Внезапный приход мадам Бертран может существенно осложнить ситуацию.
— Ага! Что я вижу? Он одевается! Решил слинять! — брюзжит старушка. — Вы не имеете права! Вы должны лежать, не вставая! Я не позволю! Я доложу доктору Кальбасу…
Слышен шорох одежды, шарканье ног, затем тихий стон.
— Ты, мартышка! Ты заткнешься или я тебя урою? — рявкает Берю. Затем обращается ко мне: — Так, ну все? Готово, хватай меня за руку и держись крепче. Только хочу тебя предупредить об одной-единственной вещи, друг мой: не надо давить мне на жалость! Запомни: тебе трудно оттого, что ты слепой, но я тебя веду, потому что мне так нравится!
Глава (если посчитать) пятая
Думаю, что если бы понадобилось снимать документальный фильм о короле дураков в изгнании, то можно сейчас просто повернуть камеру на меня.
Ох, судьба-индейка, мой бедный Сан-А. Неуверенные при ходьбе ноги слишком высоко задираются, левая рука отставлена в сторону, прыжки как у козла, внезапные остановки, ступни не ступают, а скорее ощупывают землю — и так без конца…
Ах, как это сложно — быть начинающим слепым. Обучение будет долгим. Полным синяков и шишек. Я буду разбивать себе рожу чаще, чем вы предполагаете — можете улыбаться в предвкушении! Я чувствую себя совершенно беззащитным, смешным. Выброшенным. Как говорил один мой друг: “Я отдал бы десять лет жизни, чтобы точно знать, проживу ли еще двадцать!” Никогда еще я не ощущал, насколько шатки наши обычные познания мира. Я как увалень-шмель на открытом пространстве. Полном опасностей, как мне кажется, и вреда в самом низком смысле этого слова.
Мне иногда снится, что я в агонии, умираю, лечу в ад. Это кошмары. И я ничего не могу поделать. Я подвластен чужой воле: все мое тело, душа. И мне уготованы страшные испытания, моральные и физические. Мороз пробирает от ужаса. Но потом вдруг мой темперамент берет верх, и я отчаянно сопротивляюсь. Я говорю себе: “Какого, собственно, черта!” И все становится на свои места. Моя броня наглухо закрыта — я опять чувствую себя в своей тарелке.
Сейчас все примерно так же. Вначале я вроде бы был в ужасе от безысходности, от страха. От беспомощности, от мысли, что могу грохнуться на каждом шагу, удариться обо что-то, разорвать одежду. Быстро приходишь к выводу, что ты выброшен обществом. Я потерян, я никому не нужен. Пот прошибает меня, рубашка липнет к спине. Сердце бьется как бешеное. Комок стоит в горле. Горе в чистом виде затопляет меня всего до последней клеточки.
— Тихо, парень! Спокойно! Осторожно, здесь камень, рули сюда…
Берю пилотирует меня как надо.
Вместо того чтобы быть ему благодарным, я начинаю брюзжать. В голове одни ругательства. Я готов поносить всю вселенную: Толстяка, солнце, мысль о божественном Провидении, вбитую мне в далеком детстве. Хочется плюнуть на всех, обозвать, оскорбить. Сказать им, что все они скоты, валятся на мою несчастную голову, что я их ненавижу. Я хочу к Фелиции. Я хочу к моей маман. Больше мне ничего не нужно! Прижаться к моей старушке, просить ее вылечить меня. Взять ее за руку, как когда-то в детстве, когда я только начинал ходить, и жизнь была полна опасностей. Я убеждаю себя, что она найдет средства избавить меня от этого проклятья. Маман всегда придумает лекарство для своего сына. Мне так это необходимо! Чтоб мне кто-то помог! Чтоб меня кто-то спас!
Он был прав, мой Александрович: нужно возвращаться во Францию. В любом случае с работой покончено. Меня ждет пенсия, награды. Тяжело ранен при исполнении трудной и опасной миссии. Ослеп при сопровождении этого проклятого камня, которым завладели какие-то гады, использовав страшное неведомое оружие.
Ярость опять охватывает меня. Ох, попались бы они мне, я бы им, слепой или нет, устроил веселую жизнь!
Но ярость вдруг трансформируется в наплыв смелости. Я снова чувствую свою стойкость и упрямство. Пока он жив, Сан-А, он будет сопротивляться, друзья мои! Он скажет свое твердое нет всему, что является беззаконным, несправедливым, даже просто пошлым.
— Что это у тебя физиономия такая злая? — осведомляется Берю.
— А ты как бы выглядел на моем месте? Небось тоже вряд ли стал бы радоваться.
— На кой черт так убиваться?
— От этого становится легче.
— А, ну тогда валяй!
Мы бредем по кривым улочкам Кельбошибра.
— Куда мы идем, шеф? — спрашиваю я, чтобы отвлечься.
— В гараж, взять амблифийную машину, которую я заказал.
— Что это за амблифийная машина?
— Черт, ты что, не знаешь? Да не придуривайся, Сан-А. Это машина, которая ходит по воде как по земле!
— Ты имеешь в виду амфибию? — ухмыляюсь я.
Берю останавливается. Я знаю его физиономию в такие моменты. Он обычно краснеет, волосы на ушах топорщатся, глаза вылезают из орбит, он пыхтит, подыскивая слова, челюсть отваливается, и он сглатывает слюну.
— Послушай, — говорит он. — Не теряй чувство реальности. Я теперь босс, парень, и не стоит подрывать мой авторитет уроками французского языка. С этого момента французскому начну учить тебя я! Видишь разницу?
— Да нет, только слышу, Толстяк, — вздыхаю я, чтобы жалостью убить в нем его зарождающееся превосходство. — Слышу, но не вижу! Черт возьми, не вижу!
Он кладет мне руку на плечо.
— Заметь, я очень редко тебе говорю, чтобы ты вел себя со мной повежливей, и то лишь когда мы с глазу на глаз.
Я ошарашиваю его еще раз:
— Что ты мне все твердишь о глазах да о глазах, черт бы тебя побрал! Он скрипит зубами.
Мы на дамбе…
Берю останавливает мотор, и сильный запах бензина вместе с выхлопными газами и пылью накрывает нас.
— Ну и что видно? — спрашиваю я.
— А видно то, что было сообщено, брат. Джип, броневик, пустое место и снова броневик.
— Меня интересует то место, где стоял грузовик. Давай-ка осмотрим следы и все такое. Он многозначительно кашляет.
— Брось эту манеру командовать мной, — заявляет новый шеф. — Я сам соображу, что мне делать, пока я старший на операции.
Мне кажется, что из-за жары мания величия растопила ему мозги. Продвижение по службе происходит таким образом, что одни люди стремятся взобраться вверх по телам других с остервенением белки в колесе. Они лезут по этому колесу как по лестнице. И им, сукиным детям, кажется, что вверх. Болваны, они не понимают, что движутся по кругу. А сами уже кричат вам сверху “давай!”. Стоит их чуть-чуть подождать, и они в конце концов упираются носом вам в задницу, не понимая, что происходит.
И я подтруниваю над ними, сам балансируя на шатком пятачке почвы руководителя. Я им говорю, что сначала нужно хоть чему-то научиться. Что они похожи на начальников перрона на вокзале. Что их скорее можно принять за шестерку шефа или за старшего заместителя этой шестерки. Ну и всякое такое в том же духе, но менее вежливое.
Примерно то же я говорю Берюрье. Но он отмахивается от всего.
Как шеф!
Стоицизм (а вернее, упертость) — это неотъемлемая часть психологии начальника.
Когда я умолкаю, он довольствуется тем, что произносит коротко и резко:
— Ну все, что ли?
И затем холодным тоном, несмотря на температуру окружающей среды и пот, застилающий глаза:
— Первым делом надо восстановить ситуацию. Я прошу вас, господин Сан-Антонио, как свидетеля, рассказать все, как было.
“А собственно, почему нет?” — говорит во мне здравый смысл. Затем он же, подумав, добавляет: “Заткни свою гордость в… поглубже, идиот! Берюрье имеет полное право. Ему действительно поручили тебя заменить, и не надо затруднять ему работу”. Как это там твердили в разные времена великие военачальники, знаменитые полководцы, получившие ко всему прочему приличное военное образование? “Кто не умеет подчиняться, тот не может командовать!” Хороших начальников находят прежде всего в среде хороших подчиненных.
— Слушаюсь, господин старший инспектор! — гаркаю я.
И в краткой форме, четко, ни больше ни меньше, но расставляя акценты там, где я лично нахожу нужным, не забывая запятых, не говоря уже о точках, я воспроизвожу точную картину событий.
Толстяк слушает меня и одновременно жует не знаю что, но то, что он жует, хрустит. Время от времени, когда я перевожу дыхание в поисках кислорода, я слышу, как он выплевывает, видимо, что-то совсем уж несъедобное, поскольку в противном случае он сожрал бы все без остатка.
Когда я умолкаю, он задает мне вопрос.
У него появился авторитарный тон, у ведущего следствие начальника. Это неповторимый тон следователя, за который нас квалифицируют как дьявольское отродье. Все из-за того, что люди не разбираются в специфике нашей профессии. Они забывают, что мы барахтаемся в среде преступлений и пороков, и требуют от нас, чтобы мы плавали в этих нечистотах, как в бассейне с чистой, прозрачной водой. Нам нужно среди подонков отыскать честных граждан, а люди думают, будто мы всех считаем вонючими отбросами. А вы знаете средство, как действовать по-другому? Если мы будем применять обратный метод и исходить из того, что все люди невиновны, то мы не придем ни к какому результату. Зубной врач, проверяя ваши зубы, подозревает каждый зуб на наличие кариеса и действует абсолютно тем же методом, что и мы. Между прочим, никто и не думает обвинять его в предвзятости. Я пишу все эти тра-ля-ля специально для удовольствия моих коллег, которые очень часто обвиняют меня в том, что я якобы в своих опусах вытираю о них ноги. Надеюсь, что это короткое отступление им понравится и они проникнутся ко мне доверием, хотя, с другой стороны, на кой черт мне их доверие, ведь его даже на память в стол не положишь…
— Хм…
Ах да, я говорил, что Берюрье меня как бы допрашивает.
Он говорит следующее:
— Господин Сам-Тонио…
— Сан-Антонио, — поправляю я.
— Извините, мне всегда тяжело сразу запомнить имена свидетелей. Значит, вы утверждаете, что все началось будто бы с раскатов грома?
— Так точно, господин интроспектор.
— Старший инспектор, если у вас не запершит в глотке произнести правильно.
— Ах, извините, мне всегда было трудно сразу запомнить полицейские чины.
— Так, хорошо. Значит, вы говорите, гром?
— Совершенно справедливо: гром!
— А молнии при этом были постоянными?
— Да. Через короткое время раскаты грома и следующая вспышка.
— Вот это самое, господин Ансан-Тонио, вы можете уточнить: через какое время?
— Примерно через минуту, генеральный инспектор!
— То есть, учитывая силу молний, вы утверждаете, что это была необычная гроза? То есть громовые раскаты, на ваш взгляд, должны были следовать быстрее?
Скажите пожалуйста, теперь Берю заделался физиком. Став начальником, стал способным сразу во всех отношениях.
— Вот именно, и речи не может быть о природной грозе.
— Постарайтесь пошевелить мозговой извилиной, господин Сан-Джинтоник, и вспомнить, не слышали ли вы кроме грома еще и шум мотора?
— Прошу вас принять во внимание, господин старший импровизатор, что я ехал в грузовике между двух бронетранспортеров, и в этом случае шум моторов бывает такой, что мало не покажется.
Опять пауза. Похоже, фантазиям Берю приходит конец. Во всяком случае, он стоит и обмахивается шляпой. Слабые дуновения в обволакивающем пекле доносятся и до меня. Теряя способность мыслить, Толстяк вздыхает.
— Короче говоря, — заявляет он, — чтобы сформулировать свою мысль до конца, я нахожу только одно объяснение: вертолет большой мощности. Вы уверены и даже в какой-то степени утверждаете, что не слышали характерного стрекотанья вертолета?
Я подгребаю вперед в поисках мускулистого плеча старшего инспектора Берюрье. Мой инстинкт, помноженный на присущую мне удачу, позволяет обнаружить его очень быстро.
Найдя искомую точку опоры, я не пытаюсь перевернуть мир, но хочу отыскать лишь здравый смысл, что в некотором роде уже неплохо.
— Господин Замечательный Выдумщик, — заявляю я, — ваши объяснения так же никчемны и беспомощны, как пи-пи котенка. Сила звука и свечения была настолько велика, что она убила людей, а я ослеп, хотя и укрывался за огромной глыбой алмаза. Как же вы допускаете, мой милый, что экипаж вертолета выдержал этот феномен? Да их бы разнесло на куски в момент этого катаклизма.
— А может, они сбросили бомбу с высоты, господин Сайта-Клаус?
— Вертолет не может подняться на достаточную высоту, чтобы избежать ударной волны!
— А если бомба была снабжена парашютом, Сайта-Моника?
— Парашют замедляет падение, но не прерывает его, господин начальник городской гауптвахты. А грохот вместе со свечением были постоянными. Ты понимаешь слово “постоянный” или надо объяснять?
— Постоянно ты стараешься меня опустить, крот зловредный! — взрывается Берю. — Твои командирские замашки еще как-то проходили, когда у тебя были гляделки, поскольку их взгляд отражал твои сумасбродные идеи. Но теперь это становится невыносимым. Говорю тебе, что эти сукины дети сбросили бомбу, а может быть, даже несколько, цепочкой…
— Цепочкой?
— Ну связкой, серией, черт тебя дери! Они подождали, пока все будут в ауте, тогда спустили крюк, подхватили грузовик и унесли.
— Могу ли я позволить себе высказать одно нижайшее замечание, господин Страшный инквизитор? Тогда я находился в кузове грузовика, а теперь нахожусь здесь.
Толстяк хлопает челюстью, чтобы хоть как-то смазать иссохшую от чудовищной жары мельницу глупостей.
— Тогда, значит, какой-то хорек слез вместе с крюком на землю и зацепил грузовик. Тебя он выкинул из кузова, видя, что от тебя остался безжизненный каркас, а для них это был бы перевес багажа…
Все, я заканчиваю игру в свидетеля. Иначе у меня вывихнутся мозги.
— Послушай, Толстяк, обследуй-ка немножко болото, и справа и слева. Вдруг этот чертов грузовик где-то там.
— Спасательная бригада уже обследовала.
— А ты сам проверь…
Он вздыхает, берет меня за бицепс горячей рукой и ведет между машин к месту, где стоял грузовик.
— Вот, мы на месте, где был твой грузовик, мой принц!
— Отлично, — благодарю я, — и что ты видишь?
— Ничего, но так же четко, как вижу сейчас тебя.
— Вода тинистая и мутная, дна не видно, так?
— Подожди, не двигайся отсюда…
И он уходит. Я остаюсь один, впервые с тех пор, как ослеп. Ощущение, будто я на льдине, быстро тающей под ногами. Я боюсь пошевелиться. Все, что меня окружает, враждебно. Слышу, как Толстяк возится в какой-то машине. Затем что-то плюхается в воду.
Встревоженный этим обстоятельством, я кричу что есть силы:
— Александр-Бенуа!
— Не обкакайся с натуги, парень, — я здесь!
— Что ты там замышляешь?
— Измеряю глубину. Тут в одном бэтээре была веревка. Я привязал к концу гаечный ключ и бросил в воду. Подожди, сейчас вытяну… Ба, нет даже и метра глубины. Чтобы спрятать здесь грузовик, нужно было его сперва расплющить мощным прессом.
— Ас другой стороны? Раздается еще один плюх.
— То же самое, — доносится голос моего “шефа” через некоторое время. — Поверь мне, Сан-А, я вижу только единственное объяснение: это был очень мощный вертолет.
— Ладно, давай посоображаем…
— Валяй соображай! — великодушно разрешает мой новый шеф.
И он вновь принимается что-то грызть. Лязг челюстей, размалывающих какой-то продукт, мешает мне думать.
— Что ты жрешь? — не выдерживаю я.
— Какой-то местный фрукт, который мне продал на улице перед больницей тип, смахивающий на туземного целителя. Похоже на орех и, как он сказал, очень повышает мужские качества. — Он хихикает: — Посмотрим!
— Берю!
— Ну!
— Я допускаю твою гипотезу о крюке.
— А что тебе остается, брат. Мысль солидная.
— Но только грузовик — не утюг, его просто так не поднимешь. Кстати, должны остаться следы. И прежде всего пятна масла. Поищи-ка на земле.
Плуто выходит на охоту. Слышно, как его супернос нюхает дорогу со звуком пылесоса. Великий сыщик отплевывается и отфыркивается.
— Ага, есть! — вскрикивает Толстяк торжествующим голосом. — Есть! Кто первый увидел, спрашивается, а? Пятно масла больше коровьей кучи! Знаешь, что я еще скажу… На поверхности болота тянется след от масла. Он уходит в сторону, направо…
— То есть в западном направлении?
— Очень может быть. Я не слишком силен в определении запада. Север, юг — еще куда ни шло, это я найду быстро. Ну еще, наверное, восток, если постараться. Но с западом я всегда путаюсь. Скажу тебе честно: здесь у меня прокол!
— Слушай, старик, — говорю я, не теряя времени на сочувствие, — если мне не изменяет память, примерно в двух километрах отсюда дамба вместе с дорогой из-за оседания почвы опускается и идет практически на уровне воды, так?
— Точно, у тебя хорошая память.
— Давай поезжай туда задним ходом, а затем спускай нашу посудину на воду. Потом мы вернемся сюда по воде и ты поведешь амфибию через болото прямо по масляному следу.
— Как это?
— Ты поведешь по масляным пятнам на воде, понял?
— Не знаю, куда это может нас привести, — произносит в задумчивости начальник экспедиции, — может быть, и будут пятна еще метров двести, а потом закончатся.
— Дурачок, они не кончатся так быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23