где это?
— «Отель Модерн» на улице де ла Арп.
— Я буду там через десять минут.
Рыжий молодой человек по-прежнему наблюдал за ней с любопытством, которого и не думал скрывать. Сомнений быть не могло — она вызывала у него удивление. Он старался понять. Он чувствовал, что какие-то вещи ускользают от него.
— Я заинтриговала вас, не так ли?
Не ответив ни «да», ни «нет», он продолжал смотреть на нее, и лицо его оставалось спокойным.
— Учитывая то, что мне известно о вашем отце, — сказал он, как бы размышляя вслух, — не думаю, чтобы у вас было несчастливое детство.
— Нет. Но назвать его счастливым я тоже не могу. Я была молчаливой, меня часто находили забившейся в угол коридора или в гараже в глубине сада.
— Почему?
— Не знаю. Может, потому, что мне было, к примеру, не по себе в присутствии матери или любого другого человека. Как я поняла позднее, это было немного так, как если бы я чувствовала, что принадлежу к другой породе, чем все остальные.
— Вы никогда не играли?
— Очень мало. А когда мне случалось это делать, выходило неубедительно.
— А вы помните, о чем вы думали?
— Нет. По-моему, я не думала. Я смотрела прямо перед собой. Случалось, я часами смотрела на пятно на обоях…
— Ваши родители не беспокоились?
— Они думали, что это пройдет. Часто бывало, что я пряталась где-нибудь в доме и ждала, пока меня найдут.
— Это был способ добиться того, чтобы вами занимались?
— Возможно.
— Как насчет детских болезней?
— Была, скарлатина. Это мое лучшее воспоминание. Я лежала в постели с иллюстрированными журналами. Горничная поднималась ко мне наверх по двадцать раз на день, чтобы удостовериться, что мне ничего не нужно. Приятельницы матери из страха заразиться перестали приходить играть в бридж. Моя комната стала центром дома. Мать тоже меня навещала. Отец спускался со своей мансарды и садился ко мне на край кровати.
— В общем, вам не хватало ласки?
— Не осмелюсь сказать, что да. Это я их не понимала. У меня было такое чувство, будто каждый занимается лишь своей жалкой жизнью и я не что иное, как бремя. Вы позволите? Я пройду в ванную и оденусь.
Ванна была полна розоватой воды, и она выдернула пробку, чтобы спустить ее. В чемодане она нашла серые брюки и бледно-серый свитер. Затем она причесалась. Рядом раздались голоса, и она бросилась туда, зная, что это брат.
— О, Боб! — воскликнула она, прижавшись к его груди, как всегда мечтала это сделать.
— Мой котенок…
Он называл ее так иногда, когда впадал в чувствительность.
— Дай-ка я посмотрю на тебя. Нет. Ты выглядишь неплохо.
Она чувствовала себя легко, непринужденно. У нее в номере находились два человека, а ведь у нее были все шансы проваляться в ванне до завтрашнего утра.
— Познакомься, это…
Она повернулась к студенту.
— Прошу прощения, но я даже забыла спросить, как вас зовут.
— Альбер Галабар.
— Мой брат Боб.
— Очень рад.
— Взаимно.
С принужденным видом они, казалось, изучали друг Друга.
— Если я правильно понял, вы приехали в Париж, чтобы начать поиски своей сестры?
— Мы с ней немного разминулись. Сначала в ночном кабачке, где мне сказали, что видели ее там накануне вечером. Затем сегодня днем, в гостинице напротив Лионского вокзала, откуда она только что выехала.
— Ты раскопал гостиницу «Элиар»?
— Мне было не по силам обойти все гостиницы на Левом берегу. Я догадывался, что ты, возможно, побоишься столкнуться со мной. Выйдя с вокзала, ты ринулась в первую попавшуюся гостиницу, думая, что никому не придет в голову тебя здесь искать.
Она вздрогнула, вспомнив свой номер там.
— Там было очень мрачно.
— И ты не побоялась поселиться так близко к улице Гей-Люссака?
— Я ничем не рисковала, поскольку решила, что покончу с собой сегодня.
— Что же произошло?
Боб держал ее за плечи: чувствовалось, он испытывает такое наслаждение, что нашел ее! Он даже больше походил на влюбленного, чем на брата.
— Я вскрыла себе вены и, похоже, громко вскрикнула. Альбер Талабар занимает соседний номер. Я этого не знала. Я никогда его не видела. Когда я открыла глаза, я по-прежнему лежала в ванне, а он накладывал мне жгут. Он студент-медик и работает в больнице.
Мужчины снова обменялись взглядом.
— Это чистая случайность, что я оказался у себя в номере.
— Рана могла оказаться смертельной?
— Весьма вероятно, что да.
— Это письмо мне? — спросил Боб, указав на конверт на столе. — Почему на нем лежит мелочь?
— Чтобы заплатить за марку.
— А это что за деньги?
— За номер.
Они оба удивленно уставились на нее.
— И прежде чем вскрыть себе вены, ты обо всем этом подумала?
— Я была спокойна, я совсем не волновалась. Перед этим я сходила в ресторан, чуть дальше по этой улице, и вкусно пообедала. После я чуть было не вымыла волосы в парикмахерской и не попросила сделать мне укладку, но нужно было слишком долго ждать.
— Можно я возьму письмо?
— Оно твое. Не показывай его никому, особенно родителям.
— Может, позвоним сейчас папе?
— По-моему, это необходимо сделать.
Она нахмурила брови. Это уже было контактом с авеню де Жаман, и ей казалось, что она снова окажется в прошлом.
— Я не стану ему обещать, что собираюсь вернуться. Просто поговорю с ним.
Он заказал разговор. Ответила Матильда.
— Матильда, это Боб. Я хотел бы поговорить с отцом. Мама в гостиной с приятельницами?
— Нет. Она вышла за покупками.
— Тем лучше. Отец сам ей все сообщит.
— У тебя ведь хорошие новости, да? Я поняла это по твоему голосу.
Спустя несколько мгновений в трубке раздался голос отца:
— Есть новости. Боб?
— Превосходная новость. Я нашел Одиль. Или, вернее, она меня нашла.
— Ну как она?
— С ней все в порядке, за исключением пореза на запястье. Это не страшно, она получила необходимую медицинскую помощь.
— Когда вы возвращаетесь?
— Я, вероятно, вернусь завтра, я и так пропустил уже много важных занятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Если доктор Вине заговорит с тобой обо мне, скажи ему, что я дошла до трех пачек сигарет в день и постепенно пристрастилась к джину.
Чао! Крепко-крепко целую тебя. Прощай, старина Боб.
Твоя Одиль».
Какое-то время она сидела, глядя в пустоту, затем добавила ниже своей подписи:
«Р.S. Так же как и в случае с первым, прошу тебя не показывать это письмо папе и маме. Мне бы хотелось, чтобы все, что там говорится, осталось между нами, и чтобы никто другой этого не знал. Спасибо».
Она написала на конверте фамилию брата, а на месте адреса указала отель «Меркатор» на улице Гей-Люссака. Затем добавила: «Срочное».
Она порылась у себя в сумке, достала оттуда мелочь и положила ее на письмо. Затем вспомнила, что еще не заплатила за номер.
«Мадам, Прошу извинить меня за причиненное Вам беспокойство. Двести франков пойдут на оплату гостиничного номера и понесенных Вами расходов.
Вы были очень любезны, и я Вам благодарна за это».
Она положила под эту записку две банкноты и встала. Она закончила. Затем подошла к окну, из которого ей была видна улица — чуть в дымке из-за муслиновых занавесок.
Такой же-с теми же звуками, с теми же человечками на тротуарах — будет эта улица и завтра, и послезавтра, и еще многие многие годы.
Она закурила сигарету и твердым шагом направилась в ванную комнату, там она перелезла через край ванны.
Ей пришлось оттуда вылезти, так как она забыла на столике лезвия. Она взяла одно из них, села в воду и вытянула ноги.
Дым от сигареты лез в глаза, заставляя ее моргать. Ей не было страшно.
Она сохраняла спокойствие. Еще раньше она пообещала себе принять на всякий случай две-три таблетки снотворного, но они ей были не нужны.
Она нашла вену у себя на запястье и сделала бритвой длинный надрез.
В комнате кто-то был, какой-то человек — он что-то делал с ее рукой, и от него сильно пахло табаком. Она удивилась, что еще жива, и в конце концов приоткрыла веки.
Высокий молодой человек, рыжий, с лицом и руками, усеянными веснушками, был занят тем, что затягивал у нее на предплечье жгут. Вода в ванной, где она так и продолжала лежать, была слегка подкрашена розовым, и при виде этого у нее подступила к горлу тошнота.
— Что вы тут делаете?
— Вы же видите. Накладываю жгут. Ничего не бойтесь. Это чистый платок, я сходил за ним к себе в номер. Ваши чересчур маленькие.
Его кожа походила на кожуру апельсина, а глаза были голубыми.
— Как вы здесь оказались?
— Услышав ваш зов…
— Мой?
Он закончил возиться со жгутом и наложил еще временную повязку.
— Не хотите ли вылезти из воды… У вас есть домашний халат?
— Да, в чемодане.
Он заметил висевший за дверью купальный халат и протянул его ей.
— Держите! Наденьте это.
На его лице ничего нельзя было прочесть.
— Как я позвала?
— Вы испустили пронзительный крик, а поскольку меня от этой комнаты отделяет лишь простая перегородка, я понял, что это был крик отчаяния. Я опасался, что найду дверь запертой на ключ, но это оказалось не так. Вы были без сознания. Я побежал к себе в номер за чистым платком и зубной щеткой, которую использовал вместо деревянной палочки, чтобы закрутить жгут.
— Я хотела умереть.
— Я допускаю, что вы так глубоко порезались не ради собственного удовольствия.
— Порез глубокий?
— Не очень. Когда показалась кровь, вы инстинктивно остановились и закричали. Один-единственный раз. Это был очень пронзительный крик.
— Совсем не помню этого.
Он помог ей выбраться из ванны и протянул белый халат.
— Я не совсем врач, но я на четвертом курсе медицинского факультета и подрабатываю в больнице Кошен. Вам повезло, что сегодня днем мне нужно было закончить одну теоретическую работу. Как вы себя чувствуете?
— Я в полной прострации.
— Пойду принесу вам что-нибудь выпить, вам необходимо взбодриться.
Он вернулся с бутылкой коньяка и тщательно вымыл стакан для полоскания рта.
— А вы? — спросила она.
— Я не резал себе вены.
— Вы наложите мне другую повязку?
— Я отвезу вас в больницу, где вами будут заниматься куда лучше, чем это мог бы сделать здесь я.
— Умоляю вас, не отвозите меня в больницу. Они поймут, что это попытка самоубийства, и известят полицию.
— Вы боитесь полиции?
— Полицейские сообщат моим родителям. А я ни за что не хочу возвращаться домой.
— Сядьте. Вы, наверное, еще не слишком крепко держитесь на ногах.
— Странно. Не помню, чтобы мне было больно.
— Вам и не было больно. Вы испугались, вскрикнули и выпустили из рук лезвие.
Казалось, он колеблется.
— Вы живете в Париже?
— Нет. Я из Лозанны.
— У вас есть здесь родные?
— Только мамина тетка, которую я не видела по меньшей мере лет десять. Я не хочу возвращаться домой. Если вы хотите поговорить с кем-нибудь, кто меня знает, то я могу позвонить брату, который почти что наверняка остановился в одной гостинице на улице Гей-Люссака.
— Письмо предназначалось ему?
— Да.
— Он приехал в Париж, чтобы отыскать вас?
— Да. Я написала ему, что навсегда покидаю дом и больше обо мне никто не услышит.
У него на губах появилась чуть горькая улыбка.
— Весело!..
Она посмотрела на то место, где сидела, когда писала письмо, затем взглянула на часы. С того момента, когда она заклеила конверт, прошло меньше двадцати минут.
— Когда я смогу увидеться с вашим братом?
— Как только од вернется в гостиницу. Вы можете позвонить уже сейчас.
Узнаете, там ли он.
— У меня есть более срочная работа. Вы сейчас дадите мне слово, что будете вести себя благоразумно и подождете меня здесь. Я спущусь в аптеку и куплю все, что требуется.
— Вы не отвезете меня в больницу?
Он смутился.
— Вам повезло, что я еще не врач, так как, будь я им, мне бы тогда пришлось сообщить о вашем случае в полицию. Все это несколько притянуто за волосы. Надеюсь, вы не проговоритесь.
— Обещаю вам.
Она, действуя одной рукой, зажгла сигарету, в это время он, не надев даже пиджака, уже спускался по лестнице. Он был высокий, широкоплечий, с довольно крупными чертами лица.
Одиль не помнила, чтобы она кричала, но теперь у нее всплывало в памяти ощущение, будто она куда-то проваливается, и она попыталась за что-нибудь уцепиться, вероятно за край ванны.
Поверил ли ей рыжий студент? Не подозревал ли он ее в том, что она разыгрывала комедию с самоубийством, а сама знала, что в последний момент позовет на помощь?
Ей не могло быть известно, что он тут и что он экстерн. Он ни разу не встречал ее в гостинице, куда она приехала только этим утром.
Он вошел, держа в руках небольшие пакеты. Затем отправился к себе в номер за спиртовкой.
— Так вам больно?
— Немножко. Чуть-чуть.
— А сейчас мне придется сделать вам больно.
Он продезинфицировал инструменты, поднося их к пламени спиртовки, и наложил ей шов из пяти стежков.
Всякий раз она вздрагивала, сжимая зубы, так как не хотела стонать в его присутствии.
— Теперь я хочу снять вам жгут.
— Это все?
— Пока да. Завтра я должен буду снять вам повязку, чтобы посмотреть, как там рана.
Его взгляд упал на бутылку коньяка.
— Хотите еще немного?
— По-моему, мне от него становится лучше.
Он налил ей и сел верхом на стул.
— Вы беременны?
Она вздрогнула, скорее удивившись, чем возмутившись.
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Потому что девушки пытаются покончить с собой, когда они беременны от мужчины, за которого не могут выйти замуж.
— Это не мой случай. Вы сказали — пытаются. И много таких, которые остаются в живых?
— Добрая половина.
— Если бы вас не оказалось в номере…
— Знаю. Так позвоните брату.
Она попросила соединить ее с отелем «Меркатор».
— Отель «Меркатор».
Она узнала голос мсье Бедона.
— У вас живет Боб Пуэнте?
— Он остановился здесь, но примерно час назад вышел из гостиницы.
— Вы не знаете, когда мне лучше позвонить, чтобы застать его?
— Перед ужином — он любит принимать душ в конце дня.
— Благодарю вас.
— Что-нибудь передать?
— Скажите, что ему звонили и будут еще звонить. Он поймет.
Она повесила трубку.
— Так я и думала. Боб вернется только к ужину, чтобы принять душ.
Она схватила новую сигарету, и он протянул ей зажженную спичку.
— Вы позволите? — спросил он, вытаскивая трубку из кармана.
— Пожалуйста.
— Что вы чувствуете сейчас, оставшись в живых?
— Я, скорее, склонна спрашивать у себя: что бы я чувствовала сейчас, будь я мертва?
— Несчастная любовь?
— Нет. У меня нет возлюбленного.
Казалось, он задумался над чем-то, затем вздохнул.
— С вами такое уже случалось?
— Нет.
— У вас никогда не возникало такого желания?
— Возникало, часто. Это случается всякий раз, когда у меня депрессия, а она у меня бывает часто.
— Кто вас лечит?
— Наш семейный врач доктор Вине.
— Вы говорили ему о своем желании покончить с собой?
— Я все ему говорю.
— Какое лечение он вам рекомендует?
— Он говорит, чтобы я больше не курила, принимала три раза в день успокоительное, а вечером две таблетки снотворного, потому что иначе мне не удается заснуть. Такое уже было у меня в детстве.
Она прониклась доверием к этому высокому человеку в рубашке с засученными рукавами, на которых осталось несколько капелек крови.
Он не улыбался. Его не заботило, любезен он или нет. Он смотрел на нее с тревогой, как будто искал ответ на вопрос, который сам же себе задавал.
— У вас давно брали кровь на анализ?
— Меньше двух месяцев назад. В нашей семье принято каждый год сдавать анализы.
— Вы еще учитесь в лицее?
— Я должна была бы сейчас учиться в гимназии. У нас несколько иная школьная система, чем во Франции.
— Знаю. А почему вы сказали «я должна была бы… «.
— Потому что я там не учусь. Я бросила учебу, не закончив коллеж. У меня нет никакого диплома, никакого аттестата.
Ею занимались, и это делал молодой человек, который, похоже, разбирался в человеческом сердце. Она только-только чудом избегла смерти — и вот уже вновь обретала себя полностью. Она желала, чтобы он задал ей много вопросов.
— Я ведь оторвала вас от работы?
— Да, я работал, но это может подождать. Не сочтите мой вопрос нескромным, но какая профессия у вашего отца?
— Он писатель. Точнее, историк. В основном рассказывает о жизни выдающихся людей прошлого.
— Альбер Пуэнте?
— Вы его знаете?
— Я прочел три-четыре его книги. Если верить газетам, то он исправно пишет по книге в год.
— Это так.
Раздался телефонный звонок. Одиль бросилась к аппарату, потом ее охватила паника, она застыла, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы снять трубку.
— Алло, — произнесла она.
— Так это ты!
На другом конце провода был Боб.
Глава 6
— Где ты?
— Неподалеку от отеля «Меркатор».
— С тобой все в порядке?
— Все в порядке. У меня, конечно же, ничего не вышло. Со мной всегда так…
Она улыбалась студенту, у которого был несколько смущенный вид.
— Можно мне зайти к тебе или же ты собираешься перебраться сюда?
— Я предпочитаю, во всяком случае пока, оставаться здесь, — Тогда я еду. Где это?
— «Отель Модерн» на улице де ла Арп.
— Я буду там через десять минут.
Рыжий молодой человек по-прежнему наблюдал за ней с любопытством, которого и не думал скрывать. Сомнений быть не могло — она вызывала у него удивление. Он старался понять. Он чувствовал, что какие-то вещи ускользают от него.
— Я заинтриговала вас, не так ли?
Не ответив ни «да», ни «нет», он продолжал смотреть на нее, и лицо его оставалось спокойным.
— Учитывая то, что мне известно о вашем отце, — сказал он, как бы размышляя вслух, — не думаю, чтобы у вас было несчастливое детство.
— Нет. Но назвать его счастливым я тоже не могу. Я была молчаливой, меня часто находили забившейся в угол коридора или в гараже в глубине сада.
— Почему?
— Не знаю. Может, потому, что мне было, к примеру, не по себе в присутствии матери или любого другого человека. Как я поняла позднее, это было немного так, как если бы я чувствовала, что принадлежу к другой породе, чем все остальные.
— Вы никогда не играли?
— Очень мало. А когда мне случалось это делать, выходило неубедительно.
— А вы помните, о чем вы думали?
— Нет. По-моему, я не думала. Я смотрела прямо перед собой. Случалось, я часами смотрела на пятно на обоях…
— Ваши родители не беспокоились?
— Они думали, что это пройдет. Часто бывало, что я пряталась где-нибудь в доме и ждала, пока меня найдут.
— Это был способ добиться того, чтобы вами занимались?
— Возможно.
— Как насчет детских болезней?
— Была, скарлатина. Это мое лучшее воспоминание. Я лежала в постели с иллюстрированными журналами. Горничная поднималась ко мне наверх по двадцать раз на день, чтобы удостовериться, что мне ничего не нужно. Приятельницы матери из страха заразиться перестали приходить играть в бридж. Моя комната стала центром дома. Мать тоже меня навещала. Отец спускался со своей мансарды и садился ко мне на край кровати.
— В общем, вам не хватало ласки?
— Не осмелюсь сказать, что да. Это я их не понимала. У меня было такое чувство, будто каждый занимается лишь своей жалкой жизнью и я не что иное, как бремя. Вы позволите? Я пройду в ванную и оденусь.
Ванна была полна розоватой воды, и она выдернула пробку, чтобы спустить ее. В чемодане она нашла серые брюки и бледно-серый свитер. Затем она причесалась. Рядом раздались голоса, и она бросилась туда, зная, что это брат.
— О, Боб! — воскликнула она, прижавшись к его груди, как всегда мечтала это сделать.
— Мой котенок…
Он называл ее так иногда, когда впадал в чувствительность.
— Дай-ка я посмотрю на тебя. Нет. Ты выглядишь неплохо.
Она чувствовала себя легко, непринужденно. У нее в номере находились два человека, а ведь у нее были все шансы проваляться в ванне до завтрашнего утра.
— Познакомься, это…
Она повернулась к студенту.
— Прошу прощения, но я даже забыла спросить, как вас зовут.
— Альбер Галабар.
— Мой брат Боб.
— Очень рад.
— Взаимно.
С принужденным видом они, казалось, изучали друг Друга.
— Если я правильно понял, вы приехали в Париж, чтобы начать поиски своей сестры?
— Мы с ней немного разминулись. Сначала в ночном кабачке, где мне сказали, что видели ее там накануне вечером. Затем сегодня днем, в гостинице напротив Лионского вокзала, откуда она только что выехала.
— Ты раскопал гостиницу «Элиар»?
— Мне было не по силам обойти все гостиницы на Левом берегу. Я догадывался, что ты, возможно, побоишься столкнуться со мной. Выйдя с вокзала, ты ринулась в первую попавшуюся гостиницу, думая, что никому не придет в голову тебя здесь искать.
Она вздрогнула, вспомнив свой номер там.
— Там было очень мрачно.
— И ты не побоялась поселиться так близко к улице Гей-Люссака?
— Я ничем не рисковала, поскольку решила, что покончу с собой сегодня.
— Что же произошло?
Боб держал ее за плечи: чувствовалось, он испытывает такое наслаждение, что нашел ее! Он даже больше походил на влюбленного, чем на брата.
— Я вскрыла себе вены и, похоже, громко вскрикнула. Альбер Талабар занимает соседний номер. Я этого не знала. Я никогда его не видела. Когда я открыла глаза, я по-прежнему лежала в ванне, а он накладывал мне жгут. Он студент-медик и работает в больнице.
Мужчины снова обменялись взглядом.
— Это чистая случайность, что я оказался у себя в номере.
— Рана могла оказаться смертельной?
— Весьма вероятно, что да.
— Это письмо мне? — спросил Боб, указав на конверт на столе. — Почему на нем лежит мелочь?
— Чтобы заплатить за марку.
— А это что за деньги?
— За номер.
Они оба удивленно уставились на нее.
— И прежде чем вскрыть себе вены, ты обо всем этом подумала?
— Я была спокойна, я совсем не волновалась. Перед этим я сходила в ресторан, чуть дальше по этой улице, и вкусно пообедала. После я чуть было не вымыла волосы в парикмахерской и не попросила сделать мне укладку, но нужно было слишком долго ждать.
— Можно я возьму письмо?
— Оно твое. Не показывай его никому, особенно родителям.
— Может, позвоним сейчас папе?
— По-моему, это необходимо сделать.
Она нахмурила брови. Это уже было контактом с авеню де Жаман, и ей казалось, что она снова окажется в прошлом.
— Я не стану ему обещать, что собираюсь вернуться. Просто поговорю с ним.
Он заказал разговор. Ответила Матильда.
— Матильда, это Боб. Я хотел бы поговорить с отцом. Мама в гостиной с приятельницами?
— Нет. Она вышла за покупками.
— Тем лучше. Отец сам ей все сообщит.
— У тебя ведь хорошие новости, да? Я поняла это по твоему голосу.
Спустя несколько мгновений в трубке раздался голос отца:
— Есть новости. Боб?
— Превосходная новость. Я нашел Одиль. Или, вернее, она меня нашла.
— Ну как она?
— С ней все в порядке, за исключением пореза на запястье. Это не страшно, она получила необходимую медицинскую помощь.
— Когда вы возвращаетесь?
— Я, вероятно, вернусь завтра, я и так пропустил уже много важных занятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13