В Льеже что, уже не говорят по-французски?
Он испуганно кивает:
— Говорят, говорят… Я…
— Ясно? — ору я.
Он опять кивает и бежит в коридор.
— Выйдете черным ходом! — кричу я ему. — И не вздумайте валять дурака. Если исчезнете из обращения, малыш, я из вас выщиплю все перышки!
Слышен хлопок двери черного хода. И вот я наедине с молодой вдовой. Горе ей очень идет. Оно придает ее лицу романтичность, которой ему так не хватало прежде.
Я беру ее за запястье и говорю размеренным голосом:
— Послушайте, малышка, я действую довольно бесцеремонно по отношению к моим бельгийским коллегам. Если бы они узнали, что я позволил уйти одному из действующих лиц драмы, то сказали бы мне пару ласковых, а может, даже больше…
Она делает едва заметный знак, что ценит мою тактичность — Вижу, вы понимаете. Я хотел остаться с вами наедине, потому что собираюсь вам задать кучу конфиденциальных вопросов. Во всяком случае, ваши ответы на них будут рассматриваться как конфиденциальные.
Она снова покорно кивает.
Какая она хорошенькая с этими белокурыми волосами, голубыми глазами, затуманенными слезами, и покрасневшими от горя щеками!
От горя? Гм! Я в этом не особо уверен. Она скорее потрясена резкой формой, в которой я сообщил ей новость. А горе — это совсем другое.
— Скажите, Югетт…
Услышав, что я обратился к ней по имени, она вздрагивает. Должно быть, она говорит себе, что у французских полицейских очень своеобразная манера вести расследование и обращаться с подозреваемыми.
— Скажите, Югетт, чем занимался ваш муж? Она пожимает плечами.
— Он был генеральным представителем одной немецкой фирмы в Бельгии.
— А что он представлял? Платяные щетки или сдвоенные пулеметы?
— фотоаппараты. Фирма “Оптика” из Кельна. Слышали?
— Нет. Меня интересуют только фотографии красивых женщин, которые я покупаю в специализированных магазинах.
Она улыбается сквозь слезы.
— О, вы, французы…
— Что мы, французы? Вы составили себе неверное представление о нас. Думаете, Париж — это один большой бордель и в нем трахаются прямо в метро?
— Нет… — защищается она, думая, что обидела меня. — Просто у французов репутация…
— Какая же?
— Распутников…
Странная штука жизнь, скажу я вам. Вот мадам и я спокойно беседуем о достоинствах и распутстве среднего француза, а ее супруг тем временем лежит под нами с черепушкой, открытой, как ворота стадиона “Сипаль” перед финишем велогонки “Тур де Франс”.
Женская беспечность. Я ж вам говорил: бабы все одинаковые! В голове хоть шаром кати! А ведь они движут миром, заставляют работать государственных деятелей, воевать солдат.
Я раздражен и позволяю себе ответный выпад:
— Судя по молодому человеку, только что ушедшему отсюда, вы в Бельгии тоже не монахи! Она слабо улыбается.
— Я признаюсь вам в одной вещи, — говорит она.
— Так я здесь как раз для этого, Югетт.
— Вы очень милый, — шепчет безутешная вдова.
— Мне это говорят уже тридцать пять лет!
— Мой муж и я не имели никаких контактов…
— Вы были разведены?
— Нет… Жили врозь… Он редко бывал дома, все время в поездках… Поэтому я.., я устроила свою жизнь заново.
— Естественно.
В конце концов, это ее право развлекаться, коль скоро благоверный не на высоте.
Отметьте, что мужики бросают как раз красивых жен, а состарившиеся, худые, желтые, усыпанные бородавками преспокойно живут с законным супругом! Вот она, жизнь, вот она, любовь!
Смотрю на Югетт. У нее сильно вздымается грудь. Сиськи такого формата не надуешь велосипедным насосом. Я машинально кладу на них руку.
Мой жест величествен, как жест сеятеля. От него бабы или заваливаются на спину, или бьют вас по морде.
В этот раз я оплеухи не получаю. Как сказала одна девушка, когда бандит крикнул ей: “Добродетель или жизнь!”, — “Всегда готова!"
Я немного ласкаю ее грудку, от чего растаял бы и ледяной дворец.
Это очень способствует улучшению взаимоотношений.
И вот уже красотка мурлычет, забыв, что пятью этажами ниже лежат сто кило мертвечатины.
Я бы с радостью продолжил свое путешествие в страну радости, но сейчас не время. До доказательства обратного, малышка подозревается в убийстве, ибо надо все-таки найти логическое объяснение странной кончины Ван Борена.
Я встаю.
— Ваш муж был в курсе.., ваших отношений с Рибенсом?
— Нет, но даже если бы и был, ему это было безразлично. Я его больше не интересовала.
— Он продолжал вас содержать?
— Да.
— И щедро?
— Да.
Я смотрю на нее особо пристальным взглядом.
— Он посылал вам какие-нибудь подарки?
— Подарки?
— Да… Сладости, например.
Ее лицо выражает то же простодушие.
— Никогда…
— Правда?
— Правда.
— Где он жил?
— То здесь, то в Германии.
— Он не останавливался в Льеже в отеле?
— Нет! А почему вы спрашиваете?
— У него была любовница?
— Не знаю. Я этим не интересовалась.
— Почему вы не развелись? Она колеблется.
— Потому что… Джеф… В общем, он давал мне много денег.
Понятно. Она хотела иметь приличный доход, почему и приспосабливалась к двусмысленной ситуации.
— Скажите, красавица, вам известно, были ли у Джефа враги?
Она широко открывает глаза.
— Враги? Нет. А почему он должен их иметь?
— Ну конечно, у человека, которого убивают, были одни только друзья!.. — И добавляю сквозь зубы:
— А кроме того, мужчина, женатый на такой красотке, не может утверждать, что у него их нет!
— Что вы сказали? — переспрашивает Югетт. Я пожимаю плечами:
— Ничего.
Она собирается заявить протест по поводу моего поведения, но раздается звонок в дверь.
Глава 4
В доме поднялась суматоха. Жильцы обнаружили трупешник Ван Борена и хотят присутствовать при объявлении печальной новости его жене. Люди похожи на навозных мух. Если где-то завоняет, они мчат туда целым роем, расталкивая друг друга, жадно разинув бельмы, чтобы ничего не пропустить.
Слово берет полицейский в форме. Он молод, бледен, и, кажется, эта обязанность ему совсем не по душе. Югетт Ван Борен держится отлично.
Услышав звонок, я ее проинструктировал:
— Будьте начеку. К вам пришли сообщить о несчастном случае.
Никаких истерик. Держитесь с достоинством. Вы ничего не знаете. Я деловой партнер вашего мужа. Он назначил мне встречу здесь, и я жду его уже целый час.
Она делает знак, что согласна с предложенной программой, и открывает дверь.
И тут я получаю возможность оценить, как они хитры, эти шлюхи, какие они хорошие комедиантки! В каждой бабе спит Сара Бернар. Но спит она вполглаза. Югетт выкладывается от души. Ей бы играть в “Комеди Франсэз”, она бы там всех затмила!
Она встречает пришедших с изумленным видом, за который ее надо сразу сделать партнершей де Фюнеса, потом, когда молодой легаш сказал, в чем дело, начинается потоп, сопровождаемый всхлипываниями: “Где он, я хочу его увидеть! Пропустите меня к нему!” Это может выжать слезу и из трех кубометров железобетона! Собравшиеся, милые люди в глубине души, вытирают моргалы, полицейский в форме быстро просовывает два пальца под воротник, чтобы дать себе немного кислороду.
А я смотрю на спектакль, мысленно говоря себе, что незачем платить десять, одиннадцать или двенадцать “колов”, чтобы смотреть в “Рексе" или “Мариньяно” фильмы, от которых так и несет фальшью, когда есть возможность наблюдать такие вот зрелища в естественных красках, в натуральном объеме и с прочими нюансами.
По окончании периода замешательства полицейский уводит Югетт в ее квартиру. Сердобольная соседка заходит следом, неся бутылку водки, из которой дает несколько раз отхлебнуть моей протеже. На первом этаже дома суета: полиция очищает помещение от зевак, начинается первый осмотр места происшествия.
Скоро нам наносит визит молодой инспектор, рыжий, как включенная горелка, с костлявым лицом, серо-стальными глазами, которые зло смотрят на мир, как мне кажется, с самого его рождения.
Он смотрит на Югетт и меня так же, как несколькими минутами ранее я сам смотрел на Югетт и ее любовника. Не надо уметь читать будущее по кофейной гуще, чтобы понять, что он думает.
Ненадолго оставив Югетт под присмотром одного из своих подчиненных, он делает мне знак следовать за ним в соседнюю комнату, которая оказывается спальней. На кровати сохранились отпечатки двух тел. Я немного смущен, потому что легашок ни секунды не сомневается, что я — дружок очаровательной вдовушки и что мы играли с ней в Адама и Еву, утешающихся после изгнания из земного рая.
Замечу в скобках, что этой парочке (я про Адама и Еву) надо было пожевать грушу или жвачку, а не яблоко. Так было бы лучше для всех это я вам говорю. Жили б мы сейчас счастливо, без забот, без хлопот.
Но эти гады откусили то чертово яблоко, и теперь у нас неприятностей полон рот. Я знаю, что каламбур не ахти, но думаю, что все-таки вызовет у вас улыбку.
Я смотрю на рыжего, рыжий на меня.
— Я где-то видел вашу фотографию, — подозрительно говорит он.
Хоть и бельгиец, а взгляд у него что называется американский, наметанный.
— Вы так думаете?
— Уверен. Кто вы и что делаете в этом доме?
Я достаю мое удостоверение и показываю ему.
Он сразу меняет свое отношение и начинает светиться от счастья.
— Господин комиссар Сан-Антонио! Для меня большая честь…
Я жестом успокаиваю его:
— Не так громко. Он опускает голову.
— Могу я вас спросить…
— Какого черта я тут делаю?
— Э-э.., да!
Я с ходу придумываю ему маленький роман.
— Я вел расследование в Германии и заинтересовался Ван Бореном. Я расспрашивал его жену, представившись ей деловым знакомым ее мужа, когда.., произошла драма.
У того из сердца вырывается крик:
— Как? Она невиновна?
— А что? Вы ее подозревали?
— Признаюсь, да. Когда мне сказали, что все двери были закрыты…
— Кто вам сказал?
— Соседка. Лифт работает только на подъем. Она спустилась и не заметила ничего необычного. Внизу, когда она спускалась на первый этаж, кто-то нажал на кнопку вызова. Она опустила глаза и увидела труп… Она закричала и подняла тревогу. — И он добавляет:
— Как выдумаете, Ван Борена убили?
— Да…
— Кто?
— Вы от меня слишком многого хотите…
— А его жена, значит, невиновна? — настаивает он.
— Да.
— Ну ладно… Раз это утверждаете вы…
Хотя и находясь под сильным впечатлением от моей личности, он мне все-таки не верит. Вернее, ему жутко не хочется мне верить. Этот парень, должно быть, упрям, как дюжина ослов. У него есть сообразительность, упорство и уважение к старшим по званию — короче, все необходимое для успешной службы в полиции.
Я сажусь и угощаю его сигаретой с ватным фильтром. Он ее принимает. Тем лучше; чем быстрее я опустошу пачку с этой дрянью, тем лучше.
— У вас есть что-нибудь на Ван Борена? — спрашиваю я.
— Пока нет, но скоро будет.
— Вы оказали бы мне большую услугу, собрав о нем максимум сведений.
— Хорошо.
— Я загляну к вам в криминальную полицию. Как ваша фамилия?
— Робьер.
— Спасибо.
Я пожимаю ему пятерню и иду проститься с Югетт.
— Я скоро навещу вас, — говорю я ей на ухо. — Не волнуйтесь.
Она благодарит меня взглядом, в котором ясно читается испуг. Эту я могу получить в любое время, только выставив свою кандидатуру. Я имею приоритет на ее прелести.
В задумчивости спускаюсь по лестнице.
Холл первого этажа черен от народу. Санитары положили останки Ван Борена на носилки и прикрыли их брезентом. Журналисты из “Ла Мез" суетятся в поисках подробностей. Они расспрашивают соседку, обнаружившую труп. Та, толстая и лоснящаяся, словно тонна сливочного масла, объясняет, как заметила тело.
Я останавливаюсь послушать ее рассказ.
— Мне оставалось пройти всего четыре ступеньки, — говорит кусок масла, — и тут я увидела мужчину, нажимавшего на кнопку звонка, напевая мелодию! Я опускаю глаза и вижу что-то темное со светлым пятном… Я сразу поняла, что это человек! Я закричала, показывая на него месье, ожидавшему лифт… Он посмотрел… Наклонился над шахтой и выругался!
Он сказал очень грязное слово, я не могу его повторить! И ушел… А я закричала, потому что перепугалась.
Все согласно кивают. Я подхожу к бруску масла.
— Прощу прощения, мадам…
У нее толстые губы и щеки, свисающие до корсажа.
— Месье?
— Тот человек, который вызывал лифт…
— Да?
— Вы видели его раньше?
— Нет…
Журналисты очень заинтересовались вопросом и образуют круг.
— Вы сказали, что, посмотрев на труп, он выругался?
— Да, — отвечает соседка, крестясь. — Это было такое грубое выражение…
— Вам не показалось, что он узнал погибшего? Она колеблется. Мысли медленно прокладывают путь через ее жиры. Пока мои вопросы дойдут по назначению и из этой студенистой массы выйдут ответы, можно успеть посмотреть “Граф Монте-Кристо” в двух сериях. Я ловлю реакции дамы.
— Да, — говорит она, — раньше я об этом не подумала, но он наверняка знал его.
— И он ушел?
— Убежал… Я думала, он побежал за помощью.
— Конечно…
Новая пауза. Слышен скрип ручек журналистов.
Под носилками расплывается красное пятно.
— Как выглядел этот человек, дорогая мадам? Новая пауза. Наконец она рожает:
— Высокий, плотный, в плаще, в серой круглой шляпе… И еще, мне кажется, у него были светлые усы…
— А!
Я скромно прощаюсь и выхожу на улицу. За моей спиной кто-то спрашивает, кто я такой. Другой голос уверенно заявляет, что я из полиции. Меня просто бесит, что у меня вид полицейского. Сколько бы я ни острил, а моя профессия написана у меня на лбу.
Легавый! Это будет всегда преследовать меня. Хотя лучше выглядеть легавым, чем лопухом!
При всем уважении к моим читателям, должен сказать, что у меня начинает ворчать в желудке. Марсель Претр, знаменитый исследователь из Швейцарии (это чуть правее Нешателя), рассказывал мне, что в Африке охотник узнает о присутствии слонов по урчанию у них в желудках.
Должно быть, среди моих предков есть слон, потому что люди оглядываются, когда я прохожу мимо. Тогда я замечаю, что уже около двух часов дня и мое брюхо требует пищи.
Я направляюсь в маленький ресторанчик, где мне подают котлеты в томатном соусе. Здесь это основное блюдо, так что надо с этим смириться.
Съедаю две порции, потом выпиваю большой стакан сока и начинаю размышлять.
Дела приняли оборот, не позволяющий мне покинуть Бельгию. Теперь, когда Ван Борен дал дуба, брильянты, отправленные им жене, очень даже могут не дойти до адресата. Это мне подсказывает мой палец. Я не богат, но отдал бы сокровища Ага-хана, чтобы узнать, чем в последнее время занимался Джеф. По-моему, не только немецкими фотоаппаратами. У этого парня была другая, гораздо более прибыльная деятельность.
Возможно, я ошибаюсь, но мне так хочется раскрыть эту тайну, что я вмиг воспылал страстной любовью к Льежу.
В этот момент где-то на городской почте лежит необычная коробка с засахаренными фруктами, которой я очень интересуюсь. Не удивлюсь, если Ван Борен умер из-за нее.
Я мысленно вижу разбитый труп в шахте лифта, снова слышу жуткий крик… Я могу гордиться тем, что являюсь последним, кто видел этого парня живым. Видел я его недолго, но тем не менее уверен, что он был жив.
Кто его убил? Жена? Любовник? Оба? Или кто-то другой?
В таком случае этот другой не выходил из дома! Да, ну и задачка!
Эркюль Пуаро, Мегрэ, помогайте, ребята!
Я откладываю салфетку, расплачиваюсь за пир и иду на почту, которую хорошо знаю и где телефонистка — блондинка, приближающаяся к сорока, адресует мне томные улыбки.
Заказываю номер шефа.
— Занято, — отвечает она через некоторое время.
— Я подожду.
Мы начинаем разговор о погоде, которая наконец-то выдалась хорошей. Я говорю, что в такую погоду хочется съездить на романтический пикник на берег Мезы, и она уже готова согласиться, но тут меня соединяют с Парижем.
Старик раздражен.
— А, это вы, — говорит он.
— Вы в Париже?
— Э-э… Нет. Появилось кое-что новое, и я задержался в Льеже…
— Что вы называете новым? — спрашивает он ворчливым тоном.
— В соседнем с моим номере жил один тип, развлекавшийся посылкой по почте миллионов в брильянтах, запрятанных в засахаренные фрукты.
Его только что убили. Что вы на это скажете, патрон?
— Очень интересное дело…
— Правда?
— Да, для бельгийской полиции. Но нас оно не касается. Вы мне нужны, возвращайтесь как можно скорее.
Старый садист выдирает у меня сердце. Это все равно что разбудить вас в тот момент, когда вам снится, что вы развлекаетесь с первоклассной красоткой!
— Но, патрон…
Я слышу, как он обрушивает бронзовый нож для разрезания бумаг на медную чернильницу.
— Кто вам платит, — спрашивает он, — Французское государство или Бельгийское?
— Я это прекрасно знаю, босс, но подумал, что если нет ничего срочного… Вы же меня знаете… Сунуть нос в такое дело и…
Он прочищает горло, что не предвещает ничего хорошего.
— Послушайте, Сан-Антонио, — заявляет он, — мне в высшей степени наплевать на то, что происходит в Бельгии. Вы находитесь под моим началом, так что извольте подчиняться приказам или подавайте в отставку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11