Твой земляк, Калхас, сегодня был совершенно пьян. Его солдаты
вылили на своего командира несколько мехов воды, прежде чем он
оказался в состоянии отдавать приказы... Не нравится мне это.
Тарс плохо действует на всех...
От стратега они вышли расстроенными.
- Почему у него недовольное лицо? - спросила
Гиртеада.- И почему он так недовольно говорил?
- Видимо, вестник принес плохую новость,- предположил
Калхас.- Мало ли забот у стратегов? Не ломай голову зря.
Он обнял ее за плечи, и ласковый кокон снова окутал их.
* * *
На следующий день Калхас решил купить Гиртеаде ожерелье,
подобное тому, что отобрала у нее София. Он оставил девушку
нежиться в постели, взял денег и бодро вышел на залитую утренним
солнцем площадь перед домом стратега. Тело было легким,
голова - бездумной и веселой. Телохранители Эвмена, скучавшие
перед входом, вяло поприветствовали его. Один из них сказал
что-то по-армянски, и они беззлобно засмеялись за спиной
пастуха.
Солнце, свежесть, легкое томление в груди от воспоминания о
близком, родном человеке, который ждал его, подарили пастуху
совершенно доселе незнакомый вкус к жизни. Там, в комнате был
его Дом, его Место - это открытие заставило Калхаса смотреть на
мир по-другому, с веселой серьезностью.
Пастух быстрым шагом пересек площадь и свернул на улицу,
ведущую к рынку. Краем глаза он заметил человека,
прислонившегося к стене греческой таверны, что находилась в
самом начале улицы. Скучающий взгляд незнакомца остановился на
Калхасе и, подскочив на месте, он бросился к дверям таверны.
Раздумывая, что бы это значило, Калхас убыстрил шаг. Через
несколько мгновений он услышал шум за спиной и, обернувшись,
обнаружил, что за ним устремилась невесть откуда взявшаяся толпа
горожан. Он успел наклониться, прикрывая лицо, и тут же удары
рук, ног, тел сбили его на землю.
Пригодилась пастушечья ловкость - Калхас извернулся, словно уж,
и выскользнул из-под нападавших. Встать на ноги, правда, ему не
удалось - они схватили пастуха за лодыжки, и он опять оказался
на спине. Растерянность была сметена в нем злостью. Он лягнул
одного из горожан в живот, прежде чем они навалились на него.
Послышались греческие ругательства: Калхас выворачивался из их
рук, кусался, бил пальцами в глаза и не давал перехватить ремнем
свои руки.
Тогда они тоже пустили в дело кулаки. Удар, обрушившийся на
затылок, едва не заставил Калхаса потерять сознание. Неимоверным
усилием воли ему удалось подняться на колени. Не отвечая на
удары, он потащил пыхтящих, шипящих проклятья людей обратно, к
дому стратега.
Они попытались затянуть ремнем его горло. В последний момент
Калхас перехватил ремень, вырвал из их рук и буквально воткнул в
раскрытый рот одного из противников. Около самого угла они вновь
свалили его. Однако пастух, чувствуя, что оставляет кожу на их
цепких пальцах, вывернулся в последний раз и, прежде чем
нападавшие опять оказались у него на плечах, успел добраться до
края площади.
- Помогите! - крикнул он.
Аркадянина услышали. Из дома стратега выбежали охранники.
Горожане, захваченные борьбой, не успели вовремя ретироваться и
поплатились за это. Армяне Тиридата, обнажив клинки, врезались в
толпу и начали плашмя хлестать мечами по их спинам, животам и
рукам. Послышались крики страха, боли: горожане совсем не
собирались столкнуться с вооруженными людьми. Не думая больше о
Калхасе, они ударились в бегство. Армяне преследовали их, а сам
Тиридат остался около пастуха и помог ему подняться на ноги.
- Ничего не сломали? Не отбили? - спросил он.
- По-моему - нет.- Каждое движение причиняло Калхасу
боль, но он чувствовал, что отделался легко.- Похоже, они
пытались не избить меня, а захватить.
- Кто это такие?
- Греки. По крайней мере ругались по-эллински. К тому
же - простые горожане. Будь среди нас хоть несколько воинов,
так просто они меня не отпустили бы.
Тиридат покачал головой.
- Странно. Нужно доложить стратегу.
Он помог Калхасу добраться до дома и отправился к
Эвмену.
Гиртеада заплакала, увидев ободранные руки, ссадины на бедрах и
коленях. Смоченной в воде тряпицей она стала промывать раны.
Калхас шипел от боли, но старался улыбаться:
- Им меня не пронять. Что пастуху горожане!
- Неужели это все из-за меня? - горестно проговорила
Гиртеада.
- Нет,- гордо поднял голову Калхас.- Ведь это я украл
тебя. Они меня хотели наказать, меня! Только у них ничего не
получилось. И не получится!
ГЛАВА 8.
Раньше Калхас думал, что его тело сделано из жестких, не
особенно чувствительных веревок. Он не боялся жары, холода,
боли, и часто представлял себя в виде краба, покрытого не кожей,
а панцирем. Но отныне самое легкое прикосновение к девушке
вызывало в нем множество ощущений.
Желание среди них было далеко не первым. Наслаждение от чувства
ее кожи оказалось тонким и грустным. Калхас, не знавший доселе
ничего подобного, замирал, прислушиваясь к своему телу. А оно
готово было болеть и радоваться одновременно.
То же относилось и к слуху, и к зрению. С первого дня его любовь
стала настолько острой и чуткой, что иногда Калхас ловил себя на
тревожном предчувствии потери. Он тут же принимался корить свое
сердце за дурные предчувствия, однако старался постоянно быть
рядом с ней. Они приучались к удивительной науке - спать
вместе,- и иногда целые дни проводили в комнате Калхаса.
Даже Иероним удивлялся их поведению.
- Ты не похож на развратников, которые готовы из-за
женщины или смазливого мальчишки забыть обо всем на
свете,- сказал он однажды пастуху.- Но ведешь ты себя
подобно им. Я читал, Алкивиад однажды провел несколько дней с
женой спартанского царя, но ведь то был Алкивиад и то была жена
царя! . .
- Считай меня развратником,- терпеливо ответил ему
Калхас. Потом, вспомнив их почти детские неудачи и сложную
дорогу обретения опыта, он добавил: - Впрочем, какие же мы
развратники!
Что бы ни говорил Иероним, он относился к влюбленным
внимательно. Зато для горожан история с Гиртеадой стала поводом
для проявления неожиданного недовольства. Как выяснили люди
стратега, нападение на Калхаса устроила София, подговорив
родителей и родственников девушек, которые воспитывались у нее.
Она представляла налет аркадян в самых отвратительных
красках - слухи о нем в мгновение ока распространились с
греческого квартала на весь Тарс.
Между тем стратег опасался удара в спину, ибо Антигон находился
уже на границе равнинной Киликии. Он не пустил в ход силу, даже
когда многоязыкая толпа горожан заполнила однажды на целый вечер
площадь перед его домом и требовала от Эвмена непонятно чего.
Калхаса удивляло и обижало общее непонимание. Его принимали за
вора, за развратника, а ему казалось, что их любовь первая и
единственная, что так любить не может никто. Он готов был целую
вечность смотреть ей в глаза, близко, очень близко, прижавшись
лбом ко лбу. Так близко, что глаз уже не было видно, зато было
видно что-то большое, сияющее, словно чертоги олимпийцев.
* * *
Гермес ничем не подсказал ему, что с Эвменом ехать нельзя. В
сопровождении Калхаса, Иеронима и Тиридата автократор направился
осматривать стену на западной стороне города. Почти до полудня
они бродили по ней, отпуская глубокомысленные замечания. Внешне
стена - как и многое здесь, в Азии, выглядела могучей и
основательной. Ее фундамент был выложен из древних огромных
камней. Неровные, грубо обработанные, они, тем не менее,
оказались образцово подогнаны друг к другу. Никто и ничто не
могло бы сдвинуть их с места.
Зато верхняя часть стены состояла из глиняных кирпичей,
обожженных на солнце. Глядя на них, Калхас думал, что ливень
вкупе с ураганом в состоянии размыть ее. Он готов был верить
рассказу Иеронима о мидянах, которые взяли крепость царя Нина,
отведя русло реки Тигр и размыв стены. Но обожженные кирпичи все
же выдерживали дождь, хотя и не могли бы выдержать ударов
таранов, установленных в осадных башнях.
- У Антигона нет людей, которые могли бы построить осадные
башни,- уверенно говорил Иероним.
Эвмен в ответ с сомнением качал головой и напоминал о Кассандре,
который мог прислать Одноглазому умельцев из Эллады.
- А вот это придется убирать.- Стратег указывал на
кварталы, примыкавшие к стене с внешней стороны.- Тяжелая
работа.
- Не думаю, что жители будут довольны разрушением их
домов,- сказал Калхас на обратном пути.
Эвмен как-то странно посмотрел на него, но согласился.
- В Тарсе длинные стены, следовательно, чтобы
защищать их, нужно слишком много воинов. Неужели ты, стратег,
собираешься оборонять этот город? - поддержал сомнения
прорицателя историк.- Где нам найти стольких людей? А где
взять метательные машины?
- Нужно быть готовым ко всему и продумать все
варианты,- ответил стратег, показывая своим видом, что
продолжать разговор не намерен.
Калхас был даже благодарен ему за это. Он не хотел проводить
вторую половину дня в скучных стратегических рассуждениях. Он
соскучился по Гиртеаде и стремился к ней. Они не торопясь ехали
на лошадях по Тарсским улицам, и с каждым шагом, приближавшим
пастуха к дому, на сердце у него становилось все светлее.
Когда стратег отпустил их, Калхас торопливо прошел к комнате,
где должна была ожидать его Гиртеада, со спокойствием и
нежностью открыл дверь...
Девушки в комнате не было. Калхас удивленно посмотрел на пустое
ложе, потом сел на него и стал ждать, когда Гиртеада вернется.
Он не думал ни о чем плохом, ему казалось, что через несколько
мгновений она появится в дверях.
Но вместо нее в дверях появился Иероним. Историк выглядел
смущенным и расстроенным.
- Что случилось? - спросил Калхас.
- Только держи себя в руках. Эвмен сказал, чтобы ты прежде
всего держал себя в руках,- пробормотал Иероним.
- Ты о чем? Что такое? - Калхас весь подался вперед.
- Люди Софии забрали Гиртеаду.
- Как? - закричал аркадянин.- А охрана?
- Это... это стратег разрешил. Эвмен отдал Софии
девушку... Стой! - раскинув руки Иероним сумел остановить
Калхаса в дверях.- Прежде чем бежать куда-то, послушай меня.
Он же не насовсем отдал ее. Просто он хочет сбить недовольство в
городе. Завтра Эвмен самолично отправится к Софии и будет
сватать для тебя Гиртеаду. Он обещал... Обещал!
Пастух смотрел на историка непонимающими глазами. Происшедшее
было чудовищно и бессмысленно. Его разум не принимал объяснений,
и далеко не сразу слова Иеронима начали сбивать волну
возмущения, поднявшуюся в его груди. Калхас думал даже не о
себе. Его приводила в отчаяние мысль о том, что сейчас
переживает Гиртеада.
- Почему стратег не предупредил меня?
- Он и мне не говорил ни слова.- Стараясь успокоить
аркадянина, Иероним положил руки ему на плечи.- Город и
действительно волнуется, а Эвмен рассчитывает на то, что хотя бы
месяц мы еще будем оставаться здесь. Селевк до сих пор не
говорит ничего определенного и... есть масса прочих
сложностей. Нам нужна устойчивость или хотя бы видимость
устойчивости. А здесь, в Тарсе, она исчезает из-за одной
девушки.
- Не в девушке дело. Все прекрасно понимают, что скоро
сюда придет Антигон. Все видят, что Эвмен не вызывает отряды с
Востока,- ощущение непоправимости сделанного волнами
накатывалось на Калхаса.
- Хорошо. Пусть будет так. Но Гиртеада - повод,
удобная форма для выражения недовольства. Я тебя умоляю,
потерпи... Завтра стратег пойдет к Софии. Через несколько дней
вы опять соединитесь и вместо того, чтобы пытаться избить тебя,
горожане будут гулять на свадебном торжестве, которое устроит
Эвмен!
Иероним говорил совершенно искренне. Эта искренность
обезоруживала Калхаса, однако не прибавляла спокойствия.
Аркадянин освободился из рук историка и сел на ложе, готовясь к
пытке ожиданием.
* * *
На следующий день ему уже не нужно было подавлять возмущение.
Эвмен сдержал слово. Он действительно побывал у Софии. Но
вернулся от нее с лицом, на котором явно было можно прочитать
следы недавнего унижения и вызванного им гнева. София отказала.
Причем отказала, явно наслаждаясь тем фактом, что может отказать
самому стратегу.
- Не волнуйся и не беспокойся зря,- сказал тем не менее
Эвмен Калхасу.- Я не оставлю попыток вызволить твою Гиртеаду.
- А зачем вообще нужно было отдавать ее? - не скрывая
гнева спросил прорицатель.- Ты сам себя поставил в глупое
положение, Эвмен, когда проявил слабость перед городом. Отказ
Софии - плата за твою слабость.
- Я не позволю всем, кому угодно, плевать мне в лицо!
Эвмен побагровел от ярости. Его пальцы сжались на рукоятке меча,
висевшего у пояса. Калхас чувствовал, как напряглись за его
спиной Иероним и Тиридат, присутствовавшие при разговоре. Но
пастуха это нисколько не обеспокоило. Он дрался бы с Эвменом,
Тиридатом, дрался бы со всеми телохранителями вместе взятыми.
Ему казалось, что даже если его раздерут на части, каждый кусок
его плоти станет впиваться в обидчика.
- Твой разум помрачен,- неожиданно ровным голосом
сказал стратег. К удивлению пастуха Эвмен смотрел на него так же
приветливо, как и обычно. Калхас не успел заметить
перемены - настолько быстро она произошла в человеке, который
мгновение назад готов был обнажить оружие.- Позволь мне
действовать так, как я считаю нужным. Девушка будет у тебя.
Только следует потерпеть.
- Терпеть? - скрипнул зубами пастух.- Терпи, если твоя
государственная мудрость не подсказывает больше ничего!
Разум пастуха действительно был слеп. Сразу после разговора со
стратегом Калхас покинул его дом. Пастух не взял с собой ни
одной монеты и, сохранись его старая аркадская одежда, он сменил
бы на нее богатое платье, подаренное Эвменом.
Оказавшись на улице, Калхас начал почти бегом кружиться по
городу. Он не знал и не хотел знать, куда и зачем
стремится - просто ноги не давали душе переполниться горечью и
болью. Пара телохранителей стратега, пытавшиеся было в отдалении
следовать за ним, потеряли аркадянина в толпе на базарной
площади, и Калхас оказался предоставлен самому себе.
Перед ним мелькали дома, люди, занятые повседневной суетой,
по-зимнему пустые сады, крепостные стены. Когда же глаза
прояснились, Калхас понял, что ноги принесли его к дому Софии.
Сумашедшая надежда побудила пастуха подойти к воротам и трижды
ударить в них. Он молился Гермесу, чтобы уступчивость стратега
подала Софии мысль не тратиться на наемную охрану и чтобы
собаки, как и в прошлый раз, не напали на него. Он с
наслаждением представлял, как разобьет Сопатру физиономию.
У него даже не спросили, кто стучит в ворота. Одна из створок
медленно отворилась и перед Калхасом предстал самодовольный,
наглый садовник. За его спиной стояло несколько мужчин с руками
каменотесов и неподвижными туповатыми лицами. "Эти не станут
избивать,- подумал про себя Калхас.- Эти будут убивать".
Тем не менее он сделал шаг вперед и изо всей силы опустил кулак
на переносицу Сопатра.
Словно сухая ветка под ногами, хрустнула кость. Садовник
отшатнулся, и тут же Калхас дал ему другой рукой оплеуху.
Взвизгнув, философ кинулся под защиту охранников. Те некоторое
время пребывали в явном недоумении. Решительность пастуха явно
вызвала в них опасения, что сейчас появятся его сообщники в
превосходящем числе. Лишь истошный крик Сопатра: "Он же
один! Бейте его!" - принудил наймитов к активным действиям.
Они старались бить в висок, в печень, кадык. Это были не воины,
Они старались бить в висок, в печень, кадык. Это были не воины,
а убийцы, рабы-надсмотрщики, которые кулаками зарабатывали
право лизнуть хозяйский сапог. Голыми руками справиться с
ними было невозможно, и Калхас медленно отступал, стараясь,
чтобы какой-нибудь из их ударов не оглушил его. Стыд и злость
заставляли пастуха сопротивляться, он и не думал показывать им
спину. Но, к счастью для него, злость не задавила окончательно
животную, аркадскую жажду жизни. Когда голова его уже гудела от
ударов наймитов Софии, а ребра болели так, словно их выламывали
клещами на дыбе, аркадянин совершил резкий прыжок назад и
побежал, легко отрываясь от тяжелых на ногу преследователей.
"Пусть считают свои синяки,- подумал он, слыша за спиной
"Пусть считают свои синяки,- подумал он, слыша за спиной
затихающий топот их ног. _ Одному здесь делать нечего".
Медленно остывая от драки, Калхас покинул пределы Тарса. Гермес
не помог ему, да и стоило ли ждать помощи от бога, ведь это он
сам не сумел удержать Гиртеаду. Гермес предупреждал, что девушку
нужно беречь, а он разжал пальцы, забыл об опасности, забыл о
желании Эвмена быть справедливым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17