— Оставь, — говорю я Грете, — это меня.
Действительно, взволнованный и охрипший голос Матиаса вибрирует в телефонной трубке.
— Порядок, господин комиссар, они вытащили пакет.
— Тебе удалось их выследить?
— О, очень просто, к тому же они далеко не поехали. В настоящий момент перегружают блок на частный причал у реки.
Он дает мне адрес.
— Спасибо, блондинчик! Хорошая работа! Но у меня впечатление, что ты простудился напрочь, нет?
— Ой, не говорите! Зуб на зуб не попадает: утром у реки страшная холодрыга и сырость, так что насморк мне обеспечен как минимум.
Ладно, болтать некогда. Я вешаю трубку и открываю окно. Дождь перестал, и газон перед домом пахнет свежей травой, а птицы пробуют голоса на все лады. Думаю, впереди нас ждет прекрасный день. Я отрываю Берю от дивана, где он лежит кучей, испытывая новый способ храпа, — испускает рык льва, забывшего после трапезы вытащить из глотки баранью кость.
— Собирайтесь, друзья. Нельзя пропустить столь захватывающее зрелище…
Мы отъезжаем от дома. Движение на улицах становится интенсивнее. Минуя промышленный район, спускаемся к Везеру, медленно и лениво несущему свои воды широким потоком и поблескивающему в первых лучах пробивающегося солнца, как начищенная металлическая дощечка.
(По поводу последнего абзаца также не грех процитировать моего почитателя: “Какой талант! Какой талант! Какой талант! Ах! Если бы я только мог… Жан Дютур”.)
Еще раз спасибо, дорогой Жан! Ваше восхищение весьма кстати, поскольку надо же как-то заканчивать этот роман…
Скоро мы въезжаем в живописное зеленое местечко. По обеим сторонам реки расположены участки земли с домами один другого шикарнее.
На зеленом фоне выделяется оранжевое пятно…
Это шевелюра Матиаса, прижавшегося к изгороди. Глаза слезятся, а с носа свисает сталактит.
Я останавливаю машину рядом с ним.
— Привет, блондин, что нового?
— Минуты три назад приехал шестисотый “мерседес” с очень серьезными людьми.
— Как раз то, что нужно. Теперь твоя очередь, Грета. Если будешь на высоте, любовь моя, то новая жизнь распахнется перед тобой двумя широкими створками!
Я нежно целую ее. Матиас в смущении отворачивается. Толстяк же, наоборот, открывает глотку:
— Посмотрите на этого Казакову, разыгрывающего из себя Рудольфа Гесса-Валентине. Заменил меня на этом поприще, а все из-за того, что рыжий напичкал меня какой-то отравой. Дважды потчевал, пока мы отдыхали у капитанши. Теперь мои мозги как из теста, черт бы вас всех побрал! Что ты мне хоть подсунул, что за дрянь с бромом, скажи, ты, Огненный? У меня, как у порядочного, было древко для знамени, а теперь? Я похож на кенгуру! Будто венчик для взбивания яиц, мирно покоящийся в ящике стола. Если меня не реанимируют перед возвращением в Париж, то в каком виде я предстану перед моей половиной? А? Отвечай, сукин сын! Думаешь, женщину с таким темпераментом, как моя Берта, можно завести с помощью зубочистки? Ты считаешь, наверное, что она увлечется этой мягкой игрушкой? Пардон, но она любит другие игры! Она предпочитает кегли, а не тряпочные куклы, уверяю вас, джентльмены! Шланг, так под напором, а не в скрученном состоянии!
Он продолжает причитания, но я их больше не слышу…
Одним прыжком перемахнув через живую изгородь из подстриженного кустарника, я осторожно приближаюсь к нашим “клиентам”.
Если вы заметили, мы практически всегда работаем в местах, где красивые газоны! Потому, очевидно, что здесь чуть не каждый день идут дожди?
Зеленый ковер, по которому я сейчас пробираюсь, мягкий и мокрый, как… (Оставляю на ваше усмотрение додумать сравнение в высоком стиле.) Вокруг цветник, напоминающий мне сборище монарших фамилий Европы, среди которых глазки английской принцессы Анны и маргаритки королевы датской занимают почетное место. Я, как видите, недурно разбираюсь в цветах, но сейчас не время заниматься ботаникой.
Широкий ряд подстриженного в форме бутылок “Перье” кустарника представляется мне идеальным укрытием. Я устраиваюсь там, друзья мои, и оказываюсь как бы в первом ряду партера. Сразу за кустарником находится большой гараж, рядом с которым стоит желтый грузовик с широким кузовом и небольшим краном. На платформе грузовика — вынутый из воды блестящий черный мешок огромных размеров.
Позади машины полукругом выстроились несколько человек, они молча наблюдают за работой двух грузчиков в голубых комбинезонах. Стоя на платформе, парни орудуют здоровенными ножницами, разрезая резиновую оболочку. Все сосредоточенно молчат, слышны лишь щелканья ножниц. На лицах торжественное выражение, будто на похоронах. Те, что стоят сзади грузовика, ждут, пока рабочие освободят алмаз от мешка. Их четверо… Трое крупных, один крошечный. Этот малыш мне знаком. Совсем недавно я встречал его в Париже. Длинные седые волосы, ниспадающие локонами на плечи, я узнаю без ошибки — будьте покойны! Коротышка — ни много ни мало, дорогой господин де Брилльяк, временный президент всех ювелиров Франции. Ах, негодяй! Ах, изменник! Продажная скотина! Так он, значит, старался для нацистской организации. Интересно, из политических убеждений? Или от жадности? Поди узнай…
Но я узнаю, только позже!
И вы тоже, если будете вести себя хорошо. Я вам все скажу, обещаю!
Ну вот, готово! Оболочка разрезана. Ребята в комбинезонах снимают ее и сбрасывают вниз. Захватывающий момент для всех присутствующих.
Прежде всего для членов организации, поскольку они жаждут увидеть наконец сказочный камень.
Ну и, конечно же, для меня, смущенно надеющегося увидеть совсем другое. Не правда ли, я здорово подготовил момент, называющийся в кинематографии “саспенс”, “подвешенность”, дорогие мои учителя и наставники? Очень возбуждает, согласитесь?
Теперь на счет: раз, два, три… “Горячо” или “Холодно”?
Возгласы “О! О! О!” сотрясают ряды джентльменов.
Алмаз, товарищи, немножко изменился!
На его месте огромная глыба угля. Браво Матиасу, некоронованному принцу среди коронованных химиков!
— Что это значит? — выдавливает из себя самый старый из присутствующих, сраженный увиденным.
— Кажется, больше похоже на… уголь! — восклицает самый молодой.
— Да, да, уголь! Уголь! — подтверждает один из рабочих в комбинезоне.
Коротышка де Брилльяк карабкается на платформу грузовика. Он хватает ножницы и начинает расковыривать поверхность глыбы. Его движения суетливы и нервны, как у белки, обнаружившей у себя под боком корзину с нитками вместо орехов.
— Уголь! Уголь! — вопит временный шеф всех ювелиров Франции.
— Вы что, с ума сошли? — нервничает еще один.
— Нет, это уголь! Уголь! — взвизгивает патлатый обмылок на всех языках сразу. — Антрацит! Это антрацит! Вы слышите? Понимаете? Вы, видно, не соображаете, что я говорю! Антрацит! Такой же, как в шахте Рура!
Он поворачивается к своим обалдевшим соучастникам. Тычет в них ножницами, топает ногами, подпрыгивает! Слюни летят во все стороны!
— Сволочи, вы меня обманули! — рычит де Брилльяк срывающимся на визг голосом. — Воры! Преступники! Нацисты! Скоты! Баварские свиньи! Так обдурить меня! Меня, изменившего своей родине, чтобы получить четверть навара! Всего четверть! Это вам даром не пройдет! Долой Гитлера! Не видать вам ни Эльзаса, ни Лотарингии как своих ушей! Германии капут! Ненавижу! Да здравствуют русские! Рабочий интернационал! Всех в Сибирь! Собачье дерьмо! Гоните мою долю! Дайте сюда! Я буду жаловаться! Клянусь, я все расскажу! Я не буду молчать! Выложу всю правду! Ничего, кроме правды! Отдайте мне сейчас же мою долю! Мою четверть, иначе польется кровь! Думаете обвести меня вокруг пальца, как болвана в борделе? Ну нет, не пройдет! Де Брилльяк смешон? Никогда! Я не дам себя обуть! О нет, вы меня еще не знаете! Я не позволю осрамить свою честь! Плюнуть так в лицо за здорово живешь уважаемому человеку! Скажите пожалуйста, что решили! Нет уж, оставьте! Мы вам покажем Новый Верден! Мы не отступим! Вам не пройти! Вперед, в штыки! О, как я вас ненавижу! Обокрасть пожилого человека! Бандиты! А ну, быстро давайте мою долю! Моя четверть, или я за себя не ручаюсь! Самый старый из нацистов, понимающий по-французски, категорично возражает:
— Турак! Польфан! Фы не фидите, что нас тоше опманули! Перите это, фажа толя! Тафай, пери, итиот! У фас прафо на пятьсот кило этой клыпы, кретин!
Де Брилльяк смотрит на камень.
— Пятьсот кило… антрацита? Угля? Но у меня отопление на мазуте!
В это время раздается звонок у калитки.
Один из голубых комбинезонов спрыгивает с кузова и идет открывать.
Малышке Грете, говорю я вам, опережая события, поскольку стоящие у грузовика этого еще не знают.
Дорогие мои читатели, хочу ткнуть вам в нос одну немаловажную деталь, которая, возможно, пригодится вам в жизни. Вы заметили, что обычно вас просят объяснить причины отказа, а причины согласия — никогда? Стало быть, положительный ответ в форме “да” не нуждается в объяснениях, в то время как отрицательный ответ “нет” кажется уловкой, хитростью и должен сопровождаться аргументами.
— Жена капитана Моргофлика! — объявляет тип, который ходил открывать ей.
По рядам остолбеневших присутствующих пробегает волна оживления. Подобный визит в такой момент — как звонок в театре, приглашающий в зрительный зал. Особенно после потрясения, которое они только что пережили… Словом, сцена большого ажиотажа мне обеспечена!
Из своей засады в кустарнике я с жадностью наблюдаю, какое впечатление произведет появление моей красивой партнерши.
Она подходит к ним твердой походкой, держась прямо, на лице полувдовы печать абсолютной честности. Даже кассир банка забыл бы проверить, подписан ли представленный ею к оплате чек.
Тот, которому я дал определение “самый старый”, поскольку они не называют друг друга по именам, смотрит на пришедшую с большим уважением.
Он низко кланяется ей и вежливым тоном спрашивает, как так получилось, что она здесь, и какого черта ей, собственно говоря, надо.
Ну, теперь твоя очередь работать, спальная моя красавица!
Главное, чтобы она уверенно держалась, моя Грета! Момент самый замечательный, как две выпуклости на ее фасаде. Давай, Грета!
— Вы знаете, — спрашивает она, — что случилось с моим мужем?
— Да, нам сказали, что он был тяжело ранен бандитом, переодетым женщиной, — отвечает старик.
Она прокашливается, моя маленькая: ей тяжело говорить!
— Этот тип привязался ко мне на причале, когда я ждала, пока пришвартуется судно. Приставил пистолет и сказал, что убьет, если я откажусь провести его на борт.
— Интересно, — говорит еще один.
Ну слава Богу, теперь я спокоен. Грета в своей роли, как мадам Фейер в “Даме с камелиями”. Искренность тона в самый раз, дорогие мои, что ставит ее в один ряд с самыми великими драматическими актрисами современности.
— Когда мы зашли в каюту, — продолжает она, — разыгралась самая страшная сцена в моей жизни, но я побоялась заявлять в полицию. Мужчина, переодетый женщиной, приставил пистолет к моему виску и заявил мужу, что убьет меня, если Вилли не скажет, что он сделал с камнем.
Аудитория содрогается.
— Что было дальше, рассказывайте!
— Естественно, мой муж пытался исправить ситуацию, но этот тип ударил его по лицу рукояткой пистолета. Вилли упал, едва не потеряв сознание. Я думаю, сильный удар выбил его из колеи. Он все сказал…
“А-а-а-а! О-о-о-о!” — шумят хором господа присутствующие.
— А что он сказал, мадам? — спрашивает старик.
— Он сказал, что камень был завернут в резиновый мешок и привязан к цепи якоря и люди с аквалангами забрали мешок рано утром.
Новое потрясение в рядах, сопровождающееся хрустом отвалившихся челюстей.
— Но что же дальше, дитя мое? — вопрошает старик, который в молодости, похоже, был священником.
— Ну а потом этот человек разъярился еще больше. Он сказал, что мой муж врет, — он, мол, точно знает из достоверных источников, что камень, привязанный к якорю, не алмаз, а Вилли выгрузил камень значительно раньше, чем судно пришло в Бремен, потому что Вилли вел переговоры якобы с другими людьми от своего имени, и он желает знать, где и как мой муж передал камень.
Целый каскад резких выражений, сопровождаемых ругательствами, служит ответом на это заявление. Я позволю себе вернуться к ранее высказанному замечанию (см. выше): люди, не моргнув глазом, принимают согласие, но ищут конкретных объяснений по поводу отказа. Желательно с клятвами на Библии.
Господа, собравшиеся по случаю инаугурации алмаза, но взамен наткнувшиеся на глыбу угля, теперь ни секунды не сомневаются в полной виновности бедного капитана. Они принимают без дальнейших объяснений, что он отпетая сволочь. Допускают запросто, не задумываясь.
— Моргофлик рассказал этому человеку, что он сделал с камнем?
— Нет. Он пришел в себя и хотел дать бандиту отпор, но тот треснул мужа бронзовой статуэткой по голове. Тогда я закричала. На крик прибежали. Но бандит выпрыгнул в иллюминатор… Вилли отправили в больницу, а меня отвезли домой. И только тогда я начала размышлять. Я подумала, что, наверное, Вилли, черт его дери, совершил какую-то непростительную глупость. Он странный человек. Я не очень-то в курсе этой истории с камнем, но мне показалось очень важным рассказать о случившемся людям, которые доверяли моему мужу. Вспомнив о людях в аквалангах, которые, очевидно, и выловили камень, привязанный к якорной цепи, я вернулась в порт, чтобы посмотреть, что они делают… Я увидела катер, подошедший к судну, и последовала за ним. Я долго сомневалась, но пришла к вам, господа. Целый час я проторчала перед калиткой, не решаясь войти. Мне очень тяжело, но моя честь прежде всего. Надеюсь, вы будете благодарны за мою прямоту. Думаю также, что вы примете во внимание заслуги Вилли. Он не подлый человек, но…
— Он без сознания? — перебивает старик.
— Врачи надеются. Он…
— Поехали в госпиталь! Пусть сам скажет! Скорее, господа! Если не умер, он выложит нам всю правду, гаденыш! Клянусь, у нас он заговорит как миленький! Поехали с нами, мадам!
И гуськом, чуть ли не строевым шагом они уходят по аллее. Как утиное семейство! Стадо!
Вне себя от свалившегося на них несчастья! На грани психического расстройства!
Остается лишь мерзавец де Брилльяк, который не знает немецкого и ничего не понял из того, о чем рядом с ним говорилось. Потрясенный, он смотрит, как мимо проходит последний из соучастников, и остается один, тупо глядя им вслед, абсолютно не соображая, что происходит.
Как Дон Жуан над трупом Донны Анны, временный президент ювелиров Франции начинает рыдать перед глыбой антрацита.
Нет, это выше моих сил! Должен же я вмешаться в события, а то читатели подумают еще, будто комиссар Сан-Антонио играет второстепенную роль…
“Преступление и наказание”, друзья мои. Достоевский — ни больше ни меньше! Каждый сам добивается своей порции дерьма. Это известно! Сан-Антонио Великолепный всех их монументально наказал! Единственный, кто, возможно, в результате останется в выигрыше, так это неверная Грета, которая может запросто стать безвременной вдовой. Страшно удивлюсь, если ее муж выберется из сложившегося положения. Как с одной стороны, так и с другой, он спекся. Возмездие, друзья, его ждет возмездие! Нацисты, вложившие такой “колоссаль капиталь” (как по Марксу) в проведение этой серьезной операции, не простят ему, это уж будь-будь! А что касается де Брилльяка, то его нужно высечь, чтобы клочья с задницы летели!
Я спокойно подхожу к нему и кладу руку на тщедушное плечо.
— Ну что, старый пачкун, горюем от несбывшихся надежд?
Он подпрыгивает на метр. Затем, размазывая слезы, смотрит на меня с идиотским выражением лица, на котором написано, что он лихорадочно вспоминает, где мог меня видеть.
— Комиссар Сан-Антонио, — представляюсь я.
Он таращит глаза. Уменьшается в размере еще больше. Он готов превратиться в Мальчика с пальчика, в лужу на газоне, в ноль. Но вместо этого его начинает тошнить. О, мелкая душонка! Беспредельный негодяй! Худший вариант трудно вообразить.
— Непоправимых несчастий не бывает, господин де Брилльяк. И не такие мерзавцы, как вы, ухитряются выкрутиться, если честные души снизойдут к их горю. Вы сейчас мне поможете.
Тихий шорох заставляет меня повернуть голову. Но слишком поздно. Я получаю замечательный удар кулаком прямо в центр луковицы. Точно в челюсть, и как раз тогда, когда я и так страдаю зубной болью! Такое впечатление, будто мои зубы повалились друг на друга, как костяшки домино! И еще искры из глаз! И будто клубы пара застилают зрение. Сквозь туман я угадываю одного из ребят в синем комбинезоне. Как раз того, что покрепче. Мне повезло, одним словом! Теперь я хоть точно знаю, кто мне звякнул таким образом. Но я соглашаюсь. Мои колени как-то вдруг становятся будто из ваты, ноги подгибаются. Другой удар валит меня с ног. Ну, ребята, вы сильны: мне еще никогда не оказывали столь сердечного приема… Словом, немец меня опередил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23