- Я,- сказал Калхас.
- Молодец!
- Что такое? Что вам нужно? - пятясь к рабам отверз уста
Сопатр. Узнав Калхаса, он заверещал: - Сам автократор вернул
нам ее!
- Какое нам дело до твоего автократора! - хмыкнул
Антиген.
Рабы, повинуясь какому-то знаку садовника, хотели кинуться на
вождей ветеранов, но длинные сариссы телохранителей,
проскользнув над плечами последних, уперлись им в глотки.
- Одно движение - и они нажмут,- участливо сказал
Антиген, а его товарищ громогласно захохотал, разглядывая
перепуганные рожи рабов.
Сопатр боком-боком спрятался за спины наймитов, а потом прыснул
в заросли.
- Он спустит собак,- предупредил Калхас.
- Тогда не будем мешкать. Брысь! - скомандовал Антиген
охранникам Софии.
Рабы резво попятились назад, и аргираспиды устремились в
образовавшийся проход.
Перед самым домом на них набросились молосские псы. Пастух
принялся бубнить молитву, надеясь заговорить их, как и в прошлый
раз. Но он не успел произнести и двух слов, когда первая собака
с визгом наткнулась на сариссу. Аргираспиды ощетинились своим
страшным оружием. Собаки пытались подобраться снизу, ухватить за
ноги; они взмывали в воздух, стремясь вцепиться в шею, однако
длинные тяжелые пики доставали их везде. Затем аргираспиды сами
сделали шаг и другой вперед, добивая последних псов. Когда
Калхас вступал в дом, на дорожке оставалась груда мертвых и
дергающихся в предсмертных конвульсиях собачьих тел.
Девушки оказались собраны в трапезной. Аргираспиды,
ворвавшиеся туда, устроили страшный переполох. На пол были
опрокинуты ложа, вазы с вялеными фруктами, под ногами ветеранов
хрустели глубокомысленные свитки. Воспитанницы, похожие на
больших птиц, загнанных в клетку, с писком метались по комнате.
Тевтам выловил Мегисто и, с удовольствием глядя на нее, спросил
у пастуха:
- Она?
- Нет.- Калхас указал на забившуюся в угол Софию: - Это
хозяйка. Она знает, где Гиртеада.
Антиген быстро вытащил из укрытия мудрую воспитательницу. София
тряслась и, словно рыба на песке судорожно открывая рот, глотала
воздух. По ее лицу текли струйки пота, смывавшие со щек жирные
румяна.
- Упаси меня Афродита от престарелых молодух! - с
отвращением сказал Антиген.- Тевтам, тебе нужна этакая?
- Нет,- откликнулся тот.- Я не дозволил бы ей даже
чесать свои пятки.
Тогда Антиген обнажил меч.
- Зачем земле носить на себе столь тяжкий груз?
- Остановись! - запричитала София.- Останови их,
Калхас! Гиртеада здесь. Она в той самой комнате, откуда ты ее
уже... забирал!
Великодушно ухмыляясь, Антиген спрятал меч в ножны, а Калхас
бросился в коридор.
Вот нужная комната. Рывок, второй - засов был отброшен.
Задыхаясь, пастух распахнул дверь. На него хлынули черные,
воздушные и ласково-тяжелые кудри.
- Я поняла, что это ты. Я знала, что ты вернешься.
Он обнял ее и повлек из темной, холодной комнаты к солнечному
прямоугольнику, ведущему в сад.
ГЛАВА 9.
Все любило его. Он чувствовал во всем любовь к себе. Радостный
дух Калхаса сам готов был обнять целый мир, растечься в лучах
доброй и ровной приязни. Гермес плыл над ним облачком, пролетал
в неожиданном порыве ветра, бежал вместе с мягким, змееподобным
течением студеных ручьев. Пастуху казалось, что небо - это
огромный глаз, взирающий на него с Гиртеадой, а земля - ухо,
прислушивающееся к их речам. Калхас чувствовал теплоту и участие
богов на каждом шагу, даже в промозглых ветрах и в призрачных
зимних тенях, отбрасываемых спящими деревьями. Боги были рядом с
ним, ему не требовалось даже протягивать руку, чтобы ощутить их
присутствие.
Боги светились в глазах Гиртеады, и это было так хорошо, что
Калхас пел, перевирая слова и мелодии. А потом смеялся,
представляя себя со стороны: долговязого, нескладного,
беспорядочно взмахивающего руками. Ему вторила Гиртеада, а
окружающие не сдерживали улыбок.
Иногда они убегали от телохранителей Эвмена, седлали коней и
скакали в сторону от дороги, по которой шла армия - все равно в
какую. Горные склоны плавными изумрудными и сиреневыми складками
неторопливо расступались перед ними. Они поднимались по склонам,
спрыгивали с лошадей среди пихт и черных сосен, приникали ртом к
тонкой - в палец толщиной - струйке, бившей из-под их корней,
и любили друг друга. Спугнутые птицы перелетали вглубь рощи и
недоуменно перекликались там. Сухая, теплая, несмотря на зиму,
хвоя, осыпавшаяся за многие годы, хрустела под руками, коленями,
спинами, забиралась в пышные волосы Гиртеады. Лошади мирно
щипали траву или, привлеченные возгласами хозяев, с невозмутимым
любопытством наблюдали за их любовными играми.
Потом чувство времени подсказывало Калхасу, что им пора
возвращаться. Легкая и быстрая Гиртеада взлетала на
коня - Калхас в немом восхищении приникал к ее острому
девичьему колену. Она мигом научилась ездить верхом - так,
словно делала это с детства. Иероним, глядя на грацию и
ловкость, с которой девушка обращалась с лошадью, вспомнил
как-то о том, что Александр перед смертью собирался набрать
сотню прекрасных женщин, научить их верховой езде, владению
оружием и превратить в экзотических телохранителей.
- Гиртеаду он поставил бы во главе этих амазонок.
- Не хочу,- сказала девушка, когда Калхас рассказал ей
об этом.- Не люблю оружие...
Возвращаясь из сосново-пихтовых покоев, Калхас лениво
перебирал волосы Гиртеады, доставал колкие иглы, легонько
проводил по ее спине кончиками пальцев, а когда она поворачивала
к нему спокойное счастливое лицо, зажмуривался от радости. Он
открывал новый мир. Нечастые воспоминания об Аркадии поражали
его тем, что после бегства от Тимомаха прошла всего одна
осень.
* * *
Они справили свадьбу через сутки после ухода из Тарса, когда
вокруг них еще была Киликийская равнина. Посреди влажных садов,
полей из-под ячменя и проса телохранители Эвмена обнаружили
несколько гигантских платанов, окружавших древний алтарь в виде
мраморной глыбы почти идеальной кубической формы. Жертвенный
огонь, возжигавшийся на нем многими поколениями странников,
закоптил большую часть куба, так что письмена и рисунки,
украшавшие его грани, стали почти незаметны. Но массивный,
вросший в землю, алтарь не терял своей многозначительности,
притягивая взоры людей и богов.
Стратег приказал войскам располагаться на ночь рядом с ним. Над
родником, питавшим платаны, установили шатер для невесты, за
неимением цветов убранный пихтовыми ветками, и Иероним отвел
туда Гиртеаду.
- Я не хочу, чтобы служанки изображали ее подружек и
родственниц,- сказал он, вернувшись.- Пусть она сама
искупается в священной воде и приготовится к свадьбе.
Приличествующей торжественности не получилось, зато церемония
прошла просто и ясно. Даже Тиридат возгласом выразил восхищение,
когда Гиртеада, одетая в длинное - до пят - сирийское платье
из ярко-красной ткани, появилась у алтаря. Она была юной,
платье - взрослым и изысканным. Калхас видел перед собой уже не
девушку с красивым и странным лицом, а прекрасную молодую
женщину, смущенную силой, которую она открыла в себе. Историк,
перекопавший в поисках подходящего одеяния половину скарба
Эвмена, довольно улыбался и, поминутно дергал за рукав пастуха,
пытавшегося подойти к зардевшейся девушке и расцеловать ее.
Роль отца невесты взял на себя стратег. Он принес жертвы Зевсу,
Гестии, Артемиде, отрезал прядь волос со лба Гиртеады и бросил в
огонь на алтаре. После этого он подозвал к себе жениха и, воздев
руки горе, заговорил торжественно и чинно.
- Взываю к тебе, Зевс-мудрость, и к вам, Мойры-уделы.
Взываю к очагу - Гестии, к Гере и Артемиде. Благословите меня в
этот священный час... А теперь вы, друзья наши,- опустил он
вниз свои длани.- Будьте свидетелями ты, Антиген, и ты,
Иероним, и ты, Тиридат. Я отдаю эту девушку, Гиртеаду, мою дочь,
в жены этому человеку, Калхасу. Отныне она не будет приносить
жертвы предкам в своей семье.- Он повернулся к
пастуху: - Бери ее. Считай мои слова отцовским благословением.
Ночью пили вино, в меру и неторопливо. Разговор вился пустой, но
спокойный. Даже Антиген соизволил остаться у стратега до
утренней стражи. Гиртеада, измученная массой событий,
произошедших в последние дни, быстро уснула, и Калхас просидел
свою брачную ночь вместе с пирующими. Над ним подтрунивали, а он
и не думал отвечать на шутки: полусонный, клюющий носом, но
счастливый тем, что находится среди людей, близко к сердцу
принявших его горе и его радость, аркадянин терпел до последней
здравицы.
* * *
Гиртеада настояла на том, чтобы у нее было собственное маленькое
хозяйство. В палатке, которую отныне разбивали для них по
вечерам, она устанавливала посуду, ухаживала за платьем мужа,
брала на кухне Эвмена продукты и готовила что-либо по-своему.
Калхас признавал, что София дала воспитанницам немало. Аркадянин
понимал: девушка делала это не для демонстрации искусства бывшей
воспитательницы, а ради самоутверждения. Гиртеада боялась
превратиться в праздную и пустую игрушку, подобно многим
женщинам, сопровождавшим армию. Калхас приветствовал это,
принимая все - и удачи, и неудачи в их хозяйстве легко, с
веселым интересом. Он нисколько не удивлялся ладу их
жизни - все существо его верило, что иначе быть не могло.
Благодаря палатке они получили возможность принимать гостей.
Любопытная это была вещь: в небольшой армии, которую Эвмен вел
из Тарса, днем все были друг у друга на виду. Однако по вечерам
Калхас с самым серьезным видом приглашал Иеронима, или Дотима,
чьи потрепанные отряды догнали стратега на четвертый день после
начала похода, и Гиртеада хлопотала, чтобы успеть приготовить им
ужин. Калхас тоже оказывался втянут в хлопоты. Он приносил воды,
выбрасывал какие-то очистки, а встретив на пороге гостя,
озабоченно просил его обождать - еще чуть-чуть, ну совсем
немного - дабы войти к окончательно готовому столу.
Калхас готов был забыть о том, что их палатка стоит посреди
военного лагеря. Он готов был принять саму эту войну за доброе
божество, которое помогает ему. Вначале она привела его в Тарс,
а потом позволила бежать оттуда, сжимая в объятьях прекрасное и
родное существо. Теперь она вела их на Восток, через Киликийскую
равнину и через горы, что отделяют область Тарса от Месопотамии.
Путь был красив, зима даже здесь, в горах, не пугала снежными
зарядами - Калхасу эта война все больше казалась счастливым
свадебным путешествием.
Дотим, совсем недавно видевший кровь на своем оружии, даже не
пытался разрушить эту иллюзию. В его победных рассказах все
обстояло легко и весело.
- Туго нам пришлось только в самом конце, у последнего
перевала! - с юношеским упоением живописал наемник.- Дорога
там вначале поднимается вверх, проходит между двумя большущими
скалами, а затем резко поворачивает направо - и вниз, в долину,
в Киликию. Вот перед этим перевалом они впервые сбили нас с
дороги. А что удивляться - варвары есть варвары! Пока мы
вылавливали пленных или пускали издалека стрелы, варвары,
которых добавил к моим аркадянам стратег, строили из себя
героев. Как только пришлось сражаться по-настоящему, сирийцы,
каппадокийцы, киликийцы - все подались назад, побежали! Одно им
оправдание - Антигон бросил против нас фессалийскую и
тарентинскую конницу, а еще - пельтастов. Варвары раньше таких
солдат не видели и, конечно, перепугались, словно столкнулись с
македонской фалангой. Те и вправду похожи на фалангу: огромные
щиты, длинные копья, только шлемы и доспехи кожаные, легкие, а
бегают пельтасты почти как наши пастухи. Хорошие воины. Менон,
говорят, набирал многие тысячи таких среди ионийцев. Куда там
моим варварам устоять против них! Те, что были конные, успели
проскочить через перевал, а остальных отбросили в сторону от
дороги, в горы. Пришлось мне самому с аркадянами раскрутить
пращи - но проку все равно было мало. Пока мы отбивались от
легковооруженных, по дороге мимо нас прошла конница, а следом за
ней, бегом, еще один отряд пельтастов. Антигон знал, что за
перевалом дорога поворачивает направо, он хотел окружить нас и
поймать! - Дотим торжествующе смотрел на Калхаса и
Гиртеаду.- Он думал, наверное, так: "Что мне этот глупый
полуварварский сброд! Все, что они умеют - это бегать по горам
и склоняться перед сильным!" Эйя! - Дотим давно приметил
перевал! Дотим хорошенько подумал, прежде чем пошел навстречу
Антигону! На скалах были груды камней, а также люди, ждавшие
удобного момента. Когда конница Фригийца вошла в проход, они
выбили клинья - и бум! трах! крак! - грохот стоял такой,
словно началось землетрясение!
- Их всех раздавило?! - восхищенно спросил Калхас.
- Всех? . .- хмыкнул Дотим: - Ну, пожалуй, не всех.
Двоих-троих придавило, вместе с лошадьми. Зато лошади
испугались, остальные повернули обратно и едва не потоптали
пельтастов. Замечательно! Мы безо всякой спешки одолели подъем и
убрались из мешка!
Во время этих рассказов Калхас почти забывал об уродстве лица
Дотима. Перед ним был удачливый Воин, чей дух почти превращал
изувеченное лицо в лицо Героя.
Гиртеада отнеслась к наемнику с симпатией. Дотим сразу же
обрушил на жену Калхаса бестолковую, но обильную лесть.
Девушка, смеясь, принимала ее, и, сама не оставаясь в долгу,
придумывала комплименты по поводу внешности наемника. Их
соревнование переходило в дружескую пикировку - Калхас иногда
хохотал, слушая их, до колик в животе.
С не меньшим удовольствием Гиртеада встречала Иеронима. Внимание
историка было ей приятно, она чувствовала, что имеет над ним
власть и - Калхас видел это - ощущение власти придавало
Гиртеаде чисто женской уверенности в себе. Аркадянин без всякой
ревности смотрел на знаки внимания со стороны Иеронима, ибо
уверенность эта не превращалась в кокетство. Девушка вдыхала ее
почти бессознательно и взрослела прямо на глазах.
Вечера, проведенные с историком, были спокойными и
рассудительными. Обычно Иероним неторопливо рассказывал им об
Александре, почти всегда подчеркивая роль, которую играл при
Царе Эвмен. Однажды Калхас прямо спросил у рассказчика:
- А твоя преданность стратегу никогда не подвергалась
испытанию?
Иероним внимательно посмотрел на него:
- Почему ты спросил об этом? . . Или опять... боги?
С времени начала вашей любви ты не беспокоил меня странными
словами.
- Может быть, они давали мне отдохнуть? - задумчиво
произнес предсказатель.- Сейчас мне хочется сказать еще одну
непонятную вещь: сегодня исполнился год со дня рождения
человека, при дворе которого ты проведешь старость.
- Македонского царя? Ты мне уже говорил.
- Да. Может быть, это будущий царь.
- Странно и тревожно,- смутился историк.- В
царской семье, даже в ее боковых ветвях, в прошлом году не
рождался, по-моему, никто... А что касается преданности - да,
она была испытана. Когда Эвмен укрывался в Норе, он решил
попытаться связаться с Антипатром, тогдашним регентом. Мне
удалось выбраться из крепости. Тайно побывал в Македонии. Но на
обратном пути люди Антигона захватили меня. И... и не скажу,
что те дни, которые я провел у него в лагере, были злыми. Он
могущественный человек - и воин, и правитель. Очень властный,
но всегда держит себя в руках. Очень умный, прозорливый, помнит
все и всех. Видишь, даже сейчас я хвалю этого человека.
Подчиниться, исполнить его волю казалось таким же естественным
делом, как выпить заздравную чашу на пиру.- Иероним задумчиво
потер лоб.- По-моему, я испугался именно этого. Из моей головы
не изгладилась еще память об Александре - и я не могу при жизни
его наследников склониться перед новоявленным царьком. Говорят,
в жилах Антигона течет кровь вождей какого-то из македонских
племен. Великий Филипп превратил его род в слуг, теперь же
старая кровь пытается взять свое. Да, к счастью я помнил
Александра, подлинного повелителя, и Эвмена, моего друга.
По-моему, Антигон понял, что служить ему я не смогу. Он и
отпустил меня в Нору... Интересно, но ощущение окончательно
преодоленного искушения появилось только перед воротами
крепости.
- Окончательного? - переспросил Калхас, сам удивляясь
своему вопросу.
- Конечно! - возмутился Иероним.- К чему ты клонишь?
- Нет-нет, я верю тебе,- поспешно сказал пастух.- Не
знаю, отчего вырвалось. Я не могу не верить тебе.
- И я верю,- добавила Гиртеада.
Калхасу нравилась ее дружба с Иеронимом и Дотимом. Но ему
приходилось мириться с тем, что даже роль посаженного отца не
избавила жену от недоверия к Эвмену. Может быть, это была обида
за его слабость перед Софией, за страдания, слабостью этой
вызванные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17